Новости взрывались воздушными бомбами. Все внутри вздрагивало, и потом начинало трясти, трясти от страха и боли за людей, которых Шура никогда не видела. Еще никогда она не думала, как русские и украинские жизни сплетены. Бомбами их разрывало сейчас. И ужас был еще и в том, что эти бомбы ‒ русские.
…В Парковом аббатстве в пригороде бельгийского Лёвена был уголок, который почти никто не посещал. Это был участок галереи, с одной стороны отгороженный каменным парапетом. В этом уголке разбили небольшой сад: выровненные аллейки, кусты пирамидальной формы и несколько деревьев.
День был ветреный, но солнечный. Небо, насыщенно голубое, отражалось в ослепительных зеркалах прудов, находящихся прямо за аббатством. Высокие вязы и платаны, еще нагие, порой обвитые темно-зеленым плющом, росли по берегам. В самом аббатстве, с одной стороны, ‒ затейливые островерхие крыши с окошечками, башенки и фронтоны с завитками, неизменный красный кирпич и высокие окна, всегда обрамленные белым камнем. С другой ‒ стройная скупая простота высокой церковной колокольни, холод серого гранитного парапета с вазами, напоминающими что-то из классический Греции.
Всю дорогу в аббатство Шуру потряхивало от тревоги: там, на Украине, должно быть взрывают дома, в подвалах которых прячутся мирные жители. Что делать? Как помочь? Бессилие удручало и бесило ее: работать и даже думать о чем-то другом было невозможно. Все в ее жизни: ее профессия ‒ ювелирные изделия, весна вокруг, цветы, пение птиц, солнечный день, ‒ стало казаться ей таким незначительным, неважным, почти несуществующим, по сравнению со страданиями миллионов людей. Но зачем она ехала в аббатство, Шура не отдавала себе отчета. Точно не в церковь, да и странно: зачем ехать к католикам, если в Лёвене есть православный приход? Но просто сидеть в квартире, читать новости и рыдать было тоже невозможно.
Пройдя в аббатские каменные ворота со львами, Шура пошла вперед, думая, что, наверное, просто погуляет вдоль прудов и развеется. Но захотелось идти дальше, не сворачивая, прямо к церкви, через маленькое кладбище и в ворота направо…
Шура вошла в укромный садик на галерее. Она никогда не была здесь. Стояла тишина, слышно было только как стрекочет сорока. Девушка шла мимо старого парапета, кое-где поросшего желтоватым и белым лишайником, разглядывая серые стены аббатства с одной стороны и гранитные вазы на парапете с другой. Впереди, в самом конце сада, росла невысокая магнолия. Ее крупные беловато-розовые цветы, похожие на свечи, полураскрывшиеся, горели на ярком солнце.
Шура подошла и вгляделась. Магнолия была старой, кряжистой, как и парапет, покрытой лишайником. Листьев на ней еще не было, но цветы… Цветы были величественны: бордово-розовый огонь переходил в чистейший белый, и лепестки, плотные, крепкие, отдавали некоторое сияние. За магнолией открывался вид на блестящие синие пруды и левое крыло аббатства с темной высокой крышей примерно в два этажа. Внизу были каменные ворота и крохотная совсем сказочная восьмиугольная башенка с флюгером, очевидно, еще столетие назад занимаемая привратником. Вне ворот был построен флигель, так же из красного кирпича и с высокой фламандской крышей.
Постепенно, всматриваясь, вслушиваясь и вчувствоваясь во все вокруг, Шура начал проникаться странной гармонией этого места. Здесь не было прямых углов городских бетонных коробок, а округлые барочные формы, симметрия гранитных ваз, окна с миниатюрными шапочками на темной крыше, даже деревья в плюще, которые Шура видела раньше на старинных фламандских полотнах, ‒ все это успокаивало, утишало. Нет, здесь сейчас не март 2022-го, а некое другое время, где-то между 1688 и 1725 ‒ датами, указанными на воротах и флигеле, на которые смотрела Шура. Ей показалось, что она перенеслась в прошлое и спряталась в нем от того, что происходило сейчас на Украине.
