У меня родителей нет – я детдомовская, зато у Саши – отличная семья! Свекровь мне как мама, она меня как дочь любит. Да и свекор отличный – помогает, чем может. У нас квартира трехкомнатная, большая – всем по комнате. То есть мы с Сашей в одной, конечно, зато дети в своих. Близняшки дружно живут, пока еще девицами не стали, а там, конечно, каждой приданое нужно! Выйдут замуж – к мужьям уйдут… ну или приведут сюда. Всё может быть…
Я работаю оператором на телефонной станции – сутки через трое. Удобно: если всё работает как надо, то можно ночью вздремнуть; но это между нами, конечно. Я даже с детьми уроки по телефону делаю! А вот соседка – каждый день пашет, да еще и в выходные иногда. Деньги-то платят хорошие, но деньгами детей не воспитаешь…
Свекровь с нами почти живет – то есть бывает часто. Хотите верьте, хотите нет, но мы и на кухне ладим, и вообще…. А свекор – на даче. У нас своей нет, но Сашины родители разницы не делают – ездим как к себе. У них машины нет, а у нас есть – иномарка! Саше друг из Польши пригнал – «Форд-Гранада», пикап. Большущая! Красивая снаружи и внутри. Саша говорит, что после этого он на «жигули» и смотреть не может. Правда, гаража вот нет – около дома стоит. Я переживаю: не угнали бы.
Саша на стройке работает – бригадир электриков. Платят хорошо, иногда задерживают, правда. Он у меня самый лучший! И не пьет, и всё в дом, и вообще… У него и хобби есть – рыбалка. Но ходит редко, больше журналы про рыбалку читает. Говорит, вот выйду на пенсию – на даче жить буду, там как раз речка есть. Да, наверное, и я с ним – а как же иначе? А квартиру, может, и разменять придется – Коленьке чтобы было куда невесту привести…
Подруги удивляются: как ты со всеми справляешься? У них с одним ребенком проблем не оберешься, а у меня трое… Сумасшедшая – говорят! В наше-то время… А время всегда сумасшедшее – у нас, по крайней мере. Может, в Америке и не так, а у нас, когда Союз еще был, – я как раз Колюшу нянчила… так ни мяса, ни молока! А потом и вообще стиральный порошок стаканами давали… Да и остальное по талонам всё! А сейчас хотя бы всего полно! Только деньги готовь. И компьютер хочется, и телефон сотовый… Но это – в планах пока. Мы и видео-то взяли позже всех. Мебель и телевизор тоже старые. Но это – баловство, как свекор говорит. А вот на стиральную машину он нам сам денег дал – говорит, первая тебе, Олюшка, помощь. Это верно. Наша «Эврика» была – что-то с чем-то! Особенно когда отжимала – начинала по кухне ездить! Коленька тогда маленький был и очень ее боялся. Если начинал шалить, я ему грозила, что сейчас включу ее.
В общем, сберкнижка нам только снится, как Саша говорит. Ну и пусть, я как раз не переживаю. Было бы здоровье, а остальное приложится. Если всё распланировать и не запускать, я бы еще двоих родила – справлюсь! Конечно, в семье всякое бывает, столько лет вместе живем… Сашка шутит: «Ну должно же быть такое когда-нибудь, что мы друг дружке надоедим до смерти?» Я не знаю, как там дальше будет, но сейчас надоедать нам просто некогда! Если все дела в голове держать, да еще и планировать что-то, на ерунду времени и места в сердце не останется уже! Потому я ничего близко к сердцу не принимаю – пустое это дело. И с подругами не сплетничаю: некогда и незачем. Лучше я в это время поделаю что-нибудь. Иной раз за весь день не присядешь. А еще и на работу… Зато у меня и фигура! Саша мной гордится. На дачах, помню, идем в магазин – разговорились с фермером одним. Говорит он: «Переезжайте к нам из города, дети родятся – будут на воздухе расти». А Сашка ржет: «Да у нас их трое!» Тот прямо встал как вкопанный, на меня глядя: да ладно говорит, не верю!
