Привет, малыш.
Это твоя непутевая мама, которая впервые за два месяца смогла взять в руки не только себя, но и шариковую ручку с белым листом бумаги.
Знаешь, раньше я не задумывалась о силе чувств и влиянии эмоций на человека. Как не задумывалась и о том, что после выписки с роддома вернусь домой к пустой и холодной кроватке. К кроватке, в которую будет некого положить, убаюкать, спеть колыбельную… К кроватке, которую заботливо готовила к рождению малыша, выстирывая и выглаживая каждый миллиметр крохотной простынки.
Родной, у меня не осталось слез.
Я оставила их в тех холодных и мрачных стенах, которые послужили тебе местом рождения и смерти.
Этот миг должен был запомниться мне как самый радостный момент в моей жизни. И он запомнился, но радости там не осталось места. Она не может сдвинуть тот тяжкий груз под названием боль, не может подвинуть с места безутешную печаль и тем более затмить то жуткое горе, из-за которого я не могу уснуть вот уже несколько ночей подряд.
Мои руки тряслись, когда я впервые после роддома прикасалась к краю белоснежной кроватки. Ее края были такими ровными, такие гладкими, до раздражения идеальными, но в то же время такими хрупкими и беззащитными. Мои руки прикасались к выглаженной детской одежде, так заботливо выложенной мною в кроватку перед долгожданной встречей с тобой.
Я мужественно сглатывала слезы и считала. Считала полоски на твоей простынке, считала сколько раз нужно вдохнуть, чтобы легкие насытились кислородом, считала сколько ночей я проревела в беспамятстве…
Малыш, я уже не пытаюсь подавить ту нервную дрожь, поражающую пальцы. Я уже не пытаюсь прийти в ужасающую реальность. Я уже перестаю сопротивляться смерти, которая преследует меня по пятам с того самого дня.
Она пристально следила за мной днем, когда я пыталась прийти в себя, чтобы поесть хоть что-то издали напоминающее еду. Она осторожно подходила ко мне вечером, не решаясь переступить порог палаты. Смерть с головой накрывала меня, когда вечер сменялся ночью. Она с нежностью поглаживала меня по голове, шепча на ухо что-то нечленораздельное. Ее заговорщический шепот раздавался поочередно то в левом, то в правом ухе, и я не знала куда себя деть, чтобы это прекратилось.
Моя подушка превратилась в непонятное мокрое от слез месиво, не успевая приходить в себя. Я хотела вырвать сердце, чтобы прекратить ощущать эту бесконечную боль, разрушающую сознание. Я хотела проткнуть себе легкие, чтобы не делать очередной жизненно необходимый вздох. Я хотела уснуть и не проснуться, лишь бы не ощущать ее присутствие и ту ноющую боль в сердце, заставляющую грудную клетку нервно содрогаться от рыданий.
Я максимально откладывала момент возвращения домой. Хоть и миллион раз представляла, как возвращаюсь сюда после выписки с тобой в руках, где меня встречают муж с цветами, родители с широкими и радостными улыбками, и спальня, усыпанная шарами голубого оттенка.
Да, малыш, я трусиха.
Я боялась, что меня разорвет на части от одного лишь вида твоей крохотной одежды, пеленального столика и кучи ярких упаковок подгузников. Я боялась, что фотографии на полке с самой милой фотосессии с нашим беременным животиком — сведут меня с ума. Я боялась, что рухну посреди комнаты, свернувшись калачиком, и взвою навзрыд.
Я настолько боялась потерять рассудок в родных стенах, что оттягивала этот момент до последнего. Я выжимала из времени все соки, пока не осталась единственная капля, которая дала мне понять, что все происходящее вокруг — реальность с моей персональной истерикой.
Родной, ты не переживай. Твой папа с бабушками и дедушками заботятся обо мне, как могут. Но какой бы не была их забота — я навсегда останусь одна со своим горем, со своим собственным несчастьем.
Один на один. Лицом к лицу со смертью, которая отняла у меня тебя.
Понимаешь, сынок, жизнь устроена так, что после потери долгожданного ребенка женщина остается одна. Сколько бы человек ее не окружали, сколько бы родственников не съехались со всего мира — ее сможет понять лишь тот, кто побывал на ее месте.
Остальные могут лишь догадываться, понимаешь?
