ГЛАВА ВТОРАЯ
КНЯЗЬ МОСКВЫ
Высокий и широкоплечий блондин Никита Григорьевич Прозоровский в наглухо застегнутом мундире лейб-гвардии Преображенского полка поручика — темно-зеленом с красными обшлагами и красными чулками, в память о битве при Нарве, — выглядел прямым и смертельно опасным, будто офицерская шпага той эпохи. Понятное дело, в первой Северной войне, при Петре Алексеевиче, нынешний князь вампиров города Москвы поучаствовать не мог. Он тогда просто еще не родился человеком. Но вот во второй Северной, при Елизавете Петровне, насколько я знал, сражался и проявил храбрость, достойную русского офицера. Он и инициирован-то был вскоре после окончания боевых действий — молодость, разгул, море по колено…
Все вампиры России знали, если Никита Григорьевич надел преображенский мундир, быть грозе. Только на меня его ухищрения не производили должного впечатления. Если он — шпага, то я тяжелый рыцарский меч, как говаривали в Речи Посполитой, крыжацкий[1]. Таким клинком пан Лонгинус Подбийпятка, если верить Генрику Сенкевичу, поражал воображение шляхтичей. Попробуй меня сломать, если получится.
— Пан Анджей Михал Грабовский? — князь не спрашивал, князь утверждал очевидное. Глаза его метали молнии.
— Он самый, ваша светлость. Честь имею представиться в связи с деловой поездкой в Москву.
— Почему вчера не представился? — Прозоровский сурово свел брови.
Если князю что-то не по нутру, бывает он крутешенек. Ну, чисто Петр Алексеевич покойный. Того и гляди, сейчас прикажет «полячишку» в кандалы заковать, врезать шпицрутенов и в Сибирь пешком. В прошлые мои аудиенции он не казался ни жёстким, ни решительным. Я даже подумал, что вот, мол, просчитались московские кровные братья, выбирая князя. Ан нет! Достоин быть! Иногда приятно разочаровываться. Пускай даже его гнев направлен против меня. Другой испугался бы, но я знал, что противопоставить немилости князя. Не зря, пока я спал, набираясь сил, Збышек подключил ноутбук к гостиничной сети «вай-фай» и много чего узнал.
Я со всей возможной учтивостью поклонился Прозоровскому.
— Закон разрешает испросить аудиенции у князя в течение суток с момента приезда в город, подотчетный оному. Двадцать четыре часа еще не минули. В чем я провинился, ваша светлость?
Он не ожидал подобной наглости. Нахмурился еще больше, если только это возможно. Княжеская свита, щеголявшая в современных костюмах, каждый из которых обошелся владельцу в не одну тысячу североамериканских долларов, зашушукалась, бросая на меня косые взгляды. Кое-кто, пожалуй, готов был вцепиться мне в глотку.
— Ты, пан Анджей Михал, — взял себя в руки князь, — являешься в мой город. Бродишь по улицам, не соизволив сообщить о своем прибытии. А потом в подворотнях находят мертвых людей. Как ты это объяснишь?
«Мертвых людей? Значит, майор — не единственная жертва прошлой ночи?»
— Мне трудно объяснить каждую человеческую смерть в Москве. Могу поклясться Великой Тайной, что вчерашней ночью при мне погиб лишь один человек. И не я виновник его смерти.
— Ильинка?
— Вы прекрасно осведомлены, ваша светлость.
— И как же погиб Юрий Михайлович Семецкий?
— Его убил зверь.
— Какой зверь в Москве? Медведь, что ли? Ты же не в Сибири, пан Анджей Михал!
— Конечно, я не в Сибири. Это был не медведь и не волк.
— Об этом я догадался. Ран на теле не обнаружили.
А Прозоровский осведомлен даже лучше, чем я первоначально предположил. Наверняка у него есть доступ к милицейским сводкам. А то и свой человек в органах госбезопасности.
— Вы позволите побеседовать с вами наедине? — Мне не хотелось предавать широкой огласке сведения, который я намеревался передать князю. Пускай потом сам решает, достойны ли его вассалы доверия.
Никита Григорьевич оглянулся на своих. Кивком головы приказал мне следовать за ним. Мы вышли, провожаемые недоуменными и откровенно враждебными взглядами. Причем, последними — я.
Маленький кабинет, примыкающий к зале для торжественных и официальных приемов, наверняка защищался от подслушивания. От кровных братьев чарами самого князя, а от людских средств прослушки — людскими же приспособлениями. Несмотря на приверженность к костюмам восемнадцатого века, Прозоровский шагал в ногу со временем и достижений человеческой цивилизации не чурался.
Опустившись в кресло, князь Никита указал мне на банкетку напротив. Теперь он не казался суровым. Напротив, озабоченным.
— Что тебе известно, пан Анджей Михал?
— Я расскажу все по порядку. Я прогуливался по ночной Москве…
— До того, как представился мне?
