Вечерний визит (вольный пересказ одного сновидения)

Неудачи настигали меня одна за другой – большие и маленькие, серьезные и не очень; чёрная полоса заметно затянулась, и просвета никак не было видно, даже вдали. Конечно, я не скажу, что со мной случались какие-то катастрофы и беды, нет… В основном, мелкие пакости, вроде «нахамили в трамвае» или «недодали сдачу в магазине», – но, как ни странно, подобные мелочи способны расстроить меня гораздо больше, чем действительно крупные неприятности, – те, наоборот, заставляют как-то «собраться» и действовать. О периодических безответных влюблённостях и бесконечных сменах места работы я уже и не говорю: как-то привыкла, хотя, привычка-то плохая, понятно, и радости она не добавляет.

Ну так вот, последней каплей стали апельсины. Я их купила позавчера по пути домой, а когда переходила дорогу на светофоре, тонкий пакет разорвался, и апельсины покатились в разные стороны, такие ярко-оранжевые и сияющие на чёрном мокром асфальте и широких белых полосах «зебры». Я подбирала их, панически прислушиваясь к пищанию светофора, возвещающему окончание времени перехода, уворачиваясь от ног бегущих через дорогу пешеходов, а водители с равнодушной усмешкой взирали на всю эту картину из своих автомобилей, готовые нажать на газ, как только загорится для них зеленый свет. Прижав к груди завёрнутые в обрывки пакета злополучные цитрусовые и уже чувствуя предательское пощипывание в носу, я ступила, наконец, на безопасный тротуар, и тут дала волю слезам, – так мне было жалко себя, так горько и так обидно.

– Да ты сходи к Асте! – сказала подруга. – Она женщина мудрая, может быть, что и посоветует….

И я пошла. Хоть и не очень-то верю во всех этих «мудрых» женщин, ведуний, колдуний и прорицательниц. А вот Даринка – верит. И посещает представителей магической братии регулярно. У неё куча всяких заговорённых камушков, приворотных браслетов, оберегов, амулетов и прочей чепуховины. Не сказать, чтоб всё это приносило Дарине какую-то особенную удачу, но, в общем-то, и очень невезучей её не назовешь. Во всяком случае, она никогда не зацикливается на неприятностях так, как я: ну, случилось и случилось, идём дальше! А ещё, моя подруга всегда точно знает, чего она хочет. Она ставит цель и бросается к ней напролом, как дикий кабан через заросли. А я напролом – не умею, да и сказать, чего именно я хочу, мне, пожалуй, трудновато будет. Быстро получив желаемое, Даринка, как девочка Женя из сказки «Цветик-Семицветик» понимает, что теперь её цель – поскорее от полученного избавиться, и вернуть всё, как было, и, тем не менее, новое желание охватывает её с не меньшей силой, и она снова дерзко и напористо идёт его исполнять. Наверное, это и есть счастье….

В общем, пошла я к этой мудрой Асте. Вернее, поехала, на другой конец города – в район бухты Неринга. Район этот – странный. Весь он уместился на довольно крутом склоне сопки, почти всегда укрытом одеялом густого тумана. Честно говоря, я ни разу не видела, чтоб здесь была ясная погода. Даже зимой туман… Впрочем, наверное, из-за этой своей погодной аномалии, а также из-за неудобного расположения, Неринга – пожалуй, единственный район нашего города, избежавший эпидемии новостроек и сохранивший свой первоначальный облик. К счастью своему  и к счастью людей, давно его населяющих, район этот показался новоявленным хозяевам жизни «непрестижным», и поэтому здесь до сих пор нет ни уродливых небоскребов, ни чудовищных многоуровневых парковок, ни неуклюжих разлапистых авторазвязок. Светлые пятиэтажки старой постройки уютно лепятся к склону сопки, а узкие, обсаженные акациями, черемухой, сиренью и жасмином улочки храбро карабкаются вверх, ведя к смотровой площадке и белой с красным башенке маяка….

