Добавлено в закладки: 0
Сущий дьявол
Марк выглядит безвинным ребёнком, когда мирно спит рядом на белоснежных простынях, припав щекой к её плечу. Кира осторожно поправляет другой рукой его чёлку, не давая той лезть на быстро двигающиеся под опущенными веками глаза. Вероятно, он погрузился в REM-фазу – начал видеть сны. Кире хотелось бы знать о них. Ей вообще хотелось бы знать о всём, что происходит в его голове, потому что на самом деле она чертовски растеряна.
Марк – хаос перевязанных, переплетённых друг с другом нитей, которые невозможно распутать; его можно либо разорвать, либо разрезать, но в любом случае ущерб окажется невосполнимым.
Кира ненавидит свою беспомощность перед жаждой раскрыть очередную загадку своей жизни – ни одному человеку не под силу делать то, что делал этот блестящий мальчик. Она продолжает рассматривать его расслабленное лицо с плавными чертами, приглушёнными утренним сумраком спальни. Кира не может спать. Не в такой позиции – с прижимающимся к ней врагом-любовником-другом (можно выбрать любое из ряда, и каждое всё равно будет ложью в той или иной степени).
Марк заводит её в тупик. И это объяснимо: его поведение, его вид – агнец на заклании. Но Кира уверена, она точно знает, что под овечьей шкурой ей зубоскалит волк. Единственное, чему она не может найти объяснения, это тому, что она чувствует себя влюблённой.
Ей сложно найти этому объяснение. Так давно она привыкла к мысли, что в мире не найдётся ни одного человека, которого можно будет назвать равным, который окажется способным действительно зацепить и поглотить. Кира привыкла к своей уникальности. Марк – исключение. Недосягаемое исключение. Марк – загадка Сфинкса, и если она не найдёт правильный ответ, то её сожрет чудовище.
Он продолжает лежать неподвижно, разрушая тишину своим размеренным дыханием. Мягко скользя пальцами по коже, она выводит на его щеке: л ж е ц.
Кира смотрит прямо на Марка холодным, немигающим взглядом, полным тяжёлого, как сырая земля, падающая на крышку гроба, обвинения. Холодный мартовский воздух врывается в номер отеля. Нежными касаниями она вычерчивает на покрытой мурашками шее: я не хочу, чтобы ты сломал меня.
Ведь бог и дьявол – это одно и то же.
Можно играть и вдвоём
Тенью Кира бродит по тёмным и пустым коридорам этого бескрайнего дома, периодически натыкаясь на мебель. Словно неуклюжий призрак, беспокойная душа, застрявшая между мирами в поисках ответов на свои вопросы. Что-то скребётся внутри, скрежещет когтями по рёбрам, лаская и в то же время причиняя боль. Кира называет это одиночеством.
Голые ступни обжигает холод мрамора, когда она ступает на балкон. Ночная сорочка, красная, словно свежая кровь, второй кожей обнимает её тело. Кружево всегда смотрится красиво на женской коже. Кира дрожит, но тянется рукой к оставленной владельцем пачке сигарет. Темноту ночи разрезает вспышка зажигалки.
– Не знал, что ты куришь, – раздаётся в темноте.
Кира не вздрагивает. Она слышала, как он тенью ступал по её следам.
– Тебе не идёт, ты в курсе?
Марк прослеживает взглядом, как она меланхолично поводит плечами и стряхивает пепел на сияющий огнями город. Кира выглядит другой. На прекрасном лице нет налёта макияжа – оно усталое, серьёзное и взрослое. Неожиданно Марк понимает, что она намного старше. Нет, не возрастом, а этой застывшей, как лёд, смертельной усталостью в глазах. Это застигает врасплох. Она напоминала ему литературное произведение, о котором многие говорили, но мало кто осмелился бы его прочитать.
– Даже не скажешь, что мне стоило одеться теплее? Ведь я могу заболеть, – хрипло смеётся Кира, будто сказала что-то чрезвычайно уморительное.
