«Три тысячи километров» — это роман-дорога, роман-калейдоскоп молодёжной, студенческой жизни 90-ых. Двое 20-летних друзей-студентов (оба — Сергеи) из Тулы после 3 курса устроили себе летнее приключение в виде велосипедного похода на тандеме, дав ему название «Стоик». Новые впечатления, новые встречи, новые приключения и новые земли — Москва, Калуга, Орёл, Воронеж, Рязань, Владимир и т.п. Почти две тысячи км уже позади… Ниже приводится изДранный отрывок из романа, описывающий поездку героев из Ярославля в Вологду (приводится половина 12-ой главы, вторая половина представлена на Литре отдельным произведением)
12.1.1.
Вопрос: что означает «бдух-бдух-бдух»?
Ответ: так работает дизельный двигатель стоящего у причала теплохода.
Другой вопрос: что означает «и-и-е-э-э»?
Ответ: так гудит мотор электровоза ЧС-7 в момент троганья с места.
Наконец, третий вопрос: когда можно услыхать «в-вл-лз-з»?
Отвечаю: когда Стоик по сухому накатанному асфальту разгоняется километров до двадцати семи в час. Так поют его покрышки, если пренебречь создаваемым встречным потоком воздуха «ф-фщщь» и извлекаемым динамкой «ж-жя-а».
Первая остановка случилась у моста через Волгу: куда дальше – прямо, вдоль русла, или направо, на тот берег?
– Стоики ря-альные, в натуре, путей лё-охких не ищут, – подал голос Серёга.
– Вот я с тобой-то и соглашусь, друганище мой нехилый, – отвечаю, выруливая на мост. – Только чё ты я-акаешь?
Приступа «мостофобии» теперь не случилось: может, оттого, что ночью ужасной поверхности реки не видно, а может, оттого, что путь свободен, и ехать можно по середине моста, а не по обочине. Да и узкá тут Волга, соответственно, и мост короче костромского. В-вл-лз-з…
Если Кострома «перешагнула» Волгу слева направо, то Ярославль – справа налево, но за мостом город быстро кончился. Далеко позади сонно светились спальные кварталы нехотя моргающих окнами многоэтажек; беззвучно полыхали факелы «Нефтеоргсинтеза» и прочих нефтепредприятий, но мы этого не видели. Наши взоры следили за пятнышком света перед передним колесом, а вокруг пустошь периодически сменялась лесом и наоборот.
– Серёг, – через какое-то время осторожно спросил один из нас. – Ты, вообще, спать хочешь?
– Знаешь? Почему-то нет.
– Такая же ерундища! Тогда фриш драуф! Даёшь новую победу! Слава стоическим героям!
– Д-да! И героическим стоикам – тоже слава! Иммер шайн ди зонне!
В-вл-лз-з… «Ди зонне» тем временем возжелало проснуться – пятый час, как-никак. Окраска неба на востоке из светло-голубой эволюционировала в малиновую, поэтому фару стало возможным отключить. Скорость слегка возросла.
Трава сделалась серебристой, словно покрылась инеем. Но это, конечно, был не иней, это – обильная роса; её наличие, согласно примете, указывает на жаркость предстоящего дня. Малоприметный белый вереск и облезло-синий, как осеннее небо, сивец мелькали по обеим сторонам шоссе. Но чаще встречалась одуванчикоподобная кульбаба, на рубеже сезонов – полновластная хозяйка ярославских дорожных обочин и лесных луговин. По степени волнистости нынешняя трасса почти не отличается от подмосковной. Пролетали перекрёстки с грунтовыми дорогами и просеками, мосты и мостики через речки и ручьи. Но вот за селом Туфаново, у начала нехилого подъёма, Стоик встал. Но – не потому, что седокам курить захотелось, а потому, что счётчики опять издáли один божественный звук. В их показаниях вновь образовавшуюся четвёрку нулей возглавила гордая двойка!
– Вот-то нам опять слава нехилая! – дуэтом воскликнули мы, на сей раз ничуть не удивившись происшедшему.
– Жаль, отметить не получится, – я внёс ложку дёгтя.
– Варум нихт?
– Мы что, алкаши какие – пивише по утрам хлебать?
– Зачем уж сразу пивище? Без него – никак? Хотя повод-то, согласись, значимый.
Я согласился и быстрее схватил карту, дабы зафиксировать новое достижение. Серёга достал изоленту, чтобы сварганить вторую звезду для Стоика.
Пока друг ковырялся, я наполнил чайник водой из ближайшей лужи, похожей на маленькое озеро и разжёг в нём огонь. В заварник пошли целых восемь ягод лимонника. И дело тут не только в «правиле правой руки», но и в специфике нынешней ситуации: высокий тонус героическим мышцам требовался теперь как никогда остро. Вкус получившегося чая оказался настолько терпким, что в кружку вместо привычных трёх пришлось положить аж пять кусочков рафинада.
– Да здравствуем мы! – произнёс Серёга.
Мне его тост показался несколько банальным, поэтому через полминуты раздумий я выдал на один более чем известный мотив:
– Славься, поход, героизмом пропитанный,
Славься, друган, на три века вперёд!
Стоик могучий, товарищ испытанный,
Пусть от победы к победе везёт!
Первую и вторую кружки чаю заели отданными Екатериной Александровной блинами и ею же подаренным мёдом. Третью кружку занюхали табачным дымом.
– А чё такое «синдром случайного попутчика»? – спросил Серёга.
– Ну-у, это типа… Когда куда-то долго едешь, то поневоле заболтаешь с кем попало. Например, с соседом по купе. Ты впервые его видишь и никогда в жизни больше не встретишь, тем не менее, всё про себя выложишь. И про его жизнь выслушаешь от и до…
– Так, это, для Дударевой мы тоже вроде случайных попутчиков получились?