Я сошла на конечной остановке, и автобус, мягко хлопнув дверцами за моей спиной, тут же почти бесшумно растворился в тумане. Да, здесь и сегодня туман. Белый, прохладный, пахнущий морем. И людей на улицах, как обычно, почти нет. Я немного поплутала, прежде чем найти нужный мне дом. Он расположился почти на самой вершине сопки, куда вела длинная, многопролетная лестница. Крыльцо подъезда утопает в сирени, она уже отцветает, и на сыром асфальте – целая россыпь крошечных блекло-сиреневых звездочек. Квартира Асты, оказывается, на последнем, пятом этаже. Света на площадке нет, и я, впотьмах споткнувшись обо что-то мягкое и тёплое, слышу приглушенное ворчание. Внизу, у самых моих ног – два зеленоватых огонька. Огоньки мигают, и что-то мокрое и холодное утыкается в мою руку. Замирая от страха, я всё же тихонько глажу пальцами бархатный лоб, а другой рукой стараюсь нащупать кнопку звонка. Но ещё до того, как я нахожу его, глухо щёлкает замок, дверь приоткрывается и являет моему взору узкую полосу неяркого желтого света.

– Шон! Кто это к нам пожаловал? – голос из-за двери зазвучал мягко и приветливо. Собака – огромная, лохматая, – поднялась на лапы, потянулась, зевнула и как-то смешно, тоненько и гнусаво заскулила, просясь в дом.

– Добрый вечер! Я к Асте, – сказала я негромко, стараясь придать своему голосу одновременно вежливость и уверенность. Такое сочетание – лучшее при устройстве на работу и при знакомстве с новыми людьми, но не всегда оно у меня получается, точнее, не получается только с уверенностью. Сегодня, по-моему, совсем не получилось. Потому что собака была уж очень большая, а хозяйка квартиры, показавшаяся в дверном проёме, – очень уж необычная. Высокая, худощавая, облаченная в просторный шелковый халат цвета марсала, с густыми серебристо-седыми волосами, собранными в высокий пучок, она внимательно глянула на меня большими тёмными глазами и энергично кивнула, отчего длинные серебряные серьги в её ушах закачались.

– Входи, Полина. В узкой, длинной, тускло освещенной прихожей было такое нагромождение старой мебели и всяких вещей, что я едва протиснулась между ними, и вслед за Астой вошла в небольшую гостиную. Здесь тоже было довольно тесно и почти совсем темно: антикварная мебель красного дерева и бордовые портьеры на окнах поглощали свет… Пристально глядя на меня почти немигающими глазами, хозяйка молча указала на диван, вытянув тонкую и изящную, как у балерины, руку, унизанную серебряными браслетами. Я присела на краешек и скосила глаза на огромного белого попугая в клетке. Тот, втянув голову в плечи (если у птиц есть плечи), скосил чёрный, блестящий, как бусина, глаз на меня.

– Ты любишь животных, – сказала Аста утвердительно.

«Да, больше, чем людей, и за это гореть мне вечным пламенем в аду» – подумала я.

– Гм…Ну, это лишь с позиции церкви, – задумчиво проговорила женщина, отвечая на мою мысль. – Не стесняйся, поговори с ним.

Я послушно поднялась с дивана и приблизилась к клетке.

– Жак, как тебе наша новая гостья? – в голосе Асты, глубоком и звучном, как виолончель, угадывалась улыбка.

– Добрый вечер, господин Жак! – Обратиться к этой роскошной птице как-то иначе у меня не получилось. – Как поживаете?

Попугай качнулся на жёрдочке, расправил шикарные крылья и тихо пробормотал что-то неразборчивое. Потом мягко спрыгнул на пол клетки, порылся с озабоченным видом в кормушке, извлёк оттуда семечку подсолнечника и в клюве протянул её мне сквозь прутья решетки. Я растерянно смотрела на Жака, а он – выжидающе – на меня. Подождав немного, бросил семечку и взял из кормушки другую – тыквенную, – видимо, решив, что у меня какое-то предубеждение против подсолнечника….

– Ну, так с чем ты пришла? – спросила Аста, когда я вернулась на свое место на диване, сжимая в руке угощение Жака.

– Хроническое невезение…так можно сказать, наверное.

– Например? – Длинными сухими пальцами женщина вытянула сигарету из пачки. Я рассказала ей про апельсины.

– Понимаю. Ну, так что же?

Я пожала плечами: – Да ничего. Просто это было уже последнее, и оно меня доконало.

– Понимаю. – Аста глубоко затянулась, прикрыв глаза. – Кстати, апельсины были вкусные?

– Ну да.