Марк морщится. Смех, такой неискренний и чужой, режет слух, напоминая скрежет металла.
Кира затягивается в последний раз и выпускает струю дыма, бросает сигарету, потушив её об перила. Она избегает смотреть на Марка прямо. Её глаза выдают вселенскую скорбь и бескрайнее сожаление. Это похоже на вину. Странное волнение отдаётся мурашками по коже Марка.
– Я устала от заключения.
Её голос звучит удивительно ровно и спокойно. Марк вцепляется в неё настороженным, чутким взглядом.
– Боже, как же я устала. Но скоро всё закончится, правда?
Кира кажется ему идеальной. Красивой в облаке чёрных волос, в этой сорочке и с грустными синими, как аконит, глазами. В них Марк видел то, что ценил меньше всего – собачью верность. Однако он не знал, что аконит, по легенде произошедший из слюны Цербера, что впервые узрел солнечный свет, утончён и ядовит.
– Когда-нибудь всё заканчивается, – тяжело замечает он, – но, знаешь, мне правда жаль.
На мгновение Марка парализует пустота ужаса.
– Пойдём в постель? – произносит она тише, протягивая ладонь.
Она делает это снова и снова – тянется, зная, что в итоге будет сожрана чудовищем. Каждый раз строит этот песчаный замок на берегу, заведомо зная, что его сдует холодным ветром. Марк ёжится, но в очередной раз поддаётся соблазну.
Интерлюдия 1
Однажды Кира сказала, что самое опасное оружие, которое есть у женщины – её красота. Тогда эта фраза показалась Марку такой нелепой и до ужаса пафосной, но со временем он осознал, что она имела ввиду. Он наблюдал за вереницей мужчин в её жизни, которые молча или иносказательно говорили о страсти, любви и преданности к его Кире и, постепенно, суть её слов кристаллизовалась осадком на дне.
Те мужчины не думали, что он увидит зависть, горящую на дне их зрачков, но Марк видел её и узнавал безошибочно, ведь порой и сам её чувствовал.
Его зависть была другой. Она невыносимо скручивала его внутренности, была частью связывающей их любви – болезненной, странной, но великолепной.
Марк наблюдал, как другие мужчины пожирают её взглядом, обгладывая каждую кость, что-то шепчут, думая, что он не видит. Но он лишь смеялся над их жалкими потугами, теряющимися, как капля воды в реке.
Для всех она была лишь призом, этаким трофеем. Её возносили на пьедестал, ею восхищались и ей поклонялись. Все воспевали её красоту, обаяние, умение держаться, но не её ум. Никому не приходило в голову, что её интеллект превосходит красоту и несёт в себе смертельную опасность. Он никого не волновал, ведь она была красива, словно богиня, спустившаяся с небес к смертным.
Осознание этого обожгло Марка.
Он был таким же смертным, но был избран ею.
Да, он порой завидовал другим, потому что не замечал её внешнего великолепия, а ревностно оберегал от него, чтобы Кира не чувствовала себя всего лишь красивой. Впрочем, они были единой сущностью, единым сознанием, раздробленным на два тела. И он ценил её разум выше остальных достоинств – великолепный и ужасающий, способный поднять(ся) на вершины, недоступные даже ему самому.
Интерлюдия 2
Ещё никогда в жизни Кире не доводилось слышать, чтобы Игорь произносил три простых слова о любви, которые так очевидно заслуживала его жена. Это всегда вводило её в заблуждение. Но ещё больше её поражало то, что Алиса вела себя так, словно ей абсолютно наплевать на это. Будто её совершенно не волновало то, что муж никогда не говорит о своей любви к ней.
Однажды Кира приходит к Алисе в гости, в этот просторный и залитый солнцем дом, и решает задать так давно волнующий её вопрос. Неловкая улыбка застывает на её лице, когда подруга начинает громко смеяться, прикрывая ладонью рот.