— Есть такой грех, ваша светлость. Но я не отходил далеко от «Метрополя», в котором остановился. Люблю, знаете ли, ночную Москва-реку.
— Мы все ее любим. Продолжай, пан Анджей Михал.
— Можно просто Анджей.
— Хорошо, — кивнул князь. — Продолжай, пан Анджей.
— На Ильинке, неподалеку от Гостиного двора я заметил слежку. Человека. Как потом оказалось, майора службы госбезопасности России. Но тогда я этого не знал. Заподозрил неладное. Особенно, когда почувствовал чужое волшебство.
— Колдовской Ковен давно не враждует с кровными братьями, — быстро сказал Никита Григорьевич.
— Не враждовал до настоящего времени. Но я очень хорошо знаю, как порой ломаются старые договоры, казавшиеся незыблемыми, и начинаются новые войны.
Он проглотил мой намек на возраст. Думаю, кое-какие сведения обо мне он все же собирал. Но не уверен, что все они оказались достоверными.
— Хорошо, пан Анджей, что случилось дальше?
— Потом на нас набросился зверь.
— Зверь?
— Вначале я даже подумал, что это оборотень. Но… Когда он сбил меня с ног, а майор начал стрелять серебряными пулями…
— Этого мне не докладывали.
— Кроме меня и покойного офицера, этого не знал никто. Оборотня серебро остановило бы. Этот зверь даже не заметил выстрелов в упор. Он свалил человека и выпил его жизненную силу. Можете мне поверить, ваша светлость…
— Князь Никита, если вам будет угодно.
«Ого! Похоже, мой рассказ произвел впечатление…»
— Благодарю вас, князь Никита. Даю слово чести рыцаря и шляхтича, что видел, как потоки жизненной силы переливались из человека в зверя.
Прозоровский рассеяно кивнул и задумался. Левая рука его помимо воли теребила нагрудный знак преображенцев.
— Да… Именно так… — пробормотал он. — Это многое объясняет.
— Прошу прощения?
— В прошлую ночь в Москве обнаружены еще несколько трупов. Человеческих. Как мне доложили, «выпитых». Понимаете о чем я?
— Догадываюсь.
— Тела полностью обескровлены. Так же отсутствует лимфа. Головной мозг высушен до размера грецкого ореха, костный мозг превращен в труху. Что я должен был думать?
— Вы подумали, что киевские вампиры умудрились использовать в пищу не только кровь, но и прочие жизненные токи? — улыбнулся я.
Князь пожал плечами.
— Киевские вампиры одни из старейших, подотчетных Совету России. Князь Амвросий живет восьмой век. И к нему тянутся немало пожившие и повидавшие вампиры. К примеру, вы пан Анджей. Сколько вам лет?
И снова я не сумел сдержать грустную улыбку. Все-таки Прозоровский еще слишком молод. Вампир моего возраста никогда не употребил бы слово «жить». Да, мы не мертвые, но мы и не живы. Нам многим приходится расплачиваться за бессмертие и сверхъестественные — по человеческим меркам, само собой, — способности. Мы не можем иметь детей. Нам недоступны простые радости, обычные для любого простолюдина. Такие как, наслаждение пищей и вином — для нас они не имеют вкуса. А сколько бы я отдал за возможность увидеть солнце и бегущие по небу облака, за вид порхающей бабочки — не ночного мотылька, а простой белой капустницы! За песнь жаворонка, за рассветы и закаты…
— Пан Анджей… — осторожно поинтересовался князь. — Вы о чем-то задумались? Я обидел вас неосторожным вопросом?
— Что вы, князь Никита! Ничуть! Просто я вспоминал те годы, когда еще был человеком.
— О, я тоже иногда вспоминаю те времена. Так вы не ответили на мой вопрос. Впрочем, если вам неприятно…
— Что вы, князь! Мне по большому счету безразлично, когда меня спрашивают о возрасте. Я давно утратил счет годам, — слукавил я. — Но могу сказать, что моложе Амвросия почти на век.
Князь оценил мое признание. Легонько поклонился, не вставая.
— Думаю, мне нужно дать поручение кому-нибудь. Пускай разузнают, что бы это могло быть. Я отказываюсь верить, что оборотни могли набрать такую силу. И все же следует поговорить с Пашутиным. Это глава питерского отделения «Детей Протея», — пояснил он в ответ на мой невысказанный вопрос. — И попросить Филиппа Филипповича поднять архивы — не было ли ранее зафиксировано таких случаев. Или, возможно, похожих.
— Я согласен с вами, князь Никита, уточнить не помешает, но, кажется, я уже сейчас могу рассказать вам об этом звере. Возможно, вы заинтересуетесь.
— Да? — Прозоровский приподнял бровь.
— Мой кровный слуга, знаете ли, большой поклонник всяких современных штучек. Мобильные телефоны и компьютеры, автомобили… — Я слегка передернулся, ибо, если к аэропланам или, как их сейчас называют, самолетам, худо-бедно привык, то залазил в безлошадную повозку, воняющую продуктами алхимической перегонки нефти, без малейшего удовольствия, исключительно по необходимости. Не приянто как-то в современном мире верхом из аэропорта в гостиницу скакать. — Он подключил в гостиничном номере к сети переносной компьютер…
— Ноутбук, — подсказал князь.
