Седлание белого коня

Члены губернского собрания пребывали в легком возбуждении. Председатель собрания, а по совместительству советник при его «великозначимости» – генерал-губернаторе, господин Низкопоклонов Кузьма Саввич, объявил о чрезвычайной важности собрания. А так же об особой тайне темы, обсуждаемой сиим собранием.

– Господа. В нашем городе случился истинный конфуз. Но, как вам сказать? Я право смущен. И слов подобрать не могу. Поступило письмо. Может, кто изволит огласить текст публично?

Как всегда на губернском собрании первым взял слово начальствующий по жандармерии, полковник Бегемотов Гаврила Понтелеймонович:

– Так по что ты, малахольный, сам то письмо не прочтешь? Не уж-то там такое-эдакое написано, что приличным людям знать постыдно?

– Да будь та персона простецкая, или какого среднего сословья. Стал бы я жиманничать. Или какие другие душевные неудобства пред собранием ощущать. А тут. Знаете ли?

– Да не томи уже. Вот мало я тебя в детстве лупил. Кузьма Саввич. – не унимался начальник жандармерии.

– Да полно вам. Господа. – вступил в разговор главный губернский судья, Израиль Маркович Зять. Его фамилия была случайностью в его судьбе. Так случилось, что батюшка тоже носил такую редкую в наших краях фамилию Зять. Но будучи еще писарем при судейской коллегии, папаша Зять имел неосторожность приглянуться дочке судьи Великокишене. А так как та девица была из себя хоть и дородна, но видом мужчинам не симпатична, имела желание выйти замуж за любого более-менее грамотного олуха. Сиим олухом и оказался родитель Изи Зять. Впоследствии, папаша в суде дорос до второго статуса, а купив должность председателя, тут же посадил своим указов в сие кресло своего отпрыска Изю. – Полноте. По что вы устроили спор? Сейчас я вас рассужу. Таки за тем мне государево жалование и начисляется. Подайте мне это письмо. Уж зачитаю, коль вы жиманничаете. Как изволите высказаться за свое поведение. Дорогой Кузьма Саввич. Подайте мне письмо.

Советник передал в развернутом виде письмо председателю губернского суда. Тот развернул его, приготовив зачитывать, словно приговор суда. Открыл было рот, но тут же озадаченно рот закрыл и продолжил читать молча.

– Господа. А дело то и вправду архи пикантное. Но уж коли я взялся его огласить, это письмо, возьму на себя смелость этого поступка. Понимаете ли. Дело в том, что супружница нашего непомерно уважаемого генерал-губернатора слегка имеет ранение. – на этом слове председатель суда запнулся.

– Фемида. Ты нам тут не ходи юлой. Говори как есть. – начальник жандармерии был как всегда настойчив. – А дай ка мне эту писанину. Чай грамотой владею. Осилю. Буквицы не забыл, поди. Тааак! «Извещаю губернское собрание, что жена генерал-губернатора … так! Матрена Карповна… тааак! Восседая на фоянсе… так! Край фоянса откололся и впился в филеи… таак! При том Матрена Карповна… тааак! Ага. Ну тут все, и ротному повару понятно.

– Что ж вам понятно? – поинтересовался главный губернский казначей Михайло Васильевич Жмотько. – Вы уж огласите собранию суть письма. Потрудитесь. Да так, чтоб без ваших солдафонских изысков.

– Ты, песья морда, мне еще поговори про солдафонские изыски. Я те в раз морду твою, хохляцкую, начищу. Зубы вышибу, нечем будет сало жевать. – огрызнулся Бегемотов. – А по сути, дело не только затейное, но и деликатное. И заключается оно вот в чем: жена нашего любимейшего и самого-самого…

– Неуш-то жена самого великого князя, императора… – перебил главного жандарма управляющий хозяйственной частью губернии Максим Викентьевич Тонкий. Но тут же был остановлен.

– Да типун тебе на язык. Холера. Как ты подумать то мог, чтоб княжна, да такое. Нет конечно. Это нашего святейшества жена. Генерал-губернаторша. Матрена Карповна. Или объяснять кто она такая?

