Вот сейчас сижу и думаю – от кофе зубы уже болят, чай закончился позавчера… Еще осталось немного муки. На обед будет домашняя лапша.
Баба Вера, папина мама, всегда великолепно готовила домашнюю лапшу. Она насыпала горку из муки на стол, посередине ладонью делала углубление и наливала туда воду, а затем смешивала муку с водой, совершая кругообразные движения. В этом была какая-то особая магия, словно она энергию Ци разгоняла по тесту, раскатывала длинной скалкой в каждый уголок пласта. Затем нарезала пласт Ци на тонкие длинные полоски и отправляла в кипящий куриный бульон.
Да, куриного бульона нет, а ощущение полуголодной легкости есть. Совсем как в детстве, когда мы с сестрой весь день могли бегать по дачному поселку и перебиваться какими-то крохами. Это нас совсем не заботило. Ведь сытость – это не самое интересное, когда тебе десять и целый мир у твоих ног.
В то лето мы жили с дедом Сашей на даче в поселке Чебал-Су (Су – река) и познакомились с соседским мальчишкой Вовкой тринадцати лет. Вовка был долговяз, любознателен, и немного грустен. Как позже выяснилось, грустил он из-за своего горба, который его стеснял и делал немного изгоем среди сверстников, но ровно до той поры, пока они не узнавали его получше. Отчасти горб был лучшим в этом мальчишке, он делал его искренним и верным другом. Ведь очень трудно найти друзей, когда ты не такой как все, да еще и взрослеешь. Взрослые куда чаще смотрят на внешние данные, чем на глубинную суть человека.
Взрослые…
Меня всегда пугают голоса в коридоре, как будто сейчас зайдут ко мне в комнату, в мое убежище и начнут разглядывать под микроскопом каждую пядь моей наружности, выискивая недостатки. Эти взрослые, которые всегда интересуются твоими внешними проявлениями больше, чем тобой и критикуют, критикуют, лишь изредка, хваля твой бант или что-то лишь отчасти имеющее к тебе отношение. А потом ты растешь и не можешь понять кто ты? – человек, который мыслит и чувствует или бант, или горб. И ты начинаешь отчаянно доказывать что ты не бант, ты герой, ты такой хороший… И пугаешься голосов за твоей спиной, с испариной на лбу думая, а не висит ли табличка на моей спине с надписью – «Дурак».
Вот и Вовка стремился доказать, что он не горб, а герой!
С утра до вечера мы были вместе: троица, как говориться, не разлей водой! Каждый день нашей быстротечной летней жизни был наполнен маленькими подвигами. Мы ходили на дальний луг за диким чесноком, воровали яблоки с соседнего огорода, потому что они слаще, залезали на второй этаж заброшенного соседского дома и, скрипя половицами, глядели вниз через щели на первый этаж, представляя, что мы сыщики в своей штаб квартире. Или еще – сварив компот из бабочек, писали тайным шрифтом друг другу послания и фантазировали, фантазировали что есть сил, позволяя мыслям уносится в самую дальнюю даль мироздания. А потом слушали стрекот кузнечиков и шум листвы за окном, вдыхали ночную прохладу июльского воздух, и счастливо засыпали в своей дачной постели, предвкушая новый день, который непременно становился целой горстью драгоценных воспоминаний в шкатулке детства.
И каждый раз Вовка шел впереди! Этакий «Сорви-голова», вечно подбивающий устроить что-нибудь этакое. А потом Вовка уехал. Сказал, что на операцию, что ему удалят горб и возможно он станет совсем обычным, таким же, как все. Конечно, он переживал, и мы вместе с ним.
На следующее лето Троица снова приехала в дачный поселок, вот только теперь Вовка больше не был горбуном. Операция прошла успешно. Мальчишка за год вытянулся, распрямился и стал красавцем. А на соседней даче появилась новенькая, симпатичная девчонка с улыбчивым лицом и бантами на косичках. Какой там играть в индейцев с «соплячками». Наступила пора любви.
А нам с сестрой это было совсем не понять. Для нас это было предательство чистой воды. Так что нормальность оказалась штукой сомнительной. Это лето прошло так же замечательно, как и предыдущее, но уже без закадычного друга. Изредка мы видели его в компании соседки, но он совсем не обращал на нас внимания, чем сильно огорчал и заставлял вздыхать. Однако, дети не могут долго сердится, и длилось такое огорчение от силы полминуты. Мы были слишком заняты нашими разбойничьими вылазками и исследованием прекрасного мира природы, ведь осенью предстояло снова вернуться в город, в школу, в строгость коллектива и бетонные рамки домов.
Это было последнее лето моего детства. На следующий год, весной, деда Саша упал на глинистую землю участка с сердечным приступом. Он не успел достать таблетки от сердца, и оно остановилось. Детство тоже остановилось. Дачу продали, и началась совсем другая жизнь.
Мари и ее обычная жизнь.
Автор публикации