– Замечательно. – Женщина улыбнулась, и я удивилась тому, какие ровные и белые у нее зубы: для пожилой, курящей дамы весьма необычно. Я сложила руки на коленях и принялась рассматривать комнату, тогда как хозяйка продолжала изучать моё лицо, вглядываясь сквозь тонкую завесу голубоватого сигаретного дыма. Вдоль одной из стен стоял высокий и длинный стеллаж с книгами – сотни тёмных, позолоченных или посеребренных книжных корешков чинно взирали с полок. Вдоль другой – грузная, отполированная временем  мебель: шкаф, комод и буфет, наполненный бесчисленными вазочками, бокалами, кубками, подстаканниками из скани и бронзовыми подсвечниками. Ковер на полу был слегка потертым и потускневшим от времени, но всё же было видно, что когда-то он стоил немало и был привезен издалека, из самой Персии, может быть.

– Тебе нравится группа ABBA, – сказала вдруг Аста, стряхивая пепел на серебряное блюдо, стоящее на полу у её ног.

– Ну да…Откуда вы знаете? – удивилась я.

– Но ты сейчас напевала одну из их песен, верно?

Напевала? По-моему, я молчала, как рыба.

– Да, но в уме, про себя, напевала. – Аста улыбнулась.

Есть такое. Я часто прокручиваю в уме, десятки раз на дню, одну и ту же песню, которую услышала утром по радио, или которую вдруг просто вспомнила, ни с того, ни с сего, вот как сегодня. “The Winner Takes That All”… Одна из моих любимых, потому что и мелодия, и текст – словно живые отголоски моего обычного внутреннего состояния.

– Ну так вот, – продолжала колдунья, задумчиво созерцая оранжевый огонек на кончике сигареты.- Как ты думаешь, почему эта группа имела такой ошеломительный, умопомрачительный успех в свое время?

– Хм…Наверное, потому, что все они были очень талантливые и обаятельные люди….Но, насколько я знаю, личную жизнь каждого из них не назовешь особенно счастливой, – добавила я зачем-то.

– Неважно. Мы сейчас говорим об успехе, удаче, которые на виду. Ведь, по большому счёту, именно они важнее всего, правда?

Я хотела было возразить, но дипломатично промолчала. Да и незачем было проговаривать вслух – мои мысли, судя по всему, здесь читали без запинки.

– Главный их секрет заключался в том, – медленно проговорила Аста, теперь уже глядя прямо мне в глаза, – что в самом начале своей карьеры они тайно обратились к одному из скандинавских жрецов и принесли в жертву богам белую козу.

Теперь я уставилась на Асту с нескрываемым изумлением, к которому, признаюсь, примешивался и страх: она что, с приветом? Или просто смеется надо мной? Но лицо «мудрой» женщины оставалось невозмутимым и спокойным, едва заметная, совсем не насмешливая, скорее задумчивая улыбка не сходила с красивых, тонких, слегка тронутых прозрачным розовым блеском губ. Столбик пепла на кончике сигареты удлинился настолько, что готов был упасть прямо на обивку кресла, но Аста успела вытянуть руку и изящным, аристократичным движением стряхнуть его на блюдо.

– И еще, – продолжала ведунья, – есть замечательные упражнения. Дыхательные упражнения. Ты, как психолог по образованию, должна знать, как важно уметь работать со своим дыханием, управлять им, особенно в стрессовых ситуациях.

– Да, я знаю, – кивнула я, поймав себя на том, что сама начинаю прислушиваться к своему дыханию, которое от волнения стало совсем поверхностным – вот-вот задохнешься.

– Только делать эти упражнения на дыхание надо непременно обратившись лицом к солнцу.

Я хмыкнула.

– А если солнца нет? Ну, например, дождь, или туман, как здесь, в вашем районе.

– Если солнца нет, – спокойно, словно предвидя мой вопрос, отвечала женщина, – то нужно найти человека…со светлой кровью, ну, например, финна или шведа.

– Откуда я возьму здесь шведов?! – выпалила я, с трудом скрывая раздражение. Вся эта галиматья начала уже меня накалять.

– А их очень много среди нас…людей совсем других наций. Ты просто не знаешь. – Она грациозно наклонилась (ни дать, ни взять – бывшая балерина!) и потушила о край серебряного блюда-пепельницы сигарету. Потом подняла голову и испытующе заглянула мне в глаза.

