Счастливый билет

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ

В то умытое дождём, сладко потягивающееся тёплыми лучами солнца утро, Анастасия Михайловна, задержав взгляд на фотографии мужа, вышла на балкон. Распахнула окно, и будто захмелев от сладкого духа цветущей акации, улыбнулась. Душа её запела в унисон с природой. Майское утро, с первородной энергией жизненных сил, наполняло её сердце жаждой жизни. Муж Андрей Васильевич – инженер-энергетик, уже почти месяц как уехал в командировку, и она с нетерпением ждала его возвращения. Прожив в браке четверть века, супруги не утратили свежести чувств. Одни подруги завидовали им, другие говорили: «Вы притворяетесь, играете в любовь на людях», но Анастасия Михайловна в самом деле была счастлива с мужем. В любви и согласии они вырастили сына, который живёт уже своей семьёй. А у них будто открылось второе дыхание. Андрей до сих пор дарил ей цветы, конфеты и всячески баловал любимую женщину.

Цокая когтями по кафелю, подошла четвероногая домочадка – фокстерьерша Аста. Ткнула мокрым холодным носом хозяйку в ногу: мол, доброе утро!

– Сейчас-сейчас пойдём гулять, – пообещала Анастасия Михайловна любимой собачке. После слова «гулять» с Астой обычно случался, своего рода, микропсихоз: она носилась по квартире, скакала, визжала и, схватив поводок, совала его в руки хозяйке. За восемь лет эти двое достигли, казалось, полного взаимопонимания. Выпив наскоро кофе со сливками, Анастасия Михайловна натянула спортивный костюм, мягкие кроссовки и, зацепив карабин на ошейнике, вывела Асту на пробежку.

Они всегда прогуливались в городском парке неподалёку от дома, куда и направились в то розово улыбающееся утро. Поджарая Анастасия Михайловна неспешно бежала по пустынным аллеям, полноватая Аста трусила следом, успевая обнюхивать стволы и кустарники, вычитывая последние известия из собачьей корреспонденции. Другим утренним упражнением было вращение вокруг своей оси. Собственно, вращалась вокруг своей оси хозяйка, а собака, словно луна вокруг планеты, ухватившись зубами за крепкую палку.

Утомившись, Настасья Михайловна кидала собаке её любимую тарелку – летающий диск-фрисби, всю исцарапанную острыми зубами. В конце концов Аста запыхалась и хозяйка, предоставив ей возможность расслабиться, уселась на приласканный ранним солнечным лучиком край скамейки. Посидев рядышком, собака принялась гонять голубей, безбоязненно подходивших к самым ногам. Наблюдая за матёрым сизарём, воркующим песню любви невзрачной самочке, в страстном упоении самозабвенно метущим тротуарную плитку распущенным и уже изрядно потёртым хвостом, Настя на время забыла о собаке. Выпустила её из поля зрения. Где-то, трудно добывая хлеб насущный, бился головой о ствол дятел; орали, устраиваясь в коммунальном жилище грачи, хулиганисто свистел скворец, по траве бегали, внезапно останавливаясь, будто что-то вспоминая, дрозды. Заступив на трудовую вахту деловито прогрохотал полупустой трамвай.

Вдруг из-за подстриженного куста самшита выскочила Аста и положила на скамью старенький кожаный дамский, с тиснёным узором, кошелёк.

– Аста, где ты это нашла?

Та смотрела в глаза хозяйке, раздувая ноздри, и слегка дрожала, словно понимая необычность находки или ожидая похвалу. Анастасия Михайловна нерешительно взяла чужую вещь и почему-то понюхала. Вещь пахла то ли скипидаром, то ли чем-то напоминающим ремонт, растворителем что ли. Обернулась по сторонам: может, какая дамочка, пробегая, выронила, но ни одну представительницу женского пола не заметила. По соседней аллейке трусил песочек бородатый старичок в шортах с кривыми жилистыми ногами. Больше никого. Парк только готовился к радушному приёму гостей. Скоро мамочки с колясками потянутся, старушки с внучатами, с вязанием. Вечно понурые пони выйдут развлекать малышню.

