Глава 4. (в 1948-й год)
Владимир опять сидел в своём кресле. В комнате ничего не изменилось, всё было на своих местах. ‘Значит, эти мои неожиданные странности с перемещениями в прошлое ничего не нарушили и не изменили в настоящем. Врут, стало быть, фантасты! Но почему я не чувствую усталости? Почти полдня оттопал в разных годах по улицам прошлого, а ноги не гудят и обувь не в пыли! А может это всё-таки иллюзии или галлюциногенные видения, но вроде бы на психику свою я не жалуюсь, и разными там психическими расстройствами не страдаю. Как там говорил Филатов:’Hе имел. Не состоял. Hе был, не был… Даже рядом не стоял!’
Его размышления были прерваны появлением жены, которая заглянула в зал и встала в дверном проёме. Судя по выражению её удивлённо-испуганного лица, она что-то видела, и видимо это был момент его ‘исчезновения’ из кресла – из сегодня в прошлое. Это было уже интересно!
– Видела?
– Что?
– Что-что! Ну, то! Что было!
– Ви-де-ла-а!
– Ну, и как это выглядело? Вот я сидел в кресле, а потом стал исчезать. Как это было – как в фильмах показывают: постепенно испаряясь или сразу, был-был и сразу – раз и нет? Или как-то по-другому?
– Ты как-то обо всём этом говоришь так, будто всё это само собой разумеющее. Ужас какой-то! А ты так спокойно: как это выглядело?.. Отвратительно выглядело…
– Ну, ладно тебе. Как всё-таки? Мне же нужно разобраться, что и как происходит? И почему? Сам ничего не понимаю.
– А раз ничего не понимаешь, чего же ты тогда этот арифмометр накручиваешь?
– Да, не в арифмометре вовсе дело, я думаю. Здесь, что-то другое. А вот что? Почему? И, главное – зачем? Какова цель всего происходящего? Я уже сам себе сегодня раз сто задавал эти вопросы, а ответов нет. Вот я и спрашиваю для того, чтобы разобраться. Ну, и как это было? Что видела? Давай по порядку: разобраться в этом нужно. Самое-то главное, что мне не страшно было ни разу, больше непонятно!
– Я пошла было на кухню, но подумала: а дай-ка посмотрю что там. Тут же вернулась, а кресло пустое. Страшно даже, как-то, стало, не по себе: какое-то чувство такое нехорошее. А тут кот ещё с аквариума спрыгнул на стол, чашку уронил, я туда, а он под диван залез. Потом слышу: в зале кресло скрипнуло, заглянула – ты! Вот он – сидишь!
– Даже дымки никакой не было? Или, типа, вибрации воздуха, колебания какие-нибудь в воздухе?
– Какая дымка? Никакой дымки, я же говорю, заглянула – тебя нет, кресло скрипнуло – ты в нём уже сидишь. Давай уже хватит с этим непонятным и страшным делом экспериментировать.
– Понимаешь, какая штука получается-то. Пока я там был, ну в своём детстве что ли, а может в параллельной своей жизни…. Давай-ка я лучше тебе по порядку расскажу…
– Вот так всё и было… портрет мой, который Славка нарисовал, вот. – Окончив рассказ, Владимир развернул лист бумаги с рисунком.
– Ну, надо же! Похож. Здорово похож. – Жена провела пальцем по рисунку, и на пальце остался след от сажи. – Но это же, всё просто невозможно!
– Невозможно, а факт есть факт! Вот он рисунок, не я же его нарисовал. Интересно то, что он со мной здесь оказался, переместился тоже. Хотя, чему уж тут удивляться: перемещаюсь же я в одежде. Не как в фильмах разных показывают. А раз в одежде, то и рисунок этот тем более.
– Ой, всё это вообще странно и неприятно. – И после короткого молчания продолжила, – Но, рисунок и вправду есть. И я его раньше никогда не видела. Слава настоящий прирождённый художник был! Если это было, то это больно, наверное, больно было тебе видеть их всех, в полном здравии, зная, что их уже нет…
– Я даже про это и думать не думал. Ощущения были хорошие, радостные. Ни страха, ни горести. Интересно даже…
– Всё это, конечно, может и интересно, но как такое может происходить? Это всё так неправдоподобно!