– О, дорогая, – качает головой Алиса, всё ещё посмеиваясь, – Ты не права. Каждый день Игорь нежно будит меня, гладит мои спутанные ото сна волосы, и я медленно просыпаюсь. Пока я в душе, он готовит мне завтрак: несладкие сырники и чашку горячего кофе. Когда я поем, мы вместе едем на работу. А после неё он встречает меня, и мы спешим домой, чтобы приготовить ужин или сходить в ресторан. Однако если у нас нет желания куда-то идти, то мы валяемся в постели после душа и просто… в общем, говорим, пока не заснём. Когда у меня выходит скверный день, Игорь садится со мной и слушает, как я жалуюсь на своё настроение. И он действительно слушает. Независимо от того, сколько раз я повторяю одно и то же. Игорь носит одежду темно-синих и фиолетовый оттенков, потому что это мои любимые цвета. Если я захочу, мы ходим в Макдональдс, хотя мой муж искренне ненавидит общепит и предпочитает более изысканную еду. В холодильнике у нас постоянно есть моя любимая сгущёнка, хотя у него на неё аллергия.
Алиса заканчивает, а Кира ловит себя на мысли, что слушала её, затаив дыхание.
– Надеюсь, теперь ты видишь, как сильно мы любим друг друга? Я принимаю его недостатки, а он – мои. У моего мужа нет необходимости каждый день говорить, что он любит меня, ведь он демонстрирует это ежедневно.
Тут, словно по команде, в комнату входит Игорь. Он коротко здоровается с Кирой, целует жену в щёку, а затем уходит на второй этаж.
И только тогда, когда он уже практически покидает их общество, Кира замечает, каким взглядом он смотрит на супругу, пока та не видит.
Именно тогда Кира осознаёт: Игорь не любит Алису.
Он её боготворит.
И Кира задыхается от зависти.
Предчувствие конца
Бывает, что при взгляде в зеркальную гладь Марка начинает тошнить – для этого нет никакой логической причины и смысла, он не может сказать, почему это происходит. Но каждый раз Марк сглатывает желчь и улыбается, ведь ему не за что себя винить.
Марк подозревает, что медленно сходит с ума. В том, как он поступает, как себя чувствует, как танцует над пропастью. В его груди словно запутался какой-то странный маленький узел, и каждый божий день Марк ощущает, как петля затягивается.
Иногда и в преданных глазах Киры мелькает тень чистого ужаса, в самых тёмных уголках её сердца она знает: что-то не так. Но она продолжает сжимать пальцы на его руке со спокойной и продуманно жестокой улыбкой мягкого изгиба губ. Марк подозревает, что сходит с ума, ведь головой он понимает – заслужил, пусть и не знает почему.
Под его кожей спит монстр. И Марк не сможет его остановить, как бы ни попытался. Он чувствует нервную дрожь от нездорового веселья и азарта. А сможет ли она?
Он знает. Он знает.
Скоро всё закончится.
Марк до смерти боится умереть и до смерти боится Киры, ведь она является её олицетворением.
Дни уходят, словно вода сквозь пальцы, и Марк чувствует, как закрываются его глаза. Он всё знает и понимает. Ему придётся. Скоро всё закончится.
Когда Кира улыбается – это словно гнилые цветы и солнечный свет в дождь, так, во всяком случае, видится Марку. Она танцует на могилах, кружась в вихре чёрных волос.
Марк никогда не ошибается. Спираль закручивается – ближе, чем когда-либо, и, возможно, этот танец смертелен – для них обоих.
Он смотрит на Киру и ему страшно, потому что они так идеально отражают друг друга. Это даже успокаивает: осознание, что всегда существовал лишь один возможный исход. И это не так уж и плохо, когда смерть приходит от руки того, кто тебя любит. Они в любом случае друг друга убьют, вопрос лишь в том, кто успеет первым. Марк эгоистично надеется, что он. И впервые ошибается.
