Волки

Весна.

На косогорах печет.

Но в лесу, в его сонной, глухой чащобе, весна еще слабо чувствуется. Разве что птицы стали шумливей.

Молодая волчица проснулась.

Послушала лес, еще не шевелясь и не открывая глаз.

Потом подняла морду и огляделась. Глубоко втянула в свои молодые, сильные легкие колючий холодный воздух.

Лизнула свой живот.

Нежно и ласково.

В животе что-то происходило, и это было ей приятно.

Волчица тяжело поднялась.

Встала нетвердо, перебирая лапами.

В животе зашевелились, закувыркались какие-то комочки, ей пока непонятные.

Весна.

Ее третья весна.

Она медленно обошла кругом свою лежку. Понюхала воздух у самого снежного наста.

Никого.

Волчица осторожно подняла морду вверх.

На вечернем небе слабо перемигивались маленькие бледные звездочки.

Она нашла ту, которая почему-то нравилась ей больше других, и замерла, глядя на нее.

Эта маленькая звездочка посереди темно-синего неба напоминала ей о самце, о том времени, когда они вдвоем, прижавшись боками друг к другу, задрав морды в небо, смотрели на это красивое и чистое пространство над ними.

От этих воспоминаний она вздрогнула всем телом и завыла протяжно и жалобно.

В ответ в ее животе опять зашевелились беспокойные комочки.

Она чувствовала: то необычное, что происходит у нее в животе, прямо связано с ее самцом и с их играми в морозные, вьюжные дни два месяца назад.

Как она была счастлива в те дни!

Он, большой и сильный, с жесткой, грубой шерстью и симпатичной темной тенью по хребту, почему-то выбрал ее, совсем еще молодую волчицу, глупую и вертлявую. Но он ее приструнил и многому научил. Быстрый и отважный на охоте, с нею он всегда был ласков и осторожен.

Он был…

Осознав это, она засуетилась и, сделав еще несколько небольших, медленных кругов, остановилась и, задрав морду, завыла, теперь очень тихо и тоскливо:

– У-у… у-у… у-у…

От напряжения она закашлялась и замолчала. Но все же прислушалась, замерев в ожидании. Даже в животе прекратилась беспокойная кутерьма.

Может, отзовется?

Но, кроме вечерних разговоров пробуждающихся деревьев, ничего не было слышно.

Она еще раз потерянно обошла свою дневную лежку.

На подтаявшем снегу была кровь. Ее кровь. Она понюхала ее.

Потопталась зачем-то на месте и прилегла.

Но тут же резко вскочила.

Ей почудился Его запах.

И она как сумасшедшая бросилась на этот запах, ломая ветки низких кустов.

Запах становился все сильнее.

Вот-вот, за тем деревом…

Но Его там не было, была толь Его старая метка. Волчица обнюхала ее и, помыкавшись из стороны в сторону, улеглась рядом.

Силы уходили.

Быстро темнело.

Она помнила, как пять дней назад они вместе вышли на охоту. Шли как раз мимо этого места. И Он остановился, пометил его. Потом они миновали лесничество.

Лесник как раз вернулся после обхода своих владений. Он снимал лыжи у крыльца своего жилища.

Они полежали рядом, посмотрели на этого человека.

Был он какой-то странный. Не такой, как все прочие люди те почему-то все время пытались их убить. И не только их. Люди, похоже, вообще любят убивать. Хотя волки без крайней нужды никогда ничего плохого людям не делали. Так же как и люди, они всего лишь добывают себе пищу в этом мире.

Волкам тоже надо есть, раз уж их создал Господь.

Лесник тогда наверняка заметил их. Или почувствовал взгляды волчьей пары. Он долго и пристально смотрел в их сторону, прежде чем вошел в свой дом.

Она испугалась этого взгляда и инстинктивно вся напряглась, но ее друг остался спокоен.

Потом он объяснил ей, что доверяет этому человеку. Он понимал волков.

Когда дверь за лесником закрылась, они встали и потрусили дальше, искать еду.

А еды им надо было много. Он в последнее время заставлял ее есть впрок, то и дело намекая, что скоро их будет больше, чем двое.

