Хищное лезвие крестообразно взрезает кожу. Пряная смесь перцев щекочет ноздри. В раскалённую сковороду летят кубики яблока, сахар и шафран. В сотейнике бурлит подслащённое вино с брусникой, выпариваясь в терпкий соус. Портативный гриль с нетерпеливым шипением принимает напитанную ароматными соками утиную плоть, жадно обхватив её пластинами и выпуская маслянистые клубы. Рот тут же наполняется слюной. В животе трепещет предвкушение. Съешь меня. «Съешь меня» искушает утка. Поддавшись, я веду носом и привстаю со своего настила. Острый взгляд заставляет остановиться и съёжиться обратно в тисках соломы и старого тряпья. Из своего сумрачного угла я наблюдаю, как Госпожа сервирует румяное мясо с яблоками на изогнутом блюде. Как густой кровью струится соус, складываясь в затейливые узоры. Я украдкой вдыхаю купаж, заволокший подвал, тщетно подавляя накативший приступ вожделения.
Лёгким кивком Госпожа велит подойти. Словно оголодавшая собака я едва не на четвереньках бросаюсь к столу. Холод каменного пола обжигает босые ступни. Я с ногами забираюсь на табурет и тянусь к заветной тарелке. Останавливает звонкий хлопок по руке. Я отдёргиваюсь, не схватив и куска. На тыльной стороне проступает рубиновая капля. Лизнув языком место пореза, я робко поднимаю глаза. Госпожа пододвигает ко мне столовые приборы. Её лицо, упирающееся подбородком в сложенные кисти, дышит истомой.
Приходится распрямиться, свесить ноги, и зацепить приготовленную салфетку за грязный воротник. Дрожащими руками я беру вилку и нож. На этот раз правильно. Помню, что бывает за нарушение этикета. Борясь с искушением, деликатно отрезаю кусочек утки, обмакиваю в бороздку соуса и отправляю в рот. Жадный взгляд Госпожи, улавливающий каждое движение, застывает на моих губах. Я впиваюсь зубами в мясо и начинаю жевать. По рту разливается гастрономический экстаз. Госпожа блаженно жмурится так, словно вместе со мной вкушает яство. Тонкие губы довольно растягиваются. Глаза вспыхивают алчным светом.
Я ем не спеша. Знаю, что будет дальше. Это самое сложное – бороться с искушением, наброситься на предложенную еду. Госпожа всегда выбирает изысканные, сложные блюда. Я не знал их названий ни раньше, ни теперь. Она готовит потрясающе, но никогда не ест сама. Обычную пищу.
Закончив кормление, Госпожа соберёт всю посуду, выключит свет и уйдёт. Я останусь один в сырой темноте подвала. Я буду лезть на стены или корчиться в отчаянии на своей импровизированной постели. Объятый страхом и предвкушением, я буду ждать, когда спустя несколько часов кровь насытится полезными веществами и Госпожа вернётся. Она сделает на мне крошечный надрез в районе локтевого сгиба и жадно припадёт к нему губами. Моя кровь, пульсируя, будет струиться по её языку, а мышцы сокращаться в такт боли, пока не случится эякуляция. Госпожа посмотрит на меня брезгливо и закончит трапезу. Она снова уйдёт. А я останусь наедине с презрением к себе.
Я основательно разжёвываю волокна мяса, нелепо оттягивая неизбежное. Я страшусь пережить это снова, но вместе с тем нестерпимо желаю. Привкус омерзения отравляет. Я ругаю себя, но продолжаю методично жевать, стараясь забыть того, кем был прежде.
***
В старых провинциальных городах даже в центре есть такие районы с частными домами. Вроде бы ты только что был в окружении кирпича и бетона, но внезапно вступаешь в настоящую деревню. Даже шум машин от близлежащей дороги словно приглушается, отделяется невидимой завесой, уступая место природным звукам. Если оказаться здесь в сумерках, то каждая колыхнувшаяся тень или скрип растрескавшегося дерева могут показаться зловещими. Или умиротворяющими. Кому как. Я небольшой любитель деревенских домов с захламлёнными дворами, покосившимися сортирами и низкими мигающими окнами. Но машина была в ремонте, а я слегка подшофе, потому, чтобы быстрее добраться из гостей до остановки общественного транспорта, решил срезать через частный сектор.
