Щенок акулы

 

Когда дядя Саня впервые принёс его, Бастер смотрелся… Мило.

Крохотные зубки не казались опасны – не больше, чем плоскогубцы: пока не сунешь пальчик и не сожмёшь, больно не будет!

Сам щенок выглядел маленьким, явно ещё очень юным. Из-за этого и пропорции тела были какими-то словно округлыми, и вызывающими не то жалость, не то умиление. Во всяком случае тётя Аня сразу засюсюкала:

– Ой, это кто же у нас здесь такой маленький? И кто – такой хорошенький? А уж наверное есть как хочет! Ну, иди сюда, малыш, иди! Тётя Аня сейчас мяска накрошит!..

На плохо держащихся и подгибающихся, ещё непрочных ластах, полуметровая «крошка» подковыляла к миске. Посмотрела на мясо, затем подслеповато пощурилась на окруживших её людей. Повела непривычно заострённой мордой вокруг миски, тыкнула пару раз в край… А затем, опустив нижнюю часть пасти – по-другому не скажешь! – принялась заглатывать наложенное мясо почти не жуя.

Дядя Саня победоносно оглянулся:

– Ну?! Я же говорил, что никаких проблем не будет?!

Как бы опровергая его слова, задняя часть тела «крошки» издала странный звук, и на ковре (пусть и синтетическом, но от этого – не менее нужном в комнате!) возникло нечто коричнево-зелёное и жутко… пахучее!

Вовка, поопасавшийся подойти ближе и погладить странное существо, когда оно ещё не то лежало, не то – сидело на руках дяди, снова почесал в стриженном затылке.

Ему казалось, что радоваться ещё рано: акулёнок в доме лишь десять минут, а уже успел наделать большую кучу (ну, видать то, что поступило с переднего конца, как бы… выдавило то, что скопилось на заднем!), и прокусить тёти Анин тапочек.

– Ф-фу!.. Александр! Смотри, что он сделал с ковром мамы! Нет, так не годится – теперь придётся моющим пылесосом всё тут… И ещё не знаю – возьмёт или нет!

– Возьмёт, конечно. – дядя Саня казался слегка расстроенным, но старался «держать марку», – Приучим! Будет проситься, как вон Маркиза.

Маркиза, шикарная персидская кошка, которой в «подростковом» возрасте сделали соответствующую операцию, чтоб не мучиться с котятами, молча смотрела на «приобретение» с фирменного места на диване. В прищуренном взгляде её Вовке виделись неприязнь и настороженность – ну как же!.. Любимица в доме должна быть одна!

– Смотри, он поел! – дядя Саня победно улыбаясь, взял в руки миску. Улыбочка подвяла, – А почему не облизал? И здесь ещё осталось по краям… А, ну да, у него же нет языка!

– Зато зубы у него – будь здоров! – тётя Аня, сунувшаяся было с совком к куче, отскочила со вполне понятной прытью, пытаясь спасти пластмассу от зубов. Однако реакции Бастеру оказалось не занимать: на совке остался след, как от перфоратора: три ряда мелких сквозных дырочек, – Гос-споди! Смотри, во что он совок превратил!

– Ну и … – рука дяди Сани привычно потянулась туда, где в юности кустились шикарные кудри, немаловажную, кстати, роль сыгравшие в привлечении к себе внимания со стороны всё той же тёти Ани, а сейчас остались лишь ностальгические «обломки Империи», – с ним! Купим новый!

– Ага, смотрите, распокупался он! А тапочки, ковёр, и всё остальное, что он сгрызёт или уделает – тоже будешь каждый раз покупать? Может – сразу во двор? Мы ж его, вроде, для двора и покупали?

– Нет! Я его выбрал, я его и приучу!

 

Это храброе заявление дядя Саня честно пытался выполнить в ближайшие два дня.

Вовка гостил в доме дядьки ещё именно столько. Потом каникулы кончились. Пришлось вернуться в город.

