Загадки острова любви

 

– Ах, як у вас туточки красиво-то, – потягиваясь и расправляя плечи от долгого сидения у старенькой печи, выдохнул Васька Кошелев. – То-то мне казачки сказывали, что ваши Раздоры лучшее местечко на всем Старом Дону.
– Да ты, отец мой, еще и ничего и не видывал-то в наших местах. Вот я те покажу красоту-то истинную с утрица, – подхватил скороговоркой Данилыч, старый казак и владелец куреня, в котором остановились на недельку атаманы верховые Васька Кошелев и Ефим Баламутов – подручные атамана Игнатия Кобякова.

Игнат Кобяков вместе с атаманами Маминым и Яковлевым сопроводили царского посланника князя Ишеина из Москвы до крепости Азак по пути в Константинополь в начале августа 1571 года и теперь отсиживались в раздорах Донецких в ожидании дальнейших указаний от Ишеина.
– А что утра дожидаться? Махнем, казачки, на отсидку ночную сами в тихоря, да и поглядим на красоты ваши при солнце вечернем. Али сдрейфили, отцы- атаманы? – с сарказмом и каким-то загадочным задоров вдруг выпалил Васька Кошилев.
– Ага, сейчас. Ишь, какой прыткий. Да ты за окошко-то глянь, ночь на дворе. Залил очи свои кваском хмельным, вот и ударила дурь молодецкая в бошку буйную, – заворчал Ефимка.
– Да будет те лаяться. Глянь, красотища-то какая! Пошли, хлопцы, на берег Старого Дона, надоело в куренях, як бабы на сносях, рассиживаться!
– Да оно-то и вправду на Дону вечерю и заутреню лучше летом встречать, чем на печи в жару париться, – поддержал его Данилыч. – Только ночами у нас в Раздорах шастать лишний раз никто не решится, ведьмаки в Сал наш утянут.
– Что ты мелешь, душа окаянная, какие еще тут ведьмаки у вас позаводились? – вдруг заинтересовался Ефимка, статный красавец в богатом халате и с саблей на поясе. – Да мы враз ваших бусурманских ведьмаков порубаем!
– Да ну вас, все туточки так гутярят, вот и я мелю, что бабы сказывают.
– Ага, вот оно что! Да ты никак баб спужался? А ну, Васька, сбирайся по быстрому, назло сим ведьмакам в ночную отсидку на Дон сходим!
– Да вот и ладно! Я ж вас для того и раздратовал – то, чтоб вы на истинные красоты взглянули. Сбираемся, атаманы вольные, покаместь никто не ведает, – вдруг ожил Данилыч. – Вот я только кума свого захвачу, Гриньку Кузькина. Он хоть и стар, да башкой шибко умен, все байки раздорские помнит. Он у нас самый старый-то из казаков местных будет.
– Давай, батя, тащи старого, все веселее будет, – быстро проговорил Кошелев, собирая на ходу в узелок еды на ночь.
– Ступай, Данилыч, а мы на крыльце тебя поджидать станем. Да не возись долго! – поддержал друга Баламутов.
– Да я мигом, что мне туточки через тын-то перемахнуть, а Гринька завсегда собран, он из казачков-то бывалых. Я мигом, вот цибароку захвачу, он мне вчерашним полуднем приносил, да и запамятовал с собой забрать-то.

Данилыч по-стариковски засуетился по комнате, подхватил на ходу маленькое ведерочко и шмыгнул во двор. Васька Кошелев и Ефим Баламутов, молодые верховые атаманы, закаленные десятками походов по низовьям и верховьям Дона, скинули с себя богатые халаты, переоделись в походные мундиры, переобулись в легкие онучи, собрали по узелку со стола еды на ночь, захватили с собой сабли и вышли из комнаты на крыльцо.