Восхитительное человеколюбие
Кира захлопывает за собой дверь и погружается в тишину. Никакой весёлой музыки, тихо доносящейся из старого радиоприёмника, стоящего в углу комнаты, никаких разговоров и шума техники. Ослепляющие белоснежные стены морга мозолят глаза, и она прикрывает веки, надеясь, что это сможет ей помочь. Но ей не убежать и не спастись.
Она несмело делает шаг вперёд. Расправляет плечи, стараясь придать виду уверенности, пока звук её шагов гулко раздаётся позади. Но всё тонет во мраке – отчаянном и бескрайнем, – когда она видит его.
Она долго всматривается в такое знакомое лицо – холодное и застывшее. Запах благовоний кружит голову, путает сознание, и ей вдруг кажется, что губы Марка почти дрогнули в улыбке. Но она знает, что это всего-навсего обман, жалкая фикция. Всего лишь пелена слёз, застилающих её глаза. В последний раз касается ледяных губ своими и застывает возле его уха.
Еле слышный шёпот разрезает пространство:
– Смерть на вкус как анестезия, не так ли, любимый?
Кошки-мышки
Всё началось с ночных кошмаров. Вязких, мутных и неясных. Они заполняли создание ядовитым газом, извиваясь мутными чернилами силуэтов сквозь серую мглу.
Кира выныривала из этих снов, словно утопающий, которого сильной рукой в последний момент выхватывают на поверхность, оставляя жадно хватать воздух ртом и бешено вращать глазами, не веря в спасение.
Но стоило закрыть глаза вновь – и вот оно, ползёт чёрным шнурком в темноте закрытых век, стекает по коже, заставляя вздрагивать от омерзения.
Наступает утро, кошмары заканчиваются – сминаются и рассыпаются пеплом, словно подожжённая газета. Но ночью возвращаются снова, злорадствуя, будто поразили смертельным вирусом.
Кира была больна.
Ей трудно жить, трудно дышать, трудно существовать.
Трудно осознавать происходящее.
Кира закрывает глаза. Она не виновата. Она действительно ни в чем не виновата. Она лишь преданная своей одержимости девочка. Ей нет места в этом мире. Кира не хочет вспоминать своё прошлое. Не хочет вспоминать будущее. Не хочет помнить и каплю себя. Не хочет помнить, как ненавидела себя в те прекрасные минуты.
Она не спала десять дней.
Всё обрывается.
Тварь облизывается и отвратно смеётся.
Она хочет проснуться.
Кира так рационально, так по-ненастоящему никогда не страдала бессонницей.
Кира страдала своими кошмарами, угрызениями совести и психическими расстройствами.
Ночь кончается рассветом
Кира – красивая картинка с расстройством личности и навязчивыми мыслями как бонус, ведь обсессивно-компульсивное расстройство сейчас в моде, не так ли?
Кира гладит одну и ту же мужскую белоснежную рубашку десять раз.
«Я помыла руки?»
«Да, я помыла руки».
Она гладит рубашку в одиннадцатый раз, любовно расправляя манжеты.
«Чёрт, разве мыла?»
«Да, вроде, мыла».
Кира гладит рубашку в двенадцатый раз и нервно смотрит на трещину на чашке. Она кажется ей чёрной дырой, засасывающей и разрушающей.
В шкафу всё лежит по цвету. Сначала белое, затем чёрное. Вешалки смотрят в одну сторону. Одежда висит по сезонам. Тарелки в кухонном ящике – по размеру. Ведь всё должно быть правильно.
Кире всё равно всё кажется неидеальным, неправильным. Она снова гладит рубашку и снова смотрит на трещину.
Поправляет тарелки.
Она всё делает идеально. Всё должно быть правильно. Отсчёт должен дойти до конца.
Кира перерезает себе вены и думает:
«Я помыла руки?»
Автор публикации
