Павлов влюбился.
Сразу и бесповоротно, стоило ему увидеть её сидящей в концертном зале, в первом ряду. Павлов вдохновенно водил смычком по струнам, и всего лишь на секунду оторвал взгляд от нот, и сразу увидел её.
Черные волосы блестящим водопадом спадали на плечи, обрамляя округлое личико. Тёмные, словно бархатные, глаза, казалось бы смотрели ему прямо в душу. Чёрное, блестящее платье подчёркивало изгибы её фигуры, а эта её восхитительная бледность! Словно она пришла из далёкого прошлого, где такая аристократическая бледность была в чести. Она, казалось, смотрела только на него! Павлову польстила неожиданная мысль о том, что эта чарующая незнакомка восхищена именно его игрой!
Павлов чуть не сбился, но взгляд его привычно вернулся к нотам, поэтому концерт он смог доиграть. Но из его головы не шла очаровательная незнакомка, которая словно оставила ожог на его душе своим нежным взглядом. Неужели она смотрела на него? Именно на него, и ни на кого другого?
В свои вот уже почти сорок лет Павлов мог похвастаться немногим. Жил один и единственной его страстью в жизни была скрипка. С самого детства он был очарован звучанием её струн. Родители у него были обычными рабочими, и порывов творческой души совершенно не ценили, пророча сыну какую-то более приземлённую профессию. Но Павлов был упрям в своём стремлении совершенствования на выбранной стезе. Хотя, из-за этого, ему и пришлось разругаться с родителями и съехать жить на отдельную квартиру, едва ему исполнилось восемнадцать. Но он был талантлив и его талант заметили и оценили. Начал он свою карьеру в маленьком региональном оркестре. Отношения с коллегами складывались не совсем удачно, но ему удалось привлечь внимание более значимых людей. Пройдя долгий и трудный путь обучения и совершенствования своей игры, он, наконец, смог попасть в пусть и небольшой, но городской оркестр. Иногда они ездили с концертами по соседним городам. Поначалу Павлова удовлетворяла роль второй скрипки, но вскоре ему стало казаться, что он достоин большего. Он был тот ещё мечтатель, но на роль первой скрипки всё никак не мог продвинуться. А он мечтал, как будет помогать дирижёру, здороваться с ним за руку, займёт ведущую роль в коллективе и станет публичным, значимым лицом их оркестра! А эти ведущие соло первой скрипки в партитуре… Он мечтал, репетируя дома, с жадностью рассматривая ноты.
Но, к сожалению, его желание так и не исполнялось, хотя он и прикладывал много сил к этому.
Совесть ему не позволяла строить козни первой скрипке, хотя и об этом он иногда и мечтал.
Вот так размеренно и спокойно протекала его жизнь. За своим бесконечным стремлением быть лучшим в своём оркестре, он совсем упускал из вида земные радости. Особенно женщин. Ещё в студенчестве он понял, что любовь сильно отвлекает его от дела, и постарался максимально отстраниться от этого.
И теперь… теперь это чувство посетило его, и полностью захватило.
После концерта он постарался найти незнакомку в чёрном платье, среди огромного количества гостей, но его поиски были тщетны. Конечно, люди расхваливали, и всем из оркестра доставался кусочек похвальбы, но больше дирижёру и первой скрипке. Павлов мимолётно испытал жгучее чувство ревности, но все его мысли занимала теперь незнакомства.
***
С тех пор он видел её на каждом концерте. Она стала его навязчивым видением, которое дразнит, появляясь издалёка, но не даёт подойти к себе ближе. Он много раз видел её в толпе, но стоило ему подойти к тому месту. где была она, как видел её в совершенно другом месте!
Павлова будоражила эта странная, таинственная игра, в которую играла незнакомка. Казалось, что она не убегала, скорее просто дразнила его, исчезая в самый неподходящий момент. И кровь Павлова вскипала, словно по мановению волшебной палочки. Но незнакомка оставалось неуловимой.