– Выходит, что так. Как и она для нас.
– Походные сутки нехилые ведь ещё не завершились, так? – Серёга внезапно переменил тему.
– Конечно. Вчера ж мы проснулись в девять.
– Да. И за это время проехали Иваново, Кострому, Ярославль…
– Это 327 камэ – как за первые два дня похода!
– Во-от! И это оттого получилось, что мы никуда не спешили. Потому подозреньище такое возникает, что это, типа, не предел?
– Естественно! – в моём голосе зазвучала специфическая «юношеская» бравада, которая обычно проходит годам к двадцати трём. – Мы им ещё покажем!
– Кому – им?
– А, всему человечеству! Тем, кто хоть слегка сомневается.
– Эс вере аллес! – согласился друг, показав воздуху очередной приём. – Двинули?
Стоик степенно вполз на вершину холма, чтобы с торжествующим свистом слететь с его северного склона. В-вл-лз-з…
Деревня Григорково преодолелась по инерции. Пастух, выгоняющий первое стадо сонных коров, буквально офигел, увидев тандем. Мужик, наверно, попросту не успел проспаться, поэтому резче захлопал кнутом, это придало нам сил, хотя нужды в том никакой не было. Водители встречных машин тоже немало удивлялись, видя нас в этот час, – у одних только вытягивались лица, другие сигналили, третьи крутили пальцем у виска.
Возле села Бабаево, примерно через четыре камэ, нас поджидал новый, даже более крутой, подъём. Но мы, естественно, въехали на него без проблем. И притормозили, так как счётчики показали 2010. Если это число разделить на 30, то легко убедиться, что данный перекур явился для нас шестьдесят седьмым. А-бал-деть!
Безграничное синевато-зеленоватое, с заметной желтизной, лесное море плескалось внизу, отнюдь не пытаясь подняться до занятой нами высоты. Своенравная стихия преклонялась перед подвигом двух героических странников, поэтому Стоик, ничтоже сумняшеся, охотно нырнул в пучину означенного моря, чтобы в четырнадцать минут седьмого выехать на окраину города Данилова.
Это поселение попросту дискредитирует само понятие – «город»! Гигантское скопище вековых одно- и двухэтажных деревянных домов, разбросанных даже без особого порядка.
Да, здесь есть хороший молокозавод, но отведать местного творога нам не судьба – ни один из немногочисленных магазинов ещё не работает.
Да, здесь находится крупный железнодорожный узел и большое локомотивное депо, но даже электрички тут «антикварные» – в Новомосковске такие ходили в начале 60-х – с тупыми, как шпала, фанерными вагонами, где двери открываются вручную, а кабина машиниста, словно в львовском автобусе, представляет собой отгороженный ширмой закуток, внутренний объём которого позволяет только сидеть, да и то – лишь одному человеку.
Даниловский воздух пахнет берёзовым дымом даже на главной площади города. И на ней же запросто можно вляпаться в свежую коровью лепёшку. Ну да ладно – Данилов мы проскочили довольно быстро и ровно в семь утра остановились для шестьдесят восьмого перекура.
– Серёг, а не перебрали мы с героизмом-то?
– Ты чё? – ответил друг, поднимая взор, несколько более красный, чем обычно. – Спать хочешь?
– Не то, чтобы да…
– Ну, так и чё за проблемищи?
– Только один вопрос: куда мы едем?
– А вон туда, – Стрельцов простёр десницу в перспективу дороги. – Куда-нибудь она нас приведёт слегка, поздно или рано, не так ли?
– Да твоими устами говорит сама истина! Причём, не в первый раз! – я хмуро улыбнулся.
– Ну так ты и слушай неслабо, коль она говорит.
– А чтó я, по-твоему, делаю? Только как-то тревожно на душе, понимаешь ли.
– Да, ерундища всё это. Вообще, как учил мудрый сам знаешь кто, морган ист бессер альс абенд.
Без четверти восемь, когда солнце хорошо приподнялось над лесом, а посёлок с точным до наоборот названием Пречистое остался позади, героические колёса выехали на мост через плюгавую речку Уча. Счётчики показали 2026, то есть права на перекур не было. Но Стоик сам свернул влево, скатившись на грунтовку. «Гг-глл», – запели шины, но зафиксированная росой пыль не образовывала шлейфа. Серёга остановился у восточного склона очередного гигантского холма.
– Пожалуй, надо слегка отдохнуть, – друг потёр ещё более покрасневшие глаза.
– А чё не в лесу? – я осмотрелся: от трассы мы удалились километра на полтора, и место нынешней остановки из проезжающих машин просматривалось плохо, но из неподвижной деревни Стародворское мы видны отчётливо.
– Возвышенность лёгкая, солнечная сторона, значит, будет неслабо прогреваться. Не замёрзнем и без палатки, понимаешь?
– Ясно. А какова культурная программа теперешнего отдыха?
– Индивидуальная, – недовольно ответил друг, вышвыривая из рюкзаков матрасы и одеяла.
Я глянул в зеркальце. Лицо капитально заросло щетиной, вид его стал уже не забулдыжным, а именно бывалым, почти Хемингуэевским. Лишённые растительности участки кожи в течение походной декады приобрели даже не шоколадный, а бронзовый цвет, особенно заметный на фоне ставших белёсыми волос. Лишь глаза выделялись диссонансом – они выглядели так, словно я только что нашинковал центнер репчатого лука. Да ещё, как обычно бывает, если после бессонной ночи сразу пойти на занятия, слегка побаливали надпочечники.
– То есть каждый закрывает глаза и смотрит развлечения сообразно индивидуальным особенностям?
– Да! – друг улёгся на ненадутый матрас, завернулся в одеяло, после чего надвинул на глаза вязаную шапочку. Я последовал его примеру, но шапочки у меня не было, поэтому в качестве наглазников пришлось использовать полотенце.
