Заброшенный

У Михалыча каждый раз ломило кости, когда начинался дождь. А ежели гроза приходила, то выворачивало суставы так, что стоять было невозможно, да и вообще чем-либо заниматься.

В такие дни Михалыч становился попросту невыносим.

Его только Наталья, жена выдерживала, а вот все остальные домочадцы старались попрятаться кто куда от крутого нрава деда. Да и даже больше не от нрава его прятались, а чтобы стонов его не слушать. Стонал он низко, с какой-то внутренней злобой ко всему сущему, словно винил всех вокруг в своей болезни.

Пока молодой был, ездил в город по врачам, но понимал, что ничем это вылечить нельзя. И не от того понимал, что никто диагноз поставить не мог толком, а было нечто внутри, которое ему об этом говорило.

Михалычем он тоже не сразу был. Стал только уже на закате лет, когда шестьдесят стукнуло, до этого был Сергеем Михайловичем, который после института умудрился попасть на завод, где быстро стал начальником цеха. Судьба словно перед ним извинялась, даруя другие блага, компенсируя боль.
К слову, он умудрился построить свой рабочий процесс так, что если и выпадали рабочие дни на дождливую погоду, никто не видел, как его скручивало и выворачивало. Сорок лет он отработал на заводе, пережил с ним очень многое. И когда страну лихорадило и разрывало на части, ему удалось удержать свой цех от закрытия; и когда по заводу ходили люди в тёмных очках и малиновых пиджаках, ему тоже удалось отстоять хотя бы частичную независимость своего производства. Хотя руководство и сменялось с пугающей быстротой, он был незаменимым и несменяемым начальником своего цеха, и казалось ему, что так будет всегда, и что закончит он свой путь в собственном кабинете.

Жена Наталья полностью его поддерживала. Поженились они ещё в институте, и Сергей Михайлович приобрёл в её лице верного друга и соратника. Она всегда его поддерживала и была ему надёжной опорой. Да и с его болезнью они боролись вместе, Наталья не гнушалась использовать различные народные средства, чтобы хоть как-то облегчить мучения супруга.

А когда им обоим исполнилось по шестьдесят лет, Сергей Михайлович превратился в Михалыча, который живёт в посёлке при, в итоге, загнувшемся заводе. Как же ему было нелегко наблюдать за тем, как некогда здоровое и процветающее производство медленно загибается! Да и посёлок тоже постепенно расселялся. Молодые уезжали в город, чтобы построить более перспективную жизнь, другие просто уезжали в цивилизацию, а Михалыч никак не мог бросить то, на что положил сорок лет жизни. Наталья только раз попыталась его уговорить, а потом оставила эту тему и больше её не поднимала. Дети иногда к ним приезжали, и мужчина внутренне радовался тому, что у них всё хорошо сложилось. Но тему переезда и им запретил поднимать. Только один раз бросил, что могут мать в город забрать, а его пусть не трогают.

Наталья осталась с ним.

Посёлок и вовсе обезлюдел. Дом у них был свой, со двора открывался вид на старую водонапорную башню и на само здание завода, которое постепенно дряхлело. Под новый год из-за снегопадов у него обрушилась крыша. Как появилась возможность, Михалыч сходил, посмотрел – родной цех почти по самую крышу зарос дикой травой. Корни разрушали стены, и он подумал о том, как надо было мало времени, чтобы природа взяла дело в свои руки.

Один день стал похож на другой. Сезоны сменяли собой друг друга, и Михалыч редко вспоминал про даты – только если какой праздник был. Он и сам чувствовал себя таким же, как и его брошенный цех – разрушенным и заросшим.

***
Это случилось по зиме. Михалыч испытывал удовольствие от этого времени года – тогда его болезнь отступала, и он мог наслаждаться остатками жизни в его теле. В этом году он настоял, чтобы жена уехала к детям в город – хотел отдохнуть в гордом одиночестве.
Правда, жену пришлось долго успокаивать, чтобы она не переживала, и пообещаться звонить два раза в день, а коли что случится, так и чаще.

Одиночество ему нравилось. Нет, жену он очень любил и дорожил всеми годами, что они провели вместе, но она такая суматошная стала, да ещё и переживает постоянно обо всём, что ни попадя.

Но была ещё одна причина, почему он настоял, чтобы этой зимой она пожила в городе.

