Тонкий, едва заметный вкус на губах

Этот дом уже давно был нежилым. Как любой деревянный дом, без людей он стал разрушаться: стены расселись и пропускали ветер с дождём, крыша заросла травой и молодыми деревцами. А потом он сгорел. Пострадать от пожара было некому, но всё равно это была очень беспокойная ночь: рядом ведь точно такие дома из сухого дерева, только жилые. Я хорошо запомнила ночь пожара: на следующее утро мне предстояло собрать вещи, сложить их в нанятую машину и перевезти на дачу. Начинался новый сезон, и начинался он с воплей сирен, с тревоги и бессонной ночи. Утром, уезжая на целое лето в деревню, я провожала взглядом свежий тёмный силуэт.

 

А, вернувшись обратно уже осенью, увидела его снова. За несколько месяцев с домом как будто ничего не случилось. Он посерел, поскучнел, но силуэт остался таким же, как будто обгорелый остов законсервировался. Явно никто не хотел заниматься сносом, расчисткой, новой стройкой, как будто земля в городе никому не была нужна. Ну и что, что это самая окраина. Я задумалась.

 

Пусть никто не хочет строиться в старом районе, но ведь такое место – отличное укрытие для животных… и для людей. Вдруг там крысы или собаки? Вдруг внутри какие-нибудь насекомые-вредители? Не говоря уж о прочих рисках.

 

Племянник помог: подсказал, в каких пабликах могут заинтересоваться таким вопросом. Рассказал, где выложить фотографии, кого спросить о перспективах… Можно было сделать пару фотографий места для наглядности, но он уезжал в гости, так что.

 

Так что я решила взять телефон, пройти по переулку из конца в конец, прогуляться вокруг сгоревшего дома, а может, и заглянуть в окошко, и сфотографировать всё самостоятельно. Материала должно было хватить для какого угодно паблика!

 

Наступало самое неприятное время: летом уже и не пахло, а до любимых снежных мух было так далеко. Зарядили упорные и противные дожди, просвета не было видно, и переулок раскис, разлился огромными лужами, расставил грязевые ловушки. Днём было почти темно от мрачных туч, заслонивших небо. Машины двигались медленно, а я шла ещё медленнее, загребая ногами в резиновых сапогах. Никто не молодеет, и ноги не уставали мне об этом напоминать.

 

Я начинала жалеть о своей затее: что мне в этом? Для чего женщине весьма элегантного возраста выходить в такую погоду из тёплого дома? Чего я хочу добиться этими снимками? Но переулок уже заканчивался, а в его конце ждал мрачный силуэт.

 

Фасадом дом выходил на проезжую улицу, и я уже успела изучить его. Все почерневшие брёвна, молчащие проёмы окон с торчащей из них зеленью, нецелую крышу… Всё это было неинтересно. Всё, что скрывало это место, было так близко, но никому и в голову не приходило заглянуть за угол.

 

Нет, там было всё то же самое. И чего я, спрашивается, ждала? Это просто старое деревянное здание, сначала всеми брошенное, а потом сгоревшее. Я щёлкала телефоном, огибая дом и досадуя на себя. Раздражение возвращалось, и затея опять казалась совершенно пустой. И тут мне пришла в голову странная мысль. Что, если внутри осталось что-то интересное?

 

Ну да, интересное. Следы пребывания бездомных людей, или собак, или крыс? Вдруг так захотелось уйти от своего раздражения, от банальности умершего дома, вообще – от надоевших будней! Так захотелось поверить, что за чёрной рамой окна может быть что-то неожиданное, дурацкое, страшное, непривычное! Зачем-то же сюда пришла! Я вошла через бывший главный вход, не успев себя одёрнуть.

 

И увидела неожиданное и непривычное, но не страшное.

 

Внутри было, конечно, черным-черно, в этих стенах уже никто не смог бы поселиться. И, кажется, никто не пытался. Сквозь дыры где-то сверху падал солнечный свет, сбивающий с толку. Ведь я пришла сюда под дождём, в пасмурнейший день, почему же повсюду солнечные зайцы? Я моргала и шла дальше, стараясь ступать осторожно, чтобы не испачкаться и не оступиться. Кругом – когда танцующие солнечные пятна позволяли разглядеть – была картина обыкновеннейшей разрухи, а тут и там – жизнь ведь всегда возьмёт своё – сквозь угольную черноту и бардак пробивались зелёные побеги. Я заулыбалась. Интересно, как скоро всё здесь станет клейко-зелёным и живым?