12.1.2.
Сознание вернулось, ни рано ни поздно, в половине третьего. К этому времени восточный склон холма весь оказался затенённым, а наши желудки – снова изрядно опустевшими. Зато краснота глаз обрадовала исчезновением. Серёга, как обычно спросонья, дрался с воздухом. Увидев, что и я очнулся, друг воскликнул:
– Шнель хинунтер ан дер флюс!
– Поясни. Что-то, не могу вспомнить перевод данной Сенековской цитаты.
– Скорее вниз, к реке!
Я подчинился приказанию, прохладная (о-очень прохладная!) вода идеально исполнила свою бодрящую миссию. Чтобы утолить голод, направились в деревню и на первом же лотке разжились приличной массы пакетом домашнего творога.
Чаепитие состоялось сразу за околицей. В заварник пошли ещё шесть ягод лимонника, творог был пересыпан в крýжки и полит остатками дударевского мёда. Получилось, в общем, идеальное для завтрака блюдо. Но – если после такого завтрака идти заполнять библиотечные формуляры или чесать языком у доски. Нам же предстояло крутить героические педали, двигаясь в до сих пор не известном направлении, опять вышедшем за пределы карты.
Обогнал автобус «Иваново – Вологда», что навело на некоторые догадки относительно маршрута следования. Усугубились они после встречи с автобусом «Вологда – Ярославль».
Окончательное подтверждение не особо приятных догадок состоялось через девять километров. Хоть повода и не было, друг, тем не менее, притормозил и молча протянул мне зажжённую спичку. Я, прикурив, жадно затянулся. Все описанные действа проходили под огромной вывеской: «ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ». Аккурат над её границей в небе начался обширный, вплоть до горизонта, фронт низких лоскутастых облаков. Неприятно запахло сыростью, не освежающей, лесной, а беспощадной, осенней. И хотя холода не ощущалось, а конкретного дождя уже (или пока) не было, оба мы, наверно, впервые реально почувствовали близость сентября. Звук покрышек тоже изменился – теперь, несясь по влажному асфальту, они заунывно пели «ф-фл-лы-ы». Не сверни я в Ярославле через Волгу, сейчас бы к Рыбинску подбирались. Теперь же, в 17 часов, мы въехали в город, который, в противовес Пречистому, идеально оправдывает своё название – Грязовец…
12.1.3.
У каждого из нас на свете есть места… Нет, не те, воспетые в «Чистых прудах», «куда приходим мы на миг уединиться», а те, появляться в которых крайне не хочется, поскольку память тут не исцеляет сердце в моменты его томления, а напротив, бередит старые ссадины, с особой изощрённостью усиливая мýки несчастного миокарда…
Надо ж было случиться, что вот это 16-тысячное захолустье, которое и Мухосранском-то не обозвать, оказалось городом первой любви! И неважно, где, когда и при каких обстоятельствах я встретился с НЕЮ впервые, важно то, что это простяцкое и неблагозвучное название в течение четырёх последних лет воспринималось как божество, как заветная путеводная звезда, как высшее воплощение великой мечты. Библия хоть и учит не сотворять себе кумира, но я с детства воспитывался в духе атеизма, поэтому даже слово «Грязовец», будучи обнаруженным на штампе пришедшего письма, заставляло душу взлетать от счастья не на седьмое – на тридцатое небо! Ведь письмо-то – от НЕЁ…
Тогда, в период максималистической юности, этот город казался чем-то жутко далёким, окружённым ореолом таинственной романтики и реально не достижимым. Но наступившая затем отвергающая любые преграды молодость внесла свои коррективы, и за месяц до путча я просто купил билет и в такой же хмурый и слякотный день самолично ступил на грязовецкую землю. Кареглазая брюнетка в белоснежной атласной блузке, углядев меня в пёстрой толпе покидающих вологодский автобус, направилась навстречу, и весь гомонящий скоп будто расступился перед нею. А она неторопливо шла, такая заметная, такая ослепительно яркая, словно артист, освещаемый одним большим прожектором посреди абсолютно тёмной сцены. Она ждала МЕНЯ, шла ко МНЕ и не меньше моего волновалась…
А теперь? Теперь, спустя 392 дня, я снова на этой земле, и взор мой вполне узнаёт ранее виденные ландшафты. Заветный дом – совсем рядом, да только никто нынче не ждёт меня в том доме и не будет рад, прибудь я сюда хоть на тандеме, хоть приползи на коленях. Почему? Не знаю: после первого января сего года мой почтовый ящик опустел, а периодически отправляемые открытки ответной реакции не вызывали. Впрочем, нечего и думать: молодую интересную девушку перестал привлекать расположенный за семьсот камэ адрес, поскольку нашёлся адрес поближе!
– Серёг, 2070, – осторожно пробасил Стрельцов, тормознув возле магазина на проспекте Ленина. – Ты, эта, покури слегка, а я схожу, посмотрю.
– Спасибо, друганище, – еле слышно проговорил я, нехотя доставая сигарету.
– Глянь, какая вещичка мощная! – бодро воскликнул Серёга, вернувшись минут через одиннадцать. – Протёртая клюква в меду – никогда не пробовал. Взял шесть баночек. Садись-ка за руль, мне уже надоело неслабо.
Друг прибрал покупку в рюкзак, я безмолвно занял первое сидение. Двинувшись, Стоик сам свернул влево, на ул. Обнорского. Да, именно тут мы с НЕЮ шли год назад под проливным дождём, прикрываясь тощим дамским зонтиком и из-за этого плотнее прижимаясь друг к другу…
Слева проследовал автовокзал, справа – здание одной из двух в городе средних школ. И вот тандем остановился возле железнодорожной станции. Слева – детский садик, а справа – …
– Серёг – подал голос Стрельцов, разглядывая облезлую жёлтую пятиэтажку. – Этот, шоль, её дом?