Старый глиняный курень больше походил на вросшую в землю двухэтажную землянку, узенькое деревянное крыльцо которого вдоль всей стены подпиралось несколькими столбами. С крыльца спускались ступеньки и тут же утопали в заросшем кустарнике, перемешанном цветами и молодыми побегами тополей. Чуть поодаль, в нескольких метрах друг от друга и разделенных лишь плетеным тыном, стояло еще несколько подобных куреней, почти полностью спрятанных в ветвях раскидистых, густо посаженных деревьев.

Солнце клонилось к закату, и с крыльца можно было разглядеть стены основного поселения – Раздор Донецких, небольшого городка, обнесенного невысокой глинобитной оградой и служившего своеобразной столицей казаков средних и верховых донских казаков еще с середины прошлого века. Место для строительства этого городка старые казаки выбрали неслучайно: он располагался на небольшом островке, напоминающем сердце и омываемом сразу тремя реками – с севера Северским Донцом, с юга – Салом, а с востока – Старым Доном. Попасть на остров можно было только на стругах, да на рыбачьих лодках. По весне, когда донские реки, подпитанные талой водой, выходили из берегов и с невероятно быстрым течением несли свои воды в низовье Дона, остров вместе с городком превращался в неприступную крепость. Вот именно поэтому казачки и выбрали этот живописный остров для своего укрепления. Раздорский городок стал удобнейшем местом контроля за любыми речными передвижениями и в низовье, и в верховье по могучему Дону-батюшки.

Засмотревшись на живописный пейзаж, открывающийся с крыльца, Кошелев и Баламутов не заметили, как к ступенькам, согнувшись и скрываясь от посторонних глаз, тихонько подкрался Данилыч со стариком и рукой позвал их спускаться. Молодые казачьи атаманы лихо сбежали по ступенькам, вслед за стариками перемахнули через тын в глубине двора и молча, склоняя головы, стали пробираться сквозь густо поросшие кусты и высокую траву к берегу Старого Дона.

Через пять-семь минут они вышли на невысокий косогор и остановились.
– Ну вот, отцы атаманы, мы и схоронились от глаз бабьих, да от ведьмаков тутошних, – наконец громко произнес Данилыч.
– Тфу, заладил! Ты с кумом своим нас сведи, а то ведьмаки, ведьмаки, – передразнивая старого казака, проворчал Васька Кошелев.
– Ага, ага. Так вот, значит, кум мой, Гринька Кузькин, самый старый казак раздорский, – замялся Данилыч.
– Да видим мы, какой он старый! Глянь, ей-ей Кузькин сын, – с улыбкой произнес Ефимка Баламутов, похлопывая статного мужика лет пятидесяти, заросшего густой седой бородой и длинными кудрявыми волосами, спускающимися до самых плеч.
– Да шо вы, братцы, – смущенно заговорил Григорий, переминаясь с ноги на ногу и потупив свои темные глаза в землю. – Який я старой, Данилыч на десяток годиков старше меня будет. Сбрехал малость кум. Это дед мой был одним из первых раздорских казаков, которые на энтом острове любви местечко облюбовали для налетов на бусурманов еще в 1480-ом году. Батьку мого зарубали, когда мне пять годиков стукнуло. Вот дед меня и вырастил. Он-то и прозвал меня Кузькой. Так и повадились все у нас в Раздорах меня Кузькиным кликать. Да я и не сбежаюсь на них, коли и сам своей фамилии-то не знаю. А стариком меня кличут в честь деда прославленного.
– Ну что, брат, Кузькин так Кузькин, нам-то дел до этого. Або казаком был бойким, вот что главнее для нас будет, – успокоил его Ефимка, удобно располагаясь на небольшой полянке у самого края обрывистого берега. – Сидайте, хлопцы. В ногах толку-то мало.