Она и сама знала, что по весне у волков появляются маленькие волчата. И она тоже когда-то так же появилась. Но то, что она будет как-то причастна к этому, вначале забавляло ее, а со временем начало и озадачивать.

А когда живот округлился, она поняла, что эта весна будет для нее не совсем обычной. И есть ей хотелось куда сильнее, чем всегда.

Вот и в тот вечер ее Волк вел ее к деревне, чтобы накормить досыта.

Охотиться на лосей им стало тяжело из-за ее беременности. Один он не мог, даже если догонял лося, загрызть его, а она уставала от долгого бега и была плохой помощницей. У нее сильно потели лапы и нос.

Поэтому на сей раз они пошли в деревню.

Они уже две ночи наблюдали за овчарней и поняли, что через крышу легко попасть внутрь. А Он ловко умел душить овец и мог дотащить в зубах до логова не только ягненка, но даже взрослого кабана.

Они спрятались с подветренной стороны и стали ждать.

Вскоре деревня стала успокаиваться.

Захлопали двери. Кто-то еще пошатался по улице, горланя песни, и наконец, все вокруг стихло.

Они осторожно подкрались к овчарне.

Запрыгнули на крышу. На одном углу шифер был с трещинами. Они вдвоем начали ломать его зубами и лапами. Овцы внизу заметались – почуяли волков. Наконец лаз был готов.

Он прыгнул вниз.

И тут грохнул гром и пыхнуло тем самым противным запахом, который почти всегда означал верную смерть.

В следующую секунду что-то больно ударило в шею, и ее опрокинуло, и она кубарем скатилась с крыши.

Тут же бешено залаяли собаки.

Она от страха забыла обо всем и что было мочи, рванула в лес.

Только там было спасение. По крайней мере, могло быть.

Собаки пошли следом.

Надо было поскорее добежать до леса. По лаю она поняла, что собаки дворовые, а не охотничьи, значит, на опушке отстанут. Они трусливы, и, если бы не переполох, начавшийся в деревне и не кровоточащая рана на шее, она бы передушила их, как зайцев.

От собак она ушла.

И потом кружила по лесу до тех пор, пока не подсохла рана на шее. Немало набегавшись по лесным тропам, она утоптала снег и устроила себе, наконец, лежанку.

Рана все же еще кровоточила. В шее, внутри, что-то сидело и мешало.

Она не знала, что ей делать дальше. Самца ее, сильного и умного, люди убили, это она понимала.

Злобы на них у нее не было – они ведь защищали свою еду. Просто на этот раз они оказались хитрее волков. Люди устроили засаду – и они, волки, тоже делали засады, охотясь на кабанов.

Она долго лежала около метки своего самца и даже, кажется, опять задремала.

Но это была не дрема, а слабость от потери крови.

Слабость от голода.

Слабость от тоски и горя.

А слабость для волков – смерть.

Но вот внутри, в животе, толчки стали сильнее, настойчивее.

Она опять вскочила и закружилась на месте, не зная, что ей делать. Хотелось просто лечь и закрыть глаза, уснуть. Но как же быть с теми, кто так настойчиво толкается внутри.

Их она должна спасти. Спасти во что бы то ни стало. Нутром она чуяла, что скоро умрет, что на тонкой грани между жизнью и смертью и удерживают только еще не народившиеся щенки.

И тут она как наяву увидела перед собой крыльцо и человека-лесника, которого не боялся и уважал ее Волк.

Наконец, решившись, она побежала к жилищу лесника.

Только на минуту остановилась и посмотрела на то место, где была метка того, с кем ей совсем недавно было так легко и просто в этом лесу, а потом, низко опустив морду, затрусила прочь. Спасти, только спасти потомство.

Когда волчица подошла к дому лесника, собаки ее почуяли, и залаяли, и забесились.

Но они были на цепи, и она не обратила на них особого внимания.

Она подошла к крыльцу, поднялась на него и легла у двери.

Лесник открыл дверь, держа в руке ружье, но она, даже не испугавшись этого страшного предмета, проползла в дом мимо его ног и тут же ощенилась.