Когда осенний вечера стали тёмными и непроглядными, постепенно предвещая приход зимы, а по ночам уже хорошо подмораживало, в останках цеха Михалыч начал видеть какое-то свечение. Духу у него тогда не хватило одному сходить проверить, да и жене не стал говорить.
Поначалу думал, что какие-то малолетки устраивают там свои гулянки, пользуясь безнаказанностью. Но свет был ровным и тёплым, да и криков никаких оттуда не было слышно. Михалыч старался не обращать на этот свет внимания, но с каждым днём это будоражило его воображение всё больше.
Поэтому и решил он жену к детям отправить.
Он твёрдо решил выяснить природу свечения, пока не завалило всё вокруг снегом.

На дворе стоял ноябрь. Подмораживало уже здорово, ветер становился злым и колючим, да и уже присыпало землю белым снежком.

Оружия у Михалыча не было, даже в целях защиты от дикого зверья. Никогда он не думал обзавестись хотя бы обычным ружьём, а теперь жалел об этом.
Чтобы собраться с духом и направиться к источнику свечения в заброшенный цех, ему понадобилось несколько дней и вечеров наблюдения. Но почему-то ему совершенно не было страшно туда отправляться.
Он думал о том, что если даже и случится нечто плохое, то он должен быть готовым к этому.

В конце концов, этот завод был смыслом всей его жизни, и то, что ему теперь уже глубоко за шестьдесят и время для него походит на безвкусную жвачку, не значит, что он должен оставить свой пост. И бросить пусть и заброшенный, но всё ещё свой завод.

Михалыч ухмыльнулся себе под нос и в один из вечеров оделся потеплее и направился на улицу, прихватив с собой мощный фонарь. Выключив электричество в доме, он поднял голову, закрывая рот и нос тёплой перчаткой.

Сверху нависал бесконечно глубокий купол неба. Странно, но зимой он выглядел настолько чистым, что, казалось бы, можно было рассмотреть каждую звёздочку на его иссиня-чёрном бархате. Михалыч проследил взглядом Млечный Путь, после чего опустил голову. Да, вон, снова светится огонёк в цеху и, глубоко вдохнув морозный воздух, он решительно направился в ту сторону.
По тропинке мимо штакетника обойти полукругом нависающую громаду водонапорной башни и дальше идти по прямой. С его двора завод днём было видать, хоть и вдалеке. Раньше можно было видеть и людей, которые сновали туда-сюда, а потом, когда всё встало, деревня и кустарники начали бурно разрастаться. И почти скрыли своими ветвями цех. Михалыч, по мере возможностей, ветви старался обрубать, но делу это не помогало.

Отчего-то сегодня привычный путь казался странно долгим. С самого утра Михалыча мучила одышка и тяжесть в груди, но такое и раньше бывало, поэтому он не придавал этому особое значение. Зато днём как следует выспался.
Уже у корпуса завода он присел, чтобы отдохнуть, и на пару секунд прикрыл глаза, вдыхая свежий, почти морозный воздух. А когда открыл глаза, то обомлел – вокруг было светло, как днём!

Михалыч, онемев и схватившись за грудь, смотрел на родной заводской корпус, который утопал в сочной летней зелени. Он не казался совершенно разрушенным – наоборот, словно его только что отстроили! Слышались звуки производства, пели птицы, сновали люди. Жизнь кипела и била ключом, а Михалыч думал о том, что он очень давно такого не видел.

Разве такое могло быть возможным?

Было у него чувство неправильности происходящего, но его истосковавшаяся душа рвалась к родному заводу всеми силами. Он глубоко вздохнул, улыбнулся и встал.

***
Наталья долго в городе усидеть не смогла. Особенно когда любимый супруг перестал отвечать на её звонки. Не слушая детей, она собрала вещи и поехала обратно в деревню, упрямо хмуря седые брови. Конечно, бросить её не смогли, да и как она доберётся-то одна до их деревни? Да ещё, как назло, зарядили сильные снегопады.

По приезду встретил Наталью пустой и холодный дом.

Сложно описать словами, как она переживала, но Михалыч так и не вернулся. Пропал без следа, так и не нашли, даже тела.

А крыша у старого заводского цеха рухнула в ту же зиму, не выдержав веса снега. Стены тоже долго не простояли.