Все впереди

Все впереди.

И снова больница. Неприятный запах в коридорах. Белые, начисто вымытые стены. Улыбчивые врачи и медицинские сестры. За дверью мама и сестренка.

«Какой раз я оказываюсь здесь?! Третий приступ за месяц, а они все еще пытаются меня убедить, что ничего страшного не происходит, что все в порядке, что мне просто нужно хорошо кушать и слушаться дяди доктора. Но я ведь уже совсем взрослый. Я все понимаю. Сегодня ко мне приходил во сне мой любимый седовласый дедушка, весь такой нарядный и торжественно одетый. Он звал меня с собой. От него, как и при жизни, пахло табаком и чем-то еще, еле уловимым. А я бы и рад с ним пойти, но мне маму и сестренку жалко. Они то еще не понимают, что я умираю. Что совсем скоро им предстоит жить без меня, вдвоем».

Дверь распахнулась и в палату вбежала Ленка.

– Леска, Леска! Пливет! Что у тебя болит? – просвистела моя сестренка.

– Ничего совсем не болит! Я здоров! – ответил я, как настоящий взрослый мужчина.

– Я лада!- закричала она, прыгнув на мою кровать, и обвив своими тоненькими ручонками мою шею.

Я вдыхал ее запах, наслаждался теплом ее рук, любовался ее косичками, и целовал ее холодный курносый носик.

В палату вошла мама. Она посмотрела на нас задумчиво. Проведя последние пол года в больницах я часто замечал такой взгляд у взрослых. Обычно после такого взгляда ребенка навсегда выписывали домой и в больницу он больше не возвращался. Никогда.

– Лешенька, тебя выписали врачи. Давай собирать вещи, – сказала мама и погладила Ленку по головке.

Лена радостно завизжала. Я не спеша встал и начал складывать все необходимое. Я положил пижаму в сумку, надел мою любимую джинсовую куртку.

А еще я взял своего любимого медвежонка в руки. Сегодня он был по особенному дорог мне. Уже немного потрепанный, с заплатками, голубеньким носиком он вызывал у меня улыбку, ведь я вспоминал то время, когда еще ходил в школу, когда у меня было много друзей, когда мы весело играли с друзьями в футбол, когда я влюбился в первый раз. Ведь мой Михаил Палыч был подарком моей прекрасной Иришы. Девочки с голубыми глазами и золотыми волосами. Очень доброй и красивой. Когда мне становилось очень больно, я сжимал этого медвежонка в своей руке и вспоминал Иришкины глаза, ее смех, наши игры, и мне как будто становилось не так больно, я как будто выздоравливал на некоторое время, прежде чем опять ощутить боль.

Мама вышла из палаты первой. Я заметил, что ее плечи немного дрожали. Она шла очень быстро и мы с Ленкой не успевали за ней.

В коридорах нам никто не встретился, казалось, что больница совсем пуста, и лишь стоны из-за дверей напоминали, что здесь, пока еще, живут люди. У них уже были серые лица, редкие выцветшие волосы, бессмысленный взгляд и механические движения, но их сердца еще бились, а значит и по карточкам они были живы.

Мама ждала нас у выхода. Мне показалось, что ее волосы стали немного светлее. Она подошла к нам и нежно поцеловала. В одну руку она взяла мою спортивную сумку, а в другую ладошку Лены, и мы пошли домой.

На улице было уже по-летнему тепло. Природа полностью пробудилась от зимней спячки, солнце уже немного обжигало мой бледный нос. Я шел рядом с моей семьей, почти как нормальный мальчик, и радовался свежему воздуху, весеннему ветру, шелесту листвы.

– Ребята, а хотите в деревню поехать? – неожиданно спросила мама.

Ленка радостно запрыгала и начала кричать, что очень хочет. Я же был человеком взрослым, ходящим в школу, поэтому и затея эта показалась мне весьма странной.

– Мама, но ведь скоро конец года, контрольные. Мне нужно идти в школу, – резонно заметил я.

– Лешенька, мы на недельку. Все равно дядя доктор не разрешил тебе ходить в школу. А в деревне вы сможете позагорать, побегать…

Мне показалось, что мама хотела сказать что-то еще, но, вдруг, остановилась, словно испугавшись своих мыслей.

– Ну, тогда хорошо. – Ответил я и радостный зашагал дальше.