Вино в моей крови подогревало воспоминания об утраченной любви, бросившей меня в начале недели со словами «мы слишком разные». Отгоняя навязчивые мысли, я изучал окрестности. Улица тёмная, с единственным глумливо подмигивающим желтоглазым фонарём. Некогда столь ценный колодец, поивший всю округу, догнивал свой срок в зарослях акации. Где-то во дворах протяжно выла собака. Городской асфальт трусливо расползался под натиском могучей силы деревенской земли. Промозглый ветер октября гонял под ногами пожухшие листья, забивался под куртку, подвывал одинокому псу.
Что-то чуждое ощущалось во всём этом запустении. Иномирное. Точно я очутился в детской страшилке или старинной легенде. Если зажмуриться, можно представить, что совсем рядом за углом найдётся башня с вечно спящей принцессой, в окружении застывших камнем слуг. Я взберусь к ней по сухим колючкам и разбужу поцелуем. И возможно, тогда с округи спадёт оцепенение, покосившиеся дома распрямятся, а колючки обернуться цветами, закипит новая жизнь.
К слову сказать, башня здесь и правда была. Ну не башня, кончено, но некое подобие средневекового замка – небольшой особняк в стиле модерн. В начале двадцатого века местный фабрикант выписал из Европы архитектора, для устройства усадьбы. Тот в награду за работу получил землю и отстроил себе дом, напоминающий о родине. Перевёз жену и детей. Уж не знаю, что он нашёл в нашем захолустье привлекательного. Сейчас бывшее жилище архитектора обветшало и приобрело статус городской легенды. К своему стыду, я не помнил подробностей, но что-то в семье иностранцев пошло не так. То ли жена повесилась, а следом муж, то ли они друг друга со свету сжили, вскоре после переезда. Но, так или иначе, усадьба архитектора осиротела, так же, как и его дети. В советское время здесь пытались устроить коммуналку. Но и тут не заладилось. А потому удивительной красоты дом оставили тихо умирать, среди облепивших деревенских хаток. И снести нельзя – памятник архитектуры как-никак, и применения найти не вышло.
С внезапным сочувствием я покосился на гротескного великана среди лилипутов, испытав некое родство с одиноким бедолагой, брошенным, как и я. Все ещё крепкие кованые решётки призывно скрипнули. На мгновенье показалось, что заколоченные окна блеснули светом. «Чёртовы бомжи! Спалят же всё». Полный боевой решимости, я толкнул тяжёлые ворота, отворившиеся с необыкновенной лёгкостью, точно смазывались каждый день. Прошёл через заросший палисадник и вступил на ветхое крыльцо. Половицы жалобно скрипнули. По спине пробежал холодок. Доски, блокировавшие дверь, оказались грубо выдернуты. На некогда богатой резьбе остались глубокие раны от гвоздей. Из глубины дома повеяло теплом и манящим ароматом мяса и специй, точно он был обитаем. Моя решимость таяла на глазах. Но внезапный порыв ветра словно подтолкнул внутрь. Я вошёл. Покрытые паутиной стены и клочья обоев убеждали – дом давно покинут. Может, мне почудилось? Былой хмель, кажется, выветрился, уступив место неловкости. Борясь с желанием немедленно уйти, я сделала несколько робких шагов по коридору, пока не оказался в просторном холле с лестницей. Лунный свет, пробивавшийся сквозь стрельчатые окна, высветил силуэт на площадке между этажами. Я натурально вскрикнул, словно девица, но тут же зажал рот ладонью. Передо мной предстала женщина удивительной красоты. Она была бледна как первый снег, с филигранными чертами, и смоляными волосами, уложенными в старинную причёску. Больше я не успел рассмотреть ничего. Женщина улыбнулась тонкими губами, и я выбежал прочь, словно за мной гнались черти.
