РАЗГЛЯДЕТЬ СВЕЧЕНИЕ СЛЕДОВ БОГА

 

 

 

 

 

 

Разглядеть свечение следов Бога

                         (повесть)

 

 

 

Несомненно, что 2020 год для всех надолго запомнится, как год всемирного наступления пандемии коронавируса, и значительные жертвы этой хвори дадут, наконец-то, понимание того, что рост количества людей всегда сопровождается бунтами, войнами или пандемиями из-за неустроенной жизни прирастающего безостановочно населения земли. Сейчас ежегодно на земле добавляется до 100 миллионов человек (примерно, такая страна как Германия!). Условия жизни людей всегда отстают от роста их количества, и это отставание, если оно затягивается, порождает конфликты и болезни. Уже сейчас коронавирус в некоторых странах заставляет перераспределять средства с дорогих вооружений на улучшение жизни прирастающего населения. Однако пока самые богатые страны не могут договориться о значительном снижение своих затрат на оружие, автор посредством своей книги пытается призвать каждого человека не ждать расторопности и разумности от правительств, а в силу своих возможностей оказывать посильную помощь старикам, одиноким матерям с малолетними детьми и бездомным людям. Нужно не только оглянуться, но и постараться отыскать подобных людей, потому что многие из них робко молчат и не стоят на улице с протянутой рукой, потому что давно потеряли всякую надежду получить помощь от кого-либо. Если бы люди делились с бедными хотя бы тем, что у них все равно испортится и пропадёт, то это бы принесло не меньшую пользу, чем отказ всех стран от всякого оружия…

 

 

 

 

 

За вдовою (за сиротою) сам Бог с калитою.

(из словаря В. И. Даля)

 

Мне в моем возрасте, под 80 лет, особенно ясно видно, что я — маленькое орудие бога для исполнения его задачи, и все больше имею определённой работы, вижу перед собой, и меньше сил — и потому от всего, что меня отвлекает, рассеивает, должен воздерживаться. Я ужасно берегу свои силы.

                               (Л. Н. Толстой)

 

 

 

 

     

Глава 1

     

С утра вновь начали звонить кредиторы. Звонки на двух мобильных телефонах Сергея Николаевича Зарубина были обеззвучены и переведены исключительно на вибрацию, что позволяло не слышать жене в соседней комнате беспрерывные и нудные мелодии его телефонов. Уже месяц Зарубин не спал вместе со своей второй женой, с которой прожил уже более пятнадцати лет. Работа из-за ссоры с начальником в офисе оказалась брошенной вместе с трудовой книжкой и денег на платежи неоткуда было взять. Сергей Николаевич босой сидел на лоджии в старых хлопчатобумажных шортах, в дырявой на груди и на спине белой футболке, не зная, что предпринять. Вернее сказать, ему уже ничего не хотелось делать для своего спасения – он словно начал уставать от жизни. Второй раз за время проживания со второй женой Сергей Николаевич столкнулся с тем, что не может возвращать занятые деньги. Первый раз, одиннадцать лет назад, в кризис из-за американских ипотечных бумаг, который коснулся и России, Зарубин потерял работу и не смог оплачивать кредиты, но тогда с него нечего было взять, и через три года судебные приставы отказали банкам во взыскании с него долга, так как Сергей Николаевич не имел не только никаких накоплений, он не имел никакого движимого имущества и какой-либо недвижимости. Тогда Сергей Николаевич задолжал банкам более семисот тысяч рублей и не уплата такой большой суммы в итоге сошла ему с рук. Сейчас же Сергей Николаевич мог одалживать только в микрофинансовых организациях, так как банки ему денег не давали, но микрофинансовые организации предоставляли дорогие займы, и четыре займа на пятьдесят тысяч быстро превратились в девять займов, примерно, на сто пятьдесят тысяч рублей. Теперь Сергея Николаевича беспокоило то, что он пенсионер, и судебные приставы могли располовинить его пенсию. Единственное, что вселяло маленькую надежду на сохранение пенсии – это её размер. Зарубин получал из пенсионного фонда на карту Сбербанка ежемесячно чуть более девяти тысяч рублей, а эта сумма равнялась прожиточному минимуму в регионе, где он жил. Тревожило то, что приставы могли, не вникая в детали, наложить арест на половину пенсии, и чтобы это оспорить Сергею Николаевичу потребовалось бы ходить по судам, и краснеть, как старому неудачнику, у которого пятнадцать лет назад, до ухода от первой жены с двумя взрослыми дочерьми, имелось все – квартира, автомобиль, бизнес и достаток.

Увидев в стене лоджии никелированный крюк для сеток с продуктами, Зарубин невольно подумал о самоубийстве. Повесится на крюке ему вдруг представилось лёгким делом. Однако сколько господь ему ещё позволит прожить от сегодняшних шестидесяти пяти лет он не знал, а повеситься в таком возрасте, значит, самоуверенно преувеличивать остаток жизни. Стоит ли накладывать на себя руки сегодня, если завтра смерть может прийти сама в результате инфаркта, инсульта или чего-либо ещё? Зарубин знал, что люди в более удручающем положении никогда и помыслить не смеют о сведении счетов с жизнью. Однако сейчас его особенно огорчало то, что это, как наказание, уже повторяется дважды, с тех пор, как он ушёл из первой семьи. Сегодня ему казалось, что уход от первой жены особенно обидной ошибкой из-за непоправимости положения. В первой семье он мог не думать о срочной добыче денег на проживание, чего не мог себе позволить со второй женой, которая обоснованно требовала оплачивать квартиру и хотя бы своё пропитание.

Уход из первой семьи начался с того, что у младшей дочери обнаружили какое-то заболевание мозга, а на лечение по рекомендации врачей требовались какие-то дорогие швейцарские лекарства, которые необходимо было принимать регулярно в течение длительного времени. Все бизнес предприятия Зарубина к тому времени уже были закрыты в связи с убыточностью из-за притеснений проверяющих органов. Две пиццерии принудили закрыть санитарные службы города и пожарные, которые ходили с проверками каждую неделю и всегда находили что-то новое, не соответствующее их требованиям, хотя никогда не называли заранее все недочёты. Японский ресторанчик Зарубин был вынужден закрыть из-за того, что милицейские органы накладывали на него разорительные штрафы за закупку спиртных напитков не на специальной базе, как того требовало какое-то предписание, а в лицензированном винном магазине через дорогу от его ресторанчика, что легко проверялось отсутствием штампов специальной винной базы на этикетках сливового вина. Наверное, Сергей Николаевич мог бы предложением взяток урегулировать все претензии контролирующих органов, как это делают почти все представители малого бизнеса, но тогда наивному Зарубину не хотелось этого делать из-за того, что это могло оскорбить порядочного человека, который вполне возможно мог оказаться проверяющим. Одним словом, оставался единственный выход из затруднительного положения – это продать большую квартиру, а купить квартиру поменьше и подешевле, разницу же использовать на покупку дорогих лекарств для дочери. Квартиру продали и переехали временно на съёмное жилье. Однако вместо того, чтобы незамедлительно купить квартиру подешевле, Сергей Николаевич уговорил жену дать согласие на размещение вырученных денег от продажи квартиры на фондовой бирже и попытаться заработать не только на лекарство дочери, но и купить квартиру не хуже, чем прежняя. Примерно, через полгода, из-за неопытности, от ста тысяч долларов, вырученных от продажи квартиры, осталось пятнадцать процентов. В такой ситуации человек от отчаяния начинает совершать более рискованные сделки, чтобы как-то компенсировать убытки, но это только ухудшило положение. Вдобавок, из-за потерь на бирже у Зарубина начались пьянки с загулами, и однажды утром жена не пустила его домой, а в случае попытки проникнуть в квартиру силой от неё последовала угроза вызова милиции. Это был конец супружеству после двадцати четырёх лет. В течение месяца Зарубин нашёл через интернет разведённую женщину и, схватив сумку с личными вещами, – сбежал к ней. На прощание Сергей Николаевич услышал от взрослых дочерей, что в случае ухода они перестанут считать его отцом, но сила обиды на жену оказалась такой огромной, что даже дочери не смогли заставить Зарубина отказаться от принятого решения. Сергея Николаевича успокаивало только то, что жена и дочери могли работать и оплачивать съёмное жилье самостоятельно. Так оно и случилось. То, что из-за него первая семья потеряла своё жилье, осталось тяжким грузом на совести Зарубина, и в течение всех пятнадцати лет жизни со второй женой он не переставал думать об этом. Он не мог быть счастливым во втором неофициальном браке, потому что грех разорения своих дочерей не давал ему покоя. Не бывало дня, чтобы он не думал о том, как бы помочь первой семье приобрести хоть маленькую, но свою квартиру. Однако господь словно наказывал его за безалаберность, пьянство и распутство, и все его попытки заработать деньги – ни к чему не приводили.