Четверо казаков расселись вокруг угольков, оставшихся, по-видимому, от недавнего костра, и продолжили разговор.
– Григорий, Данилыч сказывает, что ты все байки местные знаешь? Вот он нас весь вечер ведьмаками стращает. Креста на нем святого нету, заладил старый хрыч – ведьмаки, ведьмаки, – разгребая веткой угольки, заговорил на распев Василий.
– А то, тут не только ведьмаки водятся, тут и духи старых казаков по ночам гулять выходят, – деловито продолжил Григорий, разглаживая густую бороду.
– Фу ты, черт, и тот туда же! – выругался Ефим.
– Да нет, братцы казаки, это я про байки дедовы вспомнил, – оправдываясь отпарировал Григорий.
– Так сразу и сказал бы, что про байки. Нам вот этого-то и надобно, – поддержал разговор Василий. – А почему ты остров этот островом любви назвал?
– Ну, братцы, вы пока погутарьте, а я хворосту соберу, да костер разведу. Гляньте, скоро и солнце закатится, – спохватившись, защебетал Данилыч, быстро поднялся с земли и покинул на время троих казаков.
– Остров любви почему? Да это, в аккурат, и будет самая первая байка мого деда, – задумавшись произнес Григорий. – Так вот как оно дело было. Дед мой сказывал, что в давние времена поселились на этом острове два друга, два казака донских. Знатные казачки были, много на своем веку повидали. Десятки раз по Дону до самой Таны хаживали, а то и вообще в море гулять ходили.

Решили они однажды в полон себе красавиц прихватить из стран заморских. Как порешили, так и сделали – полонили они двух красавиц невиданных в самых дальних странах  заморских. А как красавиц от глаз завидущих своих сотоварищей упрятать? Облачили они девиц в наряды мужские, да на стругах и повезли в верховье Дона-батюшки местечко укромное искать, чтоб и самим схорониться, и красавиц от глаз посторонних упрятать. Плывут, значит, казачки с девицами, глядь, а по среди дона остров затерялся. Да так он среди речушек упрятался, что никто его и не замечал раньше.

«Вот оно место-то заветное, где заживем мы с девицами-красавицами жизнью мирною и полюбовною», – решили казачки. Причалили к острову, высадили девиц на берег и поспешили с ними в самую глубь острова. Забрались в густую лесную чащу и стали жилье себе устраивать. День проходит в трудах непосильных, второй, третий… Не заметили казачки, что девицы-то и сами повлюблялись в них, только вот, как на зло, не в тех, кому сами любы были. А казаки-то этого не знают, что девки их меж собой вражду затеяли, друг друга от ревности съедать поводом начали.

Быстро времечко бежит, уже и жилье готово, а житья нет у всех четверых. Затосковали девки их в конец, да так затосковали, что ушла одна из них на другой конец острова, да и удавилась с горя на ветке дерева. Понурило дерево ветки свои к земле сырой, стало оплакивать красавицу. Да сделать ничего не может. Закручинились от горя этакого  остальные деревья рощи лесной на той стороне острова.

А тем временем два казака с девицей кинулись в поиски. День ищут, два ищут, неделю ищут – никакого толку. Одна девица на двоих осталась. Что делать? Вот любовь и горе помутило у них разум, стали казаки за право обладать одной красавицей бойни меж собой кулачные устраивать. От кулаков к саблям перекинулись. Вот уж где битва не на жизнь, а на смерть пошла. Полный раздор меж друзьями! Ночь днем сменяется, рассвет закатом, а казаки бьются меж собой за красавицу невиданную. Уж кровушка казачья в ручьи собирается, уж сил совсем нет у мужиков, ослепленных любовью. Так и месяц пролетел в кровавых разборках, раздорах необоснованных. Выбились из сил казачки, обессилили оба, и зарубили в отчаянье друг друга. Бросилась на тела полоненная красавица, слезы льет горькие, разрывает сердце девичье от горя неутешного, да не вернуть буйные головушки к жизни для любви человеческой.