Однако именно в эти последние два дня крику и шуму в доме оказалось куда больше, чем за предыдущие пять. Каждые два-три часа Бастер оказывался голодным. А когда голод начинал терзать его просто устроенную душу и мозг, щенок много не думал: начинал грызть всё, что, по его мнению, могло насытить его бездонную, по словам тёти Ани, утробу.

Вынеся на мусорку второй коврик из прихожей, три пары почти новой обуви, огрызок лыжи и пуфик с разорванной обивкой, дядя Саня решил применить крутые меры: стал тыкать Бастера в испорченную вещь рылом, и шлёпать ладонью, приговаривая: «Нельзя! Нельзя, говорю! Ну, понятно? Нельзя!»

 

Хуже всего оказалось в день отъезда.

С утра Вовку разбудил буквально громовой вопль тёти Ани:

– Саня! Саня, говорю, … твою мать! Иди сюда скорее!

Вовка тоже выбрался из гостевой комнаты и спустился со второго этажа – столько в этом «крике души» было неприкрытых злости и ненависти.

Картина разрушений впечатляла.

От «маминого ковра» (всего каких-то пять лет назад подаренного любимому зятю по случаю Юбилея), осталось примерно половина. Остальное превратилось в весьма красивое, на взгляд Вовки, хохломское кружево, ходить по которому, правда, оказалось невозможно, по причине его щедрого обваливания в… Том самом.

Тётя Аня не поскупилась на эпитеты и нехорошие слова. И аргументацию, типа, что уж больно дорого им обходится «престиж» и «внушение соседям и друзьям должного уважения!» Дядя Саня рычал, разводил руками, сжимал кулаки, повышал тон, и «отбрёхивался». Да только как уж тут «отбрехаешься»: ковёр уже – только выкинуть!

Вовка привычно зажал уши, и ушёл к себе. Скандалов, если их устраивает профессионал, нужно стараться избегать – так его учила собственная мама, родная сестра тёти Ани. Дома она на папу никогда… Во всяком случае, при Вовке!

Хотя имелось у него подспудное подозрение, что мама отыгрывается, когда «сдаёт» его сестре, «погостить»…

Так что когда приехал отец, забирать Вовку, Бастер уже поскуливал на цепи у будки усыплённого зимой Тузика, (огромного престарелого волкодава) и пробовал на прочность её стенки и старую подстилку.

Отца Вовки дядя Саня вряд ли сильно любил. Тот категорически не употреблял спиртного. А дядя Саня не понимал, что за удовольствие сидеть за столом в трезвом состоянии… Так что здоровались и «общались» зятья весьма сухо, и в-основном только по делу. Вот как сейчас:

– Привет, Михалыч. Как тут мой малец? Не сильно вас с Аней утомил?

Вовка врезался в отцовские ноги с радостным воплем: «Па-а!». Дядька фыркнул:

– Да ты что! Твой пострел – чистый ангел! Нет, Вовка молодец. Слушался, кушал хорошо, спать шёл не капризничая…

Зато вот другой питомец слегка припарил! Мягко говоря. Вон – смотри, во что тёщин ковёр превратил! – ковёр как раз стоял у помойки, кое-как скатанный и свисавший неопрятными ошмётками со всех сторон. Вовке показалось, что дядя Саня даже здесь нашёл повод погордиться: не у каждого такой питомец сожрёт такой ковёр!

Отец, опустивший вниз Вовку, не поленился пройти к куче строительного мусора у ещё не убранных от задней стороны дома высоченных лесов, и обозреть картину разрушений. Затылок он чесал, кстати, в точности как дядька:

– Обалдеть! Неужели это – вон тот акуленыш?!

– Ну да! – в голосе дяди Сани уже вовсю клокотала гордость, – А ещё испортил, гад, три пары выходных туфель и сапог, пуфик Анькин и мои охотничьи лыжи. Дерево грызёт – похлеще, чем колорадский жук – картошку! Так что вот. Будет теперь жить не в доме, как я было хотел, а здесь. На месте Тузика. За двором присмотрит.

