Трещина

Домишко из обожженной Сэром глины треснул у основания в метре от входной деревянной двери. От внезапного толчка женщина и ее дети погодки мальчик и девочка лет пяти и шести, могли бы упасть с кроватей, если бы спали на них и если бы те у них были. Наверняка грохнулась бы и мебель, побилась бы посуда в шкафах, если бы это всё имелось в хозяйстве. Семья спала на полу прижавшись друг к другу – мать в центре, дети по бокам от нее. На каких-то тряпках напоминавших матрасы. Укрываясь болотного цвета одеялом.

Все трое проснулись от мощного толчка испод земляного пола и от шума наполнившего единственную комнату.

Девочка сдвинула темные сросшиеся бровки собираясь захныкать. Восстав головкой и плечиками над матерью она как будто ждала объяснения происходящему и угрожала разрыдаться если тут же не успокоят. Возможно непонятный гул сбил ее с толку и прислушиваясь к нему она отвлеклась. И уже забыла что хотела по началу. Она еще супилась, но всё не плакала…

Светловолосый мальчишка до этого лежавший на животе и головой под подушкой, всклокоченный приподнялся на локтях и тоже смотрел на мать удивленно. Женщина замерла уставившись в потолок тяжелым от недосыпа взглядом, боясь пошевелиться, с недоумением соображая от чего бы это она могла проснуться с такой тревогой на сердце. Погас огонь в печке? Нет. Да и как бы он погас если она недавно подбросила дров. Теперь они только разгорелись. Из открытого очага, который с натяжкой можно назвать камином, щедро выплескивались жар и свет.

– Неужели я что-то забыла сделать с вечера? А убрала ли я похлебку в подпол? Не дай бог прокиснет… Да нет, мы же всё съели за ужином… Ничего не прокиснет, потому что ничего нет… Конечно это меня беспокоит, ведь чем-то нужно кормить детей завтра… Еще рано думать об этом, еще можно поспать… – отяжелевшие веки сомкнулись и тут же распахнулись вновь. – Что гудит?!

Женщина поворочала головой, посмотрела сначала на мальчика потом на девочку с раскрытыми ртами слушавших странный скрежет.

Скрежет усилился диссонируя в груди до нестерпимой щекотки, добавился пронзающий ушные перепонки вой…

Огонь в камине словно взбесился, словно ожили горевшие поленца и корчились от мук. Пламя дрожало словно толстяк в хохоте. Всеми жирными телесами.

Носившиеся по дому тени оседая на детях показались ей пятнами грязи:

– Какие они у меня чумазые. Будто сажей умывались. Да и рубашонки надо постирать.

Гул не с чем было сравнить. Он как будто везде. И в комнате и на улице. И под ралой и в небе. И в раю и в аду. И внутри тебя… Голос Бога?! Планеты?! Да-а! Это Рала! Это ее голос!

Шарахнулись тени вправо, вверх, влево, вниз. И словно ударило во Вселенский колокол, выбивая из тел сознание и дух. Мир шатался. Трещина в стене расширялась на глазах. Только сейчас семья заметила ее, глядя как на сыпавшую чешуей змею ползущую к потолку…

Трещина увеличилась в толщину ладони и остановилась. И всё прекратилась – дрожь и гул. Тишина разорвалась словно снаряд и души контузило страхом. Хозяйка села на подстилке, кинувшиеся к ней дети разрыдались, что есть мочи.

– Ну-ну, всю ночнушку мне измочите и стирать не придется. – обнимала она детей. – Всё прошло. А дыру заделаем днем. Холодно? Дует? Сейчас я ее чем-нибудь заткну.

Дети перестали плакать и согласно закивали серой и белой маковками своих детских голов. Девочка и мальчик успокоились, и даже не всхлипывали, но всё равно не отпускали мать, крепче прижимаясь к ее теплу. Тая в материнской любви на трещину они не смотрели…

И вдруг раздался такой оглушительный треск, что от его громкости свет превратился в тьму. В ту же секунду через глинобитную лесную деревеньку пролег громадный разлом, на дне которого клокотала красно-оранжевая кровь Ралы. Расширяясь, разлом устремился за горизонт…

Разлом можно было сравнить с разваливавшейся от сабельного удара раной. А планета выглядела как чья-то разрубленная пополам голова с красно-оранжевым мозгом…