Конечно, друг без слов понял причину моего уныния, и беззвучный утвердительный ответ получил на уровне подсознания. Я безотрывно смотрел на ЕЁ окна и балкон, и на последнем – или это мне показалось?! – будто мелькнула знакомая белая блузка.
– Зайди, в натуре! Поднимись да стукни неслабо прямо в дверь. Да расскажи, кáк ты сюда приехал. А я подтвержу. Вот-то она офигеет нехило!
– Думаю, не офигеет.
– Ла-адно. А давай, я зайду? – друг спрыгнул с тандема. – Приветище лёгкий от тебя передам…
– Серёг, не страмись, ради бога! Ещё не время. Я тут появлюсь через годик – тогда визит будет более результативным.
– Ты прав! И вообще, она сейчас сидит у окна и на тебя смотрит, слёзищи утираючи неслабо. А ты – мимо, в натуре. Так ей и надо, пусть попереживает, что ты – не зашёл! Глотни лучше пивка!
– Спасибо, друган, – отвечаю, кидая последний взгляд на ЕЁ окна. – Но ещё не время…
Переходного настила на станции не нашлось, а прыгать со Стоиком через пути мы не рискнули, поэтому на руках внесли тандем на пешеходный мост, на них же и вернули на землю. Гóрода за вокзалом почти не осталось – один частный сектор, не считая нескольких кирпичных трёхэтажек. Проехав с километр по щебёночной дороге, мы выбрались к окружной трассе. Впереди – Вологда, до которой, согласно указателю, осталось сорок километров. Ф-фл-лы-ы…
12.1.4.
С чьей-то лёгкой руки природу русского Севера называют неброской, неяркой и скромной… Холмы, долины, распадки, озёра и реки, обрамлённые лесами, лугами, кустарниками. Смена сочетаний всего этого сопровождается характерной тишиной, какая летом бывает в предутреннюю пору местной белой ночи. А зимой короткие, бесцветные дни сопровождаются одной графикой – белые поля, тёмные леса, серые постройки. Это состояние особенно органично перекликается с умиротворяющими запахами снега, древесной плоти, сена и печного дыма [В. Белов. Лад. Очерки о народной эстетике.].
Вологодские деревни отличаются от прочих тем, что шеренги домов стоят не параллельно, а перпендикулярно трассе. Сами же дома непропорционально огромны, а брус, идущий по гребню кровли и скрепляющий её скаты, обязательно заканчивается резной фигуркой конской головы – это такой талисман, оберег, призванный защищать жилище от нечисти. В здешних садах-огородах не встретишь вишнёвых или яблоневых деревьев: в течение прохладного вологодского лета в открытом грунте тут и помидоры-то вызреть не успевают. Только кусты смородины да крыжовника с кислыми небритыми ягодами украшают большинство местных подворий. Зато грибов на придорожных лотках – видимо-невидимо. Жаль, настроение к грибной диете не располагает.
Когда без четверти семь Стоик достиг окраины областного центра, вид городских пейзажей, похожих на костромские обилием зелени, но отличных отсутствием рельефа, вызвал в памяти звуки одного более чем знакомого мотива: па, па-ра, па-ра-ра, па-ра (для тех, кто не узнал, это – проигрыш из песни про Вологду-гду). Год назад, прежде чем попасть в Грязовец, я сделал крюк, посетив и областной центр. Поэтому нынче, руководимый одной лишь интуицией, я снова привёл тандем на вокзал. Приземистое двухэтажное здание с обрамлёнными белыми полосами окнами и углами, выкрашено в очень тёмно-бордовый цвет, что на фоне хронической пасмурности неба только усилило ощущение хмурости и мрачности. Мы, конечно, понимали, что покорили очередной областной город, что произошла новая нехилая победа, что нужно радоваться, да что-то не получалось.
Велосипед вместе с поклажей снова разместился в камере хранения. Освободившись, мы почтили посещением расположенный рядом переговорный пункт. Но общение с родными лишь усугубило ощущение неприкаянности. Двинулись по первой попавшейся улице, коей оказалась ул. Мира.
– Серёг, не грусти, в натуре! Мы этим вологодчанкам ещё покажем!
– Да! Пожалуй, в этом деле есть шанс рассчитывать на успех: говорят, у вологжанок такая особая конструкция ушей, что к ним любые макароны липнут.
Пока вокзал был близко, вокруг ещё встречались современные многоэтажные здания – гостиница «Вологда», Дом книги. Но затем улица пошла вправо, пока не упёрлась в набережную одноимённой с городом реки. Это место называется Нижний посад. Жёлтые, изредка оранжевые постройки начала века в целом напоминающие своих «сверстников» и «коллег» из других старых городов, до сих пор сохранили исконные названия – Ярмарочный дом, Странноприимный дом, Архиерейское подворье…
Большинство шедевров вологодской архитектуры возведено вдоль обоих берегов тощей реки. И все они – и пятиглавый белокаменный Софийский собор с колокольней, и менее солидные церкви, и особняки некогда знатных вологжан – казались вросшими в землю под постоянным грузом многотонных туч. Хотя, может, это – всего лишь следствие естественного обрастания «культурным слоем». Снующие туда-сюда троллейбусы на фоне исторического центра смотрятся столь же нелепо, как, допустим, цифровой видеомагнитофон, подключённый к телевизору «КВН-49» с водяной линзой. Ну да хефрен с нею, с архитектурой, погреться бы где? Разве что в каком-нибудь кафе. Там же, кстати, и вологжанок можно встретить – в девятом-то часу вечера, при данной не самой благоприятной погоде.