А сегодня вот у Татьяны, сменщицы моей, горе: сынок ее непутевый наглотался какой-то дряни, и теперь она с ним в больнице. С ним вечно какие-то проблемы, Танюша извелась вся! И в кого только он такой?! Сама Таня – отличная мать, и жена тоже! Да и муж ее – нормальный мужик, а вот сын… Может, потому, что он у них единственный?
У меня смена кончается в девять вечера, но придется уже теперь подежурить за нее до утра. Это не очень здорово – к нам приехали родители Саши; сегодня Саша отмечает свой второй день рождения – он, когда в армии служил, едва не погиб, чудом спасся. Их танк заглох под водой. Так командир спас Сашу ценой собственной жизни! В общем, он всегда этот день отмечает и за его упокой пьет. Ну ничего, завтра с утра и я присоединюсь. А сегодня, думаю, свекровь сама справится с такой оравой, хотя… Да ладно, проехали.
…С утра в автобусе только и разговоров – террористы дом взорвали! У нас в городе, представляете?! У нас! В нескольких городах такое было уже, но чтоб у нас?! Автобус меня прямо от дома до работы довозит; очень удобно! Правда, он не всегда по расписанию ходит…
Толпа людей на остановке… и дальше их еще больше! Столбики и какие-то ленточки… А уж милиции-то! И военные… А дом что, рядом с нашим взорвали?!
Пытаюсь как-то это осмыслить, но некогда – надо быстрее попасть…
Всё! Остановилась. Дальше не пускают. Пробую обойти. Мне домой надо! Но везде милиция. Захожу сбоку – вижу соседнюю девятиэтажку. Она стандартная, зато вот наш дом интересный – башня, но угловая, буквой Г: там два подъезда всего и двенадцать этажей… то есть по двенадцать этажей в каждой букве Г. Нет, то есть не в букве, а в палочке каждой… Дом кирпичный – в нём дышится легче и зимой теплее, не то что в бетонной-то коробке… Правда, летом – жарче.
А где дом?! Высокая груда кирпича, торчат железные прутья, и… просматривается водонапорная башня – то есть я ее вижу, чего раньше не могло быть, потому как ее заслонял дом. И видела я ее только из окна кухни… У нас последний этаж – Саша еще шутил, что «зато никто не зальет». Дошутился. Протекло недавно – вместо соседей дождь постарался.
…По кускам бетона лазают овчарки на длинных поводках. «Никто не выжил, похоже», – слышу… Но я об этом не думаю, хотите верьте, хотите нет… То есть я не понимаю. Нет, то есть я понимаю, что «никто не выжил», но знаю, что если сейчас это пустить в сердце, то оно остановится. Сашку полдома знало – подхалтуривал у некоторых по электричеству, было дело… а про меня и говорить нечего: мои дети – у соседей, ихние – у меня.
Всё! Больше не могу… Я своей семье живая нужна!
Разворачиваюсь и иду на работу.
– Ольга-а-а-а! – кричит мне гаишник знакомый. Сашка с ним на почве рыбалки сошелся. И очень этой дружбой дорожит. Мало ли, говорит, нарушу еще что, так в ГАИ всегда блат есть! Только он у меня не нарушает – аккуратист такой.
Подходит ко мне.
– Ты это, как, а?
– Сереж, до работы меня довезешь? Институтская, шестнадцать. Смена у меня.
– Какая еще смена?! А твои… они…
– Они?.. Они… Они у-уехали!.. Все вместе. На дачу, – говорю ему, причем спокойно так.
Я сажусь, Сергей трогается и едет, но при этом смотрит на меня, а не на дорогу! Как это может быть, ума не приложу. Наверное, у него большой опыт.
– Хорошо, что уехали, там никто не выжил! Взрывчатки в подвал заложили хрен знает сколько. Так дом ночью буквально взлетел! А потом рассыпался… Ночью, твари, чтобы убить побольше…
Он пытается ругаться на террористов и их национальность без мата, но это получается скорее смешно, чем злобно. Хотя знаю: попадись ему хоть один из них, так зубами бы на куски разорвал! И Сашка мой разорвал бы тоже! И я бы разорвала…
Приезжаю на работу – сажусь за стол. За ним – Наташа и начальник смены Тамара Федоровна. Начинаю сразу, чтобы они первыми не начали, что да как…
– Мои все на дачу уехали! А я тут поживу немного. С дачи на работу не наездишься! Но не идти же в гостиницу, дом отдыха, а уж тем паче в спортзал – насмотрелась телевизор и знаю, куда селят в этом случае…
Странно: Тамара молчит! И Наташа тоже, чего за ней раньше не замечала… Бывало, придешь на работу, а в раздевалке уже тары-бары. Наташка – закопёрщица: иной раз одна нога уже в тапочке, а другая – еще в сапоге. Так и стоит, треплется.