Не выдержало сердце девичье, вырвалось из груди красавицы и взлетело над островом. Кружится сердечко, мается, пристанища у Бога вымаливает, простить его простить души грешные за любовь безумную. Не дождалось сердце девичье знака Божьего, обхватило весь остров кольцом единым и застыло навечно между тремя реками донскими. Затих остров, замерли в оцепенении деревья и кусты, холмы и курганы.

Вот что любовь безумная натворить может! Вот, дед мой сказывал, с тех самых пор и стали называть наш остров островом любви. А центр острова, на котором появились жилища двух казаков донских, стали именовать Раздорами, в память о невиданном раздоре любовном меж двух друзей ближайших из-за девицы-красавицы. Да и это еще не все… С тех самых пор и стали бродить души двух добрых молодцев и двух девиц-красавиц. Днем эти души добро творят невиданное – девок в хлопцев влюбляют, бабам ребятишек дарят, казакам удачу подкидывают, а по ночам – сердца влюбленных злом и склоками, сплетнями и заговорами испытывают. Коли слаб казак в любви, так и знай, что по утру дел лихих необдуманных натворит. А коли силен, то с утра на подвиги от любви к родному краю и своей суженной готов хоть горы сдвинуть. Вот какая сила невиданная таится на острове нашем. Знать, любовь всегда двулика: для разумного человека в добро выливается, для ревнивца бездумного – в горе. Вот оно как бывает…

Григорий замолчал и поднял в забытье голову к темнеющему небу, как бы высматривая на небосклоне первые ночные звездочки – предвестников любви. Ефим с Василием, пораженные таким удивительным рассказом бывалого пожилого казака, не могли произнести ни слово. Они, как заколдованные старой казачьей байкой, не могли произнести ни слова, не могли даже пошевелиться и не сводили глаз с рассказчика. Что творилось сейчас в их сердцах, известно было одному Господу Богу…

Солнце уже село за горизонт и ярко багряное зарево заката окутало живописную природу острова неизведанной таинственностью, тишиной и неповторимой красотой донского вечернего пейзажа. И только стрекот ночных кузнечиков изредка нарушал эту зловещую тишину.
– Ну, вот и я, братцы. Вы тут разом не заскучали без меня?
Все трое вздрогнули и резко повернули головы. На полянке, с огромной охапкой сухого хвороста, как из-под земли появился Данилыч.
– Фу, ты, черт старый, напугал в конец! – выдохнул облегченно Ефим, будто обрадовавшись появлению Данилыча, который помог нарушить затянувшееся молчание.
– Да вот я и вижу, что заскучали, коли приумолкли. Сейчас, братцы, я вам и костерчик разожгу, – ничего не понимая продолжил разговор Данилыч и стал разводить костер. Ефим, Василий и Григорий продолжали молчать, а старый казак по хозяйски развел небольшой костер, уселся поудобней возле Григория и, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Да вот вы, отцы-атаманы, интересовались давече, почему наши Раздоры Раздорами кличут. Э, братцы, эта старинная история…

Трое казаков переглянулись, улыбнулись незаметно и молча пододвинулись поближе к костру.
– Так вот оно как дело-то было, – оживленно продолжил разговор Данилыч, не подозревая о только что рассказанной сейчас старой казачьей легенде. – Давно это было. Старики сказывают, что на острове нашем людишки жили еще с незапамятных времен. Приедут на остров, поживут малость, да и убираются восвояси. Веками так было, пока не поселился здесь первый донской казак. Обзавелся хатой, диких зверей стрелять научился. А в Доне-то Батюшке нашем родимом рыбы водилось в те времена невиданной величины и количества несметного. Так и жил бы он себе припеваючи, только пробегала мимо острова струга бусурманская, а на ней девицу шальные антихристы мучали. По всему Дону крики и стоны девичьи раздавались. Как заслышал те крики о помощи казак разудалый, так и поразила его сердце стрела любовная. Стал метаться он по острову, рубаху на себе от горя страшного разодрал в клочья, изранил всю грудь молодецкую. Ринулся он в Дон-батюшку на подмогу девице красоты неписанной, плывет против течения, из сил выбивается. А струга бусурманская на десяти веслах, ходу она быстрого, не угнаться казачку за девицей. Гребет хлопец, раздирает воды злосчастные, борется с течением быстрым. Да ничего так у него и не получается. Вздыбился тогда Дон-батюшка, поднял казачка на волнах своих и разделил свои воды на три части – одна рука казачка Салом стала называться, другая – Донцом Серским, а могучее тело казачье в Старый Дон превратилось. Вот старики и сказывают, что с тех пор наш остров и стали кликать Раздорами. А то и правду старые люди гутарят, у нашего острова три реки раздираются по весне ежегодно.
– Ага, и поэтому и остров ваш островом любви кличут, – протяжно и задумавшись завершил слова Данилыча Ефимка.
– Правильно, из-за этого. А что, братцы, вы уже слышали об этом? Кум, а ну, поведай гостям нашим дорогим байку старинную. Мы зачем тебя с собой прихватили? Чтоб ты нас байками казачьими поподчивал.