– …Где ты, моя темноглазая, где?.. – непроизвольно запел я под нос, уныло кивая на «Лукоморье» – единственное в это время открытое заведение общепита.
– Слышь? – моментально отозвался друган. – Долой уже хандру! Хватит, в натуре! Сколько можно! Этих темноглазых тут до Москвы не переставишь…
– Всё, всё, молчу. Но до Москвы не надо. Хотя бы парочку их встретить…
Интерьером «Лукоморье», конечно, уже отличалось от прокуренной забегаловки, наверняка бывшей тут года полтора назад, но и до элитного ночного клуба, явно, ещё не дотягивало. Шикарные дубовые столы, массивные, как всё вологодское, окружались позорными (тут я, конечно, мог бы подобрать словечко и поточнее, да редактор не пропустит!) пластмассовыми креслами, один только вид которых решительно отрицает само понятие – «комфорт». Над центром зала под потолком вращались два импортных музыкальных шара размером с крупный арбуз. Другие осветительные приборы отсутствовали – явная находка владельца, ведь психологами давно доказано, что аппетит (а, следовательно, и дневная выручка) стимулируется именно полумраком. И в этом излишне интимном зале побелевшие в героических буднях ветровки казались блестящими, отчего наше иноземное происхождение стало заметным всем. Но тут, в отличие от Рязани, никто никакого недовольства не выказал. Ступив в обеденный зал, мы с минуту простояли у входа, привыкая к темноте, потом столько же времени выбирали свободный столик. Найдя его, резво направились к стойке.
– Нам бы горяченького поесть, – опережая друга, спрашиваю тётку на раздаче.
– Лапшица кýркина в казанкáх на пéрво, а на втóро пельмешéй во-озьмите, с масличком. Вкусно и нажористо…
– Чё-о??? – отозвался Серёга.
– Д-давайте! – радостно перебил я, так как полноценного обеда давно не ел.
12.1.5.
Блюдо «на пéрво», помимо лапши, зелени и приличного куска курятины, содержало и шинкованные белые грибы и оказалось настолько вкусным, что я вскорости перестал жалеть о трёх сотнях, что были оставлены в кассе. С каждой новой ложкой ароматного супа организм всё больше отогревался изнутри, поэтому через некоторое время появилось желание осмотреться. Аккурат слева тешила себя пломбиром болтливая компания из трёх девушек – такие компании всегда оказываются именно слева. Разглядеть их подробнее не получалось, но внутренний голос, тем не менее, мажорно воскликнул: «Так – та-ак!», заглушив общую какофонию уныния. Осталось только придумать, чем привлечь их внимание.
– Мож, мне со стула на спину слегка рухнуть? – предложил угадавший мои мысли Серёга.
– Да ты чё! – я хохотнул, представив эту картину. – А не жирно местным кралям будет – сразу такое шоу лицезреть?
– Мож, ты и прав. Что ж тогда устроить?
Я захотел поперчить «пельмеши», но яйцеобразная фарфоровая перечница оказалась пустой. Вот и законный повод призвать на помощь соседок:
– Крáлюшки, пéрчищу мощного арендовать слегка нельзя ли?
– Что-о, про-остите? – отозвалась та, что сидела ближе остальных. Через секунду я уже знал, кáк следует вести себя дальше в данном изысканном обществе.
– Индо акосюка мощная музглява, гапюрно! – недовольным тоном говорю Серёге. Стрельцов увеличил глаза до размеров велосипедных котофотов, но быстро понял мой замысел.
– А ё-о! – задумчиво протянул он. – Морóта цýкая дзёдана неслабого.
– А лямустряку-то здесьнейшую хефрен овукитишь! – я поёжился.
– Дак ты б, от нéфиг нарáхтиться, засквурыгал бы пиромюзлый гештайзер!
Я отвернулся к стене, но – не чтобы «сквурыгать гештайзер», а чтоб не дать кому-либо увидеть, как губы расплываются в широченной – от уха до уха – улыбке. Спектакль двух актёров, похоже, обрёл благодарную зрительскую аудиторию.
– Что вы хотели, про-остите? – внимательно слушавшая нас соседка с очевидным интересом повторила вопрос. Голос приятный, и лексикон явно не Эллочки Щукиной. Так – та-ак…
– А мулёжно, лохушки, мне перцу гогючего откуздрякать у вас неслабо?
Девицы озадачились так капитально, будто их попросили вычислить круговой интеграл по замкнутому контуру.
– Дык, пéрчищу откуздрячьте, мулё-ожно? – повторил я, растерянно посмотрев на друга.
– Друганище бáит за пельмешей, коим пéричка кармбагючего в нату-уре не хвантюкает, альзо ферфлюхтер, – медленно, словно учитель – скудоумным ученикам, сказал Стрельцов. К нам обернулись все трое. Интересно, каковы их мысли?
– Шпрехен зи дойч? – спросила, очевидно, самая сообразительная девушка.
– О! – восклицаю, радостно поглаживая бороду. – Йес, оф кос! Ви кэн спик джёманиш!
Незнакомка опять занялась интегральным вычислением, видимо, засомневавшись: действительно ли тот язык, что вдалбливали ей в школе, был немецким? Или она что-то путает?..
– Ду ю спик инглиш? – с надеждой спросила её подруга.
– Йа-а, натю-урлихь! – вступил Стрельцов. – Вир кёнен шпрех енглише.
– Битте, фройлян, гив ми дас пфеффер, пли-из, – я потряс пустой перечницей над недоеденными пельменями.
– Божечка, откуда ж их сюда принесло-то? – «немка» обратилась к третьей. – Валю-уш?
– Они ж пе-ерца про-осят! – смышлёная Валюша воскликнула с ликованием победителя.
– А-а! – облегчённо вздохнувшая «немка» протянула перечницу. – Это – пожалуйста, сколько угодно.