– Ты не веришь тому, что я говорю. Почти все, кто сюда приходит, проглатывают абсолютно всё, что им ни скажешь, и просят добавки. А ты – нет… Что же, это достойно похвалы. За свое неверие в «эзотерику» ты достойна настоящего чуда, девочка..

– Ну уж, девочка. Мне, как-никак, тридцать лет уже, – пробормотала я, стараясь улыбнуться, и соображая, как бы повежливее распрощаться и уйти.

– Тридцать один, – поправила меня Аста, – но вовсе необязательно кричать об этом на каждом углу. Родители подарили тебе хорошие гены. Очень хорошие. И воспитали тоже весьма неплохо….Однако, кое о чём они не подумали. И поэтому ты до сих пор – ребёнок. Скажу больше – ты ещё и не родилась по-настоящему.

Я смотрела на неё во все глаза. Что она такое говорит? …Хотя, …хотя, в этом есть, да, безусловно, есть какой-то смысл. В свои тридцать один я по-прежнему живу с родителями, потому что не хочу оставлять их одних. А на самом деле, я просто сама боюсь настоящей, взрослой, самостоятельной жизни. И я – не живу. Я – в состоянии зародыша. Аста улыбнулась, – тоненькая паутинка морщинок показалась в уголках глаз, – улыбнулась, конечно же, моим мыслям, и легко поднялась из глубокого кресла.

– Так что, девочка, я буду разговаривать с твоими родителями. А ты – пойди пока, поиграй… Сирки! Я встала, инстинктивно повернувшись в ту сторону, куда Аста обратила свой взор и зов, и чуть не села снова: в углу комнаты, у стеллажа с книгами, стояли мои родители. Только они выглядели намного моложе, чем были теперь. И смотрели не на меня, а – покорно, словно даже чуточку виновато – на седовласую колдунью в халате цвета выдержанного красного вина. У меня отвисла челюсть. И едва я успела вернуть её на место, в гостиной появился молодой парень, совсем мальчишка, худощавый, высокий, в клетчатой рубашке навыпуск и светлых потертых джинсах.

– Сирки, – обратилась к нему Аста. – Развлеки нашу гостью, будь добр, пока я побеседую с её… с этими людьми.

Парень улыбнулся, подошел ко мне, просто взял за руку и вывел их комнаты, плотно закрыв за нами двустворчатые дубовые двери (клянусь, когда я входила сюда, никаких дверей не было!) Прошло едва ли с полчаса с тех пор, как я вошла в эту квартиру, а мне уже казалось, что я потихоньку схожу с ума. Ещё бы: сначала эта невидимая гигантская собака под дверью, потом – хлебосольный попугай, потом – россказни Асты про жертвенную козу и светлую кровь, затем – невесть откуда появившиеся мои родители, а вот теперь – еще хлеще: огромный зал, окруженный длинной галереей с выходом на балкон. Как я ни ломала голову, не могла понять, как такой зал мог уместиться в обычной квартире-хрущёвке. Нет, ну я, конечно, слышала и читала что-то и про другое измерение, и про параллельные миры, но согласитесь, одно дело слышать и читать, и совсем другое – самому увидеть, да что там увидеть! – самому туда попасть! Хотя, что мне было удивляться: раз уже здесь так легко читают чужие мысли, то состряпать другое измерение у себя в доме – ненамного сложнее, наверное. Мы с Сирки стояли в галерее, а внизу, в зале, по натертому до блеска паркетному полу бегали и резвились десятка полтора, если не больше, щенков корги.

– Хотите поиграть с ними? – предложил Сирки.

Я хотела, но отрицательно замотала головой: нет уж, не хватало еще, чтобы эти прелестные толстожопенькие собачки превратились в кого-нибудь другого, или еще сам паркетный зал возьмет, да исчезнет вместе со мной… Сирки засмеялся и, легко перемахнув через перила галереи, спрыгнул вниз. Несколько щенков, смешно прижимая уши, со всех своих коротеньких ножек, бросились к нему. Они подпрыгивали так высоко, словно у них внутри была пружина, и всё время возбужденно, тоненько потявкивали. Поиграв немного со своими питомцами, Сирки поднял голову и снова взглянул на меня, вцепившуюся обеими руками в перила. Улыбнулся, – а улыбка у него была просто неотразимая, честное слово, потому что освещала всё лицо, – и сказал вдруг:

– Вот так-то лучше, я думаю?