Тамара встает и ведет меня в комнату отдыха.
– Тут располагайся, – говорит. – Девочек я сюда не пущу.
И пулей вылетает.
Я сажусь на кровать. У нас тут хорошо: плита, горячая вода, телевизор. Жить можно… Только зачем жить? То есть как зачем?! Да, я плохая жена и мать, наверное, плохая невестка… Но это ж не повод руки на себя накладывать, верно? Меня никто не хочет видеть из моей семьи – ну что ж! Сама виновата, и никто другой.
Вспоминаю все ссоры – почему-то они запоминаются лучше. Много было ссор! И детей я обижала, и мужа – всё было. И свекрови со свекром не давала развернуться – старалась всё сама сделать. Может, это их обижало, да вида не подавали? А теперь вот н; тебе!
Но уж что случилось, то случилось… Я где-то читала: сын на мать так обиделся, что в упор ее не видел, будто это чужая женщина! А жили они в соседних домах и встречались в одном магазине… Но мне, слава богу, это не грозит, иначе я бы с ума сошла! Впрочем, это тоже ничего себе! Вся семья на меня обиделась; уехали и позвонить не могут из поселка: всё ли с тобой нормально, приезжай сюда, и вообще… Нашли время, тоже мне!
Ну что ж! Значит, поделом, навязываться не буду… Захотят – найдут. Пока они могут на даче пожить, поскольку она теплая, а потом им квартиру дадут или деньги – а как же иначе? А мои деньги они пусть себе забирают – я тут жить больше не могу.
Ко мне никто не заходит, да и я особенно идти к ним в зал не стремлюсь. Хотела включить телевизор – он не работает. Надо встать и спросить, в чём дело, но ноги не идут.
Я лежу на кровати и смотрю в потолок. Не хочется ни есть, ни спать. Теперь я понимаю, как йоги так могут. Даже у меня получилось.
Меня увольняют по сокращению штатов – так специально делают, чтобы больше денег дать. Да еще и за неиспользованный отпуск дают. И премию выписывают!
Приносят трудовую книжку и конверт с деньгами. Он толстый и тяжелый. Я догадываюсь, что там не только от станции, но вида не подаю. Подписываю бумаги. Паспорт у меня с собой; теперь есть и трудовая.
На всё про всё – три дня.
– Куда ты теперь? – чуть не хором спрашивают.
– Карту России принесите мне, – отвечаю.
Приносят карту. А она большущая! Прямо на полу в зале разложили.
Мне нужно дальше, на восток, между Москвой и… А может быть, наоборот, за Москву, ближе к Уралу? Нет, туда боюсь. Холодно, наверное, там. Мне же что-то такое нужно, чтобы как у нас. То есть, конечно, прямо так не выйдет, но чтобы и лето хорошее, и зима не слякотная… Ну и подальше чтоб отсюда. Пусть знают, что я на них тоже немного обиделась! Ведь могли бы и позвонить, что мы вот так… Да ладно, проехали.
Денег на квартиру нет, куда ни поедешь, – это ясно. Но вот домишко какой в деревне, может, и выйдет купить? Маленький, плохонький, но свой. Работать начну – приведу его в порядок… А там – там видно будет.
О семье не думаю, хотите верьте, хотите нет. Буду думать – с ума сойду. От злости. Надо же – со мной так поступить! Ну и пусть одни живут – я тоже гордость имею! Захотят – найдут… Как ты можешь так говорить?! Сама дрянь порядочная, а на других пеняешь…
Приезжаю в городок. Маленький, старенький, тихий… То, что нужно. Сажусь на вокзале в такси: «Покажите мне город».
