Сцена
– Максим, ты убил человека?! – вскрикнула молодая девушка. Её накрашенные брови дрожали. Губки, слегка приоткрытые, дергались вверх и вниз. Она прикрывала их ладошкой, и были видны ее красные яркие ноготочки. – Максим… Ты… убил… ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА-А!..
Она вскрикнула, и ее крик разлетелся по всей комнате. Он звонко прозвенел, и в миг остановился. Девушка испугалась своего голоса, ее ноги подкосились, и она упала на кресло.
Мужчина стоял у камина. Его широкая медвежиная спина пугала девушку, и ей от одного лишь вида казалось, что она совсем маленькая, беззащитная и никуда ей не деться отсюда, если вдруг этот медведь на нее набросится.
Белая рубашка с расстёгнутым воротом и черные прямые брюки придавали мужчине весомый, солидный вид. У камина он стоял неподвижно, склонив голову, и двумя лишь пальцами крутил стакан с коньяком. Смотря на него, чувствуешь, как в комнате распространяется адреналин и тестостерон.
– Максим! – пищала девушка. – Максим… Ответь же мне что-нибудь… Ты… ты и правда… убил?
– Я сделал всё правильно.
Коротко отрезал мужчина, опрокинул стакан коньяка, жидкость в нем содрогнулась и вернулась затем обратно в стакан.
Мужчина отошел от камина и медленными широкими шагами подошел к зашторенному окну. Он отодвинул занавеску. Показался вид на ночной сияющий фонарями город. Вдруг пролетели галки, потом еще раз, и еще раз.
– Весна… Прекрасная, прелестная пора… – тихо и пафосно проговорил мужчина.
– Максим! Максим, ты что такое говоришь? Ты слышишь себя? Ты слышишь меня? Ты расскажешь мне, что произошло? Что… что… что случилось…
Она свалилась с кресла, упала на пол. По её гладкому белому лицу потекли выразительные слезы. Черная тушь размылась и превратилась на лице в нефтяные пятна. Яркая красная помада притягивала к себе все взгляды.
– Ничего. Все будет хорошо, – произнес мужчина и вновь запрокинул стакан с коньяком. Жидкость еще раз колыхнулась и вернулась обратно.
Сцена была накалена, драматична. Комната была тускло освещена, на полках виднелась пыль. На журнальном столике перед мужчиной стояла ваза с одним большим оранжевым цветком. Были раскиданы модные глянцевые журналы. Под столиком он достал коричневую коробку, вынул оттуда одну жирную сигару и закурил. Его рука свешивалась с подлокотника, дым заполнял комнату, – и драматическая сцена заволоклась туманом тайны и подозрений.
– Максим! – всплеснула девушка. Она металась на полу. Её разрывал внутренний конфликт. Она не могла пережить предательства, она не могла понять, как жить дальше, как жить с убийцей. Она знала, что его заберут, обязательно заберут – и это правильно. Но она его так любит, так любит и не представляет, как его можно отдать. Как можно без него…
– Не бойся, дорогая. Все будет хорошо.
Только мужчина собирался подойти к ней и обнять, как раздался звонок в дверь. Повисла кульминационная пауза. Все зависли. И даже дым от сигары, витавший в воздухе, тоже как будто притаился. Атмосфера накалилась, как стекло в рыжей шипящей печи.
– О нет… Это они… Они тебя уже нашли! О, нет! – вопила девушка. Она подтянула свои маленькие ручки ко рту, скривила в ужасе милое личико, и из ее глаз брызнули две аккуратные гладкие слезинки.
– Не переживай, дорогая. Все будет хорошо. Открывай спокойно дверь. Я их встречу, – мужчина обратно уселся в кресло, на котором только что сидел, и принял деловой, пафосный вид. Он курил сигару и держал в руке стакан с коньяком.
– Нет-нет! Как же можно… Нельзя… Не могу… Как же я без тебя…
– Открывай, дорогая. Не бойся.
– Нет-нет! О боже… о боже… за что… как же… почему… – Девушка заметалась по комнате. Её кофточка была расстегнута слегка, и белая шейка была такой тонкой, такой пленительной и такой острой, что порежешься. Юбка немножко была задрана, и были видны ее длинные прелестные ноги и кружева чулок… Она была прекрасна, и на нее было обворожительно смотреть.
– Открывай! – наконец крикнул мужчина.
Девушка подошла и приоткрыла дверь на цепочке.
– Ой, Светлана Степановна, а, Светлана Степановна! Я пришла сказать, что вас ждет там ваш… Ну ваш, к которому вы часто ходите… И просил еще вас прихватить ту красную штучку, ну штучку ту красную…
Девушка резко захлопнула дверь и лицом прижалась к ней. Случился надрыв. Внутренний конфликт ворвался и в душу мужчины. Он встал.
– Какую штучку? К кому ты ходишь постоянно? – твердо и солидно произнес мужчина.
– О боже… нет… – зарыдала девушка вновь. Её лицо отсырело.
– Говори, – внушительно обрубил мужчина.
– Да! – закричала девушка с нахрапом. Она пошла в атаку. – Да, ходила! И буду ходить! А ты как думал? Вечно у тебя одна работа на уме! Одна сплошная работа… Ночные дежурства, командировки… А я жить хочу! Жить! – маленькими шажками девушка наступала на мужчину. Ее лицо скорчилось в боли, в трагедии, и казалось, что вот-вот должно будет произойти еще одно убийство, роковое и страшное. – Жить хочу! Ты понимаешь?! Понимаешь! понимаешь…
Мужчина опешил. Запрокинул стакан с коньяком, надул щеки и тяжело выдохнул.
Камера пошла мимо них. Она двинулась к окну, заглянула за занавеску, и показался ночной сияющий фонарями город. Весна… Прекрасная, прелестная пора…
– Стоп! Снято! – выкрикнул режиссер, и на площадку мигом повалили странные непонятные манекены. Зажегся свет, и сразу стало ясно, что в воздухе не витает никакого дыма, что на полках нет никакой пыли, а тот оранжевый цветок на столике бутафорский и неживой.
– Молодцы! Герои! Атлеты! Теперь быстро, отдыхать! – скомандовал режиссер. – Катенька, где мой кофе? Что такое? Быстро мой кофе!
– Сергей Витальевич, Сергей Витальевич, а вы заметили, да? Заметили, что я ни капли, да-да, ни единой, так только вид делал. Видели? – Подбежал к режиссеру мужчина-актер и затараторил. – Мне будет прибавка? Ведь да? Вы обещали!
И было видно, что никакой это не солидный и не пафосный мужчина, способный убить человека. А лишь пухлый, с пузиком дилетант, любящий приложиться к крепкому, отчего его постоянно штрафуют и ругают.
За диваном сидела девушка-актриса, скукожившись калачиком, и плакала. Она долго не могла выйти из роли, и слезы лились у нее ручьем.
Работа кипела. А сценарист сидел наверху и видел всю сцену.
Затем он открыл окно и вышел в него. Был только третий этаж, так что через три месяца он снова был на том же самом месте и ему снова пришлось наблюдать эти, написанные им же, сцены.