Посвящается моей бабушке. Ветерану, участнику Великой Отечественной войны, Кириченковой Нине Гавриловне, 1941-2013 г.г.
Ручка поскрипывала о бумагу. Тихо-тихо ветер шевелил ситцевую штору. На синем небе плыли легкие облака. В кабинете пахло старым деревом и новой бумагой. На столе громоздились тонкие папки с личными делами.
– Значит, на фронт? Добровольцем? – Владелец кабинета поднял взгляд больших рыбьих глаз к небу. – И что? За кем на войну-то бежишь?
– Сама! – Девушка напротив смотрела серьезно и упрямо. Две русых косы, словно корона венчали миниатюрную головку. – Я на защиту родины!
– Вот девка дура! Ну давай, говори уже фамилию, имя, отчество.
– Кириченкова Нина Гавриловна, родилась пятого октября тысяча девятьсот двадцать пятого года! – Отрапортовала девушка, сжимая кулаки.
Недоверчиво посмотрев на юную собеседницу, хозяин кабинета устало потер переносицу.
– Ну, и куда, и кем ты пойдешь?
Девушка пожала плечами. Спонтанно пошла на призывной пункт, а что дальше делать не известно.
– От же, еще одна дурында на мою голову! – Беззлобно выругался начальник, записывая что-то на чистом листке бумаги. – Пойдешь санитаркой. А еще лучше кухаркой или прачкой. Ты готовить умеешь?
– Я на фронт хочу, воевать. – Жалобно попросила девушка.
– Воевать? – Начальник взвился. – Ты воевать собралась? Да ты себя в зеркале видела? Тебе автомат в руки дай, он тебя переломит!
Нина скептически хмыкнула. Поглядела на свои узкие запястья.
– Товарищ лейтенант, я сильная, я справлюсь! Отправьте меня на фронт, пожалуйста!
Мужчина грузно поднялся. Девушка с ужасом и удивлением увидела, что у него нет левой руки. А когда он хромая вышел из-за стола, заметила еще и деревянный протез вместо ноги.
– Ты девка дура! – Согнутый палец больно ткнулся Нине в грудь. – Хочешь воевать? Хорошо, будет тебе война!
***
– С ума сошли? Куда вы мне бабу даете! Я у вас бойца просил, а она? – Командир не церемонясь тыкал пальцем в сторону скромно топчущейся в кабинете Нины. – Что я с ней делать буду?
– Я сильная! – Попыталась было заступиться за себя девушка.
– Молчать, пока старшие по званию разговаривают! – Резко оборвал ее командир.
Девушка насупилась. Но промолчала. Если ее сейчас отправят назад, она… А что будет Нина не успела додумать, заговорил сидящий за столом мужчина. Сухой, подтянутый полковой комиссар, оглядел сурового командира, Нину, а после хлопнул рукой по столу.
– Полковник, не много ли на себя берешь? Назначен в группу боец, твоя задача как следует ее выучить!
– Это смешно! Она только мешаться будет! Тут фронт, а не детский сад!
– Полковник, – казалось, голосом комиссара можно детали смазывать. – Скажи мне, что положено отвечать старшему по званию? Был дан приказ, ты на войне!
– Так точно, командир! – Вытянулся полковник. – Есть принять бойца!
***
Грохот каблуков командира отдавался в голове Нины колокольным звоном. Девушка даже подумать не могла что отправят ее в роту противовоздушной обороны. Следовала она за ним почти бегом. Но догнать не успевала. Широкая спина маячила где-то впереди.
– Замполит! Срочно ко мне командира шестого расчета! – Гулкий голос полковника эхом пронесся по коридору. Нина робко постучала и вошла в кабинет за мужчиной. Тот махнул рукой на колченогий стул. – Садись уж, боец. Ты не переживай, это я при комиссаре так разорялся. Гнобить не буду. Ну жди, Макарыч быстро должен подойти.
Девушка кивнула. А что ей оставалось еще делать. Не гнали и на том спасибо.
– Вызывали? – В дверь не стучась вошел седоусый мужчина. Короткий ежик волос серебрился сединой. Лицо его испещрено морщинами, словно карта изломаная линиями рек и дорог.
– Заходи Макарыч. Бойца нам дали не ахти, но на безрыбье как говорится… – Полковник виновато развел руками. – Принимай на постой.
Крякнув, Макарыч оглядел Нину, словно та была лошадью на базаре, только что зубы не заставил показать.
– Разберемся как-нибудь. – Кивнул степенно командир. – Ну что девка, пошли что ли на квартирование тебя определю.
Нина поднялась, робко посмотрела на нового командира, и последовала за ним.
***
– Так значится, в расчете окромя меня есть еще трое. Знакомься, пулеметчик, Захар, – указанный парень отвесил шутливый поклон. – Помощник пулеметчика Авак, водитель Савелий, и наводчик Тарас. Меня можешь звать товарищем сержантом, или Макарычем, только смотри, не ляпни при полковнике. Ты будешь вторым помощником пулеметчика.
Нина сдержанно кивнула.
– Ну че киваешь? Че киваешь-то? Ты хоть что-нить поняла?
– Так точно товарищ сержант! Я второй помощник! Подаю патроны к зенитке вовремя! Сплю в одной палатке со связисткой и медсестрой! С мужиками шашни не кручу! Нюни не распускаю!
– Ну вот и молодец, а вы обормоты, что б берегли девку!
***
Первый бой дался Нине нелегко. Сказалось отсутствие опыта. Пулеметчик в запале боя накричал на девушку за нерасторопность.