– Вот и я не понимаю как! Главное, что я ничего не ощущаю, никаких головокружений, ни встрясок и глюков. На самолёте и то страшней лететь было в прошлом году, помнишь? А тут – ничего! И главное-то, что всё при мне остаётся и одежда и вещи разные, вот и рисунок тоже как был у меня там, так и здесь вот он. В фантастических фильмах показывают, что при перемещении у них одежда тут остаётся, а в другом месте они голышом появляются и с ними разные психологические встряски происходят. А тут ничего такого. И страха-то никакого нет! В детстве, когда книги приключенческие и фантастику читал, журналы научные разные про возможные перемещения, то совсем по-другому себе это представлял. Бывают, конечно, разные отклонения у людей, переживших что-то серьёзное в жизни. И книг про это полно написано, есть, наверное, и такие случаи, но поверить в это сложно, а объяснить вообще невозможно! Вот пять лет назад я инфаркт перенес, врачи с того света вытащили, потом оперировали, там же отключали полностью. Может это подействовало – не знаю, не ведаю. До сегодняшнего дня ничего такого не было. А почему сегодня это начало происходить? И до какого момента будет действовать? Я этого не понимаю. По телику много чего рассказывают про НЛО, перемещения и реинкарнацию. А на все сто процентов никто ничего не знает, объяснить не может и вряд ли когда смогут. Можно, конечно, думать или предполагать о том, что если в жизни и во вселенной всё развивается строго по спирали, то почему вдруг не может быть того, что этих спиралей очень много? Неизвестное количество и они все сдвинуты по осям Х, У и Z, а может ещё и по другой какой-то оси S, и помимо временной оси тоже. А каждая спираль, допустим, это наша жизнь, в смысле жизнь человечества, существование всей бесконечной вселенной, размноженной в тысячах или сотнях тысячах ‘экземплярах’! И в какой-то момент они, эти спирали, могут соприкасаться друг с другом или пересекаться по каким либо необъяснимым причинам. Может даже постоянно в соприкосновении и пересечении все эти параллельные миры – спирали наших жизней. Вот тогда, возможно, и происходят эти случайные попадания в прошлое. С таким же успехом можно и в будущее попасть, наверное, запросто. Вот смотри: представим условно, что спирали жизни – это вот два, нет лучше три карандаша. Каждый карандаш – это условная спираль жизни человечества или вселенной, которая существует и движется в пространстве-времени сама по себе постоянно и бесконечно. Вот, к примеру, делаем равные засечки на всех карандашах. Это, допустим, будут определённые годы. Вот эта засечка – сегодняшний день. А эта – лет тридцать назад. Эта – сто, а эта – сто лет вперед, то есть, допустим, 2118 год уже. И они существуют сами по себе в пространстве-времени. Теперь смотри, – Владимир сместил карандаши относительно друг друга вверх и вниз, – по какой-то причине два этих карандаша, в смысле временные спирали соприкоснулись друг с другом или чуть зашли одна в другую, и вот в этой спирали 2017 год, а в этой – 1966!
– Ну, ты сейчас напридумываешь…
– Я не придумываю, а рассуждаю.
– А третий карандаш тогда что?
– А третий – это другая параллельная спираль и она тоже соприкоснулась с нашей, но своим временнЫм боком. И в ней на момент соприкосновения – ещё 1957 год.
– Мудрёно!
– Мудрёно! Да, мудрёно. А если таких спиралей бесчисленное множество! Это мне сейчас такое в голову пришло. Скорее всего, конечно, это мои домыслы, а может и нет. Но, иначе я не могу объяснить происходящее. Раньше же такого в моей жизни не было, разве что в фильмах фантастических или в сказках. Например, про старика Хоттабыча или во снах…
– Ну, сны это сны, а тут мы же не спим!..
– В том то и дело, что не спим. И всё там, что сейчас было – так как было тогда, только меня сегодняшнего я что-то там не припомню, может, подзабыл! Вот рисунок Славкин, вот он… А ещё Славка сфотографировал нас всех. Оп-па! Я ведь тоже в кадр попал! А значит и фотка должна быть. Мы же со Славкой потом в Норильске все кадры спечатывали со всех плёнок. На память. Мы с ним всегда после отпуска фотки печатали со всех плёнок, которые были отсняты, хоть по одной фотографии, но делали. А вдруг это фото сохранилось! Надо к матери сходить и в фотоальбомах поискать. Хотя мы их не один раз уже просматривали. А вдруг если не очень внимательно смотрели! А?
– Можем сейчас сходить, заодно перед сном прогуляемся. И внуков с собой возьмём – им тоже полезно свежим воздухом подышать. Дождик, правда, моросит – можно их и не брать, а сами сходим. Идти-то полторы остановки.
– Пошли! Это разве непогода! Не Север… Матери, только про фото не надо говорить. Не поймёт сразу, да и не поверит…
… Через полчаса они сидели на кухне в гостях у матери и пили душистый чай на листьях смородины и мяты.
– А ты фотографии никакие не выкидывала?
– Нет, а что?
– Да вот хочу все старые фото отсканировать и потом на компьютер сбросить, по годам отсортировать. Родословную же пишу, так что фото и пригодятся. Я потом их тебе назад верну.
– Да вон они в серванте в альбомах.
– Альбомы я смотрел, кое-что брал уже и сканировал, но возьму ещё раз просмотрю.
– И ещё чемоданчик я сейчас достану из шифоньера. В чемоданчике всё – и фото, и отцовские грамоты и документы разные, открытки поздравительные от родственников. Всё там.
– Какой чемоданчик? Ты же говорила, что где-то он потерялся при переезде с Севера или в Норильске остался. Нашёлся что ли?
– Да подзабыла я, где он, старая уже стала, а вот когда со старой квартиры переезжала сюда, вещи собирала по коробкам, он в кладовке и нашёлся. Там всякие фотографии.