Что-то было странно. Не давали думать солнечные пятна, невесть откуда взявшиеся здесь, но я всё-таки нащупала мысль. Вся эта младенческая зелень выросла осенью, не стала дожидаться весны, чтобы брызнуть из-под старых досок. Две невероятности в одном месте – не о них ли я взмолилась неизвестно кому четверть часа назад?

 

А вот и третья: внутри сгоревшего дома стоял чудеснейший летний аромат. Нагретая солнцем пыль, трава, каникулы, солнце только встало, и до конца дня – и жизни – ещё бесконечно далеко… Я застыла на месте, втягивая давно знакомый и недостижимый аромат родом из детства. Совсем не так должен пахнуть дом, заполненный углём и скрывающий в себе собачек и крысочек. Невозможные чувства кружили голову, и я, спотыкаясь и крутя головой, двинулась дальше. В следующей комнате ждало меня поразительное чудо: всю её заполнил зелёный куст. Потолок обрушился, и ничто не помешало ему вырасти огромным, как какое-то душистое облако. Листочки и ягоды в солнечном свете светились как монетки, переливались зеленью и золотом, беспокойно шушукались, танцевали, мигали… Какое счастье, что я вспомнила о камере! Как только уйдёт солнце, эта красота пропадёт, как и не было, и удастся ли ещё увидеть это куст – вот таким.

А я ещё жалела, что пришла!

 

Я шла дальше, задрав голову, прислушиваясь к шорохам, отыскивая взглядом солнечные колодцы, кудрявые кустики. К вороху новых ощущений прибавилось ещё одно: тонкий, едва заметный вкус на губах. Я машинально провела пальцами по лицу, посмотрела на ладонь – и в который раз застыла на месте. На губах и на руках был ягодный сок…

 

Ягоды, выросшие в сожжённом пожаром доме, посреди осени, спелые и сладкие? И я съела их, сама того не заметив? Всё страньше и страньше! Господи, что ещё произойдёт со мной в этом доме? Всё, всё, пора заканчивать. Это было лучше, чем я думала, и фотографии выйдут прелестные, но пора закругляться, пора домой.

 

Я пробиралась через световые колодцы, черноту брёвен, зелень молодой травы, золото листьев, сквозь витающую в воздухе пыль, сверкающую искрами, сквозь головокружительные ароматы и невнятные шепотки. В одной из комнат меня встретила роща сосен, уходящих головами далеко в открытое небо, усыпанное незнакомыми звёздами. Потом я видела стайку рыбок, проплывшую через воздух комнаты из окна в окно. Ещё – коридор, заполненный фиолетовыми и зелёными друзами, растущими прямо из стен… Я ничего не понимала, шла, пошатываясь и опираясь руками на что придётся, и только надеялась выбраться из заколдованного места, чтобы отправиться домой.

 

 

…я пришла в себя дома. В голове шумело, в глазах стояли слёзы, горло болело, ноги ныли пуще прежнего. Не помню, как провела остаток дня, но зато отлично помню следующую ночь. Таких ночей потом было много, и каждую я запомню навсегда.

 

…Я шла по зелени и золоту, по черноте и искрам, видела оленей и кусты, плоды и охотников, в мою голову вплывали новые знания и договорённости, я танцевала на мокрой от дождя траве, переходила реку вброд, смотрела, как сменяют друг друга ночь и день, и свет и тьма, и холод и тепло, и зима с весной. Начинался новый год.

 

Я вошла в трапезную. Конечно, как всё в этом месте, она была необыкновенной. Она была морем и лесом, звёздным небом, золотыми колосьями, ковром-самолётом, поляной, заросшей косматыми травами. Просто и приветливо встретили меня хозяева. Пели, угощали, рассказывали, предлагали, обсуждали… что? Я не помнила ни слова из той беседы, хотя слушала внимательнее, чем когда-либо в жизни. Но новое знание, хоть и невозможно было назвать его по имени, упало в меня и проросло, как прорастает трава в волшебном лесу.

