” Я больше не узнаю своего города. Флоренция молчит, словно комната, посреди которой стоит гроб; скоро придут слуги и понесут покойника по улицам, туда, где будет отпевание… Дом опустеет, родственники займут свое место в погребальной процессии. Начнутся пение и плач, привлеченные людским горем обездоленные сами стекутся за милостыней… Нет, даже смерть была здесь когда- то
пением жизни, пусть и печальным.
А теперь? Даже старики не помнят Флоренции такой: когда пришла чума, всюду был страх, но и была и борьба. Были исступленные молитвы, отчаянье, безумство и грустная ежедневная работа, а ведь далеко не всех успели похоронить как должно….
Старики… Ужели я стар? Или это умерла моя юность?! Как часто покойный мастер Фра Липпи говорил мне : “Ты не почуешь, что она уйдет, а только однажды скажешь, как Соломон, – пришли годы- нет мне радости в них” . О мастер, что бы ты сказал сейчас?…
Огромный купол плывет над Флоренцией, алый , словно бутон маковый, словно роза в садах эдемских… О, госпожа наша, Мария Неувяданная, укрой меня в бесприютности новых лет, когда юность прошла, а старость не наступила.
Я и подобные мне повинны в том, что город Твой мрачен и гулок, словно гробница. Никогда не забуду вереницу бескровных жен, среди них знатнейшие девы и синьоры Флоренции. Они подходили к огню с молитвами и плачем, и в ярком пламени сгорали предметы их земной гордости: драгоценные сокровища, шелка и кружево. И лишь одна билась, не желая отдавать последнего- драгоценного ожерелья, то был подарок почившего мужа. Ее поволокли по земле, били, изодрали на ней одежду, но она кричала и рвалась, пока оставались силы кричать… Я узнал ее. Узнал и отвернулся, ибо это лучшее , что я мог сделать…
Малым сим опостылели праздники в золотых садах Козимо Медичи… Но в юности я не думал о них. На устах у меня был Петрарка, а в сердце смутный обжигающий образ: бесовский ли, ангельский, я не знал.
Нимфы в призрачных одеждах звали меня играть в густую сень листвы, где прекрасный Лоренцо, похожий на рыцаря былых времен, читал гостям свои стихи и размышлял с философами о величии человека.
Но на самом деле, человек человек обитал не в поэмах и диспутах, он жил за пределами золотых садов. Человек был жесток и дик, человек давно сознавал, что ограблен…
Когда- то на празднике весны благородный Фичино поведал нам, что в древности, как ныне у божественной любви есть два облика. Первый- ослепительная царица богов- Урания, нерожденная, всевластная и возвышающая всякую тварь. Другой – Земная, теплая, исполненная любви к людям и бытию. И эту вторую, и сейчас и встарь, оболгали люди, сделав потворницей низких страстей, но то не верно. Любовь не бывает ниже самой себя, если она любовь…
Так мне тогда говорили Но ничего такого никогда не слышали малые, словно бы к радости о человеке они были непричастны вовсе. Незванные, они желали стать избранными. Наши маскарады- для них безбожные игрища,
стыдливые нимфы- всего лишь блудницы.
Может быть малые и правы: вечный праздник в садах Медичи был только миражом и прекрасные боги лишь умело скрывали свою бесовскую сущность, оставив нас ни с чем, обманув безумную надежду вернуть снова золотой век…
Но. Высокая Урания, видимо, разгневалась на тех, кто оскорбил ее сестру, милостивую и невзрачную, ибо у малых нет ни могущества, ни красноречия, чтобы возвысить голос в свою защиту, а искусство молчит о них. Быть может и любовь способна требовать возмездия… Я – грешный человек, откуда мне знать, какой должна быть любовь. Может, она- меч, а не ветвь миртовая
Я давно ничего не знаю…
Вот и Савонарола говорит, что он – орудие любви Божией… Но разные пастухи пасут овец по разному: одни любят самих тварей, другие- тварей водить… ”
Над городом тягостно и тревожно прокатился голос святой Марии. Пришла весна, но в воздухе был пропитан гарью.
Мастер отошел от окна. В нем нельзя было узнать того веселого балагура, что был прозван в компании поэтов и витий ” бочонком”. Однако, даже сейчас , в смиренном лике его неоконченных мадонн скользила скромная улыбка, той, что почудилась ему когда- то на празднике в золотых садах… Симонетта… Мягко улыбнувшись, она подняла руку, как епископ, благословляя народ, и ее подруги- хариты пустились в пляс.
Сегодня он видел одну из харит.
Она кричала, кричала, кричала:
– Господь наш, бог вина и елея , погиб от рук фарисеев! А ныне Флоренция гибнет от Саванароллы!! Так уже ли она не воскреснет в третий день?!
Мастер закрыл глаза, чтобы прогнать ужасное видение.
– Почто ты вышла из пены морской? – спросил он у темноты.
Флоренция, сжигала себя саму, и колокол дела Фьоре, как сердце умирающего медленно бился над городом .
Сандро Боттичелли, словно очнувшись от сна, поспешил приняться за работу.
И вновь с деревянной доски, ни в чем не упрекая, смотрела на него та, что вышла когда- то из пены морской, и с тех пор пребывает в мире человечьем.
Автор публикации
