Жюри совещалось. А конкурсанты выпускного класса музыкальной школы, отыгравшие свои программы, сбросили напряг и, закрывшись в малом зале, посмеиваясь, слушали частушки: «Сидит на ветке воробей, он тоже маленький еврей… евреи, евреи, кругом одни евреи…» Частушки пел, аккомпанируя себе на рояле, Женька Синевич — более всех смахивавший на еврея, однако ж, он крепко верил в дружбу народов Советского Союза, поэтому специально бесстрашно картавил, распевая, бацая по клавишам.
Не в силах более выносить этой самодеятельности, Андрей — тоже отыгравший конкурсант, вышел в коридор школы. Он несколько завидовал тем, кто мог подобрать на пианино и сыграть аккомпанемент или произведение. Андрей так не мог. Нет, мог бы, конечно, но раз сто прослушивая, параллельно подбирая на слух. Другим это давалось легко. И самым интересным было то, что эти «другие» были из фабричных семей, а не из потомственных музыкантов. Создавалось впечатление, что дети рабочих были посланы родителями в музыкальные школы лишь за тем, чтобы «бацать» аккорды к попсовым песенкам, а не для того, чтобы играть произведения великих композиторов.
Андрей, занимавшийся серьёзно, вкладывал всю душу в исполнение музыкальных произведений. Заучивая с листа, он сразу чувствовал как должна прозвучать та или иная музыка, но музыка благозвучная, а не произведения советских композиторов, вот их Андрей совершенно не понимал и был согласен с мнением одного музыканта, сказавшего о произведениях советских композиторов: «Если это музыка, то я — не музыкант!»
Андрей, злясь на советские композиторские «брякания», даже пошловато пошутил по этому поводу в присутствии своего педагога — Игоря Протковского, кстати, педагог проболел именно с того занятия всё оставшееся время, и Андрей, исправно, всё-таки, приходя на муз уроки, в редких случаях занимался с другим преподавателем, но чаще всего — один в школьном классе. Таким образом, Андрей был предоставлен сам себе, сам почти весь учебный год самообразовывался, но выпускные в музыкалке сдал на отлично.
Конкурс задержали из-за болезни двух педагогов. За две недели до конкурса Андрею передали нотный лист, где от руки были написаны ноты пьесы, называвшейся «Лунная пыль». Протковский по-прежнему отсутствовал, поэтому Андрей разучил пьесу сам и сегодня отыграл её на конкурсе.
Андрей даже не знал чья это пьеса, но она понравилась Андрею и благозвучием и чем-то новым, затронувшим его душу. Пьеса отдалась и грустью расставания, и новой жизнью, силой любви и радости… и ещё тем, что, пожалуй, не объяснить, что можно лишь чувствовать, и в чувствах — многое!
Поскольку ни один из преподавателей даже не прослушал Андрея до конкурса, ему пришлось играть «Лунную пыль» так, как он сам понял, как зазвучало в его сердце.
На выпускных экзаменах Протковского не было, но перед конкурсом Андрей увидел своего педагога и надеялся, что тот успеет прослушать до конкурса «Лунную пыль», ведь наверно нужно подсказать что-то по пьесе. Но Протковский, улыбнувшись Андрею, лишь помахал ему рукой и ушёл в большой зал, где уже собралось жюри.
К малому залу подошла директор музыкальной школы и пригласила конкурсантов для оглашения итогов конкурса.
Все вошли в большой зал и с тревогой затихли.
«Победа в конкурсе присуждается выпускнику музыкальной школы, сыгравшему авторское произведение «Лунная пыль» заслуженного советского композитора – Игоря Протковского — лауреата…» Далее были перечислены победы и заслуги Игоря Протковского, у которого Андрей учился целых пять лет, но о которых даже не подозревал!
У Андрея кружилась голова, когда он на сцене получал из рук своего педагога приз за победу в конкурсе — новенькую большую папку с золотым тиснением: «Лунная пыль». Внутри папки была отпечатана сама музыкальная пьеса, а над нотами вверху была надпись: «Посвящается моему лучшему и талантливому ученику — Андрею Григорьеву»