– Та-ак, начало лёгкое положено, – тихо проговорил Стрельцов, не двигая губами. – Главное теперь – инициативу не упустить.
– Агогёшки, фефёлки эпозатные! – возвращаю перечницу.
Вопрос: что на свете всего труднее?
Ответ: сдерживать смех, наблюдая с характерным скрипом сходящиеся к переносице зрачки собеседницы, никогда не знавшей правила интегрирования.
– Майн фройнд… – снисходительным басом начал Стрельцов, но, видимо, забыв, как следующий элемент задуманной фразы звучит по-немецки, продолжил: – Хотейть говорить вам «Спас-сийбо»! Блин, как вам ещё объяснить-то?!
– Ю а фром вот сити? – прозвучал от них вопрос, едва завершился процесс осмысления Серёгиной фразы. Остаться равнодушным к услышанному оказалось выше моих сил:
– А вот фиг ты угадала! Если хочешь спросить, откуда мы взялись, говори «Выа а ю фром», понятно? Небось, по иностранному-то – двойка?
– Выа а ю… Так вы говорите по-ру-усски? – осенило одну из незнакомок.
– Да вот, представьте себе. А вы – что, тоже говорите? – отвечаю. – Чего ж тогда вашими «дойчами» да «инглишами» голову морочили?
– Вы так разгова-ариваете: вроде бы и понятно, а вроде, и нет… – отозвалась «немка». – Мы и поду-умали… И впросак так сами попали, бо-ожечка…
– Чё ж непонятного? – изрёк Стрельцов, вставая. – Казябликов почунявкаем напослед…
– Воксомься престиссимо, – отвечаю ему. – Индо надобно малахайку поквэцать сёдня.
– О-ой! – восторгнулась Валюша. – Кáк вы говорите! А что он сказал?
– Май френд вонтс… Извините, мой друг хочет угостить всех чаем и пирожными, понеже пива в такой дубак отнюдь не хочется, – сказал я. И угадал, как ни странно: Серёга вскорости принёс на подносе пять эклеров и столько же чашек чаю. Впрочем, ничего странного: мы этот язык придумали, нам его и понимать.
– Это уж ли-ишне, – ответила прежде помалкивавшая «англичанка», с плохо скрываемым удовольствием беря эклер.
– Ничё и не лишне, – парирую, бесцеремонно пересаживаясь за их стол. – Мы, может, впервые за весь долгий путь встречаем таких добрых девушек…
– А вы откуда? – они и не думали опротестовывать мой поступок.
Неоднократно отрепетированный рассказ о походе длился минут двадцать – до тех пор, пока Стрельцов не проговорил мне на ухо:
– Хорош, в натуре, трепаться! Спроси лучше, как их зовут.
– Нечего и спрашивать, друган! Сами расскажут! – глянув «для виду» на часы, я громко обратился к девушкам: – А та, которая Валюша – по фамилии Поспелова, да?
– Нет, Семёнова, – последовал быстрый ответ.
– Вы из текстильного техникума? И как там живётся?
– Сами вы «из текстильного техникума»! – прыснула Семёнова. – Мы со второго курса педагогического института, историко-филологический факультет…
– Слыхал? – я вполголоса обратился к Серёге. – Они сейчас и адрес, как миленькие, назовут. Главное – грамотно поставить вопрос.
– При чём тут текстильный техникум? – спросила «немка».
– Так ты ж сама говорила, что в просак попала? А просак – это что? Механический ткацкий станок. Если рукав затянет – всё, абзац руке наступил. Разве не так?
Ещё через полчаса, когда Серёга сбегал за второй порцией сладкого, мы уже знали, что «англичанку» зовут Ирина Сушкина, а «немку» – Аня Вязова, что приехали они сюда кто откуда, что живут здесь неподалёку, на Советском, 75 – 220, снимают на троих двухкомнатную квартиру, и в месяц это обходится им в сотню рублей с носа. Не остались для нас загадкой и даты их рождения, и численность семей, и род занятий родственников и ещё некоторые бытовые нюансы, особого интереса не имеющие. Единственное, что до сих пор скрывалось под мраком тайны – внешние данные девушек: к темноте глаза рано или поздно привыкают, к бегущим световым пятнам – не привыкнут никогда. Напротив, острота зрения стала падать, а голова – кружиться. Стрелки тем временем разменяли 23-й час, кафе скоро закроется, поэтому нам пришлось выйти на улицу.
Наступила ночь. Температура воздуха снизилась градусов до двенадцати, промозглая влажность его созрела, сконкретизировалась в мелкие холодные капельки, до омерзения неприятно бьющие по лицу. Стрельцову хорошо: он защитил голову кепкой. Я же мог только приподнять тощенький воротничок ветровки, что ситуацию ничуть не улучшило. Даже курить, несмотря на двухчасовое воздержание, не хотелось.
– И куда вы теперь пойдёте? – поинтересовалась Сушкина.
– Дык, куда ж нам хилять-то, – я поёжился. – Только на вокзалище ваш неслабый.
– Идём к нам? – предложила Семёнова. Вот! Чего и требовалось добиться! Наконец-то мы разглядим их при свете. Но хватать приглашение сразу не следует.
– Нич-чё себе! А это не будет ли слишком?..
– Не будет! – она перебила. – Или боитесь?
– Индо мулёжно испугаться таких нежных созданий? – отозвался Стрельцов.
– Самим-то вам не боязно? Неизвестно кого встретили, всё про себя выложили, ещё и в дом приглашаете? – осторожно поинтересовался я.
– Нет, а что ещё сказать? – искренне изумилась Вязова. – Ты ж неправильно назвал Валькину фамилию! И при чём тут техникум какой-то текстильный? У нас такого и нет в Вологде.
– То есть, полагаешь, во имя торжества истины нужно откровенничать со всеми подряд? – я улыбнулся.