…Старинные дома, деревья в три обхвата; в центре – несколько башен, дальше – пятиэтажки. Еще дальше – деревянные дома, а затем – дачи и лес. Проезжаем по окраине – дома в сирени утопают, петухи кричат. Ну чисто деревня. Мимо домов больших, ухоженных, с хорошими заборами и гаражами – проезжаем; мне нужен маленький, старенький и неухоженный. Такие тоже есть. Вот, например, этот.
– Остановите вот тут! – говорю.
Три подслеповатых оконца, красили дом в последний раз при царе Горохе, заборчик сгнил, сад запущен.
Захожу. Косматый пес непонятной породы пытается залаять, дом пытается не развалиться, а в палисадничке бабушка пытается выжить.
Так, мол, и так, я оттуда-то, хотела бы комнатку снять, вот паспорт, если что.
– Это у вас, что ли, дом-то взорвали?
– У нас… – говорю. – Это мой дом и взорвали… Больше там жить не хочу.
– Ты одна жить будешь? – спрашивает бабушка и на паспорт мой не смотрит.
– Одна, – говорю. – Семья на даче живет… пока. Если устроюсь тут, тогда другое дело.
Заходим в дом. А там всего две комнаты; я иду в маленькую. Кровать железная, перина, подушки, на стене – ковер с оленями, на этажерке – приемник старый. А из окна отрытого – сиреневый воздух. Падаю на кровать и закрываю глаза. Тишина такая, что в ушах звенит.
Вдруг – как вижу – заходит Коленька. А в руках – две сумки, полные пакетов с молоком! Я от неожиданности дара речи лишилась. Только стою и губами беззвучно шевелю… А он:
– Мамка, куда молоко перелить? Мне пакеты нужны. Мишке видео принесли, но кассеты дают без коробок – чтоб не затерли их – я из пакетов буду делать!
…Резко встаю и иду на кухню – уголок около печи. Клавдия Ивановна сидит и молчит – не лезет в душу. Я сажусь рядом.
– Живи пока… – говорит. – Денег мне от тебя не надо – зачем они мне? Дед мой умер давно, а сын – вот недавно… Другой родни нет… А кто приезжает раз в год за яблоками – те троюродному забору двоюродный плетень… Тебя спрашивать не буду: захочешь – сама расскажешь… Давай лучше чай пить… Ты не голодная с дороги?
– Не голодная! – Вскакиваю, хватаю вёдра. – Где колонка?
Приношу воды, ставлю на плиту таз, в него – тарелки, вилки… К вечеру всё отмыто. Усталости не чувствую, голода тоже. Клавдия Ивановна мне не мешает – села на скамеечку в палисаднике.
Ночью стараюсь побыстрее заснуть, чтобы проснуться – и за дело: глазами бы всё сделала!
…За неделю всё вымыла, перестирала и занялась садом: я должна уходить на работу и приходить с нее именно домой!
Мне ничего не нужно: ни одежды, ни еды! Сама удивляюсь: раньше любила одеться и вкусно покушать… Сейчас же что-нибудь перехватишь – и за дело. Бегаю в бабушкином халате – меня в него можно два раза завернуть; и босиком. Сначала непривычно было, зато потом… уже не представляю, как иначе! Чем больше ходишь босиком, тем больше хочется. Да и свою одежду с обувью беречь надо – до зимы можно так ходить, а уж там видно будет…
Нахожу телефонную станцию – а куда же мне еще идти? Начну с нее.
– Да, – говорю, – это в моём городе взорвали дом. Мой дом и взорвали. Я там жить больше не могу, вот паспорт, трудовая. Остальные документы пропали. Могу отработать смену бесплатно. А вы уж сами решите, подхожу я вам или нет…
Меня принимают.
В душу тоже не лезут, слава богу. Впрочем, лезть особенно некому: зал обслуживают всего три человека – аппаратуры кот наплакал. Одна девушка в декрет ушла – вот вместо нее меня и взяли…
В смену ходят по одному – это у нас по двое ходили. Так что в зале я одна – да и для одной работы мало! Денег, кстати, тоже мало; ну да ладно: всё равно я их тратить особо не собираюсь – только на еду нам двоим, и всё. А если учесть, что огород есть, то и вообще только на «мыло, соль да спички», как Клавдия Ивановна говорит.
