Трое

Ближе к концу сессии слово взяла девушка, на вид совсем подросток. Каре с чёлочкой-щеткой, чёрные скинни джинсы, огромное худи с карманом на животе, в который она прятала руки с обкусанными до мяса ногтями. Бледные губы все в засохших корочках. Прежде чем заговорить, девушка сковырнула одну из них зубами и на губе выступила алая капля. Она слизнула её, вытерла рот тыльной стороной ладони и заговорила тихим нежным голосом:

— Думаю, в детстве у меня была какая-то степень аутизма, ну или по крайней мере Аспергер. Хотя, конечно, тогда никто про это ничего не знал. Просто я была нелюдимая, боялась смотреть людям в глаза, боялась незнакомцев, да и не только незнакомцев на самом деле. Я ненавидела детский сад и как только мама выходила за дверь, садилась у окна и начинала ждать, когда она меня заберет. Помню, больше всего на свете я любила гулять с мамой за руку, а еще часами могла качаться на качелях и возиться в песочнице, если только там не было слишком много детей, — девушка слизнула каплю крови, снова проступившую на губе.

— И вот как-то играла я в песочнице у нас во дворе и ко мне подошла девочка. Просто девочка: худенькая, две чёрные растрепанные косички, белая футболка заправлена в джинсовые шорты. Кажется, она обратилась ко мне со стандартным «давай дружить» и назвала своё имя. Соня. Я никогда не отвечала на такие предложения, и ей тоже не ответила, но Соня не обиделась, и как-то само собой получилось, что мы стали играть вместе. Это был вообще первый раз в моей жизни, когда я играла с другим ребенком. Помню, я вернулась домой и решила, что теперь Соня моя лучшая подруга навсегда. Я была очень счастлива, я это помню, — глаза девушки увлажнились и она отвернулась к окну.

— На следующий день я снова играла в песочнице, мама сидела на скамейке с другими мамами из нашего двора. Я ждала Соню и она появилась, подошла к какой-то другой девочке на площадке, назвала своё имя и предложила дружить. Они стали играть вместе, а ко мне Соня так больше ни разу и не подошла, — резкими движением ладони девушка смахнула выкатившиеся слезы.

— Ну вот и что это за хуйня? — громко спросил парень, сидевший через одного от девушки. Женщина, которая сидела между ними, цокнула языком, закатила глаза и хлопнула себя обеими руками по бедрам.

Парню на вид около тридцати. Высокий, широкие плечи и надутая грудь стянуты черной синтетической футболкой, темные спортивные штаны чуть не лопаются на бёдрах.

— Вы всегда так реагируете на проявления эмоциональности? — спросила психотерапевтка.

— Я всегда так реагирую, когда начинают лить слезы из-за ерунды и обсасывать свои детские травмы, — последние два слова парень произнес фальцетом и нарисовал пальцами воздушные кавычки.

Девушка закрылась от него рукой, по её щекам карикатурными ручьями текли слезы. Психотерапевтка встала с кресла, взяла коробку бумажных салфеток и протянула ей. Та взяла несколько и спрятала в них лицо.

— Вам не кажется, что это жестоко? — снова спросила психотерапевтка.

— А так всегда было, с самого детства, — в разговор вмешалась женщина, которая сидела между парнем и девушкой. У нее были короткие кудрявые волосы медного цвета с сединой у корней. Кофточка из тонкого трикотажа обтягивала валики жира, которые будто обнимали женщину за талию. Она поправила очки, сползшие вниз по переносице. — Одна чуть что слезы льет, а второй только и делает, что грубит. Ему всё не так, иногда мне кажется, что единственное его желание — это посадить нас на цепь, а главное рты нам позакрывать кляпом каким-нибудь, чтобы ни звука, чтобы не дай бог не было заметно, что мы живые, что у нас чувства есть и эмоции!

— Это действительно так?

— Да неплохо было бы, — ответил он с ухмылкой. — Звучит может быть не очень хорошо, я это понимаю, но на самом деле всем так лучше было бы, безопаснее. И ей (парень кивнул на девушку) в первую очередь.

— Вы считаете, что проявлять живые эмоции опасно?

— А вы как думаете? Показать врагу свои болевые точки, дать в руки смертельное оружие, выложить все карты на стол — как это по-вашему? Безопасно? — парень повысил голос, выпрямил спину и стал как будто еще выше.

— А вы считаете, что все кругом ваши враги?

— Ну уж никак не друзья! Или вам одной истории про дружбу (снова воздушные кавычки) не хватило? Так вы спросите. У неё (кивнул на девушку) этих историй еще знаете сколько…

— А что насчет меня? Я тоже враг?

— Вы за эти размазывания соплей деньги получаете. Разве друзья так делают?

— Но это делает меня вашим врагом?

— Ну, врагом может и не делает… но от этих соплей точно никакой пользы нет, — с каждым ответом парень всё сильнее сдувался.

— То есть всё-таки вы допускаете, что человек не обязательно вам враг и не использует вашу слабость, чтобы причинить боль?

Парень откинулся на спинку дивана и замолк. Девушка громко высморкалась в платок, кинула его к себе на колени и сказала:

— Теперь вы понимаете, почему я не хотела говорить про детство? И это ещё самое безобидное воспоминание.

— Понимаю. И мне кажется, что вы большая молодец, что нашли в себе смелость и силы рассказать об этом эпизоде. Предлагаю продолжить на следующей встрече и обсудить, что всё-таки для вас значила эта история с Соней. А сейчас у нас, увы, закончилось время.

Клиентка кивнула, сунула скомканные платки в сумку, достала из кошелька несколько тысячных купюр и положила их на столик. Выйдя на улицу, она закурила, но после пары затяжек выбросила сигарету в урну и села в свою машину. Включив камеру телефона в режиме селфи, она стала вытирать потёки туши влажной салфеткой.

«С этой чёртовой терапией придётся перейти на водостойкую», — подумала она и повернула ключ зажигания. Зарёванная девушка-подросток внутри нее робко подняла глаза.