Павлов искал её образ в любом людном месте, в котором был, она даже начала грезиться ему во снах. Он никогда так отчаянно не желал любви, как в такие моменты. Он словно был одержимым идеей познакомиться с этой очаровательной незнакомкой. Самое примечательное было то, что на каждом концерте она неизменно появлялась в этом чёрном платье. Словно у неё других не было? Но Павлов об этом не думал. Он думал только о том, как ей оно идёт!
В последнее время у Павлова не всё ладилось в оркестре. Он постоянно витал в облаках, и начал делать ошибки, на которые ему указывали на каждой репетиции. Но мечты так сильно захватили его разум, что он почти не обращал на это внимания. Его душа пела в унисон его скрипке, когда он вспоминал взгляд тёмных, глубоких глаз. Как жаль, что он не художник, а то обязательно бы попробовал запечатлеть этот взгляд! Всё его нутро трепетало и пело о его любви, он даже начал сам писать мелодию, мечтая, как при лунном свете в окружении кустов белых роз, он будет играть для любимой женщины!
В оркестре же беспокоились за него. Говорили о том, что он осунулся и похудел, что выглядит нездоровым и как-то вмиг постаревшим, что под его глазами залегли чёрные круги, а в глазах появился странный, лихорадочный блеск. Словно его что-то сгрызало изнутри, но Павлов отмахивался от них.
Что они вообще могут понимать в любви? Нет, не так – в Любви! Да, с большой буквы! В Любви, которая всепоглощающая, и которая обещает вечное счастье?! Да совершенно, абсолютно ничего! Павлову начало казаться, что за его спиной шепчутся. Осуждают. Рассказывают гадости о его очаровательно незнакомке. Он злился, рвал струны на скрипке и даже пару раз сломал смычок. Его раздражало то, что никто не может понять его душевные порывы. Он пробовал рассказывать о своей незнакомке, но на него смотрели с непониманием, утверждали после концерта, что не было никакой женщины в чёрном платье, в первом ряду.
Да как они вообще смели так говорить?!
Ведь она всегда была там! Восхищалась его великолепной игрой! Смотрела именно на него, не сводя взгляд! И этот взгляд обещал ему бесконечное наслаждение.
Его одержимость стала настолько сильной, что его отстранили от работы. Но он только обрадовался этому, совершенно не слушая дирижёра. который настойчиво предлагал ему обратиться ко врачу. Его не заботило беспокойство в чужом голосе, и он не оценил заботы. Он даже не услышал того, что он потенциальный преемник первой скрипки.
Ему теперь было совершенно наплевать.
Женщина целиком и полностью овладела им.
Находясь на больничном он даже и не подумал о том, чтобы сходить ко врачу. Он больше тревожился о том, что она приходит на концерт, а его нет. А вдруг ей понравится кто-то другой? Эта мысль была невыносимой! В нём зародилось чувство жгучей ревности к неизвестному. что может понравится незнакомке. А если это будет и вовсе первая скрипка?! Эта мысль сводила его с ума. Частные головные боли начали сопровождать его, и он совсем не мог больше репетировать. Ноты терялись в глубине, и никак не хотели снова ложится на тонкие струны.
А потом его посетила идея. Просто нужно найти её после концерта! Поймать, объяснить… И тогда всё точно наладится!
Ему не хотелось подходить ко входу в концертный зал. Он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел и узнал его, поэтому он топтался чуть поодаль, прячась за рекламным щитом.
Ожидание царапало его сердце острыми коготками. Мысли роились в его лихорадочно болящей голове, словно рой пчёл. А вдруг она не придёт? А вдруг она увидела, что его нет, и больше не ходит на концерты? Сколько он пропустил? Уже два или… может быть и больше, он слишком путался в датах, в последнее время, а если её теперь увлёк кто-то другой? Павлов переживал и лихорадочно облизывал губы.