Щенков было пятеро.

Под взглядом изумленного лесника она из последних сил, как могла, облизала их, беспомощных и еще слепых, подняла морду и посмотрела этому человеку прямо в глаза.

В них она увидела настороженность, удивление, и участие к ней и ее щенкам.

Она оглядела пять бурых, шевелящихся у ее брюха комочков.

Один был темнее остальных.

«Как Он», – подумалось ей. Она накрыла этого пищащего и дрожащего приплодыша лапой, поглядела в последний раз в глаза человеку, отвернулась и умерла.

Лесник вздрогнул от этого предсмертного взгляда. Взгляд этой волчицы был настолько человеческий, что холод пробежал по его спине: в нем было все: и мольба, и надежда, и страшная материнская боль.

Поутру лесник пошел к реке – утопить еще слепых, но уже страшно голодных волчат. Но в последний момент, вспомнив прощальный взгляд волчицы, передумал и, уже утопив четверых, одного сунул за пазуху.

Того самого темно-бурого, которого мать накрыла лапой.

Дома он его вымыл, обтер и обвалял в собачьей подстилке. А потом подсунул овчарке, ощенившейся две недели назад.

Та удивленно обнюхала волчонка. Покатала лапой, поглядела на лесника и, увидев, что Хозяин спокоен, допустила до своих сосков.

И хотя ее родные щенки уже прозрели, а волчонок был еще слепой, свое место у сосков он отвоевывал на равных.

Первые месяцы он походил на собачьих щенков, но со временем, сменив темно-бурый мех на жесткий серо-охристый, стал отличаться от своих молочных братьев.

И хотя, не получая волчьей, родительской, полупереваренной пищи, волчонок рос слабее своих диких собратьев, он очень рано стал разнообразить свой рацион ловлей мышей и тараканов, чем очень удивлял тех, кто не знал, что он волк.

К осени он уже покрылся высоким зимним мехом, и на месте мягких молочных зубов появились бритвенно-острые, ослепительно белые молодые резцы.

Через год лесник понял, что щенок, хоть и вскормленный собакой, все же стал настоящим волком.

И хотя человек искренне привязался к нему, обстоятельства жизни вынудили его расстаться со своим вскормышем.

Подходила к концу его служба в лесничестве.

Он был уже стар, часть болел.

Пора было перебираться к людям. Он уволился со своей единственной в жизни работы, снял с книжки свои сбережения и купил дом в деревне неподалеку.

Покидая навсегда лесничество, он решил отпустить в лес и своего волка.

Хотя понимал, что сделать это будет трудно, но он выбрал момент, когда у волков наступила пора спаривания.

Когда молодые и сильные волки добывают себе порой в кровавых и жестоких схватках со своими сородичами подруг для создания своей собственной семьи.

Подкараулив время, когда волчицы словно магнитом притягивают к себе самцов, он вывел своего волка на тропу стаи, за которой давно уже наблюдал и знал, что там есть лишние самки.

Его глупыш поначалу не понимал, почему хозяин гонит его куда-то, обиженный, отбегал в сторону, но, разнюхав наконец зовущий сладкий запах пока еще незнакомой подружки, забыв о непонятно почему сердящемся хозяине, закружил на месте, жадно и часто обнюхивая следы стаи, и вдруг, не прощаясь, прыжками помчался следом за недавно прошедшими сородичами.

Прошло четыре года.

Волков в округе становилось все больше и больше. Зато остальная живность убывала. Стали редки лоси и кабаны.

Новый лесник оказался обыкновенным пьянчужкой, а когда-то прекрасное лесничество превратилось в место пьяных помывок в баньке и бестолковой стрельбы по пустым бутылкам.

Но волки, прежде беспокоившие людей крайне редко и только по крайней нужде, стали все чаще и чаще резать домашний скот.

Долго так продолжаться не могло. И в один из августовских дней, после долгого и зловещего ночного волчьего концерта, от которого кровь стыла в жилах и не могли спать даже самые храбрые, людское терпение лопнуло.