– А ты полагаешь, что пусть про тебя думают неправду? – парировала Сушкина.
– Логика – феррум! – прокомментировал ситуацию Стрельцов. – Кстати, сами-то вы всему верите, что слегка услышите?
– Нет, кроме шуток! Мы так рады встрече! – вступила Вязова. – Представляете: у меня курсовик по теме местных диалектов Центральной России. Вас, наверно, сам божечка послал. Поможете?
– Дык приезжай в Тулу, ты ещё прéподов наших не слышала, – отвечаю, сдерживая заполонившее душу ликование.
– Мя-арзавец! – в сторону проговорил Серёга. – Врунтяй неслабый!
– Почему? – изрекаю туда же. – Она ж действительно не слышала наших преподов!
– Так вы идёте, или как? – спросила Семёнова, беря нас под руки.
– Но вещички наши все на вокзале. Да ещё малахайку поквэцать… Одежду постирать, то есть, – сказал я машинально, не думая о том, насколько вообще реально устроить сейчас стирку.
– У нас и поквэцаете. Не в реке же стирать! – перебила радушная Вязова.
– Сделаем вот что! – повелела Семёнова. – Вы едете на вокзал, забираете ваши вещички и возвращаетесь к нам, на Советский, понято?
– Не-а, не понятно. Куда возвращаться? Гóрода-то не знаем.
– С вами поеду, всё.
– Что-то слегка подозрительно это, – тихо пробасил Серёга, увидев, что девушки, подхихикивая, о чём-то шепчутся. – Уж больно легко они повелись на трёп этот в стиле бутявок мощных с калушами нехилыми.
– Эти вологжанки – сплошная загадка, – отвечаю с долей здорового ехидства.
– Будем разводить дальше? – мечтательно предложил Стрельцов.
– Мя-арзавец! И не стыдно играть на чужом доверии?
Дорога привела к остановке «ул. Мира». Потемневшими, сморщенными слезами листьев капало наземь скудное вологодское лето. Удручающе пахло сырой штукатуркой. В такой ситуации можно стать единомышленником автора книги «О тщете всего сущего».
Диалог заглох: и у меня, и у Серёги зуб попросту не попадал нá зуб, а наши лучистоглазые спутницы видать, всё, что могли, уже рассказали. Хоть на улице и темно, но сдаётся мне, что девчонки эти – очень даже ничего! Все, как на подбор, изящные, аккуратные и с очевидным вкусом в одежде. Рядом с ними уже не пахло осенью: лёгкий, умиляюще-наивный аромат молодёжных духов отгонял прочие запахи. Казалось теперь, что находимся мы не в далёком чужом городе, а дóма, что вот свернём сейчас за угол – и выйдем к родной общаге, а девушек этих знаем давным-давно. Интересно только, откуда у них такое радушие к первым встречным? Или всему виной наше неотразимое обаяние?..
– Четвёрка! Садимся! – возопила Семёнова, увидев подошедший троллейбус соответствующего маршрута.
– Бите, юнге-фрау, встав по бокам средней двери, дуэтом произнесли мы, собираясь пропустить девушку вперёд.
– Ну-ка, садимся, садимся, быстрее, быстрее, быстрее, а то опоздаете, а потом фиг уедешь! – скороговоркой протараторила Семёнова, сильно толкнув нас ладонями в спины, и тут же отскочила, едва мы поднялись в салон. Дверь с неприятным скрежетом захлопнулась, полупустой троллейбус плавно тронулся…
Без комментариев…
12.1.6.
– На вокзале кантоваться мощно будем? – предложил я.
– Как бомжи? Хотя, ктó ж мы есть-то, в натуре?.. Мож, лучше купить лёгкий билет на поезд да поехать в Москвищу?
– Не-е, это равносильно поражению. Давай соберём Стоика, уедем за город, а дальше – по обстановке.
На том и порешили. И всё бы хорошо, да только судьбе нашей на заре 22-ых суток августа захотелось ещё покуражиться.
Прежде всего камера хранения. Она встретила извещением о перерыве до 0:15. Битый час мы проторчали в зале ожидания, но это ещё треть беды. Обиднее, что при получении вещей пришлось оплатить и вторые сутки хранения – неважно, что их прошло только двадцать минут, ведь в «Правилах пользования» сказано чётко, что первые сутки истекают в полночь независимо оттого, когда клиент сдал вещи – в 0:05 или в 23:58. Ладно: заплатили.
Затем – перрон, где было относительно светло, и куда мы хотели выйти, чтоб собрать тандем. Не получилось: в ожидании ленинградо-красноярского поезда граждане встречающие, провожающие и отъезжающие создали такое столпотворение, в котором и с пустыми-то руками не повернуться, тем более – с нашими рюкзаками.
Наконец привокзальная площадь, куда мы вынуждены были убраться. Несмотря на обилие фонарей, достаточного света здесь не было. Стоика собирали вслепую. В общем-то, это не так трудно – даже на ощупь каждый из нас знает любую его деталь во всех подробностях. Но в этот раз, вставляя переднее колесо в пазы, Серёга умудрился отломить один из этих пазов. Усталость металла опять заявила о себе, и поездка за город сделалась невозможной.
– Да-а… Вот тебе и нá, – проговорил Стрельцов, прикуривая.
– Спасибо, друган. И тебе того же. Чё ж делать-то?
В целом, ситуация не новá, и ответ на мой вопрос очевиден, но где ж тут в темноте искать иву и как вырезать из неё недостающую деталь?
– Морган ист бессер альс абенд, – неизвестно к чему произнёс Серёга.
– Ага. Только где б дождаться этого моргана…
– А давай извлечём урок нехилый из опыта других?
– Чё-то, слегка не понимаю тебя.
