Посиделки у костра были ежедневные. В субботу вечером после ужина опять свободное время, а потом вечер у костра. В этот раз народу было мало.
Костер по сравнению со вчерашним днем вслед за количеством присутствующих поубавился, все устали после похода. Многие отдыхали, рано легли спать и в этот день на ночные посиделки вообще не пришли. Появилось несколько человек для вида, вяло поговорили, позевали и быстро разошлись. Потрескивал костер, все пришедшие расходились быстрее, чем вчера.
Многие девушки сегодня не пришли, говорили, что сегодня будут «жахать» у костра девушек под гипнозом (заниматься сексом с девушками), чтобы они потом ничего не помнили. Я не верила в эту чушь…
Только Джейк оживленно болтал с Райли и внимательно слушал его, как мне показалось, абсолютно немелодичную нелепую музыку. Райли только бессмысленно бил по струнам гитары. У него были ноты только одной и той же длительности – ни четвертных, ни шестнадцатых, ни синкоп, ни пауз. Абсолютно немелодично – я закончила музыкальную школу по классу балалайки. Такую музыку я до этого никогда не слышала, и она мне, если честно, совершенно не понравилась. С нами долго сидела Сулгвин, она сидела на земле у ног Райли. Он ей нравился, она внимательно слушала его музыку.
Говорили, что Райли писал музыку без длительностей, как его знакомый мальчик, которому прочили будущее великого композитора. И музыка, которую он писал, очень отличалась от музыки, к которой все привыкли, и шла как будто изнутри… Но которого убили… за талант. Чтобы его талант вкололи им… «Талант не колют», – хотела сказать я. Гением, в том числе гениальным композитором, на чужих костях не становятся! Но кто бы меня послушал?
Мы сидели в кромешной тьме, свет и тепло шли только от костра. Костер освещал наши лица.
Джейк играл на гитаре несложные мелодии, брал аккорды… Я бы, сама закончившая музыкальную школу, сказала, что он играл непрофессионально.
Сулгвин положила голову рядом с Райли, как на плаху. Положила голову, как своему отцу. Шаману. Говорили, что она смертница, как и моя мама. Что родители уже растворили ей раковую таблетку, сейчас она «тикала» и «тикать» она будет недолго. Что до тридцати лет она не доживет… Что ее продали в ее многодетной «полицейской» семье. Что ее отец, полицейский, убил серьезного мафиози и теперь должен был убить раком кого-то из своих детей. Выбирали, кого убивать и выбрали ее, «тростник». С ней в лагере боялись пить из одной чашки – что ее «тиканьем» можно заразиться… Говорили, ее рак передался.
Мы вчетвером смотрели на огонь. Молчали. Полная темнота, только языки огня и потрескивание костра, постепенно затухающего – костер никто не тропился увеличивать, разжигать, подбрасывая в него дров. Пение и тупое, глупое, однообразное бряцание Райли по струнам. Опущенная голова Сулгвин, сидящей перед Райли на коленях. И опять тишина и молчание.
Сулгвин потом зазевалась и ушла спать, посмотрев на меня. Последними остались я, Райли и Джейк… Мы молчали… Я была не к месту…
После Сулгвин я посидела минут десять и тоже засобиралась. Я решила, что уже пора идти спать в мой домик и в мой сырой спальник. Я встала и направилась в лагерь, быстро попрощавшись.
Джейк и Райли остались. Райли решил потушить костер сам, как мог, пописав на него. Я быстро оставила позади ночную чащу леса и отдаленно слышала уверенную струйку воды, слабое потрескивание за спиной закончилось. Я отошла достаточно далеко и оглянулась… Вечерний костер еще горел недалеко от лагеря… Сначала уменьшился до точки, а потом совсем потух…
Райли с Джейкем тоже, наверное, отправились по домикам ночевать… Но разговоров их за спиной я не слышала…
Автор публикации