После этих слов Ефим, Василий и Григорий не выдержали и разрядились громким мужским хохотом, который эхом разнесся в ночи по всему берегу Дона.
– Чего скалитесь-то? – удивленно и немного с обидой спросил Данилыч.
– Да, успокойся ты, друг любезный, Григорий нам только сейчас такую легенду поведал, что мы до сих пор отойти не можем. А ты в аккурат нас и развеселил свои приставанием.
– Да будет вам потешаться над стариком… Откуда мне знать-то было, что я своим рылом в чужую квашню сунулся…

Казаки еще сильнее захохотали и повалились от хохота на землю. То ли это была разрядка после ужасной и прекрасной донской легенды, которая еще десять минут погрузила их в оцепенение, то ли услужливый Данилыч показался им особенно смешным в свете ночного костра, но трое казаков катались по земле, держась за животы от хохота, а удивленный Данилыч с улыбкой посматривал то на одного, то на другого, то на третьего.
– Ну, Данилыч, учудил, ну молодчина, настоящий дончак, – наконец, еле выговаривая слова сквозь смех, произнес Ефим.
– Да будет вам потешаться над стариком. Давайте уже вечерить, а то…
– А то ведьмаки кровушку высосут? – перебил сквозь смех Данилыча Василий, и мужики вновь залились хохотом.
– Да ну вас, горилка закипела!
– Ну вот, наконец –таки, до дела добрались, – утирая слезы и успокаивавшись поддержал старого казака Василий.

Мужики, теперь уже хорошие друзья, забыв про то, что двое из них знатные атаманы, а двое обычные бывшие казачки-вояки, подсели поближе друг к другу и стали разворачивать свои котомки. Данилыч, на правах хозяина, достал откуда-то бутыль с добрым казачьим самогоном, небольшие деревянные чарки и стал разливать друзьям поровну.
– Да вот я за свою жизнь ни одного ведьмака у нас в Раздорах и не видывал, а что чудеса у нас творятся – это факт, – утирая усы и бороду после принятия чарки самогона, важно произнес Григорий. – Много баек от деда слышал, так вот по молодости и решил сам проверить. Пошел однажды в ночь бродить по всему острову. В одну сторону зашел – тишина гробовая, ни одна веточка не колыхнется, травка мягкая, сама об ноги лащится, а на другую сторону перебрался – никого нет, ветра нет и в помине, а все вокруг как-бы стонет, шевелится, ветки по лицу бьют, трава ноги путает. Тут поневоле подумаешь, что сила нечистая тебя сгубить хочет. Вот уж мужество казачье проверять где. А в другой раз по тем местам решил днем пройтись и понял загадку: в одной стороне острова деревья сучьями вниз растут, среди них и среди бела дня не проберешься, куда уж там ночью. Да и трава растет только жесткая и колючая. А вот на другой стороне – там рай полнейший, цветов видимо-невидимо, травка бархатная. Вот и пойми, от чего такие чудеса на таком маленьком островке водятся?
– А что так? Действительно деревья ветками вниз расти могут? – заедая свежим огурцом уже вторую чарку казачьего свежака, удивленно переспросил Ефимка.
– Да эта неведаль только на нашем острове и водится. Нигде больше я и сам такого не видывал, – хмелея, продолжил Григорий. – Вот дед мой сказывал, что будто бы в 1545 году первый наш казачий атаман Сары – Азман решил крепость на нашем острове устроить. Переплыл он на стругах своих с казачками, пошастал по лесу и встретился с красавицей. Откуда она на острове появилась? Никто понять не мог. Стал он за ней гонятся, а она ветками дорогу ему перекрывает: бежит по лесу, за ветки хватается, а они сами вниз опускаются, не дают Сары-Азману девицу догнать. Целый день за красавицей гонялся, так и не догнал. Выбился из сил, сел на камень и слышит так отчетливо голос женский: «Чтобы любовь девицы заслужить, надобно силу да ума приложить». Рассерчал атаман, а сам призадумался. Больше он в Раздорах так ни разу и не появился, хотя городок-то наш еще долгие годы ему принадлежал.
– Вот уж эти женские уловки, одни хлопоты от них, – уже изрядно охмелев, важно произнес Ефимка.
– Да и без них никуда не денешься, – поддержал друга Василий, наливая очередную чарочку.