«Если там деньги, напишу объявление о находке» – решила она, развернув кожаную гармошку. Кроме нескольких мелких монет и потёртого трамвайного билета – ничего, хотя… стоп. В одном из отделений лежал ключик из белого металла. Такие ключи были, похоже, от так называемых «английских» замков, имеющих отвратительную особенность не вовремя захлопываться. Однажды в беззаботном детстве и с ней случился такой казус. Родители на работе, а в школу идти надо – вторая смена. Пришлось лезть в форточку, благо что жили на первом этаже.

Тут её внимание привлекла фотография молодого мужчины в прозрачном кармашке кошелька. Что это? Вместо глаз на фото зияли проколы иглы. «Боже ты мой! – ужаснулась она, – колдовство какое-то!» Попыталась представить себе эту женщину. Как же можно совершив такой жуткий обряд чёрной магии, и всё же оставить фотографию у себя? Что её  связывало с этим мужчиной? Дети, предательство, слепая любовь? Что?

Она размышляла, машинально достав из кошелька трамвайный билет, глаза привычным образом сложили цифры. Имелась у неё такая дурацкая, как посмеивался муж, привычка – искать счастливый билет. О! Билет-то  счастливый! Незнакомка бережно хранила билетное счастье, но оно, наверное, оказалось обманным. Но ключ! Ключ – это серьёзно, без него не открыть дверь. А если он от входной двери, человек может остаться на улице, искать слесаря взламывать замок, платить деньги. А если нечем платить? Короче – масса неприятностей. Надо срочно дать объявление. Придя домой, наспех сочинила короткий текст о находке и распечатала на принтере дюжину экземпляров. Наскоро пожарив яичницу, позавтракала и, к великой радости четвероногой подружки, чуть не выпрыгнувшей из собственной шкуры от предвкушения внеурочной прогулки, пошла снова в парк. На все близлежащие лавочки прикнопила объявления об утерянном бумажнике и, поиграв с собакой, вернулась к себе. Запалившаяся Аста, с жадностью похлебала воды и улеглась в свою корзинку.

Анастасия Михайловна, сварив кофе, уселась на балконе. Перед ней внизу – старый одно-двухэтажный район города. Среди моря зелени пенятся щедрым цветом плодовые деревья, где-то, как в деревне, кудахчет курица, лает собака, над голубятней кружится стайка голубей. Двое из них, будто соревнуясь, взлетев повыше, принялись кувыркаться. Проделав несколько кульбитов, снова устремлялись ввысь и опять переворачивались в бездонной сини апрельского неба.

Первым позвонил мужчина и, не мелочась на слова приветствия, выпалил хрипловатым голосом: «Вы давали объявление о потерянном портмоне?»

– Да, я.

– А я как раз вчера потерял где-то, даже не помню где.

– И сколько там было денег? – задала каверзный вопрос Анастасия Михайловна.

– Э-э… точно не скажу. Рублей триста, может больше.

– А какого цвета ваш бумажник?

– Чёрного.

– Нет, к сожалению, это не ваш, – разочаровала Настя абонента и положила трубку. Потом ещё несколько человек звонили, но всё не то.

Её голос Настя почему-то отметила сразу: это она.

– Здравствуйте, я прочла ваше объявление в парке, я потеряла кошелёк, там ключ, понимаете, денег там нет, но ключ, понимаете, ключ от квартиры. Жёлтый такой, старенький… там ключ.

Настя уже не сомневалась, что находка принадлежит именно этой незнакомке, чуть не плачущей в трубку, но всё же спросила: «А что ещё там было?».

Женщина, ни секунды не промедлив, выпалила: «Фотография молодого мужчины».

– Приходите, я живу недалеко от парка, – и, назвав адрес, Настасья Михайловна стала ждать гостью. Не прошло и получаса, как в дверь позвонили. Аста, громко залаяла, бросившись к двери и, припав носом к щели, вынюхивала что-то подозрительное по ту сторону. Выпихнув из прихожей собаку и закрыв на балконе, Настя отворила дверь. На пороге стояла молодая, стройная миловидная женщина лет двадцати пяти, в лёгком плащике и с ярким шарфом вокруг шеи. Слегка вьющиеся светлые волосы распущены по плечам. Макияж отсутствовал и, если бы не подкрашенные полноватые губы, можно было расценить её вид, как болезненный. На поводке поскуливая, извивался белый шарообразный шпиц.