Шура села на скамейку, спиной к магнолии и лицом к парапету, завершающем галерею, за которым блестели пруды. Она сидела около часа, ни о чем не думая, но ощущая все больше и больше, как красота и тишина этого места проникает в нее. «Тут есть что-то от Бога», ‒ подумала она, вставая. Взглянув на магнолию, Шура сказала вслух:
‒ А ты… Ты ведь кричишь о Нем и о жизни… Но как же верить… в магнолии, когда сейчас война? Нет, в магнолии тоже нужно верить…
И вдруг Шура всхлипнула и громко взмолилась:
‒ Боже! Дай и им… Дай и им, на Украине, это мирное небо и тихий уголок!
Автор публикации
Здравствуйте, Соня. Извините меня за то, что не могу поставить Вам лайк за этот рассказ. Но и промолчать не могу… Вначале хочу сказать Вам спасибо за мужество. Высказать устами героини свою позицию, отличную от позиции большинства авторов на сайте, на мой взгляд, мужество.
Не скрою – читать Ваш рассказ мне было очень – очень больно. В сто крат больнее от того, что как мне показалось, между нами установилась какая – то душевная связь… Соня, я не собираюсь Вас обвинять в том, что вы пали жертвой пропаганды. Я не собираюсь Вас ни в чем переубеждать и доказывать кто прав, кто виноват и разбираться чьи бомбы убивают сейчас народ Украины. Я хочу напомнить слова Блаженной Марцелины Даровской:
“Правда имеет свою силу, и как капля за каплей пробивает скалу – так она сквозь все препятствия пробьется и победит”.
Я очень надеюсь, что время рассудит и расставит все по своим местам. Правда, рано или поздно вырвется наружу.
А цветы магнолии, напомнившие Шуре свечи, пусть будут памятью о всех невинно загубленных жизнях…
Вслед за Вашей Шурой обращаюсь к Богу: “Даруй и ныне мир рабом Твоим, вкорени в них страх Твой и друг к другу любовь утверди: угаси всяку распрю, отъими вся разногласия и соблазны”.
Мира нам!
Спасибо за обратную связь! И вам мира!
Лана, по поводу рассказа Софьи могу заключить – на мой читательский взгляд он очень хорош. Выдержанный, точный, с хорошим посылом и аллюзией!
Такого художественного текста и ждет настоящий благодарный читатель!
А что до “жертвы пропаганды”, то от нее (пропаганды) вообще никто не защищен.
Только представьте, что должны были ощущать и думать, например, мирные украинцы, когда их накрыла спецоперация?
Соня искренно передала переживания своей героини Шуры. Которая, как большинство из нас, тоже “жертва той самой пропаганды”. Невольно. Ведь правда всегда приходит с опозданием.
Что же еще ей, Шуре, оставалось думать, за что еще переживать, как не за украинцев?
Думаю, здесь нет политики, но есть простая, но щемящая житейская история.
Абсолютно согласна с Вами, Андриан! Рассказ очень хорош, впрочем, как все рассказы Сони.
И спустя время, когда притупилась острота переживаний, немного другими глазами смотришь на рассказ и оцениваешь происходящее с героиней. Соня – мастер психологической прозы.
Очень жаль, что последнее время Соня, ввиду своей занятости, не публикует произведения. Будем надеяться, что Соня успешно защититься и снова вернется к нам. Лично я очень жду этого момента.
Мне бы тоже этого хотелось, Лана!
Очень понравилось, Соня!
А я уверен, что автор как раз имел в виду многострадальный народ донбасса. В первую очередь.
Об этом мы не успели подумать, Сергей!
У нас тоже стереотип – если герой живет на Запади, стало быть он обязательно сочувствует украинцам по ту сторону баррикады. Впрочем, “русские бомбы” – это из того мира.