То, что четвёрка этих крепких, идущих вразвалочку разговора между собой, парней – восточные европейцы, Оглоблин вычислил, что называется, за два квартала. Точнее – за два пролёта кресел в зале вылета стамбульского аэропорта. Рослые, накачанные парни, на вид – всем под «тридцатник». Бритоголовые. «Молодчики» – так и хотелось прибавить. Действительно, у одного и баул военного образца был цвета хаки. Хоть скорее от них веяло не армией, а бойскаутским лагерем. И поравнявшись с бритоголовыми, в подтверждение своей догадки Оглоблин услыхал знакомую речь с «чже», и «же»: славяне! Правда, если раньше то было «добже», то теперь от таких братьев лучше было держаться подальше, дабы не схватиться в какой-то сваре невзначай.
Ничем себя не выдав, Оглоблин благополучно миновал встречных крутышей и, пройдя немного, уселся в одно из кресел абсолютно пустующего ряда.
Время было полуночное, и куковать здесь до утреннего вылета было еще порядочно.
Вопреки подспудному желанию Оглоблина, четвёрка не пропала с глаз долой. Не растворилась в потоке уходящих вдаль пассажиров и пилотов со стюардессами. Видимо, и у молодцев – молодчиков самолёт был еще нескоро. Потому что остановившись, и обозрев окрестности на счёт привала – бивака, качки остановили свой взор на великолепных ажурных креслах полупустого ресторанчика. Ну, а что – не убудет с заведения, если скоротают тут какое-то время такие видные парни, вальяжно развалившись нога на ногу, а то и на коленку: скажите спасибо, что не на стол! В самом деле – не сидеть же им в жестких креслах, рядом с обычными пассажирами: европейцами ли, или даже с азиатами! Они, продвинутые и цивилизованные, теперь – центр Европы: внятно то один американский президент провозгласил!
Накачали мышц, «набили банки». Спору нет – молодцы! В отличной держат себя форме. Когда других ресурсов нет – и тело в дело! Оглоблин эту тему знал, и сам в молодости, в самый разгар Перестройки, качался – как и все вокруг уважающие себя пацаны. Пусть не экономика с уровнем жизни в рост ощутимо идут – зато хоть мышцы зримо нарастают!
Впрочем, с экономикой у не так давно дружеской, да почти что братской страны, вроде бы пока было всё нормально – занимала она в Европе уже шестое место. Только вот, бывшие побратимы, готовые теперь в своей ненависти к русским выпрыгнуть из штанов, так и остались европейцами восточными – так запросто в западные ряды не втиснуться еще несколько десятков, а то и сотен лет – так себе Оглоблин мыслил.
Опасение у него сейчас вызывало лишь то, что расположилась компания не так далеко от крепко забурившихся и бурно что-то обсуждающих в том самом ресторане капитана, стармеха и еще кого-т о из наших, летевший в рейс (Оглоблин еще не знал всех членов экипажа по должности). А ну, как заслышат молодчики русскую речь – непредсказуемой теперь реакция может быть!
Надо сказать, что хоть Оглоблину и подходил к концу уже шестой десяток лет, и нынешнее его атлетическое сложение годилось скорее для борьбы сумо, боец по духу он был еще тот! К тому же имел совсем недавний опыт битвы на судне подручными средствами: стулом металлическим поравнял он слегка покатую спину молодого, да раннего наглеца стюарда. Что мыслил тоже европейскими ценностями – там, где надо было отлынивать от работы, и мышцы имел также приличные – на вид (не такие, конечно, набитые, как у этих молодцев). Так что, Оглоблин решил не выпускать ситуацию из-под контроля – пока капитан со своими болтунами – собеседниками благополучно не покинут ресторан.
За капитана любой моряк должен стоять насмерть!
Но, минуты сонно потекли за минутами, то замирая в уголке информационных табло, то неожиданно встрепенувшись и опрометью устремляясь вперёд. И за смыкающимися веками, клюющий носом Оглоблин едва не проглядел появление турецкого гарсона – высокого роста, одних примерно, с четверыми этими клиентами, лет, но не такого спортивного, конечно сложения: даже маленький животик тыквочкой обозначался под бордовым фартуком. Появившись из-за угла «г»-образной стойки с подносом в и меню в руках, он остановился перед столиком и – видел Оглоблин – участливо повёл речь: конечно о том, не желают ли господа заказать чего-нибудь, что хотя бы для отвода глаз оправдало просиживание даром дорогих ажурных кресел. А то, ведь – ровные ряды жестких посадочных мест ожидания для эконом-пассажиров через проход – рукой подать!
Сидевший лицом к Оглоблину качок в красной футболке небрежно махнул рукой: валяй, неси! Надо сказать, что у него были самые объемные и рельефные бицепсы и трицепсы, отчетливо видимые из-под коротких рукавов футбольки, да и вид торса невольно внушал уважение. И быть может потому, держался центровой более развязно и даже нагловато по сравнению с остальными своими товарищами.
К счастью, когда в очередной раз Оглоблин, оторвавшись наконец взглядом от проходивших мимо него стюардесс, бросил пеленг на ресторан, то уже не увидал в глуби капитана и всей его честной компании. Ура – можно было расслабиться, и оставить, наконец, развалившихся в шикарных креслах бывших братьев славян в покое.