– Не-не. – все в момент замотали головами в знак согласия, что, мол знают они кто такая жена генерал-губернатора.

– Так вот. Матрена Карпована, желая облегчиться, восседала на своем белом коне.

– А позвольте полюбопытствовать.– подняв перста, словно для благословления, настоятель губернского прихода Отец Иоан, задал родившийся сиюминутно вопрос.– У нее есть конюшня, или конь этот белый мерин у нее один?

– Какой мерин. Отче. Да ты себе там что в кадиле куришь? Какой конь. Это ж метафора. – распылялся жандарм. – Белый конь, это ж сортир фаянсовый. Чтоб его раздуло. Так вот восседая на домашнем фаянсе, Мартена Карповна слегка надломила сей фаянс. Ну как надломила. Баба то она тучная. В общем, раздавила они этот трон чем и была поранена.

Губернское собрание охнуло разом. Да как же так. Близкий человек самого генерал-губернатора и получил членовредительную рану филейной части. Будь тот случай с простолюдином или каким средним чином, да и бог с ним. Заживет как на собаке. А тут ранение государственного уровня. И ни один член собрания не знал, как реагировать.

Первым нашелся Советник Низкопоклонов:

– Так вот, господа. Теперь вы понимаете пикантность ситуации! И к письму есть приписка. Управляющий просит принять меры. Какие будут разумения?

– Да какие разумения должны быть? – по привычке первым стал высказываться Бегемотов. – Найти, кто в губернаторский дом фаянс поставлял и в кутузку его пёсью морду. И есть у меня подозрения, что фаянс там от Марика Зюзи. Он всем иноземные фаянсы в городе ставит. А мне рубчик скинуть заскупился. Поляк недобитый. Хотя знаю я его. Жид он. В острог его надо. Пёсью морду.

– Гаврила Понтелеймонович. Вы говорите да не забывайтесь.– привстал со своего места Судья Зять, и возмущенно сдвинув брови добавил. – Зюзя может и иудейской крови, но мне он фаянс ставил бескорыстно. Так сказать, по велению души. И оскорблять его по нации или прочими словами вам не позволю.

Секретарь вскочил со своего места.

– Господа. Нам тут еще вашей перепалки не хватало. Вы еще дуэль устройте. Служивые люди. Не будем мы Зюзю трогать. Отреагировать, значит помочь делу генерал-губернаторской жене. Понимаете? Нужно ей новый фаянс организовать. Да такой, чтоб она со своим габаритом могла восседать не опасаясь за целостность его. И свою тоже.

– Тогда предлагаю заказать персональный фаянсовый сортир. Так сказать, по ее габаритам. Благо завод у нас в губернии свой. Сто верст и привезут с божьей помощью. – обрадованно предложил Отец Иоан.

«Вот то верно». «Надо срочно заказ послать на фабрику». «Пусть сделают новый с повышенной прочностью фаянс». – полетели одобрительные возгласы с разных сторон зала.

– Повышенной прочности то понято. Но каких габаритов? Вот в чем вопрос. – уточнил секретарь. – А кто будет мерки снимать с Матрены Карповны? Чай не вы ли, Михайло Васильевич. Вы ж любите к генерал-губернатору на чай захаживать. У вас там общие дела имеются. Вот за одно и мерочку снимете.

– Да вы сума сошли. – замахал руками начальник казначейства Жмотько. – Да как я у Матрены Карповны мерку то сниму? Не с аршином же я к ней в дом заявлюсь. Или предложите локтем мерить? Помилуйте бога ради. Вон, пусть наш художник губернский с нее мерку срисует. Да-да. Аркадий Христофорович. Мы вам и билетик в театру дадим для этого.

Аркадий Христофорович Тихушников был человеком застенчивым. Всякие смелости были ему не свойственны. А те смелости, что касательные женского пола, были для Тихушникова и подавно непомерны. Хотя ходили про него слухи, что в столице лицезрели его в обществах артистов. И общества те славились пахабствами различными и грехом содомным. Но задание есть задание. И перечить не мог художник начальству губернскому.