Теперь повторная критическая ситуация в жизни Зарубина возникла в течение пятнадцать лет совместной жизни и со второй женой. Зарубин сидел сейчас на лоджии и вспоминал прожитую жизнь до сегодняшнего дня. Зарубин полагал, что, наверное, мог бы устроится куда-нибудь работать, но ему уже ничего не хотелось делать такого, что являлось повторением и не давало возможности быстро заработать на квартиру дочерям и первой жене. То, что уже было в его жизни, сейчас казалось ему не очень интересным. Ни любовь, ни достаток, ни работа, ничто теперь не могло поднять Зарубина с места, да и первая семья уже особенно не нуждалась в его помощи и начала о нем понемногу забывать. Видимо, к каждому человеку когда-нибудь приходит усталость от жизни. Зарубин представил, что если бы сейчас на него свалились огромные деньги от какого-нибудь невероятного выигрыша в лотерею, то он бы не испытал эйфории, потому что всё то, ради чего большинство людей сейчас ходят на работу, занимаются бизнесом или даже совершают корыстные преступления ему теперь казалось не очень интересным – будь то дорогие дома, красивые женщины, дорогие автомобили, дорогая и красивая одежда, собирательство чего-либо или путешествия. Все это, кроме квартиры для дочерей, сейчас Зарубину казалось пустым и ложным стимулом продолжать жизнь. Было бы понятно его равнодушие к прелестям и соблазнам жизни, если бы он сейчас болел какой-нибудь смертельной болезнью, но этого, слава богу, не наблюдалось. Зарубин не потерял окончательно интерес к жизни и вполне мог бы третий раз жениться на относительно молодой женщине и даже родить ребёнка с ней. Однако все это в его жизни уже бывало и повторять это вновь казалось ему безумием. Зарубин гадал мысленно: есть ли ещё в жизни какие-либо дела, что он не знал, и которые сейчас сорвали бы его с места, и заставили суетиться, как молодого? Ничего не приходило на ум. Даже при его маленькой пенсии ему можно просто лежать на диване и ничего не делать ещё раз из того, что уже когда-то приходилось делать. Пять тысяч рублей он может отдавать второй жене за квартиру, а четыре тысячи с небольшим ему вполне хватит на здоровое пропитание в течение месяца.

«Неужели так рано можно потерять интерес ко всему и ничего невозможно придумать, ради чего стоит сейчас куда-то бежать сломя голову? – повторно спрашивал себя мысленно Зарубин и не находил ответа. – Видимо, после шестидесяти пяти лет все люди заняты рутиной или исполняют долг и просто покорно доживают до немощи… Что же можно придумать человеку на время дожития, чтобы всё казалось интересным и не терзаться выбором до самой могилы, если ты не болен?..»

Через несколько минут Зарубин вновь посмотрел на никелированный крюк на лоджии. Но несмотря на безвыходность положения, Сергей Николаевич никак не мог реально решиться на лишение себя жизни при полном здравии своего ещё крепкого и прекрасного тела и вовсе не потому, что это грех по Богу, а потому что не верилось, что невозможно найти для здорового тела и души новое, достойное дело, которое будет приносить радость или хотя бы удовлетворение. Зарубин предположил, что, возможно, осталось прожить лет пятнадцать, а в лучшем случае и чуточку больше, то из этих лет нужно отнять время на физиологию, а это половина от оставшегося. «Чем можно занять себя для удовлетворения души, примерно, на полных десять лет жизни, чтобы уйти в небытие с короткой по времени печалью, которую совсем избежать старому человеку никогда, видимо, не удаётся?.. А может, заняться каким-нибудь творчеством, которое не требует значительных затрат?.. Но что я умею?.. Рисовать?.. Нет! Лепить?.. Нет! А может, сочинять стихи?.. Тоже нет! Да и время стихов – в прошлом… А может, попробовать писать прозу?.. Тоже, наверное, нет! Раз уж Лев Толстой свои большие романы называл «многословной дребеденью» в письме Афонасию Фету, то есть ли смысл что-либо писать мне бесталанному после таких откровений писателя номер один по творческой одарённости?..» – рассуждал Зарубин и вновь, который уже раз, посмотрел на никелированный крюк на лоджии. Поднявшись с низкого табурета, Сергей Николаевич протянул руку и ухватился за провокационный крюк, пытаясь определить для себя, крепко ли крюк сидит в стене лоджии. Крюк казался неподвижным, как бы сильно Зарубин не старался его расшатать. Сергей Николаевич вспомнил, как в детстве в пионерском лагере с друзьями дурачился, пытаясь чуточку придушить какого-нибудь смелого мальчика. Бралось влажное вафельное полотенце и обматывалось вокруг шеи, затем смельчака душили двое, растягивая концы полотенца в разные стороны, придавливая жертве сонные артерии у горла до тех пор, пока у мальчишки не начинала кружиться голова, а некоторые ребята даже теряли сознание и падали на пол. Таких быстро приводили в чувство и спрашивали подробно об ощущениях. Испытуемые ребята рассказывали, что почти ничего не чувствовали и даже говорили о пьянящем головокружении при возвращении сознания и постоянно улыбались, рассказывая о своих приятных чувствах после удушения. Они находились на грани жизни и смерти, но если бы во время потери сознания кто-нибудь продолжил их удушение полотенцем ещё полминуты, то возврат к жизни был бы вряд ли возможен без последствий. Зарубин вспомнил это потому, что не мог принять смерть с болью, если вместо повешения выпрыгнуть сейчас с лоджии на восьмом этаже или отравиться каким-нибудь ядом. Кроме удушения себя, другие безболезненные способы самоубийства Сергею Николаевичу были не ведомы.

Послышались тихие шаги Татьяны Федоровны, второй жены Зарубина, и отворилась межкомнатная дверь.

– Поищи работу в компьютере, может, найдёшь что-нибудь интересное, – сказала робко Татьяна Федоровна и прошла к расправленной тахте Сергея Николаевича, чтобы поправить одеяло, которое не полностью закрывало простыню на спальном месте мужа.

– Что я могу найти в своём возрасте?! Охранником, таксистом или дворником я не пойду!

– А на что ты будешь жить?!

– На пенсию…

– Ты ноги протянешь на свои 9100!

– Не протяну. Пять тысяч буду отдавать тебе за комнату, а четыре тысячи мне хватит на питание, – высказал Зарубин сожительнице свою задумку. Татьяна Федоровна с досадой посмотрела на мужа и вышла из комнаты. Татьяна Федоровна несомненно дорожила Сергеем Николаевичем с первого дня их знакомства и, можно сказать, что любила его, несмотря на всё то тяжёлое, что случалось в их совместной жизни по его вине. Слушая удаляющиеся шаги жены, Зарубин вспомнил, как именно познакомился с ней почти шестнадцать лет назад. Когда он принял решение уйти из первой семьи, то незамедлительно дал объявление о поиске женщины для создания семьи. Ему было в ту пору сорок девять лет и через два дня ему написала его сегодняшняя жена Татьяна Федоровна. Не откладывая, Сергей Николаевич назначил женщине свидание. Татьяна Федоровна оказалось моложе Зарубина на три года. В обусловленное место на свидание Сергей Николаевич пришёл загодя, чтобы разглядеть женщину из далека, а в случае, если её внешность его не устроит, уйти незаметно дворами, тем самым избегая встречи вовсе с неинтересной женщиной. Сергей Николаевич никогда бы не смог сказать пришедшей к нему на свидание женщине, что она ему не нравится. Однако, когда Татьяна Федоровна подошла к назначенному месту в назначенное время, Зарубин понял, что женщина, пришедшая на свидание, ничем не хуже его первой жены, и когда он к ней подошёл и представился, то ему показалось, что на лице новой знакомой присутствовала лёгкая усталость, к тому же на улице в начале апреля было ветрено, а голова у неё была не покрыта, и её короткие рыжие волосы трепал ветер. Позже Зарубин узнал, что на свидание Татьяне Федоровне пришлось идти в неподходящее для неё время, а за двадцать лет одиночества ей приходилось много раз ходить на подобные свидания, но все прежние знакомства ничем хорошим для неё не заканчивались. Вот и тогда она шла на свидание с Сергеем Николаевичем и не верила, что из этого что-то получится, что и отражалось на её лице. Она уходила в самое неудобное время из офиса, где работала директором своей фирмы, которая занималась строительством, и ради свидания Татьяне Федоровне пришлось отсрочить встречу с важным заказчиком. Зарубин предложил посидеть в ближайшем кафе. Сначала Зарубин заказал чаю с пирожным, чтобы согреться, но спустя полчаса предложил новой знакомой красного вина, и она согласилась. Из разговора в кафе Зарубин многое узнал о Татьяне Федоровне, а именно: она живёт с дочерью в двухкомнатной квартире, дочь заканчивала последний курс в педагогическом институте. Отец дочери и первый муж Татьяны Федоровны был знаком с ней ещё по общеобразовательной школе. После института они поженились, однако родив дочь, Татьяна Федоровна ушла от мужа, потому что он начал чрезмерно выпивать. С дочерью она переехала к своим родителям, но сейчас у неё уже давно своя квартира. В общей сложности, за исключением коротких периодов, она двадцатый год живёт только с дочерью. За двадцать лет в её жизни было несколько мужчин, но жизнь с ними не сложилась. Зарубин же утаил на том первом свидании с Татьяной Федоровной, что по его вине первая семья лишилась квартиры, и теперь он хочет сбежать от ненавистной жены к любой женщине, которая его приютит. У Зарубина с собой имелось только одна тысяча рублей, и он уверенно полагал, что этих денег ему хватит рассчитаться за кафе. Однако, когда вино было выпито, и Татьяна Федоровна заглянула в меню, чтобы заказать ещё вина, то Зарубин откровенно сказал, что у него с собой, к сожалению, только одна тысяча рублей, на что Татьяна Федоровна ответила, что это пустяки и на свои деньги заказала официанту коньяка для себя и для Зарубина. Другой мужчина на месте Сергея Николаевича, наверное, готов бы был от стыда сквозь землю провалиться в подобной ситуации, но только не Зарубин. Он нисколько не стеснялся Татьяны Федоровны, потому что с первых минут знакомства не очень дорожил женщиной, которая внешне напоминала ему первую жену. Мысленно он был готов искать более молодую женщину. Нельзя сказать, что Зарубин специально провоцировал новую знакомую отказаться от встреч с ним в будущем из-за того, что ей пришлось на первом свидании на свои деньги заказывать коньяк в кафе, куда её пригласил кандидат на её сердце. Сергей Николаевич фатально верил, что чему быть – того не миновать, поэтому не боялся разочаровать женщину, которая в течение двадцати лет жила без мужа. Перед Сергеем Николаевичем стояла задача во что бы то ни стало найти жилье, чтобы уйти от самоуверенной первой жены. За время проведённое в кафе Сергей Николаевич и Татьяна Федоровна настолько сблизились, что им обоим начало казаться, будто они давно знакомы. Провожая новую знакомую до дома после кафе, Зарубин несколько раз останавливался, чтобы, не обращая ни на кого внимания, подолгу целоваться с Татьяной Федоровной, как это часто делают на улице молодые люди возрастом до двадцати лет. Через день любовники, как договорились в кафе, утром вышли на пробежку, благо их дома на удивление оказались на одной улице. На пробежке Зарубин чуть не соблазнил Татьяну Федоровну в каких-то городских зарослях и только неудобное место для интимной близости остановило женщину от опрометчивого поступка. На следующий день Татьяна Федоровна пригласила Зарубина к себе домой. Надев зауженные в носке высокие ботинки из крокодиловой кожи, которые Зарубин купил когда-то за пятьсот долларов для поездки в Германию, он направился к невесте. Татьяна Федоровна пекла оладьи, а взрослая дочь в своей комнате куда-то собиралась идти. Зарубин познакомился с дочерью Татьяны Федоровны и расположился за столом на кухне, куда указала ему хозяйка. От Зарубина не ускользнуло пристальное внимание дочери Татьяны Федоровны к своей персоне. Зарубину налили чаю и поставили перед ним тарелку с горячими, но чуточку подгоревшими оладьями, за что Татьяна Федоровна извинилась перед женихом, едва заметно краснея. Перед уходом дочь позвала мать в прихожую, где они еле слышно о чем-то перекинулись несколькими фразами, и дочь удалилась. Вернувшаяся из прихожей Татьяна Федоровна сказала Зарубину, что он дочке внешне понравился, и что та не станет возражать, если мать захочет жить с этим мужчиной. Зарубин подметил, как будущая падчерица в прихожей с интересом рассматривала его чёрные и стильные из крокодиловой кожи полусапоги с узорчатыми металлическими пряжками. Необычная обувь Зарубина, вполне возможно, сыграла важную роль в одобрении его кандидатуры на роль отчима. Дочь, видимо, хорошо помнила всех претендентов на сердце матери, которых ей довелось видеть. Один из женихов особенно запомнился тем, что из-за своего огромного веса сломал унитаз в туалете. Другой жених запомнился тем, что после его прописки в своей квартире Татьяне Федоровне пришлось его выписывать через суд после расставания, а последний жених занял у несчастной одинокой женщины десять тысяч долларов и пропал. Словом, Зарубин внешне понравился не только Татьяне Федоровне, но и её взрослой дочери, что оказалось немаловажным для одинокой женщины. Как только дочь удалилась, Сергей Николаевич и Татьяна Федоровна тут же ушли в спальню и, словно обезумевшие, любили друг друга в течение нескольких часов, покидая иногда слегка надломленную ими тахту, чтобы сходить в ванную комнату или выпить по чашечке чая на кухне. Такая безудержная любовь продолжалась по нескольку часов в течение нескольких дней. Зарубину показалось, что у Татьяны Федоровны все двадцать лет не было ни единого мужчины. Сергей Николаевич для себя решил, что не перестанет требовать близости, пока сама женщина не скажет ему, что с неё довольно, что с неё хватит, что она пресытилась любовью в полной мере. Но этого не происходило. Как только он касался женщины, то та тотчас отвечала встречным движением и все опять повторялось до изнеможения. На четвёртый день Татьяна Федоровна сказала Зарубину, что он может перебираться к ней, а для дочери она снимет однокомнатную квартиру, в чем пообещал поучаствовать своими деньгами и Зарубин, но не смог сдержать обещание. На следующий день Сергей Николаевич взял документы, спортивную сумку с личными вещами и перебрался к Татьяне Федоровне, оставив первую семью в шоке и слезах.