– Что – лучше? – не поняла я. Но заметив, что его взгляд скользнул по моей фигуре, посмотрела на себя вниз и ахнула: вместо джинсов и джемпера, в которых я пришла, на мне было длинное и пышное, ярко-красное платье с декольте.

– Не нравится? – Сирки приподнял одну бровь, совсем как Грегори Пек, отчего у меня мурашки побежали по спине и ноги вдруг стали ватные.

– Н-нравится… – зазаикалась я, – н-н-но…

– А что, если вот так? Не успела я и глазом моргнуть, как платье, не меняя фасона, стало небесно-голубым.

– Неплохо. Но всё же, что-то немного не то… – медленно, словно размышляя вслух, произнес парень, внимательно глядя на меня. – Ага, вот так, наверное, будет лучше всего. О-па! Ну, как?

Теперь он облёк меня в дымчато-серое газовое платье с мельчайшими блестками, безошибочно угадав и мой любимый цвет, и совсем недавно вдруг возникшую любовь к сверкающим тканям.

– Спасибо, – пробормотала я смущенно, зардевшись, как школьница, от его откровенно восхищенного взгляда.

– Как вас зовут, позвольте узнать? – осведомился Сирки с галантным поклоном, который немного не вязался с его ковбойским одеянием. Он снова поднялся в галерею, предоставив своих пузатеньких и ушастеньких, черноглазых подопечных самим себе.

– Полина.

– Красивое имя. А сколько вам лет? «Фу, какая бестактность!» – подумала я, но всё же ответила.Я всегда отвечаю честно, не вижу смысла скрывать свои годы.

– Тридцать один.

– Хм…Девятнадцать и тридцать один – совсем неплохо…- снова ослепительная улыбка, от которой пол начинает уходить из-под ног.

– Девятнацать? А что за девятнадцать? – спросила я, потому что голова совсем уж плохо стала соображать.

– Мне – девятнадцать лет, – сказал Сирки, не переставая улыбаться, и, тем не менее, голос его прозвучал серьезно и твердо. Я покраснела еще больше. Кажется, теперь у меня даже уши горели.

– А при чем здесь вы? – пробормотала я еле слышно, с глубоким интересом разглядывая отделку на рукаве моего нового платья. Он ничего не ответил. Но вдруг стал совсем серьезным и, вытянув руки, озабоченно посмотрел на подвернутые манжеты своей клетчатой рубахи.

– Теперь это всё не годится, – сказал он сам себе, и через секунду его простецкая одежда сменилась элегантной черной фрачной парой, которая, как это ни странно, вовсе не выглядела старомодно или нелепо, и невероятно шла к его юному лицу и светлым волосам. Он приблизился ко мне и подставил локоть, совсем как на каком-нибудь светском приеме начала прошлого века. Мы вышли на балкон. Я взглянула и не смогла сдержать восторженного возгласа:

– Боже мой! Как же красиво!

Уже совсем стемнело, но туман рассеялся, и весь город лежал перед нами, как на ладони: прямые линии и замысловатые узоры из ярко-желтых, красноватых, изумрудно-зеленых и белых огней, отраженных в неподвижном черном зеркале залива. Я пожирала глазами это великолепное зрелище и жадно вдыхала соленый и свежий морской воздух. Сирки молча, неподвижно стоял рядом. Минуты две я упивалась чистым созерцанием, но вдруг остро ощутила, что чего-то не хватает. Чего-то очень простого и важного. Это было очень знакомое, тягостное, почти болезненное ощущение «незавершенности», – я не раз испытывала его в подобных ситуациях: когда находилась наедине с людьми, которые мне нравились, и которые позволяли мне быть с ними рядом, но сами при этом оставались безучастными и равнодушными к моим чувствам. А я ждала, ждала хотя бы одного слова, одно жеста, одного простого прикосновения… Но так и не дождалась, ни разу.