– Проходите, проходите. Не откажетесь попить со мной чайку или кофе? А то я скоро совсем одичаю – муж в командировке, а я в отпуске бездельничаю.

– С удовольствием, только у меня вот собака.

– Я свою заперла на балконе и мы спокойно посидим на кухне. Плащ можете повесить тут.

Незнакомка, зябко закутавшись в шарф, прошла в кухню, ведя за собой собаку: «Сидеть», – приказала шпицу, и тот послушно уселся у её ног.

– Меня зовут Настасья Михайловна – представилась Настя, – внук говорит: «Ты баба-медведь».

– Почему медведь? – Не поняла незнакомка.

– Ну, знаете, в русских сказках медведицу обычно Настасьей Михайловной величают.

– Ах, да. Вспомнила. А я Алёна, вот только братца Иванушки у меня нет, да и сестрицы тоже.

И такое одиночество во всём её облике ощутила Настасья Михайловна, что-то беззащитное и легко ранимое, что решила не отпускать девушку пока не узнает её историю.

– Я вчера прогуливала Белку в парке и забыла совсем новую сумку с кошельком, но сумку, скорее всего, взяли, а видавший виды пустой кошелёк выбросили, – просияла Алёна.

– Можно на «ты»? Я раза в два, наверное, старше, мне так легче.

– Пожалуйста, пожалуйста, – не возражала гостья.

– Чай или кофе?

– Чай, если можно чёрный, а то у меня низкое давление.

– Так может кофе?

– Нет, нет, чай. В чае даже больше кофеина, чем в самом кофе.

Настя заварила чёрный чай, разлила по расписанным жёлтыми нарциссами чашкам. С чего же начать?

– Ах, да, – спохватилась она и положила перед Алёной кошелёк.

– Это он, – подтвердила гостья.

Раскрыла, посмотрела фото и, порозовев щеками, закрыла.

– Алёнка, можно задать тебе один вопрос, – спросила хозяйка, хотя этих вопросов у неё на языке вертелось множество.

– Я так благодарна, что вы нашли мою пропажу, что чувствую себя вашей должницей. Спрашивайте, прошу вас.

– Кто этот человек на снимке?

Глаза девушки заблестели, она часто закивала: «Да, да, я расскажу. Сейчас». – Она, вероятно, тоже подбирала слова. Да и как распахнуть душу первому встречному? Отпила глоток чая.

– Вот печенье, вчера пекла, – подвинула Настя хрустальную вазочку.

– Спасибо, красивое.

– Попробуй, ещё и вкусное.

Алёна взяла печенье и задумалась.

– Да, это сделала я, хотя это единственная у меня его фотография.

– Не надо было этого делать, – осторожно начала Анастасия Михайловна.

Она собиралась рассказать, как грешно совершать такие страшные языческие обряды и какими последствиями это грозит, но, посмотрев на девушку, промолчала.

Та держала печенье у самого лица, невидящие глаза уставились в одну точку: «Да, я расскажу вам всё. У меня кроме старенького дяди никого не было. Родители давно ушли, один за другим…»

***

– В то время я училась в художественном училище. После третьего курса нас повезли на пленэр. Чудесная гористая местность, стада овец, красные сосны на противоположном склоне, феерические закаты и восходы. Днём писали этюды, ночью развлекались, кто как может. В первый день, купив у пастухов ягнёнка, жарили шашлык, пели под гитару. Пламя огромного костра выбрасывало фонтаны искр, будто каждая искорка рвалась в небо, мечтая стать звёздочкой.