Бежал я долго, мимо пустых остановок, лишь бы оказаться среди людей в этот поздний час. Влетев в круглосуточный супермаркет, я, наконец, остановился и согнулся пополам, ловя ртом воздух. Встревоженная кассир предложила помощь, но я лишь отмахнулся, силясь перевести дух. Домой я вернулся за полночь, вызвав такси. Опасливо включил свет в каждой комнате, проверил занавешенные окна и с головой залез под одеяло. Глаз я не смыкал до утра, и только когда сквозь шторы пробился первый свет, я, наконец, забылся лихорадочным сном.
Я снова был в том доме, только сейчас он предстал во всей красе. Стены с азиатской росписью, тяжёлые портьеры на окнах, начищенный до блеска пол, изящная мебель. Всё казалось новым, нетронутым временем. У дальнего окна в нежном утреннем свете купалась тонкая фигура. Я боялся вздохнуть. Стук собственного сердца казался мне невыносимо громким. Словно в ответ, женщина обернулась. Глаза её сверкнули, тонкие губы растянулись в улыбке. Я не смел пошевелиться под этим завораживающим взглядом. А красавица приближалась, призывно вытянув изящные руки. Я отчаянно желал её прикосновения, но вместе с тем невыносимый животный ужас обуял всю мою сущность. Не в силах вырваться из плена сновидения я с отчаянием осознал, что обречён.
Разбудил звонок с работы. Пришлось сказаться больным. Выпутавшись из мокрых простыней, я отправился в ванную, бороться с утренней эрекцией. Но облегчения или покоя не приходило. Мной словно завладело непреодолимое желание. Сводящее с ума влечение, выбивавшее все мысли, кроме одной. Я включил ноутбук. Перерыл интернет в поисках всей возможной информации о чёртовом доме. Жена архитектора не вынесла измен и наложила на себя руки. Спустя год умер и он сам при невыясненных обстоятельствах. Остались только дети, отправленные в детдом и некая таинственная содержанка, которую архитектор привёз с собой из Европы вместе с семьёй. Я пытался найти фото или какую-то информацию о дальнейшей судьбе этой женщины, но тщетно. Что за долбаная хрень! Я, наверное, рехнулся. Захлопнув со злости ноутбук, я почувствовал, что меня натурально колотит, лоб и щёки горели. Градусник показал температуру за тридцать восемь. Закинувшись жаропонижающим, я снова залез под одеяло и, свернувшись эмбрионом, провалился в забытье.
Новый сон затягивал меня в свою вязку пучину. Тот же дом. То же великолепное убранство. И Она! Я мог в деталях рассмотреть её лицо без малейшего изъяна. Удивительные обсидиановые глаза, алые губы, трепетные ямочки на щеках. Я чувствовал её запах. Нездешний, но в то же время такой желанный. Хотелось зарыться в её вороные волосы и дышать их терпким духом. Она прикасалась ко мне, и руки её были обжигающе холодными, но я не мог оторваться. Она не говорила ни слова, но улыбалась призывно, жадно вожделея. И я вожделел её в ответ. Я не понял, когда проснулся. И просыпался ли вообще. За окном стояла ночь, не знаю которого дня. Я механически оделся, накинул куртку и вышел.
В доме архитектора горел свет. С дороги не заметить, но стоя на крыльце, я отчётливо видел его неровные блики. Уверенно толкнув приотворенную дверь, я вошёл. Ветхость и затхлость подцвечивались щекочущим аппетит ароматом. Пройдя мимо запертых комнат, я снова оказался в холле. Прислушался, гадая, куда мне идти. Скрипнули ступени, и я поднял глаза. Женщина в белой рубахе и высоких брюках для верховой езды спускалась с верхнего этажа. Предвкушение и ужас смешались внутри. В оцепенении я уставился на своё видение. И она приветливо улыбнулась так, словно всю жизнь ждала меня.
***
Я отправляю в рот последний кусок. Госпожа снова жмурится точно довольная кошка. Протягивает тонкую руку и треплет меня по спутанной шевелюре. Я давно оброс бородой, волосы цепляются за уши и свалялись на шее. Не знаю, сколько я пробыл здесь. Месяцы? Год? В подвале нет окон. Первое время я пытался считать кормления. Но сбился на третьем десятке. Мысли путаются, когда Госпожа пьёт меня. Я словно ухожу за грань, растворяясь в острой смеси боли и блаженства.