 

Садились на плечи светящиеся насекомые, волнами поднимались ароматы небывалых растений, на языке было нежно и сладко, кровь приливала к щекам… И всё-таки это было не всё, что хотели мне поведать хозяева пира.

 

Здесь (где бы это ни было) мир был в ладу с собой и, огромный, сложно устроенный, танцевал под свою собственную мелодию. Но здесь же шла война. В космическую гармонию – я уже слышала это – прорывались неправильные, ненужные ноты, грозящие прекратить мелодию мира в какофонию, а потом и вовсе прекратить. Слышать это было почти больно, тело невольно содрогалось от жуткого диссонанса. Нужно было противостоять страшной мелодии разрушения, и для этого хозяевам понадобилась я.

 

Не лично я, нет. Но такие как мы. Как? Что я могу сделать? Почему им нужны именно человеки? Ответов на эти вопросы не было, а было приглашение на войну. Именно приглашение, без принуждения. А в награду – ещё одно приглашение. На Новый год. Не наш Новый год, всего лишь отмечающий одну зимнюю ночь, с печёным гусём, домашней наливкой и песнями за столом. А настоящий, поворачивающий год с тёмной стороны на светлую, всё меняющий, приносящий дары. С волшебными запахами, необыкновенными яствами, очаровательными зрелищами, с музыкой, лучше которой не может быть. С радушными хозяевами, приглашающими на пир. С зеленью, золотом, свечением солнечных колодцев и ароматом сладких ягод.

 

Ах, вот и ответ хотя бы на один вопрос. Любой из смертных, вышедших на самый славный и потрясающий бой, может погибнуть.. Только способные умереть могут и уничтожить угрозу, спеть последнюю песню, проводить в последний путь. Без нас бессмертные, лишённые распрощаться с жизнью, не могли даже начать сражение… Упоение битвы, головокружительная правота, вечная благодарность хозяев пира, а потом – возможно, лишь тишина смерти. Совсем невеликая плата.

 

Ничего сложного, правда? Все могли отказаться. В любой момент, легко, без последствий.

 

Но – сжимающее душу воспоминание о печальных глазах на белых лицах. Но – растерянное, слабое рукопожатие на прощание. Но – жуткое понимание, что без человеческих песен не будет полной и всесильной гармонии, побеждающей любую неправильность, смело и радостно ведущей мир по правильной дороге. Нет, невыносимо, немыслимо! Лучше уж знать, что закончишься, но придать своему концу самый высокий смысл!

 

Можно было выбрать отвернуться, откупиться, отойти в сторону и не заниматься чужими битвами. Была странная, ни на что не похожая цена: сносить до дыр сто пар красных туфлей. Сто пар – и человеческая жизнь при тебе насовсем, пройдёт тоска по невероятному и никто уже не пригласит на поле битвы.

 

Но – о ужас – вернуться, отказавшись, будет невозможно. Откажись от славной битвы за добро и справедливость – и не окажешься в чертогах под умопомрачительным небом, не почуешь самого тёплого ветра, не увидишь волшебной листвы, не выпьешь эльфийского нектара, не рассмеёшься в самой лучшей и любимой компании. А останешься там, откуда пришла, навечно прикованная к своей серой и монотонной человеческой жизни. Они уверяли, что тоска пройдёт, но разве можно было поверить в это?..

 

Дни шли. Часы тянулись невозможно долго, всё виделось как сквозь пелену, всё как будто утратило цвет и вкус. Только ночи были полны диких красок, сумасшедших песен, невозможных ароматов, света далёких солнц и кромешной темноты. Только ночами ко мне возвращалась способность свободно дышать, двигаться, мыслить. Во снах я танцевала при луне, бродила вдоль искрящихся рек, лепила из облаков замки усилием одной только мысли. И дышала самым сладким воздухом на свете, заменить который ничто не могло…

 

Днём я искала ответов на бесконечные, запутанные вопросы. И находила – в сказках и легендах. Там, куда я попала, не стоило ничего есть. А я попробовала те злополучные ягоды, и теперь мне не уйти из Волшебной страны. Но и остаться там просто так тоже нельзя! Неужели придётся воевать за самое правое дело, всем сердцем не желая никаких войн?