– Это хорошо… Просмотрю, отсканирую и верну…
… Дома Владимир начал смотреть фото, лежащие в чемоданчике, а жена просматривала фотоальбомы. Давно он не видел эти фотографии, наверное, лет двадцать пять, не меньше. Надо же так совпало – тут тебе неординарный случай с путешествиями и чемоданчик с фото вдруг нашёлся. Странно всё это как-то, странно. Совпадение или…
Рассматривая старые фото, Владимир смотрел на них ‘другими’ глазами и то, что раньше могло показаться ерундовым кадром, сейчас воспринималось как раз наоборот. В некоторых ‘неудачных’ кадрах виделась именно та реальная жизнь в движении, а не как стоп-кадр в фотоателье: ‘внимание, приготовились, снимаю’. Много было двойных фото, они находились в фотоальбомах и он их сканировал уже, но попадались и те, которые он видел давно, уже теперь – очень давно, и имели определённый интерес для истории семьи: это групповые фото родственников до военного и послевоенного времени. Их и другие, имеющие ‘ценность информации’ он откладывал отдельно. Разыскиваемого фото не было.
На дне чемоданчика лежал толстый чёрный пакет из-под фотобумаги.
И в нём явно находились документы и грамоты отца, про которые говорила мать. Вытащив содержимое пакета, Владимир стал с интересом рассматривать потёртые отцовские удостоверения на награды и на право вождения трактора, танка Т-34, автомобиля и мотоцикла, аттестаты учёбы, благодарности и почётные грамоты, вырезки из газет 50-х годов, несколько старых, пожелтевших армейских фото. И среди них он увидел то, что хотел увидеть, но очень сомневался в его существовании. Но это было то самое фото, сделанное на тесненной бумаге размером 13х18! Качество, конечно, было не очень блестящее, но рассмотреть тех, кто на нём можно. На этом фото он увидел себя сегодняшнего и себя маленького. Это было просто невероятно и не укладывалось в его голове! И в то же время, своей невероятностью, подтверждало, что всё происходящее с ним сегодня вовсе не было сном, но это необъяснимое и неправдоподобное никак не вкладывалась в сознание.
На обратной стороне фотографии рукой брата Славки было написано: ‘Лето 1966 года. Деревня Новообинцево’.
– Нин, глянь… – Он передал фотографию жене.
– Ужас!..
– Вот тебе и ужас!
– Но, как же это так?
– Не знаю… и не понимаю! О, смотри здесь ещё какая-то старая потрёпанная тетрадка.
На первой странице тетрадки корявым почерком начиналась запись, сделанная явно химическим карандашом: ‘…начато 14 января 1945года. Госпиталь Ленинград – Получил увольнение в запас на 6 месяцев. Завтра еду домой…’.
– Так-так, это, видимо, деда Леонтия дневник. Здорово! Ты смотри, никогда не слышал про эту тетрадку. И отец с матерью – ‘партизаны’, хоть бы словом разок обмолвились. – Владимир бережно держал тетрадь в руках. – Записей не так много: на вид страничек десять-двенадцать в ней. Но, это же – целый клад! Дедов дневник! Потёрт, конечно, здорово, но кое-что, думаю, можно будет прочитать. Ну-ка, ну-ка поглядим. – Он осторожно открыл первую страницу. Ага, вот – …февраль …45:
‘…Сижу в Новосибирске на вокзале. Ещё… дне… и буду дома… 5 февраля 1945г… – подъезжаю к Барнаулу…’
‘9 мая 1945 год. Вчера узнали….. всё завалили немца. Сегодня точно сообщил… …мы победили. Всё капитулировал вражина. Значит… фронт я уже бол… не пойду…’.
– Вот здорово, что эта тетрадка не потерялась. Прямо теплом повеяло. Дед писал, представляешь. Вот это чудо, так чудо! Что там дальше:
‘…март 1945г. – предложили рабо… в Шелаболихе …дседателем Сельского Совета. Выделяют дом для жит… Через неделю ……едем всем семейством…’
’07 января 1946 года. У Николая с Анной родился сын, …вали Володей. Первый наш с Пашей внук. Э.. хорошо’.
’22 июня 1948… в деревне …чайно… встретил знако… в 44-м … он меня ранен…… до госпит… я…………………………………… в чайной с н… и …ком Григ…ым отм…ли …стречу……’
Владимир перелистывал страницы, стараясь быстрее охватить всё написанное дедом.
’16 авгу… 1952… – ох и сволочь эт.. секр…арь рай… Кузнец… Вчера был на Ине. Узнал, ч… с десяток коров и ….в этого Куз…ова втихаря откарм…ются на колхозных кор..х, да ещё в О…ской и Плотник… штук по д… цать скотины… Вот гад. Надо Николаю сказать, пусть …жмёт ему хвост……………
04 марта 1953 – у Фёдора с Анто…ой родился сын, …звали Сергеем. В честь …ца моего – это правильно…
06 марта 195… – по радио сообщили, чт… …мер Сталин… Ну, не знаю к худ……, к добру ли…’.
– Ничего себе тетрадочка!
‘…08 июля 195… на острове …вил сети. …мо плыл пароход ……его упал б…шой предмет каког…………а, похож на детскую ма…ку. Утонул. Надо кошкой …шарить по дну…
15 июля – выловил …е-ка …казалась т…о детск… маш…. Под…ю внуку Вовке. Пус… катается…’
– Нин, а помнишь, брат – Володя Николаевич в прошлом году в Питере рассказывал про этот дедов подарок ему? Про машинку детскую с педалями, он ещё говорил, что все деревенские ему завидовали!