Жизнь Зарубина с Татьяной Федоровной началась с обмана с его стороны. Так велик был груз вины у Зарубина перед дочерьми и первой женой за потерю по его вине жилья, что Зарубин солгал своей новой женщине, что может хорошо зарабатывать на фондовой бирже из дома на компьютере. После того, как Зарубин проанализировал вероятные причины проигрыша денег от квартиры на бирже, он уверовал, что соблюдая определённые правила, сможет заработать не только прибыль для второй жены, но и своим дочерям сможет заработать на квартиру, благо, что у новой жены из-за прибыльного строительного бизнеса имелись свободные деньги. Татьяна Федоровна, наученная горьким опытом с прежними мужьями, открыла для работы на бирже Зарубину у брокера счёт, но на своё имя. Однако для Зарубина это не имело никакого значения, так как он не намеривался похищать деньги у новой жены. Он с большим желанием надолго засел за компьютер для торговли на бирже от имени Татьяны Федоровны. Зарубин искренне верил, что сможет избежать тех потерь, что выпали на его долю с деньгами его первой семьи. В течение месяца на полтора миллиона рублей, положенных Татьяной Федоровной на счёт брокера, добавилось, примерно, сто тысяч, которые заработал Зарубин, ежедневно покупая безудержно растущие акции нефтяной компании ЮКОС, которая готовилась прикупить к своим активам ещё и нефтяную компанию «Сибнефть» у Романа Абрамовича. На первую прибыль Татьяна Федоровна накупила Зарубину и себе одежды и пребывала в эйфории от того, что ей, наконец-то, достался такой внешне приятный и способный зарабатывать неплохие деньги мужчина. Одним словом, женщина была счастлива несказанно. Она несомненно была влюблена в своего нового мужчину, что явно отражалось на её счастливом лице и все, кто знал её, говорили, что жизнь женщины определённо изменилась в лучшую сторону. Татьяна Федоровна от переполнявшего её счастья впервые за двадцать лет буквально порхала. Улыбка не сходила с её радостного лица. На свои деньги Татьяна Федоровна отметила пятидесятилетний юбилей новому мужу в узбекском ресторане с чередой танцев живота перед их столом полуобнажённых танцовщиц. Казалось, что ничто не способно омрачить её радость от новой семейной жизни. У Татьяны Федоровны имелись далеко идущие планы. Она хотела построить загородный дом, купить новый автомобиль, тем более, что Сергей Николаевич имел навыки профессионального водителя и толкового риелтора для подбора загородного участка для строительства дома. И действительно, через короткое время Татьяна Федоровна продала старый автомобиль и купила новый, и с помощью мужа подобрала два сравнительно дешёвых земельных участка для строительства дома в маленькой деревне с часовенкой, недалеко от города. Все шло как нельзя лучше, что у Зарубина, напротив, вызывало нехорошее предчувствие. Как опытный человек, он не мог не сомневаться в том, что жизнь ни с того ни с сего вдруг может пойти гладко без сучка и без задоринки, после его великого греха перед первой семьёй. Незначительный сигнал о предстоящих трудностях пришёл оттуда, откуда Зарубин его не ждал. Татьяна Федоровна, управляя своим новым автомобилем, попала в аварию. На перекрёстке её протаранил огромный самосвал, который снёс её новому автомобилю всю левую сторону от заднего крыла до переднего, включая обе левые двери. Зарубин мысленно предполагал, что биржа первая даст знать, что очень лёгких денег быть не может там, где он разорил свою первую семью. Его успокаивало только то, что он вознамерился не рисковать всеми доверенными ему для работы на бирже деньгами, как по неопытности поступил с деньгами от продажи квартиры своей первой семьи. Вслед за разбитым новым автомобилем Татьяны Федоровны пришли и плохие новости с фондовой биржи. В Новосибирском аэропорту неожиданно для инвесторов был арестован основной акционер нефтяной компании ЮКОС – Ходорковский, в результате чего акции компании с пятисот рублей за штуку рухнули, примерно, на десять процентов за одну торговую сессию, а то что в конце концов акции компании могут в своей стоимости когда-то опуститься до жалких пятнадцати или десяти рублей за штуку трудно было даже вообразить. Когда Зарубин окончательно понял, что компания ЮКОС не выживет и продал её акции, то от полутора миллионов первоначального депозита у брокера осталось только семьсот тысяч рублей. Это был очередной провал биржевой эпопеи Зарубина. Почти все инвесторы проклинали Путина, а не Ходорковского за потерю денег на бирже, но только не Зарубин. Он хорошо знал, что инвестор на бирже имеет право не только покупать, но и продавать акции, и кто не сделал этого вовремя – может винить только себя. Вся история биржи – это своевременные покупки или продажи, и кто не предчувствует этой самой своевременности, тот должен покупать и продавать ровно столько, сколько внезапный взлёт или падение любого актива позволит безболезненно закрыть позицию или перевернуть её. Зарубин много думал и справедливо не мог поверить в то, что биржа, – на которой в мире не одну сотню лет сидят миллионы инвесторов, – всегда безуспешное дело. Сергей Николаевич мысленно выстраивал предстоящий безрадостный разговор с Татьяной Федоровной. Зарубин разумно предположил, что ему, возможно, потребуется искать новое жилье. Несмотря на влюблённость и кажущуюся наивность Татьяны Федоровны по отношению к Зарубину, у неё всё-таки имелись скрытые цели на их союз, и это не в последнюю очередь сохранило их отношения. Зарубин требовался Татьяне Федоровне не только как желанный мужчина, но и как бесплатный и бесправный помощник в её загородном доме, с которым всегда можно без последствий расстаться, в случае необходимости. А вот Татьяна Федоровна оказалась нужна Зарубину как обеспеченная женщина, которая позволит ему заработать не только для неё, но и для него на квартиру своим брошенным детям в первой семье. По этой причине, когда Зарубин рассказал Татьяне Федоровне о потерянных деньгах на бирже, она восприняла первоначально это будто с пониманием, хотя вспомнив прежних своих мужчин, ненадолго предположила, что Зарубин тоже пришёл к ней, как и прошлые мужчины, чтобы нажиться на ней или просто обмануть. Вспомнив, что Зарубин работал на её именном счёте, откуда он никоим образом не мог снять деньги, Татьяна Федоровна вынуждена была простить новому мужу произошедшую потерю средств, но теперь она сама стала пытаться работать на бирже, отстранив Зарубина от торговли. Это обстоятельство в будущем всегда ставилось Зарубину в вину. Татьяна Федоровна обоснованно говорила, что если бы она не встретила его, то никогда ничего не узнала бы о разорительной бирже.