Когда небо перестало гореть от взрывов, а воздух гудеть от свиста пуль, когда в тишине стали слышны лишь стоны раненых, а помощь в их транспортировке в медсанчасть перестала быть необходимой, Нина нашла в себе силы доплестись до палатки, спрятаться за нее и в сласть поплакать. Поплакать до опухших глаз, да саднящего горла. Ее все равно в этой мешанине звуков и не услышал бы никто. Услышал.
Старый сержант нашел девушку, по-отечески утер ей сопли и слезы, и когда она немного успокоилась произнес.
– Ты девка поплачь. Со слезами-то, оно легче. А потом скажи мне, ты кто?
Нина вытерла мокрые щеки рукавом гимнастерки, подняла взгляд заплаканных глаз на командира.
– Кто? – спросила она тихо.
– Ты, Нина, солдат! А значит не имеешь права сдаваться ни перед какими трудностями!
Девушка зачарованно кивнула. И повторила с замиранием в душе.
– Я солдат… Я солдат… Я солдат.
– От и верно. – Похвалил ее сержант, поднялся, хлопнул по плечу. – Ну, что пойдем, я тебя чаем что ли напою. Авак на прошлой стоянке листьев малины нарвал, говорит нервы успокаивает.
***
Вой сирен, оповещающих о нападении застиг Нинин расчет за зарядкой патронов. Их Эмка резво заглатывала снаряды, выплевывая гильзы. Самолеты противника неслись словно рой злых пчел. Гудели, сбрасывали смерть. Каждый знал, что этот миг для него мог оказаться последним. Но пока Макарычеву расчету везло.
После того, как там появилась Нина, смерть словно обходила их стороной. Кто-то даже стал в шутку называть девушку колдуньей. Но она лишь сокрушенно качала головой.
– Никакая я не колдунья. – Пыталась оправдаться она, лишь раззадоривая парней. Те только и ждали этого момента, и придумывали новые байки одну невероятнее другой.
Но видно высшие силы и в правду хранили Нину, и раз за разом бомбы летели мимо их Эмки.
***
Звезды сияли в ночном небе ярко. Слишком ярко для летнего неба. Нина сидела прямо на земле, и гладила ладонью мураву. Вспоминался дом. И наказ матери. «Ты дочка носи у сердца молитву, я ее тебе своей рукой написала. Носи и никогда не убирай. Живые помощи они ведь сильные. От всякого зла уберегут.» И Нина носила. Бумажка пожелтела и измялась за год, но чернила еще были видны.
Теплый ветер трепал белые как первый снег волосы, заплетенные в две косы и уложенные вокруг головы. Орден на груди блестел в неверном свете прожекторов. И стрекотали кузнечики.
Вот такими вот спокойными вечерами, редко свободными от боев и нападений, девушка доставала записку и начинала читать.
– Живый в помощи вышняго…
Когда прознали про то девушки из роты, стали собираться вокруг нее кружком и повторять слово в слово. А после и парни подтянулись. Потом уже и более старшие товарищи. Садились они у костров, касаясь плеч друг друга, поддерживая.
– В крове бога небеснаго водворится…
Война сделала свое дело. Еще вчерашние атеисты свято уверовали. И просили. За себя ли, или за любимых, и продолжали молиться, раз за разом повторяя.
– Речет господеви, заступник мой еси и прибежище мое…
Парни и девчонки, собирались кружком, читали на распев, словно в этих словах находя утешение от дневных забот и тяжести войны.
– Бог мой, и уповаю на него…
***
– Служила я с сорок третьего по сорок пятый, один раз в госпиталь попала, когда снаряд разорвался рядом, меня контузило да вот пальца лишилась. – Сухонькая старушка вытянула скрюченную ладонь. – Сухожилия мне тогда порезало знатно осколками. А я все говорила себе, я сильная, я – солдат.
Бабушка посмотрела на нас, своих внуков. И произнесла, потрепав по волосам.
– Не просите меня рассказать о войне. Это было настолько страшно, что в восемнадцать лет я стала совершенно седой. Я молюсь, что бы вы никогда не узнали, что такое война.
– Бабушка, а тебе не тяжело вот так вот, одной? – спрашивали наивные мы.
– Я – солдат! – Лицо, испещренное шрамами озарялось теплой улыбкой. – Я сильная. И вы, запомните навсегда, вы кто?
Мы смотрели на нее с непониманием, и повторяли за ней.
– Кто?
– Солдаты! Все мы воюем в той или иной степени. Ведем постоянную войну с жизнью. – Старушка ласково улыбалась, словно вспоминая что-то давно забытое, но такое хорошее.
***
Двадцать первого января две тысячи тринадцатого года не стало Кириченковой Нины Гавриловны. Она до последнего вздоха оставалась солдатом. Она боролась за право жить. Так же как она когда-то боролась за наше будущее на войне. И Сколько я помню всегда повторяла: «Я солдат!» Эту веру в себя и свои силы она пронесла через годы испытаний.
***
Ручка поскрипывала о бумагу, записывая историю жизни, выводя неровным подчерком два слова: «Я солдат». Тихо-тихо ветер шевелил ситцевую штору. На синем небе плыли легкие облака. В комнате пахло старым деревом и новой бумагой. На столе громоздились тонкие листы с записями, в рамке стоит маленькая фотография статной женщины. Она улыбается, седые волосы, сплетенные в две косы венчают ее голову, как корона, а в глазах печаль.
– Спасибо тебе бабушка.
Автор публикации