– Конечно, помню.
– Интересно получается: фото есть, да ещё тетрадка дедова появилась! И рассказ брата про машинку! Всё как-то складывается в одно – непонятное! Почему и как? Интересно, так интересно!
– Да, уж!.. Очень интересно!
По спине забегали ‘мурашки’ и Владимир начал массировать и почёсывать виски, продолжая рассуждать, как бы говоря с самим собой:
– Ну, тетрадка та понятно – лежала себе и лежала, а вот как это фото могло вообще появиться? Похоже, что на нём и вправду я стою, чёткость у лиц, конечно, не очень-то, но всё точно, как вот-вот только что было и одежда, и стоим мы все так же. Ничего не понимаю! Кстати, а что там дед написал про…, так, где это я читал…, а вот:
’22 июня 1948… в деревне …чайно… встретил знако… в 44-м … он меня ранен…… до госпит… я…………………………………… в чайной с н… и …ком Григ…ым отм…ли …стречу……’
Наверное – ‘воевали в 44-м году…’ и ‘он меня (деда значит) раненного чего-то там ‘госпит…’, а до госпиталя, скорее всего, ‘нёс или тащил’ до госпиталя. ‘Потом мы в чайной с ним (наверное) и …ком, ком (что это – ком? Григ…вым – это, скорее – Григорьевым – дед Григорьев, муж бабы Поли, а деду он был, получается – свояк) ясно, конечно – свояк, значит: ‘с ним и свояком Григорьевым ‘отм…ли …стречу……’, что это? Отмели? А, скорее всего они отметили встречу. Дальше всё сильно потрепалось, затёртые записи. Следующая уже от 49 года, потом две сильно потрёпанных, далее 52 и 53 годы. Надо будет попробовать восстановить что можно. Завтра займусь. Хоть и немного, но, всё же, интересно! А помнишь, я тебе рассказывал, что когда я в 57-ом был, то официантка видела меня или похожего на меня когда-то уже в чайной и, вроде бы даже, как бы, с дедом Леонтием, то ли в 47, то ли в 48 году. Он тут про это, видимо, как раз и пишет в своей тетрадке! Но я ведь там не был! Пока! Хотя я, вроде и в 66 году не был, а на фото – есть! А что если этим ‘знакомым’, о котором дед тут пишет, и правда, всё-таки был я! А? И может это я был тогда в 48 году в той чайной! Или буду! Крутану арифмометр – и вперёд!
– Ни каких крутану! Мне уже и так страшно от твоих мыслей!
– Да, это ничего! А если я был в чайной, дед же пишет про это, то получается, что я и в 1944 году побывал!..
– А с чего ты взял, что это ты там был с ними? У тебя уже всё сильно много разыгралось в голове! Пошли спать. Уже одиннадцатый час.
– Ну, десять, одиннадцать! Какая разница! Тут может исторические дни, а она – спать! Проверить надо: был я там или нет! И в 48, а вдруг и в 44? И если – да, то, как это себе представить – я тащу своего деда, которого никогда в жизни не видел, раненного до госпиталя! И вообще, как я туда попал, или попаду? Вообще – полная мистика! А может, и вправду это всё было! И живём мы в круге замкнутом, то исчезаем, то появляемся – переходим в миры параллельные, когда-то во сне, а когда и наяву! А может… когда мы спим, то мы там… тоже живём?
– Ну, у тебя и фантазия разыгралась! Ты прямо совсем уже…
– А? Что ты говоришь?
– Фантазия, говорю, разыгралась. У меня аж давление подскочило, чувствую.
– Давление, давление… Да, мне тоже, наверное, корвалольчику не помешает принять! Всё это… А вдруг! Чем чёрт не шутит!
– Причём здесь черти и вообще…
– Нет, а как понимать, что за 5-6 минут я побывал уже в Норильске и в деревне два раза в разные годы. А здесь всего ничего времени прошло, а там я считай, в общей сложности, полдня пробыл. Какие тут шутки или черти могут быть, не знаю. Но вот то, что дед с кем-то встретился в 48 году и в чайной встречу отметил это мне непременно узнать надо. Понимаешь? Надо!
– Ну. Тебя завело! Давай уже хватит, а!
– Завело? Завело-завело! А заодно и проверю ещё раз свою теорию о том, что я не смогу попасть туда, где меня ещё и в планах не было. А это легко проверить можно, прямо сейчас…
– А когда мать беременная была, в 57-ом, ты же говорил, что был там. И как-то попал туда.
– Так там же я уже родиться должен был через недели две и значит связь того меня со мной сегодняшним уже была. А здесь, с 48 годом – нет её! Не – ту! Так что давай-ка я это дело сейчас и проверну. Ух, даже голова зачесалась. Так, какое там число-то было? Двадцать второе…
– Вов, давай уже на завтра перенеси это дело. Вечер, поздно всё-таки.
