Мутные глаза чайного цвета второго моего повара Виталика (в которых, ей-ей, угадывался некоторый растаманский период жизни) тускло замерцали оживлением.
– Так, и я запахов не слышу, – хмыкнул я, щурясь на солнечные блики в складках волн в круге камбузного иллюминатора.
– Нет, ты не понял – там она вообще ничего не чувствовала – ни запахов, ни вкуса! Представляешь, как суп солила – перчила: на глазок. И работала судовым поваром, пока не вычислили!
– Ну, а что – жизнь заставит. Кормить не только экипаж, но и свою семью надо. Молодец, отважная женщина! И, кстати, самый типичный судовой повар – многие, как я за свою бытность пронаблюдал, не пробуют, а уж пересаливает – и с обонянием нормальным – каждый второй!
– Нет, мужики, – вступил тут в разговор наш третий повар – пекарь судовой Димон. – самый крутой шеф-повар был у меня в первом рейсе, на научнике. Там, салон команды на палубу выше камбуза, вот мне в обед и ужин приходилось кастрюлю с первым туда поднимать. Раз смотрю – в супе плавают: макароны разваренные, картошка, пельмени, что со вчерашнего ужина остались, и курица – целиком в бульоне сваренная: он её только черпаком растолок – размял. Через три минуты бегут с салона: «Где этот повар, мы его сейчас башкой в эти помои окунём!» – «Мужики, мужики, я исправлюсь, исправлюсь!». А он электромехаником всю жизнь ходил – шару гонял. А тут должность сократили – вот он в тёплое место и перебрался…
– Ну, конечно – это же так просто: судовым шеф-поваром работать – любой дурак сможет!
– А блины с творогом знаете, как делал? Блины испечет – чуть не в палец толщиной: их и свернуть-то невозможно было – ломались на сгибе! И пачку творога – целую! – в каждый блин: вот, как из упаковки вытряхнул, так и положил. Творога мало – кому-то хватило, кому-то – нет. «Ну, мужики, а что я тут поделаю!».
– Не прибили его?
– Не-е, так и доработал. Продуктов домой упер – не одну сумку трёхэтажную.
– Блин, – искренне посерчал я, – и после этого у кого-то здесь поворачивается язык вякать, что мы плохо готовим!
Покивав моей правоте, моя поварская команда помолчали какую-то минуту. А после, хохотнув, Виталик еще одну историю поведал:
– А еще мне на Дальнем Востоке рассказывали!.. Судно уже на отходе стояло, и как-то так получилось, что остались без шефа. Капитан всем: «Ребята, срочно – может, у кого знакомый повар есть?». К вечеру тащат – на руках, буквально: пьяный в дугу, никакой! Кэп репу почесал – вот нашли шеф-повара! – но, куда уже метаться! Вышли в море… В шестом часу утра капитану стук в дверь. Открывает – стоит на пороге тот повар, в руках скорлупка яичная – яйцо сырым выпил – вместо рюмки. «Капитан, налей коньяку – в последний раз, обещаю!». Налил, на свой страх и риск – что и оставалось-то? Тот выпил, крякнул, ушел. И точно – с того дня вообще больше ни капли за весь рейс этот шеф не выпил. А готовил – равных не было! В общем, и команда чуть не на руках опять носила, и капитан не пожалел коньячку в яйцо то выеденное.
Три повара, побалакав о выдающихся своих коллегах, разошлись по камбузу по своим делам. Димон сел чистить картошку на первое, в душе и жалея быть может, что нельзя её здесь пельменями разбавить – меньше б тогда чистить пришлось… Виталик принялся мариновать куриные бедра, сыпанув на глазок соли и перца (рука уж знала нужную дозу). А я отправился наводить текущий порядок в провизионную кладовую, где среди прочих продуктов стояли три коробки с драгоценными (в море-то!) яйцами. Но проку лично мне от них не было никакого: хоть бы все их сырыми я выпил, наш неприступный капитан и капли бы в пустую скорлупку не налил!
Автор публикации