После потери Сергеем Николаевичем денег на бирже, Татьяна Федоровна настолько была потрясена огорчением, что после обследования врача у неё обнаружили в груди уплотнение. После рентгена предположение врача подтвердилось – в правой груди у неё образовалась раковая опухоль. Через неделю Татьяну Федоровну прооперировали и удалили правую грудь! Несчастная женщина теперь была подавлена не столько потерей денег, сколько в большей степени тем, что полноценная жизнь её закончилась, и она перестанет вызывать интерес у мужчин в свои сорок шесть лет. Она уже не верила, что и муж согласится продолжать совместную жизнь с ней. Да и Зарубину казалось невероятным, что можно испытывать сексуальный влечение к женщине с одной грудью. Он пытался мысленно представить близость с Татьяной Федоровной в постели и закрывал глаза при этом, чтобы случайно не увидеть жену с обрезанной грудью. Зарубину очень хотелось разубедить Татьяну Федоровну в том, что она теперь ему не интересна как женщина. Ему очень хотелось успокоить её, потому что, возможно, по его вине она лишилась одной груди на почве расстройства из-за потери денег. Примерно, через месяц наступил тот день, когда он ночью решился вступить с женой в связь. Она поняла его позыв и расположилась на нём сверху. Зарубин опять почему-то закрыл глаза в тёмной комнате и на ощупь осторожно под ночной рубашкой жены накрыл ладонью единственную её грудь. Сергей Николаевич нежно ласкал сосок на груди жены и боялся хоть чуточку сместить руку в сторону отсутствующей груди. Эта первая связь супругов после страшной операции закончилась успешно для них, и они оба почувствовала это. От этого благополучного соития они оба испытали невероятное счастье – жена потому, что её полноценная жизнь продолжается, а муж оттого, что смог убедить жену в этом. В эту ночь они после получения удовольствия обнялись, всплакнули от охватившей их радости и счастливые заснули…

Татьяна Федоровна продолжала руководить строительной компанией, которая в сезон давала ей заработок от одного до двух миллионов рублей. Позже Татьяна Федоровна прежнюю квартиру отдала дочери и в течение пяти лет построила свой кирпичный загородный двухэтажный коттедж с бассейном, где Зарубин бесплатно, а точнее, за кусок хлеба и жилье проработал десять лет. Ежедневная уборка снега зимой, стрижка и полив газона летом каждую неделю, полив огорода и плодовых деревьев, а также все мужские работы, что требовал большой загородный дом, – все покорно делалось Сергеем Николаевичем. Но Зарубин видел, что жизнь с Татьяной Федоровной не только не приближала его к заветной цели – к покупке квартиры дочерям, но его даже боялись временно прописать в загородном доме, и ему подолгу приходилось жить без регистрации по месту проживания. Много раз Зарубин хотел было уйти от Татьяны Федоровны и уходил раза три в сердцах, но она всегда догоняла его на автомобиле и слёзно уговаривала вернуться, и он возвращался, но из-за того, что виноват перед ней. После таких ссор с побегами из деревни его временно регистрировали в коттедже и даже иногда постоянно, но ненадолго. Татьяна Федоровна не была твёрдо уверена в Зарубине, в его намерении до конца жизни остаться с ней при любых обстоятельствах, поэтому не решалась регистрировать его в своём доме постоянно, чтобы потом опять не ходить по судам, для выписки его из своего жилья, в случае развода. Зарубин понимал, что оставить Татьяну Федоровну одну в огромном доме в деревне, значит, подтолкнуть её к невыгодной продаже дома. Однако жалость к Татьяне Федоровне ничего Зарубину не давала. Его лишили возможности зарабатывать деньги на бирже, и он настоял, чтобы Татьяна Федоровна всё-таки выставила коттедж на продажу, ибо он когда-нибудь все равно сбежит из деревни.

В конце концов покупатель на загородный дом Татьяны Федоровны нашёлся, но дом был продан не за двадцать миллионов рублей, что первоначально надеялась получить Татьяна Федоровна, а только за тринадцать. Раздав накопившиеся долги за время строительства дома, у Татьяны Федоровны осталось десять миллионов рублей. К тому времени она сама уже втянулась в спекуляции на бирже, как наркоман привыкает к потреблению морфия.

Вместо того, чтобы купить квартиру, Татьяна Федоровна, как когда-то Зарубин в своей первой семье, арендовала квартиру для них, пока на нефтяных фьючерсах не спустила все десять миллионов рублей вырученных от продажи загородного коттеджа. Когда Зарубин об этом узнал, то его охватила паника. Несомненно, Татьяна Федоровна будет до последнего дня считать его виновным в потере на бирже больших денег, так как он показал, а значит, привил Татьяне Федоровне «заразу» биржевой игры, хотя Татьяна Федоровна из-за своей жадности, что свойственно почти всем новичкам, тайком от всех открывала огромные позиции и поэтому быстро потеряла все деньги. Плохое финансовое положение Татьяны Федоровны усугубляло ещё и то, что она больше не занималась строительными работами и давно закрыла свою фирму. После всего того, что случилось с деньгами Татьяны Федоровны, она ещё терпела Зарубина у себя дома и не выгоняла его на улицу. Зарубин не одну ночь думал о том, почему господь наказал эту несчастную женщину потерей такой большой суммы денег? Ладно он, человек грешный, потому что оставил первую семью без квартиры и трусливо сбежал, но за что пострадала Татьяна Федоровна, которая приняла его? Почему он приносит людям, с которыми он сталкивается в жизни, одни несчастья? Все эти вопросы вновь заставили Зарубина вспомнить о самоубийстве и о том, что в России среди мужчин самое большое количество самоубийств в мире.

Сергей Николаевич встал и пошёл к шифоньеру в своей комнате, где хотел взять маток шпагата, чтобы смастерить петлю. Отыскав шпагат и отрезав несколько кусков, у Зарубина получилась толстая верёвка, из которой он сделал удавку. Возвращаясь с петлёй на лоджию, Зарубин не хотел вешаться именно сейчас, а только хотел попробовать, как будет удавка держаться на никелированном крюке. Надев на шею петлю, Зарубин привязал длинный конец к крючку и для пробы встал на четвереньки, чтобы испытать удавку на прочность. Зарубин медленно сгибал руки в локтях, осторожно затягивая петлю на шее и когда почувствовал, что удавка уже туго затянулась вокруг горла, и врезалась в кожу, – остановился. Отжавшись на руках от пола и ослабив петлю на шее, Зарубин вдруг глянул в чистые окна лоджии. Яркое солнце, появившееся внезапно в разрыве сплошных серых туч на небе, ослепило его. Невольно Зарубин подумал, что это, возможно, какой-то знак для него…

Сергей Николаевич встал на ноги и отвязал верёвку от никелированного блестевшего на солнце крюка, затем медленно через затылок снял с шеи петлю, и опять уселся на маленький табурет на лоджии. Зарубин мысленно говорил себе, что он боится смерти и поэтому во всем готов видеть знак сохранить свою бесполезную жизнь. Весь день Сергей Николаевич пролежал в своей комнате на тахте, стараясь смотреть неотрывно в белый потолок. Вечером в новостях из кухонного телевизора Зарубин услышал, что в правительстве разрабатывается закон, который будет запрещать судебным приставам взыскивать долги с пенсий по старости, если размер пенсии должника меньше прожиточного минимума.

 

 

 

 

 

 

Глава 2

 

 

На следующий день Зарубин решил ехать в пенсионный фонд, чтобы подать заявление о получении пенсии не в Сбербанке, который может по требованию судебных приставов наложить арест на его пенсионную карту МИР, а на почте, что позволит, как наивно предположил Сергей Николаевич, сохранить пенсию в неприкосновенности. Сегодня Зарубина тревожили только практические дела и подробности этих дел, словно не было вчерашнего дня, когда он примерял удавку на шее, чтобы безболезненно распрощаться с неудавшейся и утомившей его жизнью. Самоубийство сегодня Зарубина не интересовало, раз он получил вчера, как он предположил, сигнал свыше продолжать жить. Когда будет принят закон о запрете взысканий с пенсий должников, о котором он услышал по телевизору в новостях, никто не знал, а кредиторы могут до этого времени обратиться в суд, и его положение станет сложным. Разумно рассуждая, Зарубин надеялся, что микрофинансовые организации не станут с ним связываться и требовать через суд взыскать долг в принудительном порядке. По всем займам он вернул те деньги, что занимал, и только проценты оказались ещё не полностью погашены. Суммы не очень большие, но может так случиться, что кто-то из кредиторов проявит принципиальность и станет бороться за договорные проценты. К тому же последних кредиторов может удержать от исков то, что в кредитной истории Зарубина указан долг в семьсот тысяч рублей по кредитам банкам, которые он взял одиннадцать лет назад и не вернул. Разумный кредитор безусловно поймёт, что с этого парня вряд ли получится что-либо взыскать, если он никому ни копейки не заплатил из давних долгов. Стоит ли платить судам госпошлину за рассмотрение иска сейчас, если решение суда вряд ли исполнится, а в лучшем случае будет поставлено только в очередь на взыскание. Для микрофинансовых организаций понятно, что долги с Сергея Николаевича можно получить только через коллекторов, а привлекать дорогих криминальных коллекторов на выбивание маленьких долгов рискованно и не имело экономического смысла. Однако Зарубин знал жизнь и понимал, что многое в ней совершается вопреки разуму и логики, поэтому решил подстраховаться и переоформить получение пенсии из Сбербанка на почтовое отделение рядом с домом. «Ещё вчера я думал о самоубийстве, а сегодня хочу спасти копеечную пенсию всевозможными ухищрениями… Я позёр и никогда не решусь на самоубийство… Я вчера чувствовал удовлетворение в душе, что оправдал знаком свыше продолжение своей уже явно никчёмной жизни…» – подумал с горечью Зарубин.