Работы мало, а не уйдешь, естественно. Это для меня самое плохое: кроссворды разгадывать или телевизор смотреть я не могу… Пол вымыла, в туалете убралась. Уборщица обижается: «Что ж мне теперь, увольняться, что ли?»
Но по-другому не выйдет: как сажусь, так и… А что – «и»?! Это моя семья… была. То есть нет, они есть… просто мне звонить не хотят… Стой! А куда звонить-то?! Взяла и уехала не пойми куда… Как дура последняя.
…Вышел с больничного старший инженер Олег Борисович – начальник над всем нашим царством бабьим и аппаратурой древней. А он – с усиками! И на лицо такой милый и интеллигентный; на актера Андрея Градова чем-то похож. А мне страсть как нравятся мужчины с усами – почему-то кажется, что такие предать не могут, и вообще! Хотя Саша мой усов никогда не носил…
И весь он такой ладный, и даже халат на нём сидит ладно…
– Как вам у нас работается и живется? – спрашивает внезапно. И смотрит на меня пронзительно так.
– Да слава богу всё, – отвечаю, – Олег Борисович.
А он:
– Если какая помощь нужна, обращайтесь. Да, и зовите просто Олегом, какой я вам «Борисович»…
А сам – глаз с меня не сводит. Но это неудивительно: я и раньше недурна собой была, а теперь и подавно – живот к спине прилип и хожу в полуспортивной одежде. Минус десять лет как минимум…
В общем, стал он ко мне внимание и заботу проявлять: то – в удобную смену поставит, то – с трудной работой поможет, например, когда нужно под потолок к кабелям лезть… Еще один халат и тапочки выдал из своих запасов: «для дома, для семьи» – говорит. А уж отпроситься, если что, – так и вовсе нет проблем!
Семьи у него нет. «Не встретил еще любовь свою» – так мне про него сказали.
В общем, нравится он мне, а я ему, видимо. Впрочем, дальше «нравится» дело не идет: он меня ни о чём не расспрашивает, а я – его. Видно, думает, если захочу – сама всё про себя расскажу… Ну и я тоже так про него думаю.
Так и живу. К бабушке – уже как к себе домой прихожу: там стало уютно и тепло. Деньги – на счет положила: какой-никакой, а процент идет. За Клавдией Ивановной ухаживаю; а та меня целует: «Я теперь старухой хоть себя почуяла – стакан воды кто подать может. А то раньше всё сама делала, как молодуха, бегала, даже дрова колола…»
…Однажды входит в зал Олег – лица на нём нет. Подошел ко мне.
– Ольга, мне поговорить с тобой надо, только не здесь. И не в кафе. Разговор сложный будет, мало ли что может случиться… Насчет семьи твоей он будет. Я в курсе многого…
А тут – телефон зазвонил, ему на радость, ибо последние слова он еле выговорил.
Я даже и не удивилась особенно: рано или поздно он всё одно интересоваться бы стал.
– Приходи ко мне, я в Лесном переулке живу, дом восемь. Там и поговорим. Приходи когда хочешь, – отвечаю.
Назавтра вечером приходит он. В руках – гвоздики. Ну, бабушка засуетилась – в воду их поставить, а я его к столу зову. Сели.
– А что это цветов-то четное число? Иль поминать кого будем? – бабушка спрашивает.
Я сижу – сама не своя, а он:
– Я всё понимаю. Пойми и ты, Ольга, всё правильно, пожалуйста. Я помочь тебе хочу. От чистого сердца… А уж там – как знаешь. Если хочешь, я уйду. Тебе решать, в общем…
– Пойду Амура покормлю. – Клавдия Ивановна пошла на улицу.
Я тоже встаю из-за стола, беру одну гвоздичку, сминаю в руке.
– Ты мою семью поминать, что ли, пришел? – говорю, а сама комок в горле сглатываю. – Так живы они. На даче все были, когда дом взорвали. Муж, трое детей и свекор со свекровью… Там и будут жить, пока им квартиру не дадут. Дача теплая, со всеми удобствами… Ну а я? Да… поругались мы крепко, старые обиды припомнили… В общем, я их пока не хочу видеть, а они – меня. Вот и уехала я оттуда: всё одно в том городе жить не буду, ты ж понимаешь…
Олег белее полотна стал: смотрит на меня не мигая. А я:
– Вот уж повезло так повезло мне – они могли бы все погибнуть: у меня ж ночная смена была на станции… Только если б они погибли, то сколько б я прожила после? Один день?..