Отец Вовки покачал головой:

– Смысла не вижу. Они похожи на собак только отличным нюхом. А мозгов, чтобы отличить чужого, и даже голоса – погавкать, у щенков акулы нету.

Дядя Саня, как и всегда, когда кто-то ставил под сомнение рациональность его Решений и поступков, стал в позу:

– Ну, это мы посмотрим, есть ли смысл, или нету! Я ещё приучу его гавкать так, что всех соседей перебудит! Да и так никто не сунется: смотри, какие зубы!

Отец, давно понявший, что переубеждать родственника глупо и нереально, только покивал головой:

– Хорошо. А как он у тебя зимой-то будет? Кожа ведь – голая? Проведёшь в будку обогрев? Или тулуп, что ли, сошьёте?

– Да ладно, что-нибудь придумаем! Можно и обогрев… Ну, пошли, Анна уже на стол накрыла. Ты сегодня – как? Может, нарушишь традицию?..

– Да я же – за рулём!..

Когда взрослые ушли в дом, Вовка ещё какое-то время стоял перед будкой.

Вид у Бастера был весьма несчастный. Ещё бы: кому понравится сквозная дырка с массивным кольцом из нержавейки в основании спинного плавника! Да и цепь, соединяющая это кольцо с мощным металлическим штырём у будки, позволяла обходить пространство не дальше семи-восьми шагов.

Бедняга, подумал тогда Вовка, как жаль, что у тебя так мало мозгов… А мог бы жить и в доме, играть с хозяйской кошкой, и спать под вопли телевизора на диване. И кучи делать в кювету с «Катсаном». И зачем только дядя Саня взял тебя?

Неужели, только для того, чтобы как всегда – «соседи о…уели?!»

 

Следующая встреча с Бастером произошла на Праздники, когда они всей семьёй приехали на пару дней к дядьке в шикарно отделанный, наконец, двухэтажный особняк. У Вовки опять были каникулы, а у взрослых – Новогодний «как бы» отпуск.

В доме стоял слабый аромат краски, и сильный – свежей выпечки: тётя Аня этим славилась! И ещё витал тот необычный празднично-приподнятый дух, что сопутствует надвигающемуся Новому Году.

Однако когда Вовка в окно увидал Бастера, весь новогодний запал у него прошёл.

Щенок вылез из будки на шум, очевидно, в поисках еды. Сгрызть основательно окованную железом деревянную основу своего «дома» он теперь явно не мог, так что просто потыкался везде худым заострённым рылом, и уполз обратно, выдыхая облачка пара.

Вовку поразили проступающие под толстой грубой шкурой рёбра. Не кормят они его, что ли?

Подозрения усилились, когда дядя Саня и па жарили на рашпере бараньи, остро пахнувшие маринадом, рёбрышки, и куриные окорочка. Вылезший из будки метровый щенок внутрь уже не уползал. И только униженно вилял задней частью тела, той, где ещё торчали остатки неотпавшего детского хвоста, да дёргал головой. Повизгивать, или издавать каких-нибудь звуков он так и не научился.

С мангала в снег упал, и сразу проплавил дырку до земли, горячий кусок рёбрышка, что было прокомментировано не совсем цензурными выражениями дяди Сани.

Вовка осторожно подобрал кусок, и пока дядька прыгал вокруг любимого «орудия производства», стараясь вернуть на место пытающиеся «удрать» остальные куски, кинул всё равно пропавшее для стола мясо щенку.

Бастер схватил его так жадно, словно не кормили месяц! (Впрочем, как знать – может, так и было!). Дядя Саня, уже отметивший «вкусную готовку» немецким «оригинальным» вариантом «Немирофф», предостерёг:

– Зря ты это сделал, Вовка. Бастер у нас – сторожевой пёс. Так что кормёжку получает строго по часам. И – за работу! А если не выполняет её – пусть пеняет на себя!