Одеваясь в своей комнате, Сергей Николаевич стоял перед открытым шкафом с одеждой и думал, что несмотря на декабрь, температура за окном держалась уже два дня на нуле, и чтобы не вспотеть при ходьбе нужно под тёплую куртку с капюшоном надеть только майку с коротким рукавом. Натянув чёрную футболку на тело и заправив её под ремень на джинсах, Зарубин вспомнил, что важно не забыть паспорт и пенсионное удостоверение. Открыв выдвижной ящик в тумбочке письменного стола, на котором в его комнате стоял компьютер, Зарубин взял портмоне с пенсионным удостоверением и отдельно лежащий в глубине шкафчика паспорт. Вытаскивая паспорт, Зарубин случайно вытянул и небольшую коробочку. Это оказались золотые запонки с золотой заколкой для галстука, что подарила ему когда-то первая жена на день рождения. Зарубин несколько раз надевал эти запонки и заколку, но уже лет пять не пользовался подарком первой жены. До Нового года оставалось десять дней и Зарубин невольно подумал, что нужно купить хоть какие-то подарки второй супруге и падчерице, на что денег не было, а сдача в ломбард этих золотых безделушек позволила бы ему купить шампанское и продукты для Новогоднего стола. Положив коробочку с золотыми аксессуарами в глубокий боковой карман куртки, а документы и портмоне во внутренний карман, – Зарубин посмотрелся в зеркало. Справа от зеркала на полочке стояла икона Спасителя с завораживающими и проникновенными глазами. Про себя Зарубин по привычке попросил Иисуса, чтобы он берёг его дочерей и первую жену, а спустя мгновение попросил Иисуса беречь и Татьяну Федоровну с падчерицей. Эти просьбы к Иисусу Сергей Николаевич всегда мысленно произносил, когда его взгляд случайно попадал на икону. Зарубина не переставали волновать глаза Спасителя на иконе Татьяны Федоровны, которую она когда-то купила по его совету в Санкт – Петербурге в Казанском соборе, куда они раз в год осенью приезжали регулярно. Спаситель своим припухшим ликом на иконах Андрея Рублева не очень сильно проникал в сердце Зарубина, а вот глаза Иисуса на современной иконе Татьяны Федоровны, при долгом взгляде на них, трогали Зарубина до глубины души и даже бывало до слез. Он не мог объяснить такую особенную свою чувственность. Сергея Николаевича поражало свойство ясных глаз всегда молодого Иисуса проникать в его душу. Когда Зарубин просил у Спасителя для своих женщин, с которыми жил когда-то и с которыми живёт сейчас, то почему-то несомненно верил, что его просьбы будут услышаны. Именно после такого общения со Спасителем Зарубину всегда становилось спокойнее и легче на душе…

До пенсионного фонда Зарубин не поехал на трамвае, экономя тридцать рублей, а дошёл пешком, наслаждаясь редкой тёплой погодой декабря. В пенсионном фонде он написал заявление о доставке пенсии на дом, так как почтовое отделение около его дома не имело право получать и выдавать пенсионные деньги. Такие права имело почтовое отделение, которое находилось на значительном расстояние от его дома. Сергея Николаевича подмывало спросить у служащей пенсионного фонда о защищенности его пенсии от судебных приставов, но он постеснялся, так как лицо девушки за стеклом показалось ему красивым. Сделав главное намеченное дело на сегодняшний день, Зарубин направился в ломбард.

Спускаясь в полуподвальное помещение ломбарда, Сергей Николаевич загляделся на акварели, что были развешаны на стенах вдоль всей лестницы, которая вела в главное помещение ломбарда. Эти картины, видимо, все продавались ломбардом, но качество пейзажей местных художников напоминало Зарубину состязание пьяных маляров. Открыв тугую дверь внутрь торгового зала, Зарубин услышал перезвон невидимых колокольчиков. Зал хорошо освещался. У входа на стуле сидел весь седой пожилой охранник в чёрной форме со множеством нашивок, который без интереса недолго посмотрел на Зарубина и вновь опустил взгляд на свои руки, что сцепленные переплетёнными пальцами лежали на его выпирающем животе. В зале, кроме охранника, находилось шесть человек – три посетителя и три работника ломбарда за прилавками. Прилавки представляли из себя застеклённые витрины, а под стёклами этих витрин лежало множество ювелирных украшений, монет, медалей. Все это богатство оказалось аккуратно разложено на красных обтянутых бархатом подушечках. Множество серебряной посуды с ценниками располагалось на полках в стене за спинами продавцов. В зале стояли длинные вешалки, на которых висели слегка поношенные шубы, кожаные куртки и всякая прочая одежда. На стенах всюду висели картины написанные маслом, иконы старые от времени с нечёткими ликами святых и всевозможные графические рисунки на дереве. Зарубин подошёл к концу очереди. Впереди всех стояла сутулая бабушка, которая держала в руках пакет с торчащей из него шубой, а за бабушкой стоял щуплый старичок, за старичком стояла пожилая женщина, которая прищуриваясь пыталась что-то разглядеть в своём кошельке. Зарубин встал за последней женщиной.

– Я хотела бы продать шубу, – сказала чуть дрожащим голосом первая в очереди старушка оценщице ломбарда и суетно начала вынимать шубу из большого грязноватого пакета. Оценщица вышла из-за прилавка в зал и, глянув на заношенную фиолетовую шубу, что была пошита, видимо, ещё в Советском Союзе, громко сказала:

– Мы больше шубы не принимаем! Посмотрите, у нас уже нет места на вешалках, чтобы продавать их! – и приёмщица указала рукой на заполненные вешалки в зале. Возможно, приёмщица бы и приняла на продажу шубу, но вид этой шубы был удручающим. На лице старушки отразилась растерянность, и хозяйка шубы вдруг плаксиво произнесла:

– Милая, возьми, пожалуйста… Я много не попрошу… Мне бы хоть рублей двести получить…

– Что я с ней буду делать?! – громко возразила приёмщица вещей и, возвращаясь за прилавок, тихо добавила: – Носят сюда всякий хлам, а потом попробуй продай его… Только место занимают своим старьём.

Старушка отошла со своей непринятой шубой в сторонку и, повернувшись спиной к людям в очереди, начала трогать шубу в пакете, чтобы или глубже вдавить её в пакет, или, наоборот, вытащить и продемонстрировать всем, что шуба у неё ещё вполне хорошая. Поняв бессмысленность своего прихода в ломбард, старушка присела от отчаяния на диванчик в центре зала опять спиной к людям в очереди и, быстро взяв в рот один из двух концов платка на голове, что был завязан на подбородке, тихо заплакала. Все лицо бабушки сморщилось от горечи. Зарубину захотелось дать женщине эти жалкие двести рублей, но у него не было и ста рублей в кармане. После сдачи своих запонок он мысленно решил сунуть в руки старушке незаметно необходимые ей двести рублей. Молодая приёмщица вещей на комиссию, с лицом слегка полноватым от ежедневной вкусной еды, механически заученным движением поправила золотые перстни и кольца усыпанные бриллиантовой крошкой на левой руке, прокручивая их на каждом пальце, затем тоже самое сделала с кольцами на правой руке, словно пытаясь убедится, что все её украшения на месте, потом приёмщица ладонь правой руки положила тем же заученным движением себе на грудь, где свисало множество подвесок и кулонов на золотых цепочках, и громко обратилась к щуплому старичку:

– Что у вас, дедушка?!.

– Вот… две ложки, – сказал старик и добавил, – они серебряные… Мы со старухой можем и простыми поесть… чай не баре… – Улыбнувшись в сторону очереди, видимо, за своё «чай не баре», дедушка протянул две почерневшие старинные ложки, связанные посредине цветной резинкой, что используют женщины для волос.

– Сейчас позову оценщицу по драгметаллам. Пройдите чуточку вперёд, вон к той витрине, – указала приёмщица на витрину, где на красном бархате под ярким освещением блестело множество продаваемых ювелирных украшений, похожих из далека на россыпи сказочных сокровищ.

Зарубин понял, что ему тоже, видимо, придётся подходить со своими запонками к приёмщице изделий из драгоценных металлов, поэтому последовал за старичком с ложками. Через минуту подошла приёмщица ювелирных изделий, уселась за витринами за маленький столик, включила яркую настольную лампу, надела на голову скобу с маленькой чёрной лупой и попросила пожилого человека передать ей свои ложки. Старичок протянул связанные ложки, но приёмщица потребовала подать ложки без связывающей резинки, что дедушка несколько суетно исполнил трясущимися руками. Сергей Николаевич Зарубин оглянулся в зал, чтобы посмотреть, что делает старушка со старенькой шубой и увидел, что её уже нет нигде. Зарубин пожалел, что не смог помочь бабушке с шубой, и в этот момент входная дверь в ломбард широко с шумом и громким перезвоном колокольчиков распахнулась, и внутрь влетели три человека с чёрными масками на лицах. Первый из тройки налётчиков стремительно подбежал к охраннику и ногой сбил того со стула, затем к горлу лежащего пожилого охранника подставил нож и тотчас из кобуры у того на боку попытался выдернуть пистолет, но это не получилось, потому что пистолет оказался прикреплён страховочным шнуром к ремню. Грабитель ловко перерезал ножом ремень на поясе у охранника и снял с разрезанного пояса кобуру вместе с пистолетом. Второй из грабителей подскочил к продавцам за прилавками и громко крикнул:

– Ограбление! Все на пол! Не дай бог, кто рискнёт нажать тревожную кнопку! Пристрелю на месте! – Он направил пистолет на ту приёмщицу вещей, что несколько минут назад отказала старушке в приёме шубы, затем быстро прошёл за прилавок по проходу для продавцов и за шею легко уложил обеих женщин на пол. Третий из напавших оказался самым крупным детиной, который проскочил к тому прилавку, где стоял Зарубин за старичком на приём к оценщице драгоценных металлов, и также быстро уложил обоих на пол – Зарубина за шею, а старичка лёгким ударом по затылку, сказав при этом:

– Лежать и не двигаться, козлы старые, иначе здесь и останетесь! – В правой руке здоровенный молодчик держал пистолет, а в левой – большую  чёрную сумку, хотя он и без оружия смог бы всех заставить исполнять свои приказы. Затем верзила попробовал рукояткой пистолета сломать витрину с ювелирными украшениями, но убедившись, что стекло только все потрескалось, а не рассыпалось, проворно залез в чёрную сумку и достал из неё молоток, которым вдребезги расколотил все стёкла на четырёх витринах. Зарубин почувствовал, что ему на спину поставили сумку, а в сумку что-то торопливо бросают. Это здоровенный налётчик бросал в сумку ювелирные украшения вместе с бархатными подушечками из разбитых витрин. Старичок, который сдал ложки на оценку, лежал на полу с закрытыми глазами весь обсыпанный, как и Зарубин, осколками витринного стекла. Зарубину показалось, что старичок на полу очень бледный и не дышит. Оценщица ювелирных украшений легла грудью на столик, где стояла лампа, и накрыла голову ладонями. Пожилая женщина, за которой в первой очереди стоял Зарубин, одна стояла на ногах посреди зала, растерянно озираясь и не зная, куда спрятаться. Она оказалась единственной на ногах среди клиентов и работников ломбарда, но разбойники из-за спешки не обращали на неё никакого внимания, как на мебель. Самый крупный налётчик, что опустошил витрины, взял сумку со спины Зарубина и, запрыгнув на сломанный прилавок, начал сгребать с настенных стеллажей серебряную посуду в эту сумку, включая подносы, чайники, сахарницы, рюмки, подстаканники, вилки и ложки. Другой из нападавших поднял с пола приёмщицу, что не приняла шубу у старушки и сказал, чтобы та быстро открыла кассу, но увидев на ней несколько золотых цепочек, грубо рукой в перчатке сорвал их все с её шеи и положил в карман своей куртки, затем потребовал снять и все кольца с рук.

– Быстрее шевелись, сучка жирная! – истошно прикрикнул грабитель, и приёмщица лихорадочно, но не без труда, сняла все кольца и со слезами на глазах трясущимися руками передала всё налётчику. – Кассу открывай! – громко крикнул он, и женщина послушно открыла кассу, из которой парень в маске из чёрной вязанной шапочки с большими отверстиями для глаз выгреб все бумажные купюры.

Зарубин лежал на полу и глядел на камеру наблюдения, что располагалась на потолке в центре торгового зала. Сергей Николаевич почувствовал, что сейчас он искренне боится обратить на себя внимание или чем-то разозлить грабителей. «Вот сейчас рядом с возможной смертью, которая витает где-то близко около меня, я боюсь и лежу безропотно на полу и молю бога, чтобы не вызвать гнев у разбойников… которые легко могут меня пристрелить… Я с животным страхом лежу, опасаясь чем-то спровоцировать этих безжалостных и безрассудных людей с оружием. Почему они не боятся, а я боюсь?.. Что я в жизни не испробовал такого, ради чего стоит дорожить ею?.. Она все равно скоро закончится и стоит ли сейчас унижаться и покорно лежать на полу… как трусливое жалкое животное? Почему я боюсь?.. Может, потому, что у меня хорошее здоровье и я надеюсь успеть сделать своим дочерям что-то полезное? А может, не нужно лишать смысла жизнь дочерей? Они самостоятельно все для себя добудут, как когда-то и я, и будут закалены трудностями жизни?.. Нет! Я пытаюсь оправдать свою трусость и страх… Вот лежит старик с закрытыми глазами и возможно уже помер. От его тела несёт дерьмом и мочой – он несчастный, видимо, невольно обделался и обмочился от удара по затылку, когда лишился сознания и все его мышцы потеряли способность сжиматься и удерживать содержимое мочевого пузыря и прямой кишки… Зачем он дожил до восьмидесяти лет… чтобы в своём дерьме и моче умереть в ломбарде, куда пришёл сдавать от безденежья две старые и почерневшие от времени серебряные ложки, возможно, оставленные ему прародителями?.. А зачем я вчера примерял удавку?.. Я трус с театральными наклонностями, потому что в глубине души надеялся, что меня за этим занятием случайно застанет Татьяна и бросится от испуга уговаривать меня одуматься, и не совершать глупости, и пообещает испуганно прекратить напоминать мне о работе… Я умышленно не закрылся тогда в комнате… Значит, я ещё долго не буду готов к уходу». В этот момент кто-то из разбойников громко крикнул:

– Всё! Уходим! Быстро уходим! – Все трое в масках подбежали к выходу и один из налётчиков пнул с силой по лицу лежащего седого и обезоруженного охранника. Удар был такой силы, что у пожилого человека из носа хлынула кровь. Молодчики скрылись в дверях и опять послышался особенно громкий перезвон колокольчиков. Зарубин медленно поднялся и отряхнулся от осколков витринного стекла, затем попробовал помочь подняться старику, что лежал рядом с ним с закрытыми глазами и с мертвецки бледным лицом, но дедушка никак не реагировал на попытку Зарубина поднять его, подобно мертвецу. Увидев вставшего с пола охранника с разбитым носом, Сергей Николаевич спросил:

– Может ли кто-нибудь вызвать «неотложку»?! У меня нет с собой телефона! Дед, по-моему, не дышит!

– Наташа, ты нажала тревожную кнопку?! – первое что крикнул охранник той приёмщице, с чьей шеи грабитель сорвал золотые цепочки и забрал с её рук кольца. Охранник платком зажал рот и нос, и белая ткань тут же пропиталась кровью.

– Сейчас только нажала… – ответила подавленная приёмщица Наташа охраннику, вытирая ладонью слёзы на глазах.

– Позвоните кто-нибудь в «Скорую помощь»! – крикнул Зарубин, и вторая приёмщица стала набирать на своём мобильном телефоне номер «неотложки». Зарубин нащупал на шее у старичка артерию, но пульс казался очень слабым и редким. Оценщица ювелирных изделий приподнялась со столика с лампой, держа в руках принятые серебряные ложки из рук старика, пульс у которого сейчас почти не прослушивался, и попросила Зарубина передать старичку на полу его ложки. Сергей Николаевич положил старому человеку ложки в боковой карман пальто. Женщина, которая оказалась одна на ногах во время разбойного нападения не могла произнести ни единого слова, а только, приложив ладони к щекам, потрясённая качала головой от всего того кошмара, что ей пришлось наблюдать в течение трёх или пяти минут нападения на ломбард. В этот момент опять пропели колокольчики на дверях и в торговый зал сначала заглянули, а потом робко вошли два полицейских в касках, с автоматами и в чёрных бронежилетах.

– Они убежали минут пять назад, – проговорил в платок охранник.

– Камеры при входе в ломбард работают? – спросил один из полицейских.

– Да, все камеры на улице и в зале работают, – сказал охранник, утирая нос, который стал меньше кровоточить. Полицейские начали выяснять у охранника приметы нападавших и после прояснения деталей один из них сказал, что они вызвали бригаду районных полицейских, а сами поедут посмотреть, не идут ли где-нибудь нападавшие пешком, в чём сами и усомнились, разумно предполагая, что такие разбои без транспорта вряд ли совершаются. Через пятнадцать минут в ломбард прибыла оперативная группа полицейских и «неотложка». Только через два часа Зарубин ушёл из ломбарда после опроса всех присутствующих свидетелей при нападении. Старичка на носилках унесли в машину «Скорой помощи». Придя домой, Зарубин разделся в прихожей и пошёл в свою комнату прилечь на несколько минут. Он был потрясен, но ничего не сказал Татьяне Федоровне, чтобы не посвящать её в его намерение продать запонки и заколку для галстука, которые остались лежать в боковом кармане его куртки.

 

 

Глава 3

 

Ночью Зарубин долго не мог заснуть из-за пережитого в ломбарде. На следующий день рано утром Сергей Николаевич проснулся оттого, что накануне перед сном и во время бессонной ночи выпил много крепкого чая с горьким шоколадом и потому раньше обычного утром захотел в туалет. Не найдя в темноте тапочки у тахты, Сергей Николаевич от нетерпения вышел из своей комнаты босиком и в тёмном коридоре по памяти на ощупь включил свет, чтобы не наткнуться впотьмах на что-нибудь лицом. Проходя мимо вешалки при включённом освещении, Сергею Николаевичу показалось, что что-то блеснуло на внутренней подкладке капюшона его куртки. Зарубин пригляделся и понял, что это, вероятно, мелкие осколки от витринного стекла из ломбарда, что он не заметил вчера, когда вернулся домой. Нависая над унитазом, Сергей Николаевич вспомнил, что перед пробуждением видел во сне почему-то чеснок лежащий на чёрной земле. Сначала ему показалось, что чеснок не совсем хороший, засохший, но подняв одну из головок, начал её чистить кухонным ножом, который непонятно откуда появился в его руках. Зарубин во сне почувствовал запах чеснока и это говорило ему, что чеснок не высох и вполне пригоден для пищи.