Оказывается, в свои котомки каждый из четырех казаков не забыл положить по бутылю свежака. А иначе и быть не могло, ведь казак после битвы славной всегда позволяет себе побаловаться вином крепким, а то и брагой или самогоном самодельным. А здесь такой повод – всю ночь провести на берегу родимого Дона.
– Ага, братцы, и вами овладели чары острова любви, о женщинах разговор повели, – улыбаясь и обнимая Григория, воскликнул хмельной Данилыч. – Знать и спать пора, а то сейчас мерещиться начнет кому-нибудь.
– Да и то верно, братцы, давайте к ночной готовиться, чтобы зарю не проспать. Зори у нас-то еще красивее, чем закаты, – спохватился, наконец, Григорий и стал засыпать землей догорающие угли костра.

Хоть и изрядно хмельные, казаки быстро собрали остатки еды в котомки, поудобней разместились вокруг затухающих угольков, прижались друг к другу и через пять минут захрапели, убаюканные впечатлениями от старых казачьих баек и крепким напитком.
Остров любви, имеющий вид сердца и омываемый со всех сторон тремя реками, погружался в загадочный сказочный сон.
***

Быстро летит время. Века один за другим сменяют в быстротечном потоке истории и времени друг друга. Остров любви, в дальнейшем получивший название Поречный, жил и живет поныне своей особой загадочной жизнью. Донское казачье войско не покидало Раздоры до 1622 года и превратило его в хорошо укрепленный воинский лагерь, где около пятидесяти лет проживало несколько тысяч вооруженных казаков. С островом связали свои судьбы Ермак Тимофеевич и Михаил Черкашенин, Епифан Радилов и Иван Каторжный. В 1643 – 1644 годах он целый год являлся столицей Войска Донского.

Именно в этих местах во время первого Азовского похода Петра I многочисленный отряд генерала Патрика-Гордона, продвигаясь из Москвы к Азову, в июне 1695 года переправлял свои войска на левый берег Дона. Об этих событиях в Раздорах и сейчас помнят и слагают легенды о пребывании самого Петр I на острове Поречном.

Острова любви нет на карте, но многие жители одной из крупнейших донских станиц Раздоры с превеликим удовольствием расскажут любому гостю несколько забавных легенд, баек или историй, связанных со знаменитым островом любви. А если любопытство овладеет вами, если вам не страшны курьезы любви, то некоторые местные жители смогут на лодках переправить вас на этот загадочный пустынный остров – уникальный и красивейший уголок природы Донского края.
***