– Что такое поздно, по сравнению с мировой революцией! Смотри, там я буду часа три-четыре, а здесь минуты полторы-две всего пройдёт! Время-то сейчас и девяти даже нет. А может ещё ничего и не произойдёт. Так что попробовать надо. Да и завёлся я уже на эти путешествия. И главное, что никакой усталости и в сон не тянет! Азарт, Нин, это дело серьёзное. Он либо есть, либо его никогда не было! И не будет! Оденусь в то же, в чём в пятьдесят седьмом был. Другого-то, близкого к сорок восьмому, всё равно нет. Деньги старые надо захватить… Жаль документов нет подходящих, на всякий случай надо бы хоть справку того времени какую-нибудь иметь, только где её взять-то! Может отцовы документы тракториста прихватить? Не, не пойдёт. Ну, да ладно, авось всё гладко пройдёт… а, может, ничего и не произойдёт, и никуда я не попаду. Так что эксперимент продолжается.
– Ну, что ты всё как маленький! Вечер уже, и зачем это всё, да и на ночь, глядя, голова кругом идёт уже, а там тоже ночь, если всё это на самом деле. Давай уж до утра отложи, а утро вечера мудренее.
– Да, кстати, это тоже непонятно, но интересно: почему время все три раза не совпадало? У нас здесь было семь – восьмой час вечера, а там каждый раз по-разному: то полдень, то около двух часов дня, то часам к шести вечера? Интересно! А я сюда возвращался всегда почти в одно и то же время! Стра-ан-ненько!.. Я, наверное, сотовый с собой возьму, может, и поснимаю чего-нибудь, незаметно. Ну, давай так, как всегда… Ты на кухню, а я – пробую! Часа на четыре крутану. Так: 22-06-19-48 и кручу четыре раза, а давай – пять…
Откуда-то сбоку опять прозвучал уже становящийся привычным и знакомым – лёгкий и тонкий звук, похожий на звон колокольчика – ‘дзи-нь-нь’!..
… Владимир стоял у забора какого-то дома в узком проулке. Он был опять в Шелаболихе, это можно было определить даже с закрытыми глазами, а самому себе и не надо даже было разъяснять, что это деревня его! Так всё здесь знакомо: по какому-то запаху что ли или по внутреннему чувству, которое есть у каждого, дающее понять, что это твоё, что это родное…
Впереди, внизу, в конце этой улочки, виднелась главная улица – Ленина, она была самая длинная, километра три, не меньше, начиналась от трассы и заканчивалась недалеко от реки Обь. По обе стороны от неё ответвлялись узкие переулочки: одни в сторону косогора – вверх, другие – вниз, к речушке Шелаболке, как они её называли в детстве, разделявшей деревню на две части. Отсюда, с проулка, почти вся деревня просматривалась хорошо. И точно такою же он её видел нынче летом, и буквально час назад: те же самые дома, почти не изменившиеся с годами. И только вид противоположной нагорной части не соответствовал сегодняшним реалиям: отсутствовали на противоположной стороне новые дома и здания райцентра. Ну, а если он попал и вправду в 1948 год, то они будут построены только через сорок-сорок пять лет, а сейчас наверху косогора цвёл колхозный сад. И на этой стороне деревни не было видно нового здания больницы и купола церкви, а на её месте стоит Дом культуры. Этот Дом культуры и, вон поодаль от него, кинотеатр ‘Мир’ он помнил ещё с детства. И стояли они годов до годов 98-х или 99-х.
То, что он попал и впрямь в прошлое – было уже ясно и понятно, а вот определить какой это год, это пока было сложно: опять в пятьдесят седьмой или, вправду, в сорок восьмой? Хотя до этого момента арифмометр не врал! ‘Ну, что же, пойду в центр к чайной там и определюсь’.
То, что происходит с ним сегодня, в четвёртый раз, всё же воспринималось с трудом, но три раза всё прошло благополучно, значит и в этот раз должно всё пройти нормально. И, если это происходит, значит ‘кому-то или для чего-то’ это нужно. Смысл происходящего и принцип перемещения, его значение или назначение полностью не воспринималось, непонятно было всё: почему какой-то арифмометр участвует в этом, почему он каждый раз набирает именно те цифры, которые набрал, следуя каким-то ‘подсказкам’?! Откуда эти подсказки? Какая последовательность заложена в них? Непонятно всё, но чертовски интересно и самое главное, что подсознательно он мечтал об этом с самого детства. Ещё пацаном, перед сном, он постоянно выдумывал всякие разные истории и военные, и фантастические с главным героем – самим собой: он десятилетний в партизанском отряде… ходит в разведку…, спасает жителей какого-то села от фрицев…, летит в космической ракете…, путешествует в египетских пирамидах. Но там были его детские фантазии рождавшиеся после прочтения книг, с которыми он засыпал и ему снились разные фантастические и военные сны. А здесь другое, здесь он наяву, вот щипнул себя со всей силы за руку – больно! Нет, не сон! Видимо, всё-таки, выбор дат, куда нужно было попасть (странно, но эти слова – ‘попасть’, ‘переместиться’, уже как факт) – был или есть в подсознании, а значит и само перемещение происходит на подсознательном уровне. Только как он, этот ‘подсознательный уровень’ включается и переключается? С помощью какого тумблера? Можно было бы обойтись и одним или двумя перемещениями, но в тоже время эта невероятная возможность пройти через эти путешествия или проникновения в прошлое может быть временной, и не воспользоваться ей, так ниоткуда появившейся, было бы большой глупостью. Одно успокаивает, что должно быть, наверное, всего два варианта исхода из этих путешествий в случае ‘закрытия ‘портала”: либо я сразу оказываюсь дома, в своём кресле, и всё забываю, либо я застреваю и остаюсь в том времени, куда меня занесло! Как это описывается в фантастических книжках. Ну, второе – это вряд ли! А, если?.. Да, блин! Никаких если! Вернусь и завязываю с этим арифмометром! И всё же я думаю, что он здесь вовсе не причём. Тогда – что или кто? Мыслей куча… Вопросов тьма… Ответов – ноль! Стоп! Мыслей куча… А, что, если это мысль меня перемещает, тумблерок переключается – дзинь! Точно – дзинь! Ладно-ладно…
С этими мыслями он вышел на главную улицу деревни. И увидел ту разницу, не видимую ему вначале: деревянные тротуары центральной улицы, которые он видел сегодня же, но в 1957 году, были заметно новее; вместо ветвистых берёз и высоких вётел росли ещё невысокие берёзки и старые вётлы кое-где были спилены, а из их пней тянулись молодые деревца.