— Да. Именно так он называется. Подключил и половину сегодняшнего дня занимался поисками и сбором информации. Согласно моему описанию, он пытался определить, что же это за зверь.
— И как, успешно?
— Похоже, что да. Согласно легендам и преданиям шотландских горцев, в их краях обитает страшное чудовище, нападающее по ночам на людей и высасывающее кровь. Погодите возражать, князь Никита! Речь идет не о кровных братьях. Вампиры занимают свое место в «страшилках» шотландцев. Как правило, их не путают ни с оборотнями, ни с колдунами, ни с фейри.
— Фейри? — нахмурился Прозоровский. — А что вы о них знаете?
— Кое-что, но крайне мало, как я понял, переговорив со Збышеком — это мой слуга.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Продолжаю. Сие чудовище зовется бист вилах. Порой принимает облик одноногого калеки с горящими глазами, который, несмотря ни на что, бегает так быстро, что удрать от него невозможно. А порой является в образе косматого пса. Большинство людей считает эти рассказы выдумкой и чепухой, но мы-то с вами знаем, что в них всегда присутствует доля правды. Иногда измененная до неузнаваемости, но присутствует. Збышек связался со слугой одного из вампиров, который обитает в Британии, и тот подтвердил — бист вилах не имеет никакого отношения к кровным братьям. Он — фейри.
Князю удалось сохранить невозмутимое лицо, но по дрогнувшему уголку рта и глазам, сузившимся на мгновение, я понял — он взволнован не на шутку. Но кто я такой, чтобы лезть с расспросами к самому Прозоровскому?
— Кровный брат в одиночку не способен совладать с фейри, — промолвил после долгого молчания князь.
— Я и не спорю. Он ушел сам. Почему, не знаю. Возможно, насытился. Возможно, признал во мне противника почти равного и решил поискать добычу полегче. Во всяком случае, как я узнал от вас, он ее нашел.
— Да…
— Во всяком случае, князь Никита, я не собираюсь гостить в Москве больше двух-трех дней. Рад, что смог оказаться вам полезен.
«Я уеду, а ты разбирайся с фейри, — мог бы я закончить фразу. Да и закончил, только мысленно. — А у меня своих дел невпроворот».
Слишком неприятными были впечатления прошлой ночи, чтобы я горел желанием испытать их снова. Фейри — порождения иного мира. Я не стал говорить об этом Прозоровскому потому, что князь это знал. Он не может не знать. Когда-то давным-давно ябы многое отдал за возможность поучаствовать в открытом противостоянии. Но тогда я был молод, горяч и рвался в бой. Сейчас я утомлен сотнями прожитых лет, а в моем сердце вампира, которое многие считают неживым и холодным, кровоточит открытая рана. Пусть сражаются молодые, честолюбивые, обладающие властью — это их удел, их борьба, их жизнь, которая, впрочем, нежизнь.
Я поднялся, поклонился и с молчаливого разрешения князя покинул его апартаменты. В главной зале, которую мне волей-неволей пришлось пересечь, вампиры Москвы смотрели оценивающе и с любопытством. Мимоходом я поразился их показной, кричащей роскоши. Валентино и Версаче, Москино и Прада. Украшения от Булгари и Картье… Когда-то я знавал Луи, внука Луи Франсуа[2]. Мы познакомились с ним и Сантос-Дюмоном[3] в тысяча девятьсот четвертом… В Париже, в ресторане «Максим». Веселое время! Я пришел туда со старой знакомой — бруксой Аидой д’Акоста. К несчастью, она отличалась слишком сильными наклонностями суккуба и склочным характером. И если бы не их роман с известным авиатором, то, возможно, его жизнь закончилась бы несколько иначе. Тем не менее, я долго еще переписывался с Луи и по сей день храню часы «Сантос».
Впрочем, уже переступая порог, я спинным мозгом ощутил один взгляд, исполненный такой ненависти, что если бы в моих жилах текла обычная человеческая кровь, он застыла бы в тот же миг. Решив не оборачиваться, я все же взял на заметку врага, затесавшегося в окружение князя Прозоровского.
Беседа с Никитой Григорьевичем всколыхнула во мне давно забытые воспоминания.
Усевшись карету-автомобиль рядом с терпеливо дожидавшимся Збышеком — нынче ночью слуга наотрез отказался отпускать меня одного, — я откинулся на поскрипывающее кожей сидение и задумался.
[1] Т.е. меч крестоносцев.
[2] Луи-Франсуа Картье (1819—1904 г.г.) — основатель фирмы Cartier SA.
[3] Альберто Сантос-Дюмон (1873 —1932 г.г) — пионер авиации. Родился и умер в Бразилии. Большую часть взрослой жизни провёл во Франции.
Автор публикации