Он учился на параллельном отделении и понравился мне с первого курса. Здесь же, в неформальной обстановке, он признался, что тоже без ума от меня. И завертелось, закрутилось. Закипели страсти. До конца пленэра оставалось два дня, когда он попытался овладеть мною силой. Я же, воспитанная строгими родителями и дав маме обещание оставаться целомудренной до самой свадьбы, не позволила ему… Расстелив под соснами спальник, мы лежали, глядя в бездонную черноту ночи, мигающую мириадами звёздных светлячков. Он уговаривал меня очень долго. Стал яростно целовать, и такие слова мне говорил, ну, вы сами знаете, слова, которые мечтает услышать каждая женщина. Голова у меня закружилась, я перестала слушаться голоса рассудка и без остатка отдалась жгучему чувству. Потом мы долго лежали рука в руке, пока я не стала замерзать. Простившись, ушла в палатку к своим девчонкам. Все давно спали. Тихонько забралась в спальный мешок и сразу заснула. Проснулась от дикого озноба. Встала, надела тёплый спортивный костюм, но сон пропал. Что я наделала! Нарушила обещание, данное умирающей матери. Нет, я не смогу с этим жить! Выскочила из палатки и понеслась к лесному озеру, тёмное зеркало которого со склонившимися к нему деревцами, я писала вчера акварельными красками. Густой туман клубился в низинах, заря только-только начинала теплиться. Я даже сама теперь не знаю, зачем я туда бежала? Утопиться? Не знаю. Вдруг из-за кустов выскочила огромная собака и бешено залаяла. Сердце будто разлетелось на несколько частей, и каждый кусок бешено заколотился. Царапая руки и одежду, рванула к палаткам. Девчонки ещё спали. Забравшись в мешок, я беззвучно плакала, трясясь, как в лихорадке. Нарыдалась и не помню как заснула.

Утром на этюды не пошла, сказавшись больной. Пришёл он. Клялся в вечной любви. Любви до гроба. Постепенно мне стало легче, я повеселела. Мы взяли этюдники, папки для набросков и пошли подальше от всех.

– Алёнушка, чай остывает, – заметила заботливая хозяйка.

– Ах, да, спасибо, – откусив, наконец, кусочек печенья, Алёна взяла чашку с чаем, и продолжила рассказ.

– Закончилась наша летняя практика, родители Саши (я забыла сказать: его звали Саша) купили ему однокомнатную квартиру, и мы стали в ней жить. Его родители оба были военнослужащими. Отец военный лётчик. В деньгах семья никогда не нуждалась. С женитьбой они не советовали торопиться: «Вот окончите училище… может, дальше захотите учиться…» Мне тогда казалось, что это довольно веские аргументы.

Закончили четвёртый курс, защитили дипломы. Я забеременела. И сразу же начался токсикоз. Ни о каком поступлении в институт мысли и не возникали, не до того было. Выворачивало наизнанку практически от любой еды.

– У тебя есть ребёночек? – некстати спросила Анастасия Михайловна, любившая детей.

Алёна, покрутив головой, продолжала: «Слушайте дальше».

– Саша поступил в институт. В сентябре начались занятия. Он отличный график. Я фанатка живописи, но запаха красок, растворителей не могла теперь переносить. Саша особого восторга по поводу предстоящего рождения ребёнка не выказал и как-то постепенно чувства его гасли и остывали. Приходил поздно, ел, что я с трудом готовила (даже запахи пищи не переносила), ложился спать или читал на кухне. Мы стали как чужие. Его родные журили нас: «Рано, рано с ребёночком-то, может, аборт сделать. Выучиться надо, а потом детей заводить».

Однажды я вышла после очередного приступа рвоты в парк на свежий воздух, села на лавку. Вдруг изнутри меня что-то легонько толкнуло. От неожиданности вздрогнула. Я поняла, это дал о себе знать мой малыш. Потом он медленно провёл ручкой, а может ножкой. Я тогда вспомнила, как у тёткиной кошки котята в животе толкались и расплылась до ушей. Как ни странно, с того дня мой токсикоз пошёл на убыль и я чаще стала выходить в парк – ребёночку нужен кислород.