Встрял с вопросом отец, явно пытаясь разрядить ситуацию:

– А кстати, почему он у тебя такой маленький? У Василия тоже шестимесячный, но почти на полметра длиннее! – отец думал, что знает, как «подстегнуть» совесть родственника – сравнив его питомца с питомцем другого «нового русского», – Мало кормишь, что ли? Или в будке нет обогревателя?

– Да есть там обогреватель… – дядя Саня сплюнул, – А маленький… Вот не растёт, гад, ни на вот настолько! – он показал кончик пальца, – Пробовали кормить как на убой – так только с…ет больше, а росту – ни вот столечко не прибавилось…

– Странно. А к ветеринару не возил? Всё-таки – три тысячи «у.е.» Обидно, наверное, что он… бракованный попался, что ли?

Дядя Саня налил себе ещё маленькую. Опрокинул, занюхав рукавом тулупа. Во взгляде, который он бросил на Бастера, как раз прикончившего брошенное, и жадно смотрящего на мангал, читалось почти открытое презрение:

– Возил, само-собой… Ветеринар у нас, конечно, мужик образованный. Все уши мне лапшой увесил. Про «витамины для лучшей усвояемости», микроэлементы какие-то океанские, да «уход». Да «развивающие игры»… Да кто ж этим будет заниматься?! Сам понимаешь – у меня Бизнес! А Анька – на хозяйстве. А, кстати, про хозяйство – как там поживает Николаич?.. – разговор перешёл на общих знакомых, успешно или не очень, обошедших дядю Саню в вопросе приобретения материального Достатка.

У Вовки буквально сердце кровью обливалось, когда он смотрел, как Бастер, натягивая цепь (наверное, больно было – кольцо чуть ли не раздирало хрящ плавника!) тянется к источнику восхитительной, как он понял, пищи. Верно говорят: нюх у акул – куда там собачьему! Каким, наверное, мучением для щенка было ощущать, что всего в десятке шагов готовят вкуснятину, которой ему не видать, как своих ушей. Тем более, что их и нет…

От него не укрылся взгляд, словно мельком брошенный дядей Саней в ту сторону. Вспомнилась фраза, вскользь брошенная однажды отцом в очередном споре с матерью, о том, что дядя Саня даже не скрывает удовольствия от того, что может кем-то помыкать. Но если её сестру устраивает положение бессловесной и бесправной восточной жены из гарема, то…

Чтоб не видать этого, он ушёл в дом.

Там две сестры, весело щебеча, накрывали и сервировали. Речь шла о шмотках, которые каждая «выбила» из своей половины как Новогодний Подарок. И об общих знакомых – кто на какие Мальдивы, или Корсику, подался, «достойно» встречать Праздники.

Но до ушей Вовки, думавшем о своём, долетали только обрывки фраз:

– … представляешь, от Диора! И смотрится на этой корове – ну… Как на корове!

– … а она тогда говорит: «Пошёл ты сам в …пу! Берг свозила свою жирную задницу в Швейцарию, и я хочу! Вот прям обязательно кататься на идиотских лыжах – никто же не заставляет! А пить можно и не выходя из Отеля… Что мы, бедней, что ли?!..

Ёлка, натуральная ёлка, которую дядька специально рубил в Заповеднике лично, купив для этого дороженное Разрешение, наполняла огромную нижнюю комнату новенького особняка предновогодним ароматом: сразу становилось ясно, что скоро Дед Мороз станет разносить Подарки…

И уж можно не сомневаться – дешёвых и банальных среди них не окажется!

 

Часов в двенадцать ночи, когда па ушёл спать, а две сестры и дядя Саня всё ещё смотрели развесёлую юмористическую передачу, оглашая гостиную громовым хохотом, совпадающим обычно с подложным ржанием наёмной публики, Вовка встал в туалет.

Справив свои дела, он вдруг понял – нет, так не пойдёт! Это всё она – противная собака совесть, не давала ему уснуть все последние три часа, вынуждая отмять все бока, скомкав простыню… И она же погнала его туда, куда мочевой пузырь, в общем-то, и не особо тянул.

Зайдя в кухню, отделённую от зала перегородкой, он открыл холодильник. Вот.