Справив нужду в туалете, Сергей Николаевич зашёл в ванную комнату и  после помывки рук, осторожно взял в прихожей куртку с осколками стекла на капюшоне и вернулся в ванную комнату. Вытащив осторожно все что было в карманах куртки и положив на полочку в навесном шкафчике, Зарубин встряхнул перевёрнутую куртку над ванной. Что-то выпало из куртки, и Сергей Николаевич, глядя в этот момент на потолок, подумал, что он, видимо, не все вынул из карманов, но когда он глянул в ванну, то увидел, что на дне лежит кольцо из белого металла и с блестящим бесцветным камнем. Зарубин нагнулся и достал кольцо. Ещё раз встряхнув куртку над ванной, Сергей Николаевич залез рукой в капюшон куртки, но ничего не обнаружив, отнёс куртку на вешалку. Зарубин положил кольцо рядом с документами и коробочкой с запонками, снял душевую лейку на гибком шланге с крепления и включил воду, чтобы смыть возможные мелкие осколки стекла на дне ванны. Сергей Николаевич припомнил, что когда вчера в ломбарде верзила налётчик поставил ему на спину чёрную сумку и начал в неё спешно бросать подушечки с ювелирными украшениями, то, наверное, не заметил, как одно кольцо с камнем слетело с бархатной подушечки и упало лежащему на полу Зарубину в капюшон. Зарубин лежал со стариком у прилавков с ювелирными украшениями, и грабитель вынужденно ненадолго поставил сумку не на пол, а на спину Сергею Николаевичу.

Зарубин взял кольцо, коробочку, документы и немного подумав, предположил, что кольцо, наверное, нужно отнести в ломбард. Положив найденное кольцо в коробочку с запонками и заколкой для галстука, которые вчера не удалось сдать, Сергей Николаевич пришёл в свою комнату и увидел в стакане с шариковыми ручками свою маленькую лупу. Он взял её, чтобы внимательно рассмотреть кольцо. На внутренней стороне кольца Зарубин разглядел цифру 950 и две латинские буквы Pt, что даже ему неопытному человеку по ювелирным украшениям стало понятно, что кольцо сделано из платины 950 пробы. Посмотрев на камень на кольце, Зарубин подумал, что это вернее всего какое-то подобие бриллианта, так как для настоящего бриллианта круглый камень казался великоватым. Зарубин замерил маленькой рулеткой диаметр камня и определил, что диаметр равнялся, примерно, девяти миллиметрам. Положив кольцо в коробку, Сергей Николаевич убрал документы и коробочку опять в выдвижной шкафчик тумбочки стола, где все вчера утром взял.

«Стоит ли относить найденное кольцо в ломбард?» – спрашивал себя Зарубин и подумал, что стоимость металла кольца вполне потянет на пятнадцать или двадцать тысяч рублей. Но как его можно сдать в скупку, если полиция, возможно, проведёт какую-то работу с пунктами приёма лома драгоценных металлов, после вчерашнего ограбления, и это будет представлять опасность для преступников, ограбивших ломбард. В эту западню может попасть и он, если опрометчиво рискнёт сдать кольцо, чтобы получить деньги. С другой стороны, Зарубину не хотелось отдавать кольцо добровольно в ломбард, вспомнив, сколько много колец вчера он видел на пальцах приёмщицы ломбарда, которые явно ей достались по дешёвке, так как, вполне вероятно, оказались не выкупленными в назначенный срок хозяевами из-за отсутствия денег, или эти кольца были выкуплены у нуждающихся людей втридешева. Не случайно все эти кольца отобрал у приёмщицы грабитель, потому что Бог шельму всегда метит. Зарубин подумал, что и ему это кольцо досталось даром и незаслуженно, а может, господь этим самым как-то помогает ему? «Словно пособие по безработице выдано мне… бог с ним, с этим кольцом! Он дал – Он и распорядится, когда потребуется…» – решил Сергей Николаевич и через пять минут забыл вовсе о находке.

Зарубин в своей комнате включил компьютер, чтобы почитать новости. Пробежав быстро заголовки на Яндексе, Сергей Николаевич обратил внимание на новость о том, что с 1 января Нового года должны повысить пенсии, которые все пенсионеры получат до наступления Нового года. Его пенсия будет повышена на 6,6 %, что обещало ему в сумме 9600 рублей с небольшим. Зарубин мысленно вычел из этой суммы 5000 рублей Татьяне Федоровне за квартиру, как вчера задумал, 350 рублей заплатит в Ростелеком за интернет. Оставалось 4250 на продукты, на лекарства от давления, на бритвенные принадлежности, на туалетную бумагу, на мыло, на зубную пасту, на пачку стирального порошка, на одну пару носков. Только на продукты и шампанское оставалось, примерно, 3500 рублей. Из 3500 рублей необходимо 500 рублей отложить на чёрный день, а 1000 рублей отложить на маленькие подарки Татьяне Федоровне и падчерице. Ровно 2000 рублей пойдут на продукты на целый месяц. Татьяна Федоровна кормила себя сама на свою пенсию уже несколько месяцев, завязывая свои продукты в целлофановые пакеты особенным узлом, чтобы Зарубин не мог их тайком развязать и поесть. Делала она это с определённой целью, как она говорила, чтобы голод подтолкнул Зарубина устроиться хоть на какую-то работу. Зарубин невольно подумал, что когда бесплатно и только за кусок хлеба работал десять лет у Татьяны Федоровны в её коттедже, то она почему-то не прятала от него свои продукты и не заставляла его идти и искать работу, а напротив, ехала за ним вдогонку, и слёзно просила вернуться, если он сбегал из коттеджа в надежде устроиться на работу и снять временное жильё. Однако сегодняшнее поведение Татьяны Федоровны не могло заставить Зарубина искать работу, потому что он не страдал от отсутствия вкусных, но как всегда вредных продуктов. Ему нужно было на месяц несколько сортов крупы, несколько плодов киви или цитрусовых, два килограмма мяса с салом, чтобы засолить, и две бутылки растительного масла. Две тысячи рублей вполне на всё это хватало, благо, что он не курил и не пил спиртного.

Зарубин после мысленных подсчётов успокоился. «Мне можно практически ничего не делать и не помереть с голода. Это сейчас важно для меня. Главное, чтобы не располовинили пенсию судебные приставы, о чем я, кажется, позаботился…» – рассудил Зарубин и занялся любимым делом: поиском на смартфоне в You Tube лекций по истории. Интернет на смартфоне ему обеспечивал роутер для основного компьютера, и это являлось очень хорошей экономией, так как не требовало оплачивать дополнительно интернет и для смартфона. Лекции по смартфону очень удобны, потому что их Зарубин мог смотреть и прослушивать лёжа на тахте до самой ночи.

Сергей Николаевич вспомнил, что он ещё не делал физической зарядки, поэтому отложил смартфон и вышел на лоджию. Открыв окно и вдохнув прохладного воздуха полной грудью, Зарубин присел по десять раз на каждой ноге, затем отжался от подоконника десять раз и, наконец, три раза дотянулся до пола кончиками пальцев рук на несгибаемых ногах. Отдышавшись Сергей Николаевич посмотрел на никелированный крюк для продуктов, который вчера провоцировал его. Сегодня вчерашнее намерение в ближайшие дни свести счёты с жизнью показалось решением сумасшедшего на фоне пессимистического настроения и потому сегодня напугало Сергея Николаевича своей близостью к воплощению. Зарубина удивила перемена во взгляде на вчерашнее событие за очень короткий промежуток времени. Все же нужно всегда хорошо все взвешивать прежде, чем принимать решение. Главное, нужно верно оценивать любые факты жизни, чтобы безошибочно реагировать на них. В жизни каждого человека это очень важно. Зарубин сегодня это явно почувствовал, потому что жизнь в любом возрасте – это все же очень редкое удовольствие…

Высунувшись в окно на лоджии, Зарубин увидел привычную картину: из бывшего когда-то советского студенческого общежития, рядом с его домом, шли непрерывной длинной вереницей китайцы, которые, глядя неотрывно каждый в свой смартфон, мелькали экранами в утренней предрассветной темноте. «Интерес к жизни у этих людей невероятный, потому что они уезжают из родной страны за многие тысячи километров учиться, к тому же сейчас дома у них свирепствует очередная зараза, на этот раз – коронавирус. Ничто их не может заставить добровольно уйти из жизни, несмотря на возраст и любые сложности жизни. Наблюдая за китайцами, начинаешь понимать, что жизнь – это действительно редкое чудо и счастье, иначе эта страна не являлась бы самой населённой в мире, и с этой страной связано бесконфликтное будущее всех людей…» – непроизвольно подумал Зарубин

Вернувшись за компьютер, Сергей Николаевич набрал в поисковике «работа из дома», но наперёд знал, что 99% предложений от мошенников, а остальные – копеечные и не стоят того значительного времени, которое требуется потратить для несоразмерно мизерного заработка. Посидев полчаса и ничего не найдя, Зарубин включил телевизор. В передаче по местному телевидению рассказывали, как одну молодую женщину бросил муж с тремя маленькими детьми дошкольного возраста, и что теперь бедной женщине нечем платить за квартиру, которая находилась в каком-то убогом и деревянном двухэтажном бараке на окраине города. Если на оплату коммунальных услуг денег хватало от пособий на детей, то на нормальное питание средств уже недоставало. Ведущий телепередачи обращался к милосердным людям с просьбой помочь молодой матери с тремя детьми, кто чем может, и назвал адрес несчастной женщины, и телефон редакции для передачи денежной помощи. Корреспондент берет интервью у женщины, которая без слез не может говорить, а за ней стоят маленькие дети с испуганными припухшими лицами, ухватившиеся за подол матери. Дети понимают, что к ним пришло горе, раз мать от отчаяния не может сдержать слез. Им жалко мать, и они тоже чуть не плачут. Выясняется, что муж пропал уже больше двух недель назад и не понятно, что с ним. Или он просто сбежал, или с ним что-то случилось. Корреспондент интересуется, не обращалась ли женщина в полицию, но та говорит, что боится узнать любую правду… Работать из-за детей она никуда устроится не может, потому что садика нет и денег нет, чтобы кого-нибудь нанять по уходу за детьми. Зарубин вдруг не смог сдержать слез – слезы просто безостановочно покатились из его глаз, и он не мог ничего поделать, чтобы остановить их. Раньше Сергей Николаевич такие передачи быстро переключал, потому что считал, что не имел достаточно денег не только для других, но и для себя, однако именно сегодня ему показалось, что помощь при полном кошельке ничего не стоит, а помощь от него безденежного намного ценнее. Он вспомнил свой уход из семьи и то, как в последний момент жена попыталась его остановить, хватаясь почему-то за его ноги, но он замахнулся на неё, и она покорно разжала руки и отпустила его. Обида на жену, которая пригрозила ему полицией, после его возвращения домой из очередного загула с друзьями в компании с молодыми малознакомыми женщинами, душила Зарубина. Он понимал, что виноват перед женой и детьми, но его вина, по его разумению, не могла наказываться требованием идти туда, откуда пришёл, пусть даже сказанное женой сгоряча и от обиды. Сейчас Зарубин понимал, что не только переборщил с чрезмерной обидой на жену, а поступил очень подло, и это всегда происходит в тех супружеских парах, где один любит, а другой позволяет себя любить. Зарубин позволял себя любить, поэтому справедливый гнев жены воспринял непростительным оскорблением. По сути – это было дикостью с его стороны, но понимание этого пришло только через несколько лет.