Я очень любил деревню. В деревне у нас был небольшой, слегка покосившийся домик ярко-голубого цвета с резными окошками. Во дворе у нас жил большой лохматый пес Дружок, которого я очень любил, хотя и немного побаивался. Недалеко от дома текла речка, а немного дальше, за лесом, было раскинуто озеро. Местные рыбаки любили сидеть на берегу и громко разговаривать. Своими звучными голосами они, конечно, распугивали всю рыбу, но все равно часто приходили и сидели там с удочками. Я любил нашу яблоню у окошка. Эту яблоню еще мой прадед сажал. Она не давала большого урожая, но зато в ее тени мы прятались летом от палящего солнца.

Мы редко бывали в деревне. Еще года два назад, один очень важный профессор запретил мне загорать и бегать, и даже играть в самую лучшую игру на свете – в футбол. С тех самых пор я стал много времени проводить в больницах и все меньше в деревне.

Когда мы зашли домой я почувствовал необыкновенный запах. Он так отличался от больничного, что я невольно удивился. И тут я увидел веточку сирени. Именно от нее исходил этот сказочный аромат. Я нашел четырехлепестковую, загадал желание и съел ее.

– И что же ты загадал? – спросила мама.

– Я хочу быть отличником, – робко признался я.

Я вообще-то хорошо учился, и особенно любил математику, но из-за того что я много болел и часто пропускал учебу, иногда у меня были и плохие оценки. Меня мама за них никогда не ругала, но мне самому хотелось учиться хорошо.

Мама засмеялась и застегнула молнию на чемодане. Оказалось, что все вещи уже сложены, и мы могли уезжать в деревню прямо сейчас.

Мы сели в большой, но очень душный автобус и у меня сразу закружилась голова. У меня она часто кружилась, поэтому я даже и не подумал сказать об этом маме. Я просто немного отпил холодной воды и уставился в окошко.

Ехать нам было близко, да и любил я эту дорогу. Весной на полях росли разноцветные маленькие цветочки, ближе к лету – лохмачи, летом – ромашки и еще какие-то неизвестные мне цветы, осенью, в основном, цветов не было, лишь пожелтевшая трава, из-за чего дорога в деревню становилась унылой и непривлекательной, ну а зимой здесь простилалась белоснежная гладь.

Сегодня я не заметил ни одного лохмача. Но зато какая-то одинокая птица кружилась над полем, явно чего-то высматривая. Но, вдруг, она упала на землю. Упала как-то слишком стремительно, словно в одно мгновение разучилась летать. Я немного испугался за нее, но как раз в этот момент мы повернули в другую сторону, и мне оставалось лишь надеяться, что она удачно приземлилась.

Автобус остановился около нашего дома. Мы зашли в дом под хоровое пение ступеней нашего крыльца. Мама сразу принялась готовить ужин, Ленка побежала играть со своими игрушками, а мне не терпелось пойти на речку. Я знал, что вода еще слишком холодная, что купаться нельзя, что течение здесь очень быстрое, но мне просто хотелось хотя бы посмотреть на нее.

– Мама, а можно я до речки сбегаю? Я купаться не буду. Я посмотрю и вернусь.

– Хорошо Лешенька. Только очень аккуратно. И с соседями не забывай здороваться, здесь тебе не город.

Я обул свои любимые, уже слегка потрепанные кроссовки и не спеша пошел по дорожке. Мне хотелось бежать, жадно вдыхать запах весны, прыгать, смеяться. После больничной палаты это было настоящим чудом выбраться в нашу деревню. Мне казалось, что даже сам ветерок заигрывает со мной, подгоняет меня, манит вперед. И я не выдержал и побежал. Я так давно не бегал, что боялся, что уже совсем разучился это делать. Но я не разучился. Лишь дышать становилось все труднее и труднее. На лбу стал выступать пот, а в руке я почувствовал какое-то неприятное покалывание. Мне пришлось остановиться. И, вдруг, я услышал слегка сиповатый голос с правой стороны.

– Внучок, что ж остановился? Неужто устал?

Я уставился на старичка, сказавшего это.

Он был совсем дряхлый, у него была длинная борода, почти такая же, как у Дедушки Мороза и редкие волосы на голове.

– Устал, – честно признался я.

Дедуля засмеялся. Его смех был таким заразительным, что и я сам засмеялся вслед за ним.

– Вот когда у меня не было этой третий ноги, – сказал дедуля, указав на трость у скамейки, – я бегал. Я и спортом занимался. Такой красивый был… Бывало, бежал от дома моей старушки к себе домой… и… – он остановился, явно вспоминая что-то.

– А я не бегаю. Мне нельзя,- грустно заметил я, присаживаясь рядом с дедом.

– Как это нельзя? Почему? – спросил дедуля, внимательно уставившись на меня, словно не веря моим словам.