– Так объясню! Помнишь, как герой того рассказа в теплушке мощной до города добирался? Вот и мы давай так же доберёмся. Конечно, не до города, но хотя бы до утра? Тут ведь отстойник вагонов наверняка рядом?
– Чёрт возьми, Серёг! Идея настолько бредовая, но иного выхода нет. Пошли.
«Вновь чужие города, и вновь над ними серые дожди. Затерялся я в толпе, я от себя хочу уйти. Где искать и как найти любовь, которую не уберёг? Словно этот серый дождь, бездомен я и одинок»… Эта цитата из песни на мелодию из «прогноза погоды» с новой силой зазвучала в мозгу. Особенно тяжело стало смотреть на светящиеся окна жилых домов, видеть в них сквозь дымку занавесок трёхрожковую люстру в чьём-то зале или цветастый абажур на чьей-то кухне, или – того хуже – наткнуться взглядом на мерцающий голубоватый огонёк телевизора. Впервые за очень долгое время я поймал себя на мысли, что все эти наслаждения «битвой жизни», все наши призрачные победы во имя неизвестно чего – пшик, пустое место по сравнению с домашним уютом и элементарной крышей над головой. И впервые за весь поход я позавидовал аборигенам.
Умолчу о том, каково это – с многопудовыми рюкзаками скакать во тьме под дождём по рельсам и пролезать под вагонами, умудряясь не наткнуться на путевого обходчика. Скажу лишь, что теплушку с незапертой дверью нашли более чем через час, на самых задворках станции. В облюбованном вагоне, по всей видимости, перевозили станки или иное аналогичное оборудование – пахло смазкой и древесной стружкой. Но искать другой вагон не было ни сил, ни желания. Ничего, это даже хорошо. Солидол, во всяком случае, пахнет лучше конского навоза.
Проникнув в вагон, попытались задвинуть дверь – сделать это до конца не удалось, осталась почти метровая щель. Пришлось забиться в угол. Холодно, но о горячем чае не стоило и мечтать: воды-то мы не набрали. Однако Стрельцов, извлекая матрасы, неожиданно воскликнул:
– Эврика!
– Ты чё, друган? – я испугался, но через секунду всё понял: ну конечно! Пиво! Костромское! Целых два с половиной литра! И как только мы о нём забыли? Впрочем, и правильно сделали!
Я перелил спасительную жидкость в чайник и растопил его сухим горючим. Пока пойло согревалось, мы приготовили себе постели, снова и снова присматриваясь – не заметят ли нас снаружи. Стрельцов вынул приёмник и впервые за очень долгий промежуток времени смог поймать чёткий сигнал «Маяка». Но этот в общем-то радостный факт лишь усилил тоску по дому.
– За двух бомжей? – скорбно проговорил я, поднимая кружку с дымящимся содержимым.
– Не, ты опять не прав!
– Так чтó ж ещё-то сказать? Как обозвать нас иначе? Ведь слово «лох» в моду ещё не вошло!
– Тут нечего и думать: слава героическим стоикам, всем бедам назло! Вот и всё! – пробасил Стрельцов.
И в возникшей тишине кто-то пропел из приёмника: «…Я дорогу в ночи терял, но над тучей, что всех темней, тонким месяцем вдруг всплывал светлый парус мечты моей! Пока жива мечта моя, на свете буду жить и я!..». Боже мой, что это за песня? Кто её авторы и кто – исполнитель? Какие гениальные слова! Какой оптимистичный, жизнеутверждающий мотив! Как вóвремя включили мы радио! Теперь пребывание в состоянии уныния стало казаться занятием в высшей степени недостойным.
– Серёг, а жизнь-то налаживается! – я налил по второй порции.
– Ты давай, не болтай, тебе ещё историю ведать! – друг с удовольствием прикурил.
– Экий нетерпеливый! Лещища тоже будем? – я вынул рыбину.
– Не, чистить неохота. Пусть лежит, он ведь есть не просит.
– И то верно. А куда далее потащим останки свои выдающиеся?
– Полагается мне, что, дабы не мелочиться, стóит направиться в Питер мощнейший.
– Лёгкий абгемахт!
К моменту отпития третьей порции пива стало жарко. Я даже захотел обнажить торс, сдержало только осознание того, что в данном состоянии чувство тепла обманчиво, и последствия моего поступка могли бы стать не самыми радостными.
Когда пиво кончилось – всем стало не до историй: крышу снесло капитально. Закутавшись в одеяло, я закрыл глаза. И словно провалился в какую-то вязкую, тёплую пучину. Вагон будто тронулся, и его плавное покачивание сильнее подтолкнуло в сладостные объятия всё к тому же Морфею.
Автор публикации
Сергей, спасибо за рассказ! Вы большой мастер в описании природы. Маэстро слова и загадок, которые Вы любите загадывать читателям!
Не сразу поняла, что речь идет о велосипеде-тандем. Но поняв, оценила интересную задумку автора и описание самого путешествия. Вспомнила свой личный опыт путешествия на 70 км, что мне показалось не только нелегким, но и страшным – по узким, забитым грузовым транспортом дорогам Подмосковья поездка на велосипеде была подобна опасному трюку – хорошо помню, как проносящиеся мимо Камазы буквально сбивали с дороги потоком воздуха. Да еще и устрашали гудками.
Спасибо за проявленный интерес!) И это не рассказ, это глава из романа, причём двенадцатая)))
А описываемый Героический поход имел место и в реальности
Забавно! Понравились диалоги. А продолжение следует?
Так-то этот роман давно завершён)))
Да я поняла, что завершён. Это отдельная глава из романа. Вы же это написали. Вопрос в другом… Интересно бы продолжение и предыдущие главы почитать именно здесь.
Тут ответ категорически отрицательный: в сеть этот роман я не повешу. Максимум – пару глав для затравки.