Мужчины никогда не смогут понять ту животную боль, которую испытывает женщина после потери малыша. Они могут лишь предполагать о том, что мы чувствуем, представлять… Им никогда не понять каково это — самой первой из всех увидеть две полоски, почувствовать первые шевеления и ощущать их на протяжении нескольких месяцев. Не понять каково это — томиться в ожидании, рожать в муках по несколько часов подряд и самой первой взять на руки тот неопрятный серый комочек счастья, пищащий то ли от радости, то ли от боли…
Но твой папа очень старается, малыш… он пытается облегчить мне жизнь, выполняя какие-то незначительные бытовые вещи. Каждый день в его глазах я вижу наглухо запертую печаль… он не в силах выдернуть ее наружу, чтобы раскрыть ее всему миру. Он старается поддерживать меня, правда… изо всех сил, хотя прекрасно понимает, что никакие слова соболезнования и утешения всего мира не в силах собрать воедино разбитое материнское сердце.
Малыш, мне снятся твои синие, синие глазки. Мне снятся твои пухленькие пальчики с крохотными ноготками. Каждую ночь я прикасаюсь к твоим темным волосикам и очерчиваю курносый красненький носик, а ты в ответ улыбаешься мне той самой ангельской улыбкой, обнажая розовые десна.
Но финал у этих снов всегда один.
Она появляется в самый неожиданный момент: сначала дверь палаты резко распахивается, с грохотом ударяясь об стену, а затем я крепко прижимаю тебя к груди, пока моя кожа покрывается неприятными мурашками по всему телу. Я испытываю животный страх, ощущая себя настоящей тигрицей, у которой вот-вот заберут детеныша.
И в какой-то момент я остаюсь одна в опустошенной палате с опустошенной душой. Я нервно озираюсь по сторонам, пытаясь разыскать тебя, но ничего не выходит. Я выбегаю в пустой коридор, открываю подряд все двери, но натыкаюсь лишь на негостеприимную пустоту.
Кровь стучит в ушах, сердце выпрыгивает из груди. Я начинаю задыхаться, ощущая, как в легких заканчивается кислород. Я хочу кричать, но изо рта выходят лишь остатки воздуха. Я машу руками, топаю ногами и с ужасом озираюсь по сторонам, но меня никто не слышит. Люди в белых халатах проходят мимо меня, не удосуживаясь даже взглянуть в мою сторону.
Я обессиленно падаю на пол и задыхаюсь собственными слезами…
А затем просыпаюсь с влажной подушкой и сдавленным криком, застревающим в груди. Глаза, в которых застывает животный ужас, встречаются с потолком и вновь наливаются слезами от осознания того, что этот кошмарный сон — моя персональная истерзанная реальность.
Родной, что бы не случилось — я всегда буду помнить тебя, а ты всегда будешь рядом со мной.
Моя любовь к тебе не умрет… никто не в силах заколотить ее в крышку гроба и закопать в землю. Моя любовь к тебе — полное воплощение меня. Моя любовь к тебе, малыш, в каждом движении, в каждой мысли и в каждом биении сердца.
Я знаю, что ты будешь со мной в самые радостные моменты счастья и в самые ненастные дни… Я чувствую твое присутствие всем телом и ни за что не отпущу тебя… по крайней мере мысленно…
Сынок, ты будешь моим воплощением счастья.
Ты будешь приходить ко мне в каждом добром человеке, который встретится мне на пути. Ты будешь в той жизнерадостной собакой, которая увяжется за нашей машиной или в том вислоухом котенке, которого нам вдруг решит подарить твоя бабушка.
Ты знаешь, в момент осознания твоей смерти я думала, что умерла. Я думала, что потеряла рассудок, дар речи и смысл в дальнейшей жизни. Я думала, что забуду звучание собственного голоса и твое личико, запачканное первородной белой смазкой. Я так испугалась, что забуду, как ты выглядишь, что взяла карандаш с бумагой и набросала твой портрет. Он получился кривоватый, неумелый, с твоими глазами и щеками разного размера… но он мой.
Ты — мой малыш, которого отобрала у меня не смерть, а жизнь.
Родной, в тот день я не умерла — я заново переродилась.
Я так люблю тебя, мой зайчик, что родилась бы еще сотни… нет, тысячи раз, чтобы родить тебя и пережить те горькие, но счастливые моменты с тобой, когда впервые увидела твое пухлое личико.
Я не опускаю руки. Я протягиваю их навстречу судьбе.
Прощай, любовь моя, мой лучик света в самые ненастные моменты жизни…
Я отпускаю тебя и прощаю саму себя за уныние и потерю смысла в дальнейшей жизни.
Твоя мама