– Я то постараюсь. Но как же? Помилуйте.

Советник Низкопоклонов приходил в себя после первого шока и уже рассуждал здраво, а где-то даже логично.

– Ты, Аркадий Христофорович, в театр тот пойди и сравни какие кресла в партере стоят, и какое в личной ложе генерал-губернатора. Там и сообразишь. Кресло,супружницы его великозначимости, полуторный размер имеет. Говорят, в аккурат филеи Матрены Карповны втискиваются. Так что померь кресло. А детали уже с натуры рисуй. А мы тебе за то из казны два червонца на мольберты ссудим.

– Ох. Два червонца это хорошо бы. Так тож я еще с вас червонец за рисунки девиц из бани не поимел. Как же-с…

– Тсс! Паскудник! – советник одернул Тихушникова. – Какие такие рисунки ты там придумал? Фантазер эдакий. Не было ничего. В своем ли ты уме, такие бредни в губернской канцелярии упоминать? Гаврила Понтелеймонович, присмотритесь к этому субъекту. Саботажем попахивает. Вы меня понимаете!

Жандармский начальник Бегемотов встал со своего места, подошел к Тихушникову и нависнул над ним своей фигурой в сажень ростом.

– Какие такие картинки? Или скажи, что придумал. Или я живо тебя в острог определю. Определю. Да хоть за вольнодумство. Это нынче самое зловещее обвинение сталось. А нам оно весьма удобно таких клопов ногтями давить.

Бегемотов занес свою огромную клешню над сжавшемся от страха телом художника. Он готов был растоптать его своими полковничьими сапогами. И слова были готовы разные и бранные.

– Полно-те вам. Гаврила Пантелеймонович. Погорячился Аркаша. Человек творческий, неуемный. Фантазия бурная. Померещилось чего от духоты. – и уже обращаясь к Тихушникову советник продолжил. – Померещилось же? Вот! Вот и славно. Вы в театрах часто бываете? Ах. Да о чем это я. С вашими то столичными друзьями. Вы как в ложе мерочку снимите сразу подробности зарисуйте, и можете дальше спектаклями любоваться. Хорошо? Аркадий Христофорович.

– Хорошо то хорошо. Только я ж подробностей ейных не разгляжу. Матрена Карповна изволят в широких сборках и рюшах хаживать. А на фаянсе сиживают без них. Так что в замешательствах прибываю.

Советник задумался.

– Господа. А ведь и вправду. Мы ж о такой-то малости и не подумали. Как же шь нам подробности срисовать то, чтоб фаянс заказать аккурат по габаритам и прочим особенностям ейным было? Михайло Василич. Вы ж генерал-губернатором ближе всего семейничаете. Может знаете какие подробности?

– Да помилуйте. Как знать мне подобное? Чай не похабник какой за дородными дамами подсматривать. Нет уж. Увольте. Вон пусть доктор за подобное отвечает.

Все собрание повернулось к начальнику всех губернских клиник и лазаретов господину Курякину, Аристарху Львовичу.

– Аристарх Львович. А и в правду, вы же по женской части специалист. Уж не знаю как сейчас. А помнится давеча, не более как до назначения вас старшим всех лекарень, принимали всех дамочек нашего города. Чай, может и Матрену Карповну осматривали? Знаете, какие у нее там особенности.

Курякин до назначения его начальником по медицине и вправду был доктором по женским болезням. И роды принимал. Как и прочие пикантные болезни лечил. Так в те времена ходил слух, что Аристарх Львович за немалые свои выгоды делал статусным дамочкам плодоизгнание. А так как уважаемые люди в городе были всегда на виду, то и выгоды Курякин имел немалые за молчание всяких пикантностей. На собрании же медицинский начальник сидел подле открытого окна и изволял себе курить британские сигары, прикуривая одну от другой. Пепел с сигар часто ссыпался на лацканы бархатного сюртука и большой живот. Хоть Курякин и был человеком образованным, как и всякий врач должен был быть человеком чистоплотным, но при должности перестал следить за чистотой своего обличья. Он считал, что наличие нового нарядного костюма с лихвой покрывает другие гигиенические требования. А требования те общество придумывает от излишеств всяких, распутства своего и прочего безделья.

