MentalFix. Контролируй свой разум.
MentalFix — только в мозгу можно испытать нашу новую игрушку.
MentalFix. Откажись от самого себя.
MentalFix — только так мы сможем Вас контролировать.
Когда Ивонн, покрытая гадким липким потом, открывает глаза после долгого, тревожно-мучительного псевдосна, она думает только о том, что, должно быть, недавно имплантированный MentalFix сломался после первой же ночи. В конце концов, чего ещё ожидать от стартапа? Надо было быть умнее, настойчивее и не слушаться докторку Шетель; наверняка та прекрасно знала, что так и будет, и ведь всё равно принудила — ненавязчиво, конечно. Прикрываясь якобы заботой о пациентке, конечно.
Я беспокоюсь о Вашем ментальном здоровье, Ивонн! Так будет лучше для Вас, Ивонн! Это тестовая модель, но я настаиваю, чтобы Вы попробовали! Послеоперационные последствия минимальны, побочные эффекты от применения гаджета слабо выражены и достаточно стандартны, из-за чего легко поддаются коррекции, а потенциальная польза для Вашего ментального здоровья — огромна! Это та ситуация, когда стоит дать положительный ответ! Безусловно, на первое время мы сохраним наши сеансы, чтобы Вы адаптировались!
Да-да-да, разумеется.
Ивонн смаргивает злые слёзы. Обманщица. Лгунья!
Ивонн ненавидит докторку Шетель сейчас сильнее, чем своего опекуна; сильнее, чем серо-злобный, вечно скалящийся острыми металлами мир вокруг; сильнее, чем саму себя, своё нездоровье, свою беспомощность, свои проблемы; сильнее, чем даже MentalFix и все эти насквозь больные технологии, интегрируемые прямо в головной мозг.
Ивонн и себя считает идиоткой за то, что согласилась.
— Следят-следят, ещё как, — бормочет-шепчет Ивонн, обхватывает голову руками, сворачивается на серой земле. — Контролируют. А потом данные продадут.
Уж она-то знает наверняка.
И о чём она думала, когда позволила господину Арфэ дать «информированное» согласие за неё на правах её опекуна? Как согласие может быть вовсе «информированным», если это — «тестовая модель», к которой не стоит так критично относиться, которой надо дать шанс? Как согласие может быть вовсе «информированным», если речь идёт об устройстве, за которым не стоит достаточного количества статистических данных, которое не закончило полностью клинические исследования, которое может вдруг в долгосрочной перспективе убить своего носителя?
Порой Ивонн казалось, что, несмотря на недуг, она оставалась единственным здравомыслящим человеком в своём окружении, в то время как все прочие — какие-то невнятно-блеклые тени самих себя; тени тех людей, которых она помнила в далёком-далёком прошлом, ныне ставшие страшными, грубыми, жёстко-тупыми, плоскими, тошно-трусливыми, вязко-застойными, гнойными, чёрными, вечно лежачими, глупыми, сохлыми, злостными, трупно-холодными, жалко-ничтожными, ложными.
В такие моменты, когда Ивонн начинала кричать и носиться, её личный андроид напоминал, что стоит принять лекарственные препараты и поделиться своими переживаниями, потому что «держать эмоции в себе — это контрпродуктивно для лечения». Он всегда был терпелив, этот «помощник психотерапевта», эта последняя модель, этот начинённый электросхемами опекун, работающий на тяжеловесных нейросетях. И Ивонн, как бы ни не доверяла отдельным проявлениям высоких технологий, всё-таки привязалась к Лу.
Похоже, это было взаимно, если можно считать взаимным сложный вычислительный процесс, в ходе которого андроид распознаёт эмоции своей владелицы, активирует те математические нейроны многослойной сети столь чудовищной, многоголовой архитектуры, что так сходу Ивонн даже не нарисует её маркером на белой доске, которые обучились в своё время должным образом реагировать на эмоциональные состояния, и выдавать релевантный ответ.
Бывало, что случались осечки, но не критичные. Они даже как-то придавали… утерянной человеческой живости, оставшейся только в старинных романах, такого обычного-необычного несовершенства, какое уже не встретишь в мире побеждающего трансгуманизма. Ивонн, как и её ближайший круг (разорванный, состоящий скорее из врагов, желающих в очередной раз выдать ей сто пятнадцать лет тюрьмы, и опекунов, видящих в ней только сломанную, больную молодую женщину, какая не способна к самостоятельной жизни и какую надо держать под суровым контролем), увлекалась имплантациями, усовершенствованием своего многострадального белкового экзоскелета, но ввиду серьёзного ментального расстройства и всех вытекающих, она отрекалась от любых нейроулучшений.
И пока отдельные любители становились в прямом смысле ментальными калькуляторами, давно обходящими былые мощности какой-нибудь там НАСА в двадцатых года двадцать первого века, Ивонн продолжала ошибаться. Поддавалась яростным эмоциям, страдала от жутких (гораздо более жутких, чем творящееся сейчас) галлюцинаций, ловила панические атаки после дереализаций-деперсонализаций; и глядела на этих идеальных людей, которым повезло не заболеть, которым дали безукоризненное сочетание, куда не закрались две неадекватные вставки, генов ещё на стадии зиготы, которым не приходится расплачиваться за то, что репродуктивный генетик не стал спросить с техническим заданием, а автоматически выполнил все требования заказчиков.
Ивонн ненавидела своего репродуктивного генетика.
Ивонн ненавидела то, что он недоглядел в её геноме.
Ивонн ненавидела бездумное стремление к идеалу, в погоне за которым случаются досадные ошибки.
— Иви.
Голос — знакомый, приятный, немного электронный, вечно спокойный.
