Розовые тапочки

…На обратной дороге мы заблудились.
Казалось, это невозможно. Вот же тянется тропинка, по ней двигаешься километров пять и выходишь на трассу. А там стоишь и стопишь, пока какой-нибудь сердобольный шофер не подбросит до Пскова.
Но мы это сделали. Мы заблудились. Вокруг была степь да степь, левее — километрах в трёх — лес. Видимость ограничивалась линией горизонта. Земля наша велика и обильна —  порядку в ней только нету. И людей нигде не видно… Правда, неподалёку меланхоличный трактор укатывал жёлтую глиняную массу.
— Это дорогу делают, — предположила Ира. — Значит, по ней можно выйти… куда-нибудь.
Ирина была особенный человек. Вот из тех, с кем нельзя ходить по трассе. Непременно зависнешь и осатанеешь стоять с поднятой рукой, пока все возможные виды транспорта — от магирусов до москвичат — со свистом проносятся мимо. Если кто и остановится, то наверняка окажется каким-нибудь недорезанным маньяком, так что придётся на ходу из машины выпрыгивать. В деревне, где мы жили у знакомого батюшки, она умудрялась на ровном месте создавать какой-то трэш и наносить ущерб хозяйству: топила тряпки в канаве, вёдра в колодце и ложки в кастрюле с супом. Призвание, видимо, такое у человека — топить.
Но всё же её предположение показалось мне не лишённым смысла. Не просто так же техника работает. Мы с воодушевлением пошагали по глине, как девочка Элли — по дороге, вымощенной Жёлтым кирпичом. Ушагали мы недалеко. Через две минуты моя правая нога провалилась по колено. Извлечь её удалось ценой потери резинового сапога, который стал медленно втягиваться вглубь. Как мы ни пытались его вытянуть, он обречённо погружался. Внутрь сапога уже стали падать жёлтые комья — как первые горсти земли в могилу. Внутри у меня стало кисло. И как я до Пскова дойду, если эта… зыбучая глина засосёт мой сапог?.. Даже при моей выносливости маловероятно, что я допрыгаю минимум десять километров на одной левой… Нет, я не настолько спортивна.
Между тем и левая-то нога моя стала утопать. Я оперлась на руки — и они стали погружаться в глину. Как-так-то? С моим взрослым разрядом по плаванию — потонуть непонятно в чём?!.
Ира проявила активность, надо отдать должное. Пока я пыхтела и думала о бесполезности большого спорта в условиях русского экстрима, она на карачках уползла с опасного места и вернулась с огромной веткой. Опираясь коленями на ветку, мы лихорадочно откапывали сапог — который, казалось, уже смирился с неизбежным. Взмокнув от напряжения, мы выбрались из жёлтой трясины, перевели дух и поплелись наугад, оттирая глину с одежды и пытаясь всячески избежать в разговоре темы: «чтобы я сейчас съел»… Дорога открылась через полчаса за каким-то неожиданным поворотом. Мы вышли и приготовились стопить.
Прошёл час. Потом второй… Меня начало шатать — так хотелось лечь куда-нибудь и уснуть. Никогда я не сталкивалась с такой непрухой. Дело не в том, что никто не останавливался. Просто никого не было. За два часа — ни одной машины. Как будто что-то замкнулось вокруг и мы оказались в изоляции… Мы пытались себя подбодрить. Мы старались растолкать тишину: прыгали, танцевали, рассказывали друг другу анекдоты и пели пионерские песни. Ничего не помогало. Равнодушная природа не реагировала даже шорохом. Птицы не свистали, ветер не шумел в листве. Вокруг было глухо, как в глине.
Когда начало темнеть, до нас дошло, что, согласно пословице, всё-таки Магомет должен идти к горе… И мы пошли во Псков.
…Когда в результате этого героического марш-броска мы вошли в город, мой сапог (тот самый правый сапог, который был спасён от утопления) стал безжалостно натирать мне ногу. Неблагодарное резиновое изделие… На каждом шагу я подвывала и кряхтела. Ирина сочувственно смотрела и вздыхала — что тут сделаешь?..
Была тихая псковская ночь. В свете фонарей закружились снежинки: здоровенные и лохматые, как дворняги. С нами поравнялся мужик, которого явно распирало пообщаться: с удивлением и даже каким-то торжеством он сообщил двум незнакомым девушкам, что у них на работе заложена бомба и поэтому всех отпустили по домам. «Псих», — подумала я. В тот момент я вообще никому не верила. Жизнь стала невыносимой. Я резко остановилась, порылась в рюкзаке и достала мамин подарок.
…Когда мама решилась, наконец, купить горящую путёвку и двинуть на юг, я плоско пошутила:
—  Вот теперь точно случится революция…
Мама уехала, и случился путч.
Но она ни о чём не подозревала. У неё там был поклонник, они гуляли среди кипарисов и наслаждались жизнью. Наверно, им было не до великих потрясений.
Из Сочи мама привезла мне в подарок розовые махровые тапочки. Стыдно признаться, но они мне нравились. Они были удобные, тёплые и лёгкие. Оденешь — и чувствуешь себя как дома. Тапочки примиряли с любой окружающей обстановкой, и я их везде таскала с собой — места они почти не занимали.
…Дальше я шла в махровых тапках по свежевыпавшему снегу и думала, как здорово, наверно, мама отдыхала в Сочи… Еда, море, солнышко, поклонник…
Сапоги пришлось нести в руках.
Так мы дошли до вокзала. У нас не было ни денег, ни билетов, ни еды. В зале ожидания не было ни одного свободного места. Мы легли на строительные леса, стоявшие у стенки, и стали смотреть в потолок, безнадежно засыпая…
Тапочки розовели на батарее.