Но его терпение было вознаграждено. Он увидел знакомый силуэт, который появился, как только люди разошлись после концерта. Она выпорхнула из дверей, словно птичка из клетки. Постояла немного, словно чего-то… или кого-то ожидая, поле чего направилась в противоположную от Павлова сторону. Он почти бегом рванул за ней, дыхание почти сразу сбилось, но она не становилась ближе. Павлов изо всех сил перебирал ногами, упрямо наклоняя голову. боясь упустить её из виду. Незнакомка продолжала идти. Как восхитительно играл свет от уличных фонарей на её платье! И благодаря этому её можно было не потерять из виду в наступающей ночи. Павлову показалось, что незнакомка несколько раз оглянулась, и на её прекрасных губах играла улыбка.
Ослеплённый погоней за ней, он не обратил внимания на то, куда они идут. Они пересекли главную улицу, повернули в какой-то переулок. Миновали несколько дворов. после чего вышли на заросшую и заброшенную дорогу. Шпалы на ней говорили о том, что здесь когда-то была железнодорожная ветка, но рельсы сняли и о ней забыли. Природа медленно возвращала себе это место, но ещё не всё заросло густой растительностью. Часто здесь выгуливали питомцев. или в укромных кустах отдыхала молодёжь.
Но сегодня здесь было пусто и тихо, а густо разросшиеся кусты и деревья скрывали это место от желтоватых глаз домов неподалёку.
Вскоре показались витиеватые фермы старого железнодорожного моста. Он был перекинут через неширокую, но глубокую городскую речку, и был сделан на совесть. Как всё делалось когда-то. Одинокий фонарь висел на опоре моста, слабо освещая пространство, символизируя то, что его тоже забыли, как этот мост. Иногда он мигал и притухал, но потом, словно вспоминая своё назначение, загорался немного ярче.
Незнакомка вступила на мост, дошла до середины, и замерла, повернувшись к Павлову спиной. Мужчина уже совсем задыхался, и увидев, что его любимая остановилась, притормозил перед самым мостом. Он тяжело дышал, вытирая с лица пот, неотрывно глядя на изящную спину. Она стояла на самой грани света фонаря и ночной тени.
Одуряющая, манящая, притягательная.
Она стояла там, и ждала только его!
И Павлов не торопился. Жадно рассматривал её, купаясь в ощущениях любви и улыбаясь. Он поверить не мог своему счастью! Неужели теперь она станет полностью его?! Целиком и невозвратно будет принадлежать только ему! Он хотел рассказать ей о своих чувствах, выразить свою любовь, но слова почему-то застряли в горле. Язык высох и с трудом ворочался во рту. Голова раскалывалась от боли, и Павлов двинулся вперёд. Что ж, если он не может говорить, значит он выразит свою любовь по другому! Он ступил на мост.
Он действительно был построен очень давно и с любовью. Когда-то два огромных завода соединяла эта железнодорожная артерия и поезда часто ходили здесь. Но потом заводы остановились и были разобраны. Рельсы были сняты, а мост забыт. Только охотники за лёгкой наживой посещали его, обдирая листовой металл, но никому ни под силу было растревожить огромные опоры из железа. Но вот настил… он прогнил и задряхлел. Нужно было внимательно смотреть себе под ноги, когда идёшь перед мост. Нужно было наступать на целое место.
Павлов же под ноги себе не смотрел.
Когда до незнакомки оставался всего лишь один шаг, одна протянутая рука, опора под его ногами исчезла. Павлов провалился в дыру, больно стукаясь подбородком, и успев за что-то ухватится совершенно рефлекторно.
Он хотел кричать от ужаса. но от удара у него перехватило дыхание. Он смотрел на незнакомку, желая позвать на помощь, но слова по прежнему не выходили из него.
А незнакомка… Она качнула головой, после чего медленно повернулась к нему. Павлов задохнулся от ужаса, и голову его пронзила резкая боль, такая, что он разжал руки.
Перед тем, как кануть в вечную темноту под заброшенным железнодорожным мостом, он увидел белый череп, обрамлённый тёмным волосами, вместо очаровательного личика с бледной кожей.
Сама смерть улыбнулась ему.
Когда Павлов упал, тонкий женский силуэт медленно растворился в темноте. Фонарь мигнул, и погас навсегда.
Автор публикации
