Соучастники

Бабушка, мой самый близкий человек, но даже с ней я не поделилась своей тайной.

Тайна появилась ещё в июле, когда к нам с бабушкой в гости приехала тётя Катя. Катя второй самый близкий мне человек, мы с ней на «ты», потому что она мне в мамы не годится, у нас разница в возрасте всего 16 лет. Моя мама была старшей сестрой. Мы – три поколения женщин в нашей семье, оставшиеся втроём после смерти мамы два года назад.

Однажды утром Катя попросила меня поддержать её здоровый образ жизни и устроить пробежку в парке. Как выяснилось, ей надо было со мной серьёзно поговорить.

– Понимаешь, Нюша, – Нюша – это я, вообще-то, меня все зовут Аня, и только бабушка и Катя имеют право называть меня Нюша.

– Ты уже взрослая и можешь понять, что отношения между людьми сильно зависят от их характера, от жизненных обстоятельств, от случайностей, наконец, и ещё много от чего! – Катя явно нервничала, но сути не говорила.

– Иногда у них не получается договориться, понять друг друга, но это не значит, что кто-то из них плохой человек. Ты уже можешь понять, что всё сложней, чем бы нам хотелось. Ну, я не знаю, как тебе это всё объяснить!

– Катюша, что случилось? Почему ты дёргаешься?

– Я не могу больше объяснять! – она развернула меня в сторону парка, – Вон там дворник видишь? Это твой отец.

– Мы с бабушкой решили, что ты должна иметь возможность с ним общаться, что так будет правильно, а что было раньше уже не имеет значения.

– Мне это не интересно, – выдавила я, повернулась и пошла в сторону дома.

Я знала, что отец жив, никто мне про разбившегося лётчика сказок не рассказывал, никто отца ни в чём не обвинял. На мой детский вопрос: «А кто мой папа»? Ответ был банальный: «Он улетел. Не обещал вернуться и не вернулся, а нам и без него хорошо!». А нам и правда было хорошо!

Я никогда не чувствовала себя ненужной. Бабушка, Катя и мама всегда были рядом, меня поддерживали и любили. Я была очень счастлива в нашей семье, и только где-то очень глубоко в душе оставался маленький, незаполненный отцом тёмный уголок. Я туда старалась не заглядывать.

Сначала переехала Катя, в столице нашла «приличное доходное местечко», как она говорила. Я на неё даже первое время обижалась, но это было давно, до смерти мамы. Когда умерла мама, опустела половина меня. Тогда я и стала старше.

Видимо, теперь, это стало сильно заметно, коли Катя, плетясь сзади, не вмешивалась в мои мысли. И никто не вмешивался.

В нашей с бабушкой домашней жизни ничего не поменялось, если только не считать того, что я стала приверженицей утренних прогулок.

Не каждое утро, но я ходила в парк на него посмотреть. Будто гуляю или читаю что-то в телефоне. Нестандартный он дворник: всегда выбрит, одет в чистый спортивный костюм и чистый серый фартук, на носу современные очки в металлической оправе. Ощущение было странное: интеллигентный дворник, что другой работы не нашёл? Я не понимала, почему меня тянет на него смотреть, даже злилась на себя, но хотя бы два раза в неделю наши молчаливые встречи продолжались.

В этих подглядываниях закончилось лето. С начала этого учебного года мой путь в школу удлинился, потому что стал пролегать по краю парка. Тёплая золотая осень оправдывала мои прогулки. Я гуляла, он упорно трудился. Работы у него прибавилось, осень подбрасывала листья, чтобы не заскучал. Он и не скучал, нагребая кучи листвы.

Листья клёна порхают, как бабочки,
Я и листья – мы соучастники.

Мне нравилась моя тайна. Нравилось, что он не знает кто я.

Я не могла понять, почему он работает каждое утро, даже в выходные дни. Я узнала об этом, когда пришла в воскресенье, просто по привычке. А он работает! И вдруг я обрадовалась!

– Здравствуйте! – улыбаясь, поздоровалась я.

– Доброе утро! – улыбнулся он мне в ответ.

Мы начали здороваться. Иногда он желал мне успехов в учёбе, а я ему солнечной погоды. Это ещё не общение. Это просто вежливость. Мне казалось, что это утреннее перекидывание обычными фразами придавало мне уверенности и поднимало настроение. Он стал утренним другом, очень нужным другом.

Вдруг он спросил, как меня зовут.

– Нюша! – ответила я так, как чувствовала в тот момент, и сама удивилась, что не Аня.

– Спасибо! – почему-то сказал он, и как будто растерялся – А меня… Андрей Викторович.

Да, я Андреевна, но почему-то “Андрей Викторович”, прозвучало отчуждённо и холодно, даже обидно. «Ну, что поделать, – сказала я себе, – он же не знает кто я».

Всё закончилось неожиданно. Бабушку положили в больницу. Теперь я знаю, что такое одиночество. Оно навалилось на меня осознанием невозможности это изменить. Дома стало пусто и молчаливо. Домашние дела меня особо не тяготили, я справлялась и со школой, и с домом. Да, уже не маленькая. Только мне стало некогда ходить по утрам в парк.

Бабушке сделали операцию. К ней ещё не пускали. Мне было очень плохо, и страшно, и одиноко, было даже думать невозможно, что бабушка может умереть. В больнице мне сказали, что нужно переговорить с главврачом о её здоровье. Я побежала в указанный кабинет. Слёзы мешали смотреть, я плохо соображала, вбежала в кабинет главврача, забыв постучаться. Я рыдала, пытаясь объяснить кто я и что мне нужно.

Он подошёл, обнял меня за плечи, я, всхлипывая, уткнулась в его белый халат.

– Не плачь, пожалуйста, на этот раз всё обошлось. Нюша, она обязательно поправится. Верь мне, дочка!

Я удивлённо подняла глаза. На меня смотрел дворник из парка, мой отец.

– А почему дворник?

– Это хобби, вместо зарядки. Как у Экзюпери? «Встал поутру, умылся, привёл себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету». Твоя бабушка и Катя знали.

– И ты знал кто я?

Он кивнул.

– Тебе надо было узнать меня.

Листья клёна порхают, как бабочки,
Я и листья, мы все – соучастники.