И вот как-то иду по дорожке и вижу своего Сашку на скамейке в обнимку с высоченной девицей, чуть ли не с него ростом, а он около двух метров. Глаза в глаза и что-то восторженно ей рассказывает. Голова закружилась, я кинулась на другую аллею за кустами и, опустившись на ближнюю скамейку, кажется, на какое-то время потеряла сознание. У меня тогда ещё был низкий гемоглобин. Придя домой, места себе не находила. Саше я не сказала, что видела его, а он, понятно, не признался в измене. Я жила дальше, думая только о ребёнке. И, как говорят, беда не приходит одна: умер дядя. Все хлопоты, естественно, легли на меня. Усталость, стресс, душевное перенапряжение привели к угрозе выкидыша. Первый раз всё обошлось. Мне что-то прокололи и через десять дней выписали. За это время Саша только раз навестил меня. Сунул пакетик с парой яблок и апельсином, и убежал, сославшись на какую-то сверхурочную лекцию.

Второй раз был и последним. Я потеряла ребёнка. А случилось это после того, как его родители заявились ко мне и сообщили, что Саша женится. Они, мол, посовещавшись, решили оставить квартиру за мной и будущим ребёнком. Я, помню, не проронила ни слова. Молча выслушала, молча прикрыла за ними дверь и потеряла сознание. Очнулась в роддоме. Меня по щекам хлопал доктор в белом халате. Он сочувственно сообщил, что ребёнка спасти не удалось. Вечером пришёл Саша и сказал, что это даже к лучшему. Слушать его не было сил и я, попросив принести мою одежду, отвернулась к стене.

Через несколько дней выписалась. Он больше не появлялся. Все мои мысли первое время были только об умершей девочке. Казалось: душа плакала через глаза. Слёзы текли сами собой. Это он виноват, только он! И вот, один раз, глядя на эту фотографию, с которой я не расставалась, схватила иголку и казнила его, как могла. Мне невыносимо стало сознавать, что он где-то благоденствует: ест, пьёт, смеётся, а мою девочку закопали. Она ещё и не жила, а уже умерла. Я всем сердцем в минуту душевного затмения желала ему смерти.

Анастасия Михайловна переживая вместе с рассказчицей, качала головой.

– Больше вам скажу. Я ведь, как одержимая писала акварелью, маслом и пастелью десятки его портретов. Я восхищалась каждой чёрточкой дорогого лица. Все стены в нашей комнате увешала его портретами, чтобы и в его отсутствие ощущать рядом любимого человека. Когда же осознала, что он виновен в гибели нашей крошки, я каждый день с маниакальной методичностью стала казнить по одному портреты. Теперь все они висят безглазые. Потом, проклинала себя, ведь это моя первая и единственная любовь! Как жить в этой квартире, где каждый завиток на обоях был свидетелем счастливых моментов нашей любви, а теперь его безглазые лица самодовольно улыбаются! Вам, Настасья Михайловна, может показаться, что у меня крыша съехала, но, нет, пока ещё нет…

И вот, на днях, выгуливая дядину Белку, когда она побежала за какой-то дворнягой, а я за ней, оставила на скамье сумку. Когда вернулась, сумки не было. На следующий день увидела ваше объявление. Поняла, что это знак свыше. Я верну им ключ, а сама перееду в дядину квартиру. Сделаю там ремонт и начну с чистого листа. Мне сегодня кондуктор продала счастливый билет… Я переболею всем этим, окрепну, сдам квартиру и уеду в Питер. Поступлю в академию. И, может, когда-нибудь его прощу…

***

– Простите, что загрузила вас своими проблемами. Спасибо вам огромное. Вот раскрыла свою душу, сердечную боль отпустило…Сегодня же соберу вещи и перееду в дядину квартиру. Постараюсь всё забыть.

– А чай ты так и не допила, – всё-таки заметила Анастасия Михайловна.

– Спасибо, простите. Мне пора. – Она положила кошелёк в яркий цветастый пакет, взяла шпица на руки и, попрощавшись, ушла.

Освобождённая из балконной ссылки Аста, выйдя в коридор, высказала накопившееся недовольство серьёзным ворчанием. «Да ладно тебе, ладно, успокойся, – погладила Настя собаку по голове, – хорошая, хорошая моя». «Вот банальная, старая, как мир, история этой Алёнушки, но ведь для каждой женщины, созданной для любви, мужское предательство страшный удар. Но надо, вопреки всему, найти в себе силы и жить дальше».