– Увольте меня, господа, от подробностей. Уж, чьи бы описывать, всяких дамочек мог бы на память. Не по одному разу через мои кабинеты прохаживали. А вот Матрена Карповна изволят в столицах осматриваться. Так что не ведомы мне прелести ее, как и прочие филейные части.

– И что же нам тогда делать? – растерянно развел руками советник, понимая свою ответственность за ситуацию, как человека первого после «самого». – Может у кого найдется ну хоть какая захудалая идея? Пусть вшивенькая, но чтоб спасла собрание от бед нависших.

– Песии ж вы все тут морды. – вновь вступил в дискуссию Бегемотов. – Да вас всех в казармы. Я б вас научил строем, да с песней.

– По что вы вновь бранитесь? Гаврила Пантелеймоныч. Устроили тут «буруновщину». Слова бранные на всех сыплете. Если есть что сказать, так скажите. А нечем собрание спасать, тогда молчите. – советник начинал терять самообладание.– Только будьте любезны. Извольте собрание от слов бранных и прочих матерных. Чай государственное дело обсуждаем. А вы браниться.

– А я и матерными словами могу. Если они для дела пользу несут. Или собрание брезгует сиими крепкими словами? Или можно подумать генерал-губернаторша или чего сам князь этих самых слов не ведает? Еще как ведает. И если надо, то он сам не хуже сапожника может. А уж супружница его «высокозначимости» генерал губернатора нашего и того пуще. Сам слыхал. А вот по идее есть что сказать. И скажу. Коли собрание с головами из пустых бочек собрано. Ладно я. У меня два ранения. И выслуга лет. И то думающий. А вы? Ну да что вам объяснять. Скажу прямо. Имею я идею. Нужно найти бабу с похожими габаритами. И пусть с нее художник рисует. А доктор подробности описывает. Тогда уже можно и фаянс заказывать. Чай быстро сделают. Завод то не далече. Правильно святой Отец сказал. Сто верст всего.

Собрание оживилось. Решение и впрямь было найдено. Поручили жандарму такую бабу и отыскать. Если уж сам предложил. Отвезти ее в лазарет. Там художник пусть срисует по образцу все филейные части. По картинкам тем закажут примерный натюрморт фаянса и отправят фельт-егерем на завод.

Так и порешили. Даже приняли резолюцию выделить из губернской казны на тот фаянс триста рубчиков золотом. Все проголосовали положительно, только один член собрания воздержался.

– Я ты чего скромничаешь, Алексей Палыч? Или супротив собрания хочешь себя поставить? Так то ж чревато. – советник задал вопрос сомневающемуся заместителю начальника управления детскими учреждениями и прочими образовательными школами господину Наумову. Сам же Наумов на собрании оказался случайно. Его непосредственный начальник Дуболомов в те дни пребывали на водах. Лечили воспалившуюся от обильного застолья подагру. Вот и пришлось первому заму на собрании впервые присутствовать.

– Ох, Господа. Могу ли я за моего директора принимать решения? Да и решение какое, архи тайное. Только вот знаю, что фаянс с нашего завода стоит не более пятнадцати рублей, если в полуторном размере его исполнять. А триста рубчиков золотом дороговато выйдет. Вот и подумалось мне. А возможно ли часть денег на книжки для библиотеки. Да и прочих принадлежностей крайность как не хватает.

Все замолчали и стали пристально смотреть на Наумова. Решающее слово взял советник-секретарь Низкопоклонов Кузьма Саввич:

– Ты здесь человек случайный. Алексей Палыч. Тут свои порядки. Еж ли что собрание решило, так и будет. А нужду свою оставь на потом, когда Дуболомов приедет. Понятно-с вам? Милостивый Алексей Палыч. Или вы считаете, что уважаемое губернское собрание пустым делом занято? – Низкопоклонов встал, подошел к углу с иконами и перекрестился.– У нас тут всякое дело государственной важности.