Сырые куски шашлыка, замаринованные назавтра.

Наложив в пакет несколько штук, замороженный окорочок, и большую кость, небрежно брошенную в мусорный бак после того, как с неё срезали всё мясо, Вовка поднялся на второй этаж, и вышел через верхнюю лестницу. Накинуть тулуп тёти Ани, что висел в коридоре, он не забыл. А вот свою куртку взять незаметно никак не получилось бы: вешалка на виду, у парадного входа.

Бастер лежал у входа, мордой к дому. Он не спал. Похоже, дядька не то забыл, не то – специально не покормил его.

В бусинах глаз плясали, отсвечивая, сполохи света от огромного, в полстены (Ну так – дядя Саня никогда на престиже не экономил!..) квадровизора. А вот выражения этих глаз уловить оказалось невозможно: кто их разберёт, этих акул! Всё-таки – не собаки. Не млекопитающие.

Вовка, даже не задумываясь о том, что перед ним сторожевая акула, с зубами, свободно перегрызающими дюймовую доску, подбежал – больше всего боялся, что его заметят! – и высыпал содержимое пакета прямо в будку. После чего спохватился – отбежал.

Однако он ощутил, что хотя бы тепла щенку должно хватать: калорифер в будке давал поток нагретого воздуха, часть которого пробивалась наружу из-под занавеса из воздушной подушки. Да и слава Богу – потому что ни о каких «греющих жировых отложениях» под грубой, сморщившейся складками шкурой, речи явно не шло.

Бастер смог подняться на трясущиеся плавники лишь с третьей попытки. Он словно не верил в своё счастье: посмотрел несколько раз то на кучку еды, то на Вовку. У Вовки словно волосатой когтистой лапой сжало сердце, когда несчастный щенок стал жадно, давясь, буквально заглатывать пищу – словно его и правда, не кормили добрый месяц!

Впрочем, акулы быстро переваривают…

Однако смотреть на это унизительное зрелище оказалось выше Вовкиных сил – он быстро вернулся к дому, и залез к себе, на второй этаж. Чёрные бусины, скрывающиеся за белёсыми перегородками, когда Бастер глотал, всё ещё стояли перед глазами.

Какая всё-таки сволочь эта совесть – так и не давала Вовке спать все эти три часа, когда он ворочался в удобной и мягкой постели, вспоминая, кусая губы, что там, на морозе, сидит голодный и тощий щенок… Может, теперь удастся уснуть?

Уснуть удалось.

Утром он встал, когда за окном уже рассвело. Отец и мать мирно почивали на огромной гостевой кровати у себя в комнате, куда он только глянул, чуть приоткрыв резную дверь – Вовка понял, что и дядя Саня с тётей Аней, скорее всего, тоже ещё не встали. Ну и хорошо.

Он оделся, сошёл вниз по внутренней, шикарно-помпезной, в чугунном каслинском литье, лестнице. Тишина. Даже ящик отключился – умный, всё делает сам.

Ага, отлично. Со стола убрано, но вся немытая после вчерашнего посуда ещё в мойке…

Прислушиваясь, он подошёл, и стал аккуратно выбирать с тарелок недоеденные куски покрупней – брал всё: и кости, и картошку, и остатки салата…

Бастер уже выглядел повеселей. Даже повилял остатками заднего плавника. И, хотя теперь уж Вовка помнил о том, что его могли покусать, подошёл и высыпал из своего пакета пищу так же смело, как ночью – как, наверное, делал и дядя Саня.

Бастер стал есть. На него взглянул так же как вчера – раза три.

Отвернувшись и вытерев глаз – что-то попало! – Вовка ушёл в дом.

Застолье продолжилось только после двенадцати – к этому времени кое-как продрав глаза, проснулись, оделись и почистили зубы все домашние. Тётя Аня и мама снова накрыли на стол, дядя Саня принёс из кладовой ещё запасов Зубровки и «домашнего Скотча» – самогона. Его он предпочитал всему, когда не нужно было пускать пыль в глаза дорогими этикетками.