Собрались со всей деревни, кто имел отношение к охоте, и, кроя вечно пьяного лесника последними словами, с грехом пополам пришли к общему согласию: устроить облаву.

Наняли в городе опытного охотника-волчатника. Тот расспросил жителей и определил, где примерно обитает волчья семья, по вабил в стекло семилинейной лампы. Хором отозвались волчата, потом завыла обманувшаяся волчица, и стало ясно: логово здесь.

Через сутки все приготовления к облаве были закончены.

Городской волчатник определил участок оклада. Расставили стрелков, загонщиков. Протянули веревки с флажками.

Рано утром начали облаву. Сразу убили несколько молодых волков. Но, развешивая флажки, немного просчитались, оставили небольшой разрыв. Однако он получился в сторону деревни и не особо беспокоил охотников.

Вот в него-то и проскочили двое – матерый волк и прибылая волчица. Но они почему-то понеслись рысью не в сторону заливного луга, а к деревне, словно искали там спасения.

А в деревне народ собрался толпой у дома старого лесника. Некоторые, наиболее говорливые, пришли даже с ружьями. Вспоминали старые охоты, былые трофеи. Вспоминали и хорошее, и плохое.

Вдруг с околицы к лесу раздались крики: «Волки, волки!» Все встрепенулись.

Старый лесник сходил в избу, взял ружье.

Прямо посередке улицы к дому лесника мчались два волка. Перед самой избой они резко остановились и сели, беспокойно оглядываясь на лес.

Потом один, матерый, лег и пополз, подвывая, к дому лесника.

Второй волк, очевидно, его волчица, не поняв своего вожака, отбежала к колодцу.

И тут же парень, стоявший у колодца, вскинул свою берданку и в упор выстрелил с волчицу. Та подпрыгнула от заряда картечи и рухнула замертво, уронив голову в пыль.

Волк, еще секунду назад распластанный по земле, молнией метнулся к стрелку и, сбив его с ног, прижал к земле, лязгая клыками у самого его лица.

Зверь!

От ужаса стрелок обмяк, обмочился и сомлел.

Глаза его закатились куда-то под лоб.

Волк, вздрагивающий всем своим мощным телом, понял, что человек под ним уже ничего не чувствует, не стал его рвать, убрал передние лапы с того, кто убил его волчицу, развернулся к людям, стоящим вокруг лесника, ощерил страшную пасть и заворчал глухо и страшно.

Все оцепенели, боясь пошевелиться.

А волк, пятясь от людей, подошел к своей волчице.

Потрогал ее лапой.

Потерся своим носом об ее нос.

Понюхал кровь, собравшуюся паровой лужицей под ее головой.

Потом фыркнул и пошел устало по улице прочь из деревни и от леса.

Люди опомнились, но от страха никто не мог поднять ружья, лишь старый лесник вскинул свою двустволку, но и только, хотя все вокруг шептали ему: «Стреляй, стреляй!»

А волк уходил.

Уходил не спеша, то и дело разевая пасть.

И когда лесник уже напряг левую руку, державшую цевье ружья, а затем осторожно расслабил ладонь правой руки под курком и поймал волка на мушку, тот вдруг остановился и резко обернулся.

Все враз застыли.

Волк смотрел человеку прямо в глаза.

Старый лесник вздрогнул.

Память его воскресила точно такой же, один в один, взгляд молодой волчицы, ощенившейся у него в сенях.

Это был ее взгляд, лесник узнал его.

Узнал и волчонка, вскормленного в своем доме.

Вот почему он прибежал из леса в деревню и привел с собой свою волчицу – искал защиты для нее и для себя.

Искал защиты в мире людей, как когда-то искала его мать, волчица.

И лесник не выстрелил.

Не смог.

Тот взгляд раненой одинокой волчицы, полный человеческого сострадания и надежды на помощь, не дали нажать на курок.

«Мы же люди, не звери», – сказал лесник и опустил ружье.

Волк уходил из деревни не спеша, злобно огрызаясь на скулящих шавок и людей за углами.

Куда ему было спешить.

Он знал, что впереди его ждут охотники.

Знал и шел.

От людей к людям.

От надежды на спасение к неминуемой смерти.