Я пытался бороться, но, когда веду себя плохо, меня наказывают, выпивая до потери сознания. Госпожа очень сильна, одолеть её невозможно. Остаётся подчиниться. После она, конечно, восстанавливает мои силы обильной едой, повышает гемоглобин. Но сдавливающий ужас приближающейся смерти заставляет осторожничать. В моменты накатывающего отчаяния я подумывал, что в этом можно найти избавление. Позволить ей убить себя. Но Госпожа умна, она не расстанется со своей «свинкой». Не даст мне так просто устраниться. По крайней мере, пока я ей полезен. А что потом? В последнее время я чувствовал, что силы покидают меня. Сколько я ещё протяну?
Госпожа поднимается, собирает посуду и выходит. В замке проворачивается ключ. Я остаюсь один. Я всё ещё не знаю, кто моя пленительница, не проронившая и слова за всё это время. Кем она была и как очутилась здесь. В какой-то момент мне казалось, что всё это сон. Ведь так не бывает. Чья больная фантазия могла породить подобное?
Шаги стихают. Я возвращаюсь на подстилку. Шарю рукой вдоль стены. Какое-то время назад я тайком умыкнул десертную ложечку во время кормления. Госпожа не заметила. Или сделала вид. Я заточил свою добычу о каменные стены. Каждый раз оставаясь один, я доставал импровизированное оружие, гладил его, проверял остроту. Я не имел представления, как эта маленькая заточка сможет мне помочь, но её холодный металл в ладонях придавал сил и надежды. Глупый бесполезный талисман. Мой талисман.
Не знаю, искали ли меня. Нужен ли я ещё кому-то там, снаружи. И есть ли вообще что-то кроме этих сырых давящих стен. Может, мир давно перестал существовать. Может, я последнее живое существо на земле. Или это ад. Чистилище. Моя нескончаемая агония.
Госпожа возвращается. Снимает с меня куртку и рубаху. Ловко. Требовательно. Омывает моё тело. Я ложусь на солому и позволяю ей оседлать себя. Она не включила свет. Глаза сверкают в темноте острей её когтей, взрезающих кожу. Она припадает к моей вене. Алчно сосёт. Хищник. Тигрица, наслаждающаяся кровью своей жертвы. Я вижу, как ходит её горло. Трепетно вздрагивает тонкая шея. Она вся пульсирует вместе с толчками моего сердца. Извивается. И я извиваюсь под ней. Мои мышцы напряжены. Мы стонем словно любовники. Я готов сдаться. Отдаться ей целиком. Лишь бы не прекращать этой сладкой пытки. Я желаю лишь одного – принадлежать госпоже. Но в миг самого острого наслаждения я ощущаю, как сперма разливается по бёдрам, а омерзение по воспалённому сознанию. Взгляд Госпожи заволакивает презрение. Больше чем обычно. Повинуясь инстинкту, я выхватываю своё орудие и протыкаю желанную шею. Нечеловеческий вопль вырывается из алых губ. Неведомые силы вливаются в меня, и я отталкиваю свою пленительницу. Выбегаю наверх. Я словно во сне. Не могу поверить в то, что сделал. Не могу поверить, что оказался сильней. Госпожа не знает поражений. Я пригибаюсь, пока плутаю по лабиринтам комнат. Жду, что вот-вот на меня обрушиться сильное гибкое тело. Вгрызётся в мою плоть, разрывая горло. Почему она не преследует? Почему отпускает?
Я выбегаю наружу, не разбирая дороги. Глаза слепы от жёлтого мигающего света. Сквозь слёзы я различаю мужской силуэт. Я кричу ему. Но он не смотрит на меня, его глаза обращены к окнам проклятого дома, в которых мелькает призывный силуэт. Я падаю на землю. Меня раздирает ревность. Съешь меня.
Автор публикации
А можно вас съесть? Давайте поиграем… Я поэтесса-вампиресса.