Олег молчит. И смотрит на меня так, что у меня все внутренности сводит.
– Я вообще-то Светлану хотел помянуть… – наконец выдавливает.
А Светлана – это та, которая в декрет пошла и вместо которой меня взяли. Она умерла во время родов; все на похороны пошли, а я в зале осталась. Хоть и не знала ее, но переживала, будто сестра моя умерла.
– А тебе?.. – хрипит он. – Тебе жить надо, понимаешь?! Выродкам этим назло!.. А я – я вот тоже семью хочу! И детей… троих! У меня дом хороший, кирпичный, двухэтажный. Я на втором, родители – на первом…
Я ладонью закрываю ему рот.
– Я согласна, – шепчу.
…А потом – у меня останавливается сердце. То есть нет, я просто не знаю, что со мной происходит; я перестаю себя ощущать, как бы выхожу из тела… А потом я лечу вниз – прямо сидя на стуле, то есть вместе со стулом падаю, будто пол провалился, а внизу не подпол, а яма бездонная… Но при этом – меня кто-то обнимает и… одновременно по животу бьет! Но бьет изнутри, представляете? А еще голоса… И зачем они все вместе говорят – Сашка и Колька пытаются перекричать Наташку с Маришкой… Вот глупые! А я тем временем – погружаюсь в парное молоко, то есть не в само молоко, а в его запах, так в роддоме пахло. Я это на всю жизнь запомнила…
А затем – голоса стихают; меня никто не тревожит… Ну и хорошо! Устала я от дел семейных. Изо дня в день – одно и то же! Дом-работа-готовка-стирка-работа-дом-дача. Только вот в ушах – звон сильный… Как бы его еще убрать, и будет совсем хорошо!
Открываю глаза – потолок беленый, и пищит что-то. Тихо, но противно. И голосов много. Я лежу совсем голая, под простынкой. По сторонам зырк – я у стены лежу, справа еще кровать и окно. Проход. С другой стороны – еще две койки. И на всех люди под простынками лежат. Сглатываю и открываю рот. Надо что-то сказать, но что? Скажу «а-а-а-а-а-а».
– А-а-а-а-а-а!
Подходит мужчина, видать, врач.
– О, какой прогресс! – говорит. И простынку поправляет бережно так. – У тебя всё будет хорошо… Еще день тут, потом в палату. Муж, – говорит, – весь извелся уже. Хотя он молодец: если бы тебя к нам сам не привез, то не спасли бы…
– Дети? – шепчу. – У меня будут дети?
– Какие дети?! Ты в кардиологии, а не роддоме.
– Я хочу троих детей, я… – И пытаюсь привстать.
– Хочешь – родишь! А будешь дергаться – привяжу! Отдыхай… – Он уже, смотрю, и не рад, что я «а-а-а-а-а» сказала.
…Первой родилась девочка. Светланой назвали. Года через три буду еще рожать! Мальчика. Или девочку, уж как выйдет. А потом еще. Ведь все условия есть; да и свекровь со свекром – золотые люди… А Олега – повысили! Он теперь всем узлом связи заведует. Ходит такой знаменитый и важный; а я смотрю на него и смеюсь. Но по-доброму, конечно.
Вот сейчас еще обживемся… Нет, то есть когда уже и другие дети появятся, тогда!
Тогда я своим и позвоню. Интересно, что за квартиру им дали и где? Я соскучилась ужасно! Виданное ли дело: днем со Светочкой вожусь и Олежку обихаживаю, а ночью уроки с Колюшкой делаю да близняшек наряжаю… А Сашка жалуется: «Сколько работаю, а всё никак не повысят!» Ну ничего, терпение и труд всё перетрут.
* * *
…Самое страшное оружие, от которого нет спасения, – это жизнь! Потому что его придумал Бог. А оружие, несущее смерть, придумал человек. Думаю, что им смешно мериться силой: слишком разные у них весовые категории.
Автор публикации