Ивонн поднимает голову и не может вспомнить, в какой момент она разрешила подобное обращение.
— Лу?
— Вам нужна помощь, — констатирует. — Позволите?
И он протягивает руку.
Если бы недоверие было бы человеком или искало судорожно себе физическое воплощение, то Ивонн более чем бы подошла. Подчиняйся жизнь метафорам и образам в голове, Ивонн непременно бы сейчас обросла колючими иголками, длинными, точно у дикобраза, свернулась бы в клубок и злобно шипела на все внешние раздражители до тех пор, пока мозг не перестанет выдавать бесперебойную активность, с каждым мигом всё больше походя на нейрохимический полигон.
Именно от таких ситуаций и должен был спасать проклятый MentalFix. Более того — по заверению разработчиков, их гаджет улавливает ненормальную мозговую активность заблаговременно и устраняет её до того, как тормозные нейроны окончательно теряют контроль над ситуацией.
Не спас. Как только галлюцинация кончится, Ивонн непременно напишет на них жалобу и учинит такой скандал, что надолго запомнят! И снимут свою продукцию с производства. Обязаны. Непременно.
Ивонн скрипит зубами. Стартапы долго не живут, если их не покупают корпорации. Этот тоже не должен прожить.
— В какой момент я сменила обращение?
— Вы сделали это вчера, в восемнадцать часов и сорок три минуты по местному времени, — отзывается андроид, так и замерев с протянутой рукой и более не совершая активных телодвижений в сторону напряжённой Ивонн.
Его программа указывала: не трогать Ивонн, когда она напугана, поскольку так можно навредить.
Его программа указывала: не перечить, не дёргать, не принуждать к тактильному контакту.
Его программа указывала очень и очень многое, точно держа на кремнии все возможные триггеры: от разговоров на тему заботы о себе до избыточно резких звуков.
— Я этого не сделала.
Если бы андроиды умели терпеливо вздыхать, Лу бы вздохнул.
— Моя задача — предоставлять Вам наиболее полную информацию в случаях кратковременных провалов в Вашей памяти и защищать Вас любой ценой, — повторяет он выжимки из своих протоколов; цифр, правил, установленных порядков, переведённых для удобства в человековоспринимаемый вид слов.
Ивонн отползает по серой земле, напоминающей плоские стальные пластины. В некоторых компьютерных играх, к которым она писала сценарии, такие использовались в загрузочных экранах, и внезапная догадка поражает Ивонн так сильно, что та смеётся.
Сомнений нет: её сознание взяли под контроль.
— Ты должен разбить мне голову и вытащить MentalFix.
— Я не имею права выполнять те Ваши приказы, которые подразумевают причинение увечий и смерти Вам и любым иным формам углеродной и кремниевой жизни, а также любые приказы, нарушающие актуальное законодательство.
Лу глядит на неё внимательно. И дополняет:
— А также я обязан останавливать Вас, если Вы намереваетесь причинить себе вред.
Если бы на отказах андроидов держался мир, Ивонн бы, наверное, не смогла бы в таком жить. Как бы они ни относилась к Лу, но он оставался в первую очередь вещью: красиво выглядящей, заботящейся о ней, совсем не похожей на старинных роботов Boston Dynamics, которые как-то забавно дёргались вместо ровной ходьбы и походили скорее на открывающие двери табуретки. За минувшие годы эта компания и правда сильно продвинулась вперёд; и Лу — одно из многих тому подтверждений.
Но Лу — это такой же девайс заботы о здоровье, как электронная таблетница, health-браслет (нет, не старый, способный только измерить пульс), напичканная датчиками одежда и даже как приснопамятный MentalFix, будь он неладен.
Он не человек.
Ивонн видит врагов даже в людях — что уж там говорить про андроидов? Да и что уж там говорить о её растянуто-сером, блеклом, путаном подсознании, которое порой подбрасывало ей сюжеты пострашнее, чем все эти мучительно одинаковые постапокалиптические фильмы про зомби разной степени омерзительности и хорроры, уже давно переставшие пугать изысками сюжета и сосредоточенные практически исключительно на визуальном ряде.
Её разум взрывается буйством несуществующих красок, когда она набрасывается на Лу; её разум окрашивается тревожно алым, застилающим взгляд, когда она бьёт андроида головой о бесшумные серые плитки, уходящие в неизведанные дали.
Что уж Ивонн знает наверняка, так это расположения важнейших микросхем. Шесть базовых находятся в голове (и кому только в… голову пришло поместить их в настолько не защищённом месте?), семнадцать прочих разбросаны по корпусу — уже чуть безопаснее, но такие новые модели, как Лу, испытывали проблемы с физической безопасностью. Уничтожить их куда проще, чем их менее прогрессивных собратьев, но и, опять-таки, модель Лу не применялась в травмоопасных ситуациях.
Как заведённая, Ивонн дерётся, избивает андроида, которого, конечно же, заменили недоброжелатели и самой Ивонн, и господина Арфэ; да, да! Их так много, что Ивонн не сумела бы припомнить имена каждого; и они такие влиятельные, что могут влезть ей в голову напрямую.
Ивонн вдруг останавливается — андроид под ней давно не двигается.
А что, если…
Неожиданная догадка застигает её врасплох, впивается в голову, как сенсоры MentalFix, бьёт по нейронам такой волной электричества, что по телу проходит судорога, а левая половина немеет, истыканная толстыми иглами, забравшимися глубоко в мускулы. Она ведь так и знала, что есть только один способ выбраться из своей головы; и она уже не думает толком, чего ей это будет стоить.
Когда господин Арфэ получает сигнал тревоги и уведомление о том, что скорая помощь вот-вот прибудет к их дому, он готовится к худшему.
И не прогадывает.
Автор публикации