От здания сельсовета навстречу ему шли люди, кто парами, кто по трое-четверо под руки, вдалеке играла гармонь, и не одна.
Какой же точно год?
– Дядь, а ты чё на сходе не был, что ли? – Спрашивал его, и смотрел с хитроватым прищуром, неизвестно откуда появившийся белобрысый пацан, примерно лет шести-семи.
– Нет. А что за сход? Я только приехал.
– Да про покосы и про войну. А, на чём приехал?
– На машине сначала, а потом с трассы пешком пришёл. А ты что сам-то не там?
– Да я к бабушке своей уже сбегал. Рассказал ей про всё, что там было. Она старенькая, сама не ходит, а знать хочет, что где, да как.
– А что там было? Я тоже хочу знать.
– Дык, война же была с фашистами, потом побили мы их, наших деревенских дядей вспоминали! Потом про сенокос говорили.
– А, тебе-то, сколько лет, орёл!
– Мне-то? Я уже большой. Шесть мне, скоро семь будет. А ты воевал? Папку моего сразу не отпускали на войну, мамка говорит, что весной он ушел, а я родился. Папка у меня герой, он знаешь, как воевал! У него и медали есть, целых три!
– А, ну понятно. А ты, чей будешь-то? – хотел спросить Владимир, но оголец быстро побежал навстречу идущим колхозникам, видимо там были его родители. ‘Надо же, сколько народа много на собрания раньше ходило, такое ощущение, что вся деревня здесь собралась. Так, если пацану шесть, а он родился весной после начала войны, и это собрание было о покосе и войне, то значит, получается, что сегодня точно может быть 22 июня 1948 года, наверное! Не может же арифмометр врать, три раза совпало, то почему бы и сейчас не совпасть. И в этой массе людей сейчас можно будет встретить некоторых своих родственников, но гораздо моложе, чем я их знал в своём времени. У меня перед ними одно преимущество: я их знаю по фотографиям. Немного знаю, как жили, чем занимались, а они про меня ничего не знают! Многих уже нет давно, жаль, конечно, но, всё же, очень интересно на них посмотреть молодых. Видимо с годами мы становимся больше терпимее к перенесённым потерям близких и родственников. А главное это то, что у меня нет ощущения того, что я чужой в этом времени! Вот, что интересно! И я обязательно должен узнать: с кем дед встретился сегодня, кто его спас? И о ком он писал в своём дневнике. Ну, не обо мне же явно! А ещё, если мне удастся с ним встретиться, а я постараюсь с ним встретиться, то надо будет немного расспросить про войну что-нибудь рассказать. Времени, конечно, я накрутил маловато, чтобы многое успеть узнать. Ну, да ладно, что есть, то есть’.
Проходившие мимо люди здоровались с ним как со старым знакомым – это было не удивительно: так было всегда, сколько он себя помнил – люди просто здоровались, желая этого или не желая, так было принято. Он тоже, думая о своём, автоматически отвечал на их приветствия, и с интересом рассматривал их лица. Молодых он не узнавал – в его ‘сегодня’ они уже были либо очень старые, либо их уже не было, а пожилых, если сегодня сорок восьмой, он и тем более не мог помнить, а уж про то, чтобы знать и говорить нечего. Из размышлений его вывел громкий голос с лёгкой хрипотцой:
– О, свояк, смотри-ка! Никак это мой спаситель! Сколько лет, сколько зим! Либо я ошибаюсь, либо это вот он, мой старый знакомый друг-партизан!
Владимир оглянулся по сторонам, не сразу понимая, к кому кто обращается, и о ком говорят.
К нему подходили двое. Это было так неожиданно, но он узнал обоих: один – это был дед Леонтий, его лицо хорошо помнилось по фотографиям, а второй – дед Саша Григорьев, свояк деда. Владимир много лет знал его. Но он был тогда уже старым, а сейчас перед ним стоял ещё молодой и бравый военный в форме сотрудника МГБ.