Разговор за столом долго не клеился. Потом кое-как двинулся вперёд – стоило завести речь о дороговизне и новых Налогах на Предпринимательскую деятельность. Правда, Вовка быстро потерял нить – потому что не слушал ни мужчин, ни женщин, предававшимся воспоминаниям об одноклассницах – кто сколько родил, в какие Лондоны-Бостоны пристроил детей на учёбу, и чей муж освободился, или сколько зарабатывает.

Поев, он вперился в телевизор, показывавший шоу-программу с песнями и танцами. Отвлечься его заставило окончание фразы дяди Сани:

– … укусил, понимаешь, гад такой прямо за голенище! Прокусил, конечно. Ну – мы сразу к машине, Анька довезла до районного госпиталя… Наложили одиннадцать швов… А кровищи – полный сапог!… Нет, теперь подхожу только в спецобуви – она из кевлара. Не прокусишь. А? Нет, отдать в Питомник не хочу – там же нужно оплачивать проживание и кормёжку два месяца, пока не пристроят… Ага. Варнаковы? Да, до сих пор завидуют, гады. Ну, я же не рассказываю про сапог…

Дальше речь пошла снова о делах – новой машине-внедорожнике, которую можно взять, если сдать в фирменном Центре старый, похожий по мнению Вовки на настоящий сухопутный линкор, «Тойота-лэндкруизер»…

Вот теперь Вовка понял, почему Бастер зачастую сидит голодный, и особой любовью у дяди и тёти не пользуется.

С другой стороны, чего ещё ждать от породы, специально выведенной для охраны тюрем, и бойцовских поединков?.. Которые теперь запрещены Законом.

Поскольку уехали домой только назавтра к вечеру, он исхитрился ещё разок отнести Бастеру пакет с едой – никто так ничего, к счастью, и не заметил. Да и тётя Аня вынесла щенку огромную чашку всяких объедков-очисток.

Так что уезжал Вовка, оглядываясь на сияющий наружными светодиодными гирляндами и светом панорамных окон дом, и неприметную будку рядом уже не с тоской, а лишь с огромным сожалением.

 

Пятнадцатого января Вовку разбудили странные звуки.

Кто-то бил и водил чем-то мягким по входной двери. Поскольку в глазок оказалось ничего не видно, он прошёл к спальне родителей. Постучал:

– Ма! Па! Там у нас с дверью… Что-то происходит!

Через пару минут, поскольку звуки не прекратились, па-таки встал, и, прихватив завсегда пристроенный у стальной двери (так, на всякий случай!) ледоруб, отпер замки и щеколду. Дверь медленно открылась.

Это Бастер толкался и тёрся об неё – тощим и ободранным боком.

Но – о Господи! – в каком он был виде!

Выдранное с корнем из хряща плавника кольцо оставило огромную и ещё кровоточащую рваную рану. На тощих рёбрах проступали следы от ударов – похоже, били чем-то твёрдым, вроде прутка арматуры – остались глубоко впечатанные в кожу следы «ёлочек» нарезки. Один глаз закрыт, и опух, и Вовка уж было решил, что он вытек. Но к счастью, там оказался просто огромный синяк – глаз поэтому и не открывался.

Вовка с отцом какое-то время просто ошарашено глядели на щенка.

Тот входить, или делать что-то ещё тоже не спешил – потупив длинную морду, словно обессилено, прилёг – прямо на кафель коридора. Здоровым глазом, однако, продолжал смотреть на них. И было в этом глазе что-то такое…

Вовка, зарыдав в голос, уткнулся в живот подошедшей матери, охватив её спину так, словно это его спасательный круг в бушующем океане. Затем задрал лицо:

– По… Пожалуйста, ну пожалуйста, ма! Можно, мы возьмём его?! Ну ма?!