 

Днём я читала все истории об обитателях Пустых холмов, какие могла найти. Искала лазейки. Искала в интернете истории о таких же несчастных – ведь я никак не могла быть единственной. Но как только подбиралась к верной формулировке, мне отказывали пальцы, и я не могла напечатать ни полсловечка. В одиночестве, перед зеркалом я старалась задать вопрос вслух – мне отказывал голос. Разговаривать с людьми об этой страшной ловушке и думать было нечего. Мало того, что я и правда схожу с ума, ещё и другие начнут думать так же!

 

Ночи кружили голову и делали ноги лёгкими как пушинки. Ночи пропитывали всё существо новыми знаниями и восторгами. Ночами творилась самая настоящая жизнь, увлекательная и манящая. Соблазн следовал за соблазном, мои новые друзья встречали всё так же тепло и весело, обещали, что новое светлое время не за горами. Вот-вот мы вместе войдём в самое большое и безумное приключение, и напоследок споём новые песни, ещё лучше прежних. Днём становилось понятно, что никакая песня не стоит гибели в бою, но дни были теперь такими неинтересными. Неважными.

 

Их наполняло отчаяние – приглушённое, как и любое переживание, но постоянное. Рассказать о чудовищном капкане, в который я угодила, было невозможно. Мало того, что никто не стал бы слушать. Тело не повиновалось, отказывалось выдать секрет… Будь у меня побольше решимости, я пожалела бы о своих восхитительных, потрясающих ночах. Впереди была самая долгая и холодная зима.

 

Летом, может быть, я смогла бы найти хоть крупицу удовольствия в самом большом своём проекте. Летом дача, летом сад, огород, цветник, дел невпроворот, и все радостные и важные, летом каждая веточка может быть научным экспериментов и вызовом самой природе! Летом грядка с особыми травами, летом – обещание урожая тыкв, огурцов, черноплодки, яблок, летом гортензии и розы, и только от моих усилий зависело, чем будет наполнен каждый час.

 

Летом, когда год поднимался к вершине и не думал заканчиваться или начинаться, я сама отвечала за свою жизнь. А сейчас – что мне осталось? Как я могу противостоять той чудовищной западне, в которую попалась?

 

…со стороны всё-таки было заметно, что что-то изменилось. Отчаявшись, я несколько раз попыталась рассказать самым близким людям, что произошло в сгоревшем доме, но каждый раз рот мой начинал рассказывать сказки. Да, детские сказки! Попытки записывать поток сознания ничего не давали: из-под клавиш ложились на страницу строчки сказок. Но я стала дичиться, избегать людей, бросила все привычные дела. Всё настоящее и важное происходило во сне, на явь не оставалось ни сил, ни интереса. Очень удобна была моя одинокая жизнь: сестра далеко, с подругами общаемся больше онлайн, племянник уехал… Но ещё была Т.

 

Ей было не занимать такта. Но невозможно скрывать большую проблему от той, с кем живёшь. Она уже не была студенткой, а нарабатывала опыт в каком-то невнятном офисе, и по-прежнему снимала у меня комнату. Из почти подростка она выросла в мою компаньонку, мы дружили (насколько это возможно при такой разнице в возрасте). Она не хотела лезть в душу, но смотрела на меня всё задумчивее. Она не знала, куда я ходила тем осенним днём, и почему вернулась в слезах, еле дыша. И, конечно, не получилось объяснить ей, что там произошло – происходит – продолжает происходить. Я ходила медленная, печальная и бледная. Она списывала это на обычную тоску по лету и по даче. Но – проницательная, милая Т. – видимо, как-то догадалась, что в этом году дело совсем плохо. И, чтобы отвлечь, принесла билет на танцевальное шоу.

 

Она не очень давно танцует контемпорари, всего-то года два. Мы мало разговаривали об этом, но я видела, с каким трудом она ходила в первые месяцы занятий – но и с какой радостью. Их студии как-то особенно повезло с преподавательницей, она горела своим делом, ни в ком не видела бездарей и вообще могла бы выступать с мотивационными спичами. В нашем городе танцевальной школе негде было развернуться, но они занимались всерьёз, постоянно придумывали номера и уже выступили в каком-то детском доме творчества со спектаклем. Подумать только. Т. танцевала Лисицу и была в полном восторге. А теперь пригласила меня на «Бременских музыкантов».

 

В конце вечера мы сидели в пекарне за чашкой какао, и Т. – с гримом на лице, с сияющими глазами, с пылающими щеками – сказала, что и мне стоит попробовать.