‘Деды?!.. Ничего себе! Всю жизнь с детства мечтал, засыпая увидеть деда!.. На, тебе! И это уже не смешно! Это вообще – нонсенс! Хотя, сегодня происходящее вообще за рамками понимания! А, посему, будем посмотреть, что там мне ещё сегодняшние ‘временные выкрутасы’ преподнесут! Меня здесь раньше не было, ну просто не могло быть! А дед меня узнал. Это вообще ерунда какая-то получается. Если так, получается, значит пусть и дальше получается, и бояться не будем, а посему идём напролом по событиям и глядим, что нам ещё сны-яви поднесут. Теперь уже и не важно, что и кто это всё преподносит. Однозначно то, что этого не должно было быть, но есть, а значит – ‘плывём’ дальше!’
Два бравых ‘деда’ стояли перед ним, и точно было то, что они не были галлюцинацией или голограммами!
‘Деды?! – с уважением подумал Владимир. – Да, какие же они деды? Они же сейчас на все двадцать, а то и тридцать лет, меня моложе! Да, зря я сюда попасть надумал! Перегнул палку, как отец сказал бы. Интересно, а почему дед меня другом-партизаном назвал?.. Неужели, тот о ком написано в его тетрадке – это я? И, каким это образом я мог быть там, в 44-м!? Там у него ни про какого партизана ничего не было написано. А почему я – партизан? Неужели я и там ещё побывал, в смысле смогу побывать? Каким, интересно, образом? Да, дела! И дед смотрит на меня, как на старого знакомого, чуть ли никак на родственника! А, что, я и так ему родной, только ни он и ни я друг друга не видели никогда. Бли-и-и-н, ситуация!.. Они меня знать не могут. Я – кто? Приезжий, и всё! Только вот дед Саша меня точно расшифрует – он же чекист, с тридцатых годов! А у меня никаких документов с собой нет, только несколько трёхрублёвок, да пару червонцев! А ну, как начнёт про войну расспрашивать! Что врать-то буду? Не был, не знаю, не помню, контузия. О, точно! Контузия это то, что нужно: можно на потерю памяти списать… Ладно, деваться некуда – идём в ‘бурелом’!
– А ты, вроде бы, этот…ну, тот… запамятовал малость. После контузии с головой проблемы и непонятки… Подожди-ка… Леонтий, вроде!
– Точно! Леонтий – я! Вот встреча так встреча. Надо же как? Я же тогда думал, что всё – хана мне. А он меня из той воронки вытащил…- Леонтий повернулся, говоря Григорьеву. Потом опять Владимиру: А я тебя частенько, потом, в госпитале вспоминал. Не ты бы, то всё. Не жилец бы был, и сгнили бы мои косточки в ленинградских болотах! Ну, рад, как я рад! Очень рад тебя встретить! Какими путями-дорогами?
– Да вот, по рабочим делам. Командировочным.
– Это хорошо! Рад, рад тебя видеть! Неожиданно так! Пойдём-ка, друг, за встречу по стаканчику пропустим! Вот – встреча так встреча!
Дед Григорьев внимательно слушал и смотрел то на деда Леонтия, то на Владимира:
– А каким ветерком, командировочным, тебя, товарищ, не знаю как по имени, в наши края-то занесло из-под Ленинграда?
– Владимир я. А вот ветерок-то попутный был до Барнаула вначале, а потом уж до деревни вашей…
– Вот, энкавэдэшник чёртов! Чего пристал к человеку с допросами, он мне жизнь спас, а ты тут свои дознания устраиваешь! Пошлите, братцы, в чайную, там и поговорим спокойно за жизнь.
В чайной было также светло и уютно как в том недавнем пятьдесят седьмом: те же столики, показалось даже, что и накрыты они теми же белыми скатертями, и только в открытое окно чуть-чуть заглядывала верхушкой ещё молоденькая берёзка. Войдя, они расположились за столиком возле окна. ‘Надо же, дед тоже возле окна столик выбрал!’
Владимир чувствовал себя здесь лишним, одно дело он побывал в своём детстве, хотя, и то тоже было аномалией, но совсем другое дело сидеть вот здесь, рядом с дедом, которого он знал только по фотографиям и коротким рассказам родственников.
Из кухни к ним вышла молоденькая официантка, та самая, из пятьдесят седьмого года, только сейчас она была стройнее и моложе. ‘Так вот почему она на меня так внимательно смотрела тогда. Или потом! Невероятно, но получается, что она меня увидела сегодня, и поэтому ‘потом, тогда’ присматривалась вспоминая. Не, так не бывает!’
– Здрасте! Что будете заказывать, дядя Лёня?
– Давай-ка нам, дочка, для начала графинчик водочки с капусткой и огурчиками, а потом можно и картошечки поджаристой с лучком! Сегодня у меня прямо праздник, свояк на днях прибыл, а тут вот и однополчанина встретил! Давай-давай, дочка, графинчик, ну и кваску можно тоже.
Владимир смотрел на дедов, а мысли вихрем проносились в голове: ‘Зачем я здесь оказался, зачем? Правильно жена говорила, не надо было экспериментировать! Неправильно это, неправильно!’
– Владимир, э-э… как тебя по отчеству?
– Георгиевич.