Ма сглотнула. Отец, за всё это время не проронивший ни слова, и только обессиленно опустивший руку с ледорубом к полу, сказал:

– Решим позже. А пока пусть хотя бы войдёт. Всё-таки протопал двадцать три кэмэ. Не держать же нам дверь открытой всё утро. Да и соседи сейчас пойдут на работу.

Ма решилась:

– Да, пусть уж… Раз пришёл сюда. Аньке я позже позвоню.

Вовка едва успев выдохнуть: «Спасибо!», поспешил к щенку. Но как же его?.. Всё-таки, весит добрых двадцать кило!

Однако проблема решилась просто: оказалось достаточно позвать акулёнка:

– Бастер! Сюда! Ко мне! – существо кое-как поднялось и заковыляло за Вовкой, инстинктивно поведшего его на кухню.

Когда они со щенком скрылись за косяком двери, родители остались в коридоре. Вовка услышал приглушённые голоса:

– Я не могу позволить оставить его здесь!

– Я это прекрасно понимаю, дорогая. Да и не подходит бойцовская акула для содержания в трёхкомнатной. Завтра… Нет, сегодня вечером я отвезу его в Питомник. Если только ты… Не надумаешь сдать его обратно. «Дяде Сане». Для продолжения «Курса воспитания».

В голосе ма прозвучала горечь и досада:

– Ты… Но я всё равно должна сказать сестре!

– А она скажет мужу. Он заедет, заберёт. И всё продолжится. Пожалей Вовку – он и так всю дорогу оттуда грыз ногти и оглядывался.

– Я… Нет. Ну… Ладно, пока не буду звонить. Но если этот… Эта штука покусает ребёнка – ты за всё ответишь!

– Согласен.

 

Ел Бастер с трудом.

При осторожном изучении его немаленькой пасти оказалось, что чуть ли не треть зубов выбита. (Благо, они у акул отрастают быстро!) Отец приоткрыл пошире пасть акулёнка, развернув зияющими в челюстях ранами и торчащими там осколками зубов к ма. (Бастер и не подумал сопротивляться, или кусать обидчика, хоть и было видно, что ему очень больно.):

– Тебе хорошо видно?

Ма отвернулась. Взгляд опустился к полу, руки метнулись к груди. Потом Вовка услышал её сдавленный голос:

– Я не… буду звонить сестре. И если сама позвонит – тоже ничего не скажу. Но! – она снова подняла подозрительно блестящие глаза, – Отвези его в Питомник сегодня же!

– Хорошо. Отвезу. Однако если дядя Саня узнает…

– Я не скажу. Никогда. Но – только если и вы никогда…

– Я не заикнусь о том, что мы только что видали, ещё лет пятьсот!

Вовка, почуяв, что на него смотрят две пары глаз самых дорогих и близких ему людей, утёр слёзы рукавом, кинулся снова к матери, обнял:

– Я тоже… Никогда! Никому! Клянусь! Ма-а-а… – он задрал заплаканное лицо, – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Только не надо его снова – к дяде Сане!..

Ма почему-то зарыдала, и прижала Вовку к себе ещё даже сильнее, чем он сам только что…

Отец, подойдя, обнял их вздрагивающие плечи:

– Ну, всё-всё… Успокойтесь. Днём позвоню, договорюсь. Вечером отвезу.

 

Бастер вёл себя на удивление тихо.

Не доставил им вообще никаких хлопот.

Когда Вовка вернулся после обеда из школы, он мирно спал в углу за холодильником, куда ма перетащила коврик из прихожей. Вовка спросил шёпотом:

– Как он тут?  – ответ получил тоже шёпотом:

– Спит! Удивительно, но как вы ушли, даже не просыпался. Даже на двор не просился! – и, уже спокойней, – Ну, иди, мой руки. Будем обедать.

Всё время, пока обедали, и потом, пока Вовка делал уроки, а ма что-то набирала на компе, акуленыш спал. А к вечеру, когда вернулся с работы Па, проснулся.

Но продолжал лежать, словно удивлённо кося единственным пока рабочим глазом.

Па сказал:

– Поехали, я даже мотор не глушил.