Панорама ночного города была бесподобна. Тёплый, пропитанный солью и йодом воздух пьянил лучше любого вина. Легкий, едва заметный ветерок играл моими распущенными волосами и слегка приподнимал невесомую полупрозрачную ткань на подоле дымчато-серого платья. Я ощущала чуть терпкий, чуть дерзкий аромат мужского парфюма и видела тонкую, сильную и загорелую кисть руки, лежащую на перилах. Всё в этом мгновении было идеально, и только одной, одной-единственной детали недоставало. Я судорожно вздохнула и… Нет, этот девятнадцатилетний парень определенно был неглупым малым, и смелым и…умелым, надо отдать ему должное. Завершающая деталь встроилась в мозаику момента безупречно, подошла, как ключ к замку. И то, что мы с Сирки были едва знакомы, и эта большая разница в возрасте, – все придавало мгновению особый, удивительный, изысканный привкус – как незнакомая восточная пряность в кушанье. Почувствовав, что у меня совсем идет кругом голова и колени ослабли так, что я вот-вот упаду, я сделала над собой усилие и слегка отстранилась, но Сирки крепко держал меня за талию, а светлые, слегка раскосые, зеленовато-серые глаза смотрели на меня нежно и чуть-чуть насмешливо. Я выскользнула из сильных, теплых рук и медленно, нехотя вернулась в галерею. Сирки вошел вслед за мной. Мы немного помолчали, потом я подняла голову и взглянула на него в упор:

– Что ж, мне пора. Было очень приятно с вами познакомиться. Он улыбнулся и снова галантно поклонился. «И это – всё? Конец?» – подумала я с тоской, машинально расправляя складки на пышной юбке.

– Желаете остаться в этом платье, или вернуть вашу прежнюю одежду?

– Пожалуй, верните мою…если вам не трудно.

– Пожалуйста. Но всё же мне хотелось бы сделать вам какой-нибудь подарок на память.

«Подарок на память?» – я вздрогнула, словно меня укололи в бок острой вязальной спицей. Подарок на память – это действительно означает прощание. А мне ужасно, ужасно не хотелось расставаться с ним. Нет, я понимала, отлично понимала, что те стремительно пролетевшие волшебные минуты на балконе, над ночным городом, в общем-то ничего не значат, и никого ни к чему не обязывают: мы с Сирки даже на «ты» не успели перейти. И потом, я ведь сама зачем-то всё остановила и сказала, что «мне пора». Никто меня не заставлял. И никто за язык не тянул, ведь правда? Почему я это сделала? Потому, что испугалась. Испугалась вот этой уплывающей из-под ног земли, вот этого опьянения, головокружения, полета… Испугалась, что могу потерять контроль над собой и над ситуацией. Мой извечный контроль…кому он нужен, на самом деле? Дура, что и говорить! Но теперь ничего не исправишь. Или?… Может быть, еще можно что-то изменить? Огромное, волной нахлынувшее вдруг желание вернуть и удержать еще хоть ненадолго то, от чего так бешено бьется сердце, взяло верх над благоразумием и заставило переступить гордость.

– Сирки… Я буду очень рада, если вы мне позвоните или напишете, и мы…может быть,мы встретимся еще раз.

– Нет, не пойдет, – сказал парень. От его недавней галантности не осталось и следа (она словно улетучилась вместе с элегантным костюмом), а светлые глаза теперь откровенно смеялись. Я проглотила обиду и постаралась принять беспечный, веселый и равнодушный вид.

– Ну, что ж! Как вам угодно! Спасибо за вечер, за компанию. И… мне действительно уже пора!

Сирки проводил меня до дверей. Ни Асты, ни моих родителей в квартире уже не было. Клетка Жака была накрыта большой темной шалью с бахромой, и птица, скорее всего, спала. Пес-привратник исчез куда-то, оставив на коврике под дверью клок серой шерсти. Я спустилась по лестнице, прислушиваясь к гулкому звуку своих шагов, толкнула обеими руками тяжелую дверь подъезда и вышла на улицу. Было совсем светло. Над землей висела легкая вуаль тумана. Получается, я провела в квартире Асты всю ночь, а ночь продлилась не больше часа! Я уже не удивлялась, только усмехнулась про себя: волшебники, что тут скажешь! Волшебники, колдуны, маги, чародеи, кудесники, чудодеи… Вон, сколько в нашем языке слов для обозначения этой профессии. А для женской половины профсообщества есть ещё: ведьма, ворожея, фея, наконец. Хотя, наверное, фея – это что-то немножко другое. Или нет? Когда мы в институте касались немного философии языка, нам рассказывали, что чем более непонятным и пугающим кажется человеку нечто существующее, тем больше слов он будет придумывать для обозначения этой сущности, потому что единственный способ справиться со страхом – это поименовать, назвать, определить пугающее словом. Чем больше имен у страха, тем легче его «заговорить». Интересно, а автобусы уже ходят? Или мне придется пешком до дома идти? Дойти пешком от Неринги до центра города – это не слабо. Я взглянула на часы на левом запястье: они показывали три часа. Я присмотрелась внимательнее – секундная стрелка не двигалась с места. Понятно, часы встали. Что, собственно, вовсе неудивительно. Судя по тому, что людей на улице совсем нет, час ранний. Может быть, около пяти или шести. Значит, пешком. А почему бы и нет? Прохладно, свежо, даже приятно пройтись, и голову заодно проветрить от ночных впечатлений…