 

Что? Мне – танцевать?

 

Мы долго смеялись, и впервые за месяцы стало чуть легче на душе. Танцевать? Безумие, безумие, я никогда этого не делала и не хотела.

 

Но вся моя жизнь сейчас была безумной. А первое занятие было бесплатным. И я пришла сначала на первое, на второе, а потом стала отходить ко сну усталая, с натруженными ногами, с уставшим телом. И почти не боялась снов.

 

Там, где происходило самое лучшее и важное, всё настойчивее говорили о том, что настало время выбора. А я всё так же не понимала, как решиться. Знала только, что всем сердцем жажду остаться навсегда с моими прекрасными друзьями, под лазурным небом, среди золотого свечения и запаха диких трав. Остаться, пусть даже это и наваждение, ловушка, обман, пусть на самом деле я хочу совершенно другого…

 

Дневные заботы сделались сложнее. Т. никогда не забывала напомнить: вечером занятие! Нужно собраться и прийти! Вокруг стало много новых людей, я была заметной, выделялась на фоне всех этих молодых, гибких, прыгучих и талантливых. Они так свободно двигались, так легко импровизировали, им было, что сказать в танце. Я же чувствовала себя беднячкой – ничего нет за душой, немолодое тело не слушается, колено болит и подгибается… И эта сводящая с ума необходимость притворяться нормальным человеком, у которого нет потусторонних проблем!

 

 

Преподавательница и правда была талантлива не только как танцорка: она поддерживала в студии почти домашнюю атмосферу, находила для всех особенное слово или весёлый взгляд, много и открыто говорила, что верит в своих учеников. И многие хотели походить на неё. Эти молодые яркие птички оказались очень умными и чуткими, ни разу не наткнулась я на неласковый взгляд или неприветливый тон. И они подсказали, куда идти с моими проблемами. Не со всеми, нет! Но забитые мышцы и больные суставы точно можно было улучшить. И я, выслушав рекомендации, стала похаживать ещё и к спортивным врачам. И не заметила, как впервые за годы избавилась от привычной ноющей боли в суставах. На душе было по-прежнему тяжело, но я стала свободнее двигаться и сделала первое в жизни колесо. Ну… кривенькое такое колёсико. Подумаешь, чуть не упала.

 

А ещё были новые заботы. Я сходила в спортивный магазин и накупила ворох одежды, чтобы не возвращаться к шопингу (брррр!) слишком быстро. Это был новый и незнакомый мир, к которому трудно было притираться. И – неожиданно – в красивой одежде заниматься было легче. Т. подсказала, как подобрать танцевальную обувь, и меня ошпарило кипятком.

 

Ночью уже не они задавали мне на разные лады один и тот же вопрос, а я сама уточняла условия сделки. Нежные улыбки, печально склонённые головы, удивлённые глаза, ответ – да, конечно! Конечно! Но как же мы без тебя?..

 

Дело было за малым. Я прочитала, как ухаживать за танцевальной обувью, чтобы она служила подольше. Распотрошила подушку безопасности.

И заказала на алиэкспрессе сто пар тканевых балеток.

 

Тех самых, которые, если почаще гонять их в зале и стирать в машинке, убиваются до дыр в считанные недели.

 

Ничего больше не собираюсь обсуждать с Прекрасным народом. Если бы не эта безумная сделка, ни за что бы я не пришла на танцы. Не познакомилась бы с новыми людьми. Не занялась бы своим здоровьем. Не научилась бы тому, что в себя стоит верить, даже если верится с трудом. И не получила бы невероятное предложение – в новогоднем спектакле станцевать Бабушку Мороз.

 

Спасибо, спасибо, спасибо соку сладких ягод, высокому небу, сияющему лесу, маленьким животным, животворной воде. Спасибо самым ужасным и лучшим друзьям, заманившим меня в сказочную и жуткую ловушку. Но на этом всё.

 

Впереди у меня месяцы тренировок. Уставшие мышцы, неверие в себя, хандра, лень, подвёрнутые щиколотки, внезапные озарения, выученные партии, новые силы. Впереди роль в маленьком, но самом настоящем танцевальном спектакле.

 

Впереди сто пар ярко-красных балеток, сношенных до дыр. И никакой войны.