Так он и сидел почти безвылазно несколько часов. Только что, когда уж совсем стал ронять голову в дрёме, сиганул взбодриться в турецкую кофейню, что была прямо на траверзе – напротив, выпил чашечку кофе по-турецки. Чисто для очистки совести – быть в Турции, и на рассвете не выпить кофе по-турецки!.. Тем более, что в жизни он его не пил, хоть и слышал тысячу раз. И барменше он горячо это объяснил, и та поняла и улыбнулась – по настоящему, искренне. И презентовала от души даже какую-то булочку – восточную сладость в розовой глазури. Ну, а что та пиала кофе оказалась стоимостью в большую банку «Нескафе» в супермаркете родного города – так ведь, не жлоб Оглоблин: экзотика в прихлёб с обжигающим кофе на рассвете всего дороже!
Да уж – экзотики восточной он в это лето уже пригубил слегка: так получилось! И был даже мимолётный – длиной в пять часов полёта – невинный роман с красавицей стюардессой с оливковыми глазами… И какие же красавицы различных авиакомпаний время от времени проходили мимо него сейчас, весело щебеча между собой на ходу!.. Что там говорить – бабник был Оглоблин, вот что! Такой, что за заморскими стюардессами проглядел начало эмоциональной словесной баталии, развернувшейся между засидевшимися качками и гарсоном, предъявившим, наконец, чек к оплате за четыре порции коктейля ли, виски, или сока, пустые стаканы из-под которых сиротливо стояли теперь на столе неопровержимой уликой.
Красная майка лидера, оставаясь в кресле, и положив сильные свои руки на подлокотники , верно от волнения и возмущения поигрывал могучими плечами, гудел и буксовал в вербальной атаке, как натовский танк в болоте. Гарсон, невольно нависая над сидящими, как мост через Босфор, выслушивал всё терпеливо, почёсывал свой животик, и любезно вякал что-то своё в противовес. Дрейфил, быть может, слегка, но помнил главное: видали мы еще не таких-растаких, и заплатить всё равно придётся!
Время, что беспечно и лениво тянулось долгую ночь, словно замерло, ожидая развязки…
Турецкая взяла – как и ожидалось. Обладатель красной майки и накачанных мышц постучал пальцем по выбритой своей голове – видимо, ничего не аукнулось. Тогда он долго и бесполезно еще тряс ею, не понимая, за что они должны платить такие деньги: словно фарфоровой свинкой – копилкой – авось, да зазвенит! Пожимал покатыми плечами под безучастный взор бессовестного , стоявшего над душой мошенника -халдея, что, как показалось Оглоблину, насилу скрывал довольную, и даже глубокомысленную улыбку. Наконец, накачанный товарищ толкнул две купюры по пятьдесят евро рукой по столу: мол, бери, если совсем совести нет, грабь! ХАвай – не подавись!
Гарсон денежки сгрёб – не побрезговал, умыкнул за угол стойки, вернулся с кожаной книжечкой – сдачей, положил на стол. Тупо поглядев на оставшуюся наличность в несколько мелких купюр, бритоголовый засунул все деньги в карман, ничего не оставив на чаевые.
Да, плохо еще старая добрая Европа воспитывает новоиспеченных восточных сынов!
Впрочем, Оглоблин вовсе не злорадствовал сейчас. Может быть, парни дружной компанией возвращались с турецкого курорта, и это был последний стольник у незадачливого красномаечника, который тот берёг на такси из аэропорта… Просто, мужчины – надо же серьёзней, искушенней, прозорливей быть, чтобы вот так беспечно рассиживать в фешенебельном ресторане, да еще в аэропорту, где ценники завышены втрое! Ребёнку же понятно – копейками здесь не отделаться.
А компания переместилась ровно напротив, смешавшись с обычными пассажирами, что коротали время до вылета, роняя сонные головы на свою грудь и плечи сидящих рядом, либо сонно тыча в свои телефоны.
Так и просидели те четверо до рассвета. И честно говоря, Оглоблин уж проглядел их исход, потерянно взглянув потом только на табло: да, рейс на Варшаву был уже в списке ближайших к вылету. Ну да, счастливого всем полёта – куда бы кто не летел! Скоро и их рейс, и проснувшийся окончательно азиат по духу и месту проживания Оглоблин в оставшиеся полтора часа успел еще поразмышлять о многом – бестолковом и полезном. О том, в частности, что на своём уже веку он в европейцы рядиться уже не будет (хотя по отношению к работе многие Оглоблина в том частенько уличали). Слава Богу, вдосталь успел он её посмотреть! Да всё то – суета… А вот действительно дельно было бы, кабы изобрели наконец умные головы аккумулятор времени: как бы он помог Оглоблину сейчас! Чтобы эти бездельные, бесконечно тянущиеся часы полуночного ожидания имел кок возможность тратить по несколько, всего-то, минут за раз – когда уже через сутки начнёт зашиваться на камбузе с заполошной своей работой, когда начнут наседать из обоих раздаточных амбразур свои дармоеды.
С такими-то вумными мыслями и пошаркал скоро восточный созерцатель и мечтатель Оглоблин к означенному, наконец, на табло выходу на посадку.
Автор публикации
