– …так вот! Имеется пять с половиной натуральных наслаждений, – режиссер Немых яростно терзал бороду, – есть, пить, писать, какать и спать, итого – пять с плюсом.
– Что за плюс? – уточнил Иван Замараев, шелестя своими сценарными бумагами. – Что за половина? К чему она относится?
– Вот ты, Иван, спишь одиноко, потому что ты болван, а я сплю с половиной, то есть с девушкой, она – половина удовольствия, понял? Сон и переспать – это разное, сообразил?
– С трудом, но сообразил.
– Прошлой зимой, ещё до тебя, снимали будто бы настоящее документальное кино про настоящих бездомных, раздавали дармовую еду, – Немых продолжал судорожно дергать себя за бороду, – и тут я зорко заметил, эти якобы нищие очень ценят тарелку горячего куриного бульона, ломоть хлеба, чашку пусть и среднего рода, но кофе.
– Мало того, что ты зоркий, ты еще и очень умный. Почему якобы нищие?
– Кто нищее, мы или они? – напрягшись, Немых сделал вид, будто он задумался, – хотя… Ты, в сущности, – бездомный. Жить в съемной квартире, это все равно что на узлах, на вокзале. И я вот думаю, неужели надо все потерять, чтобы ощутить вкус бульона на ночном январском морозе?
– Кому надо, кому нет. Кто знает, как оно все устроено? Да и не интересно это знать.
– Бог мой, – Немых вдруг дико оглянулся вокруг, – что я делаю на этом Арбате, в этом городе, в этой стране?
– Тебе еще повезло, я никак не могу понять, что я делаю на этой планете?
– По мнению астрофизиков Зимбабве на звездах Кассиопеи нет еды, даже кофе нет, так что сиди, харчись здесь!
Лето истаивало последними днями августа. Они втроем, включая сонного оператора Сашку Наказыкина, сидели на Арбате, за огромным столом, за спиной памятника Булату Окуджаве, и кажется, все, включая режиссера Немых, понимали – сегодня съемок не будет, да и время «сделалось вечерним».
– Два года делаю зубы, – сообщил режиссер Немых, видимо вдохновленным словом «харчи», – скоро помирать, а я зубами маюсь, но! Вы только представьте, вы все рыдаете у меня на похоронах, а я лежу в гробу в новеньких зубах и улыбаюсь светящейся улыбкой!
– Я рыдать не буду, – предупредил честный, но грубый Наказыкин.