– Доктор запретил. Я болею, – ответил я.

Ярко-синие глаза в морщинистой оправе пристальнее стали изучать меня.

– В твоем возрасте болеть не положено. Тебе учиться надо, в футбол с ребятами играть. А болеть – это удел стариков.

Он с трудом встал и подошел к крыльцу, отварил дверь и взял какую-то небольшую вещицу с пола. Затем повернулся ко мне и швырнул бело-черным мячом прямо в меня. Я отбил его головой и засмеялся. Мяч полетел в сторону деда и он пнул его своей клюкой. Мы стали играть. Конечно, наша игра не имела ничего общего с настоящим футболом, но я был счастлив. Мы пинали полуспущенный мяч и смеялись. Но я очень быстро устал, и мне пришлось присесть на травку.

Старик пнул мяч ближе к крыльцу и подошел ко мне. В этот момент я заметил на листе божью коровку.

– Божья тварь, – вымолвил дед.

– Ванька-кубанька

Полети на небко:

Там твои детки

Кушают конфетки,

Всем ребятам раздают,

А тебе не дают,- прошептал я и стал ждать когда же она улетит, но она не желала взлетать. Она, как и я, сидела на одном месте, не спеша улетать на небо.

– Смешной ты, – сказал старик, – еще мальчишка совсем, а глаза у тебя взрослые, мудрые, постарше моих будут. И в футбол ты совсем плохо играешь, неужто папка не выучил?

– Нет у меня папки, – ответил я. – Только мама и Ленка.

– Плохо это, когда папки нет. Я вот своего тоже не знал. Всегда один был. Он мужик хороший был, работящий, да вот только война никого не пожалела. А у бабки моей семья большая была, – сказал старик, и в его глазах блеснули слезы. – Померла,– закончил он.

Мы замолчали. Я уставился в свои ладони, а дед перестал меня замечать.

– А ведь смерти она никогда не боялась. Лишь хотела раньше меня помереть. Чтобы не жить без меня. Ни дня. Это любовь.

Мы седели рядом и думали каждый о своем. Я не знаю о чем думал старик, а я думал о смерти. Бабка ее не боялась, а я очень боялся. Я не знал что это такое, я не знал как это, и от этого мне становилось еще страшнее. Я никогда не говорил ни с кем о смерти. Да и с кем мне было о ней говорить? Я не хотел пугать маму, ведь она каждый раз вздрагивала лишь при одном упоминании о ней, Ленка была слишком маленькой, а друзья ничего о ней не знали, так же как и я. Я уже много раз представлял ее. Мою смерть. И все равно боялся.

– Я тебе открою секрет, – вдруг сказал старичок. – А ты расскажешь его другому мальчику. Я научу тебя быть счастливым. Для этого много не надо. Будь честным смолоду: не лги и не лукавь. Люби Россию матушку: старики за нее помирали. Верь в Бога: он в каждом из нас. Люби и почитай родителей. Помогай когда можешь: ты это для себя делаешь, а не для других. Люби и говори о своей любви пока не поздно, пока есть кому сказать. Ты молод. У тебя вся жизнь впереди. Все впереди!

Я растерялся, вскочил и побежал домой. Я бежал очень быстро, а слезы текли по моим щекам. Я не замечал дома и деревья, я как будто бежал в пустыни, не видя выхода, не зная дороги. Я не помню, как быстро я добрался до дома.

Наверное, мне следовало обнять старика, найти для него какие-то слова, или хотя бы пообещать, что я непременно передам его тайну другому мальчику, но я чего-то испугался. Я испугался его сильнее, чем смерти. Он говорил о том времени, которое, я знал, никогда для меня не настанет.

Я забежал домой и крепко обнял маму. Я вцепился в ее платье и плакал. Я поцеловал ее и сказал, что люблю ее. Я был счастлив.

Я умер всего через три дня после разговора с этим седовласым стариком. Я умер в любимой деревне, играя в футбол, недалеко от той самой яблони, посаженной еще моим прадедом, под заходящими лучами весеннего солнца. Когда я лежал в гробу, Ленка крепко сжимала мою руку, своими крошечными, теплыми ладошками, а мама целовала меня в лоб в последний раз, я чувствовал их огромную любовь. На мои похороны даже пришел мой отец. Он очень много плакал и просил прощения. Он стоял перед гробом на коленях и смахивал с щек слезы отчаяния. Он проклинал Бога, кричал на маму, много пил.

Я лежал в гробу и был счастлив. Мне больше не было больно. Лишь одно беспокоило меня. Я не рассказал секрет старика другому мальчишке.