Однако вот подняться на плавники у Бастера не получилось. Даже когда его позвал Вовка, он лишь приподнял тело с половичка, но так и не смог встать, только виновато пошевеливая стержнем заднего плавника.

– По-моему, придётся ему подлатать ласты-то… Похоже, переломы. – отец, сопя, поддел руки под полутораметровую тушу, и вынес моргающего Бастера за дверь. Вовка, снова рыдая в голос, кинулся одеваться.

 

В питомнике сделали рентген.

Дежурный хирург, молодой парень-практикант, кусал губы:

– Гипс я, конечно, наложу… Однако я должен подать Рапорт по инстанциям. Предупреждаю сразу: вы получите повестку в суд! За издевательства над животными есть статья!

Отец переглянулся с Вовкой. Вовка вдруг выпалил:

– Но это же – не наш щенок! Мы его… Нашли на дороге! За что же нас-то – в суд?!

– Хорошо, я проверю… – практикант, глянув ещё раз на татуировку на спинном ласте, прошёл за компьютер. Вовка и отец расположились у стены, на лежаке, обитом кожей и накрытом простынёй.

– Ага, есть. Регистрационный номер 317А – 67854. Продан такого-то… Зарегистрирован Колесниченко Александром Михайловичем, как сторожевой. Кличка – Бастер. Хм…

Уж не хотите ли вы сказать, что это его хозяин так?..

Отец полез во внутренний карман пиджака. Остановился. Посмотрел на Вовку:

– Владимир. Будь добр, подожди меня в коридоре.

Вовка посмотрел в глаза хирургу. Тот, не выдержав, отвёл взгляд. Вовка вышел.

В коридоре Вовка слонялся из конца в конец, рассматривая плакат, призывавший вовремя делать щенкам прививку от бешенства. Однако, прочтя, наверное, в десятый раз первую фразу, понял, что от неё в памяти так ничего и не отложилось.

Он прекратил читать, и сел на жёсткую скамью, грызя ноготь.

Отец появился только через минут пятнадцать. Вовке показал большой палец.

У Вовки прямо камень с души свалился. Хорошо, что его отец может убедить почти кого угодно почти в чём угодно…

Недаром же он – известный и уважаемый адвокат.

 

В следующий раз Вовка увидел Бастера через месяц.

Леонид Петрович, к дежурству которого они специально и подъехали, быстро провёл их к стандартному вольеру в длинном ряду таких же:

– Вот. Гипс, швы и бинты мы уже сняли. Очень, кстати, терпеливый щенок. Даже не заскулил!.. Шутка. Ну, во всяком случае, не кусался, хотя это довольно больно – снимать швы и гипс.

Вовка, вцепившись в титановую сетку, сказал:

– Бастер!

Щенок (Всё же правильней уже называть его акулой – два метра, и тридцать килограмм!) и так уже стоял у сетки – не иначе, учуял их от входа! Оба глаза только моргали, не давая вычислить, что же на самом деле происходит в душе щенка… Ну вот нет в них выражения того, что можно прочесть в глазах тех же собак! Но всё же…

Что-то там точно было! Такое, от чего щемило сердце, и руки сами тянулись – погладить, почесать выровнявшийся бочок с шершавой кожей!

– Можете войти. – сказал практикант, – Более терпеливого и спокойного пациента у меня ещё не было. А вас он, по-моему, помнит. Не обидит.

Через месяц Бастера забрал для постоянной работы Завод по разделке бройлерной птицы.

Отец, съездив туда через полгодика, вернулся, хитро ухмыляясь.

– Начальник охраны говорит, что более добросовестного поисковика у них ещё не было: за последний квартал число «несунов» снизилось на шестьдесят процентов!.. И пытаются что-то пронести только новички – ветераны уже в Бастера «поверили»!

Сам не зная от чего, но весь следующий день Вовка ходил, словно павлин – гордый, счастливый, и расфуфыренный.

А вот к дяде Сане «на шашлыки» он теперь не ездил под любым предлогом.

А мать и не особо настаивала.