– А, а у меня сын, Георгий. Но мы его Генкой зовём. Так ловчее. Я ведь тогда и имени-то твоего не спросил. Да и не до вопросов мне тогда было…. Это в начале сентября сорок четвёртого было дело. Под Нарвой. Между двумя деревнями со странными названиями: Захонье и Ореховая горка. Толи дело наши деревни: Шадра да Шелаболиха! Звучит! Так вот, третьего сентября это было. Да, третьего, под вечер. Возвращались мы с дальнего дозора, и уже эту самую Захонью видно было, а тут снаряд, зараза, рядом бахнул, прямо возле нас троих. Я, аккурат, с другого краю оказался, а двоих мужиков так сразу наповал. Потемнело всё в глазах. Очнулся, ни рук ни ног не чувствую, глаза еле открываются. Всё серо и в голове гул, во рту сухо, и как сейчас помню, мысли откуда-то издалека и как-то медленно так ползут в голове: ‘Всё, отжил’. Пашу с Маруськой вспомнил, сынов. А потом такая боль в ноге до самой макушки прострелила, а кричать не могу, голоса нет. После как сквозь сон чувствую, что, как будто, по земле меня кто волокёт. И боли, вроде, нет. Голова только гудит, и пить охота. Дай говорю, тому, кто волоком меня тащит, воды глоток. А вот он-то этот, Владимир, и был как раз тот самый, кто меня тащил. А он мне вместо воды тогда спирту дал с фляжки. Глаза-то у меня сразу и открылись, и так чисто на небе было, ни тучки, ни облачка и ясность в голове появилась. И жить захотелось. Понял, после спирту, что ещё поживу! А фляжка чудная на вид, вроде наша, не фрицевская, но чудная больно. Яркая, со звездой. А вот ты, Владимир, не помнишь случаем, что я там, в забытьи-то, говорил? Тебя вот да фляжку хорошо запомнил. А больше ничего, как и не было.
– Имена какие-то ты всё повторял, я уж не помню, контузия, понимаешь? Но кого-то всё звал, и спирту просил. – Владимир понял тему деда и решил подыграть ему, тем более что уж дед Григорьев сильно с подозрением сверлил его своим взглядом из-под густых чёрных бровей.
– Вот, видишь, свояк? А раз спирту просил, значит, и жить хотел. Давай-ка ещё по одной за встречу и победу, за то, что живые остались.
Владимир смотрел на этих двух ещё довольно молодых мужиков, прошедших за свою жизнь много испытаний и в Гражданскую, и в коллективизацию, а уж про ту войну, и говорить нечего, навоевались, натерпелись и преодолели. У деда три ранения, и жить-то ему осталось всего ничего, пять лет, до пятьдесят третьего! Дед Саша тот ещё почти тридцать пять проживёт. Но они про это ещё не знают, да это и правильно.
Граненые рюмки-фужеры, видимо, были не менее граммов ста, а то и все сто пятьдесят, но деды их осушили запросто, с удовольствием закусывая хрустящими огурчиками.
– А ты чего не всё пьёшь? – спросил Леонтий, положив свою широкую ладонь на плечо Владимира.
– Желудок. Да и голова после контузии не позволяет лишку принимать.
– Шпион он! – Коротко рыкнул дед Григорьев. – Они всегда так. Я их за свой век кучу повидал. То желудок у них, то голова… Вот ты сейчас у него документы посмотри. Документы на стол, быстро!
– Ну, ты, Иваныч, совсем в своей службе увяз! Давайте ещё по одной за здоровье наше.
– Нет! Погодь, Леонтий! Пусть он сперва документы свои на стол выложит, а там и поглядим, что есть за груздь!
‘Вот, про это-то я и думал, чекист дед Саша. Раскусил. – Мысли в голове Владимира неслись вихрем, сдобренные водкой. – Надо искать быстрый выход, надо! Оба на! Я же не могу знать, но знаю, как Григорьева зовут и где он служит! Это выход!’
– Старший лейтенант МГБ, Григорьев Александр Иванович, вам бы не следовало поднимать эту тему относительно меня. Особенно здесь и сейчас.
– Что-о-о! Откуда вам известно…
– Вы, Александр Иванович, в отпуске со своей женой Полиной Ивановной и девятилетней дочкой Галиной. Вот и отдыхайте. Пока.
За столом наступила тишина. Было, конечно, грубо с Владимировой стороны так ‘заворачивать’, но по-другому было никак!
Между открытой створкой окна и косяком жужжала муха, видимо, зацепившаяся за заусенец от краски, в кухне чайной журчала вода, и слышалось лёгкое бряцанье перемывающейся посуды.
– Ну, что друзья-однополчане, – Владимир встал, поднял наполовину наполненную рюмку-фужер. – За встречу! За здоровье и мир в нашей стране! И за расставание! Возможно, мы ещё увидимся. С некоторыми – точно.
Выпили молча. Дед Григорьев понял, что Владимир ‘их человек’, а дед Леонтий хитро смотрел на обоих, с прищуром как на одном из фото.
Времени было мало, Владимир это уже чувствовал. Быстро пожав дедам руки и обняв деда Леонтия, он, положив на стол два червонца, вышел из чайной. Спешно сбежав по крыльцу и, быстрым шагом зайдя за угол здания, он услышал, как откуда-то сбоку прозвучал знакомый лёгкий тонкий звук, похожий на звон колокольчика – ‘дзи-нь-нь’!..
Дома…
03.10.2018г
Автор публикации