Однако, впереди меня ожидали новые впечатления. Подарок от Сирки, на память. Я почему-то сразу же поняла это, в самую первую секунду, как увидела. Когда я подходила, уже порядочно уставшая от долгой ходьбы, к Центральной площади, путь мне пересекли колонны какого-то странного шествия. Если бы рядом со мной на улице были еще люди, они наверняка попытались бы припомнить, какой же это сегодня праздник. Но прохожих не было, а я отлично знала, что и почему. Пред моими очами проходили, выстроившись в ровные шеренги, молодые люди в облегающих цветных комбинезонах и цилиндрах: ярко-желтая колонна, небесно-голубая, красная, фиолетовая, оранжевая, зеленая… Потом проехала колонна велосипедистов в серебристых комбинезонах, с развевающимися разноцветными флагами. Прошествовала колонна девушек в белоснежных коротких платьях, с яркими воздушными шарами в руках… Следом за ними промаршировали пятнистые далматинцы, за ними – величественные доберманы, а после – коротконогие корги – одни, без людей! Я тряхнула головой и протерла глаза. Шествие замыкал большой духовой оркестр: все музыканты в белых фрачных парах и цилиндрах. Они играли какую-то до боли знакомую мелодию, – вроде бы и бодрую, и в то же время необъяснимо грустную. Ну, конечно! Это же «The Winner Takes That All”, моя любимая ABBA. Я не удержалась и стала подпевать, чувствуя, как слезы восторга и грусти подступают к глазам. Когда звуки флейт, тромбонов и кларнетов затихли вдали, я медленно пошла дальше по пустынному, только-только просыпающемуся городу.

Во дворе моего дома тоже было пустынно и тихо. Странно. Если я вышла с Неринги пусть даже около пяти, сейчас должно быть уже часов семь, даже больше. В это время уже метёт тротуары заспанный дворник, а самые ранние работники, благоухающие одеколоном, с невысохшими до конца волосами, выходят из подъездов к своим ворчащим, заведенным от сигналки, автомобилям. Может быть, сегодня воскресенье? Вроде бы, нет…А какой же тогда день недели? Пока я пыталась вспомнить, медленно подходя к своему подъезду, пышные, недавно отцветшие кусты сирени на клумбе зашевелились, и из них, с треском ломая тонкие ветки, вышла белая коза. Остановилась, посмотрела на меня светло-желтыми, с горизонтальными зрачками, любопытными глазами, шевельнула коротким хвостиком и пошла прочь, грациозно постукивая копытцами.

Ключ не проворачивался в замочной скважине – дверь была закрыта изнутри на предохранитель. Что же, придётся разбудить родителей. Я нажала кнопку звонка. Послышались лёгкие, быстрые шаги ждущего, давно и с нетерпением ждущего меня человека. Но это определённо не были шаги отца, и на мамину поступь тоже не совсем похоже. И я не услышала привычного «Кто?». Дверь сразу открылась. Я взглянула и отпрянула, захлебнувшись изумлением и радостью. На пороге стоял парень в клетчатой рубашке. Зеленовато-серые глаза смотрели с нежным укором.

– Слава Богу! Где ты была так долго???

– Я…я….но как… как?…

Он не слушал моих вопросов и не ждал моих объяснений. Он просто был счастлив, что я – здесь.

 

Июнь-июль 2010 – июль 2022

Фото – из свободного доступа Интернет