Зарубин вдруг подумал, что съездить к брошенной с тремя детьми женщине необходимо во что бы то ни стало. Сегодня после обеда почтальон должен принести пенсию, а завтра Зарубин обязательно поедет к несчастной женщине с детьми. Он посчитал, что одну тысячу рублей может отдать женщине без особого ущерба для своих потребностей.

Из своей комнаты вышла Татьяна Федоровна и прервала размышления Зарубина. Он слышал, что она зашла в туалет и через минуту вышла оттуда, и пришла в его комнату.

– Я вчера показывала одному клиенту в соседнем доме квартиру на продажу и после зашла в ТСЖ этого дома. Там хороший и вменяемый председатель. Я спросила у него о вакансиях дворника, и он сказал, что с удовольствием бы принял на работу русского пенсионера. Работы по уборке снега там не очень много, а зарплата – двадцать тысяч рублей. Работать можно в любое время – и утром, и вечером, словом, когда удобно. Я пообещала ему, что пошлю мужа к нему на собеседование. Сходи к нему. Что тебе дома сидеть без дела? – неуверенно спросила Татьяна Федоровна, непроизвольно проводя рукой по волосам, а выходя из комнаты, добавила, – двадцать тысяч на дороге не валяются…

– Не пойду я ни дворником, ни охранником, ни шофером! Я тебе уже говорил! Не приставай ко мне! – огрызнулся Зарубин и отвернулся на тахте к стене. Татьяна Федоровна начала раздражать его своим только корыстным подходом к их совместному проживанию, особенно в течение последних трёх лет. Если бы ему сегодня сдал кто-нибудь комнату за пять тысяч рублей с компьютером и интернетом, то он бы не колебался ни секунды и тайком сбежал бы от этой практичной во всем женщины, которая вплоть до отрезания себе всегда более толстого куска рыбы, мяса, сыра или даже хлеба, нежели ему, когда они питались вместе на его деньги, словно она мужчина, а не он. Сейчас Зарубину казалось, что более жадных и ущербных женщин в жизни ему не доводилось встречать никогда. Сергей Николаевич сейчас понимал, что первая жена, если она тебя любит, никогда не сравнится с женой второй, третьей, четвёртой или пятой, потому что она из общей с тобой молодости, а все следующие жены – «брачные коммерсанты». Так же и Татьяну Федоровну можно понять с её «корыстью» к Зарубину, потому что все последующие её мужья после первого пьющего мужа оказывались прохвостами.

После обеда впервые почтальонка принесла Зарубину пенсию, которую он переоформил в пенсионном фонде с доставкой на дом. Отдав Татьяне Федоровне пять тысяч рублей за комнату, Зарубин начал обдумывать, как завтра приедет к брошенной с тремя детьми женщине и передаст ей одну тысячу рублей. Сергей Николаевич в компьютере нашёл, где именно находится дом несчастной женщины и на каком транспорте туда можно добраться. Непонятно почему Зарубину захотелось обязательно сделать что-нибудь полезное для брошенной женщины с тремя маленькими детьми. Он словно захотел хоть чуточку оправдаться перед всевышним за то, что пятнадцать лет назад безжалостно по надуманному предлогу бросил свою семью, с которой прожил двадцать четыре года. Конечно, его дети были взрослыми – младшей дочери тогда исполнялось через три месяца двадцать два года, а старшей уже исполнилось двадцать три, поэтому он не бросал детей малолетними, но грех вины не оставлял его все время жизни со второй женой. Гнев его на первую жену и тем более на дочерей казался сейчас очевидно несправедливым и неоправданно злым, хотя именно он сам заслуживал недоброго отношения к себе жены и дочерей за гулянки с друзьями и с молодыми женщинами, за спущенные на бирже деньги от продажи квартиры.

Зарубин вдруг решил не откладывать на завтра благотворительную поездку к брошенной с тремя малолетними детьми женщине и начал собираться в дорогу, чтобы не встречаться с Татьяной Федоровной глазами, у которой во взгляде он видел только желание уговорить его устроиться дворником в соседний дом. Зарубин надеялся, что до наступления темноты управится с намеченным делом и вернётся домой.

В полупустом автобусе Зарубин купил билет и расположился у окна. Оглядывая людей, снующих по тротуарам, Сергей Николаевич невольно постарался представить, как предложит женщине свою помощь, когда придёт и скажет, зачем он пожаловал. Впервые в жизни он решил помочь, чем может, женщине оказавшейся в затруднительном положении. Почему никогда раньше ему не приходило в голову кому-то помогать, хотя нуждающихся людей во все времена он видел не раз. Надо было дожить до шестидесяти пяти лет и оказаться по сути самому в нужде, чтобы в голову пришла мысль о необходимости помогать более нуждающимся. Он, конечно, подавал милостыни у церквей, но впервые ехал по определённому адресу и к определённой женщине. Зарубина подвигла на оказание помощи жалость к маленьким детям и то затруднительное положение молодой матери, которая не знала, как можно одной выжить с тремя малолетними детьми, что связывали её по рукам и ногам. Больше всего на решение Сергея Николаевича повлияли глаза маленькой девочки, которая, по всей видимости, являлась средней из троих детей и возрастом, примерно, трёх лет. Более старшая девочка лет пяти от роду стояла здесь же, но чуть в стороне. Трёхлетняя девочка стояла прижавшись русой головой к бедру матери и держала пухлые пальчики правой руки во рту, глядя не по возрасту серьёзно в камеру оператора телевидения большими серыми глазами. Вот и сейчас в автобусе Зарубин легко вспомнил те серые большие и чуточку блестящие глаза маленькой девочки… «О каком интересном занятии я могу думать все последнее время, если в том же городе, где живу я, живут дети с такими большими и грустными глазами?..» – подумал Сергей Николаевич и почувствовал ком в горле.

Доехав до конечной остановки автобусного маршрута, Зарубин пересел на другой автобус, который по его расчётам через три остановки довезёт его до места. На окраине города стояли деревянные двухэтажные бараки, которые в послевоенное время возводили быстро и повсюду на рабочих окраинах города. Эти бараки были сделаны из насыпных шлаком дощатых стен с утепляющими завалинками на первом этаже. Обожжённые за несколько десятков лет солнцем почти до черноты деревянные дощатые стены бараков вгоняли в уныние. Бараки эти все ещё использовались городскими властями, как «манёвренный фонд», для переселения из аварийного жилья, для малоимущих и для достигших совершеннолетия сирот из детских домов. Подходя к одному их таких бараков, Зарубин по номеру дома определил, что он пришёл именно туда, куда следовало. Зайдя в открытую дверь подъезда, он перешагнул стёртые от времени пороги. Зарубин оказался на первом этаже перед искомой квартирой, дверь которой располагалась напротив распахнутого подъезда. Звонка не оказалось, и Зарубин робко постучал в облезлую местами от коричневой краски дверь. Через минуту послышался тихий голос:

– Кто там? – Зарубин растерялся и не тотчас сообразил, что ответить на вдруг показавшийся сложный для него вопрос. Подумав несколько секунд, Сергей Николаевич ответил:

– Я по поводу… – он замешкался на секунду и затем повторил, – я по поводу телепередачи. – Послышался щелчок засова, и дверь чуть отварилась. – Простите, ради бога… Я случайно посмотрел сегодня телепередачу и приехал оказать посильную денежную помощь, – с трудом вытянул из себя Зарубин – Молодая женщина в том же халате, что из телепередачи, открыла шире дверь и запустила Зарубина внутрь. Тут же к матери подбежали две девочки, те самые, что он видел в телевизоре, и с любопытством уставились на гостя.

– Простите меня, что я могу вам дать только одну тысячу рублей… – Зарубин замолчал, потом словно что-то вспомнил и продолжил. – Я пенсионер, поэтому только одну тысячу могу… приносить каждый месяц, – после паузы неожиданно для себя проговорил Сергей Николаевич и торопливо полез во внутренний карман куртки. Достав приготовленную ещё дома тысячную купюру, он тут же протянул её молодой матери.

– Спасибо вам… Разве вы виноваты, что не можете дать больше?.. Сегодня утром приходила женщина, тоже пенсионерка, и принесла, как и вы, тысячу рублей… Я должна сказать, что… мы не голодаем, так как пособия нас, по сути, спасают… Вчера ещё Путин пообещал увеличить возраст детей, которым выплаты пособий будут положены… может, не все так плохо, как вчера сказал корреспондент в камеру… – застеснявшись, проговорила молодая женщина. – Если бы я могла устроиться работать, то у нас бы и забот особых, наверное, не возникло… На еду нам пока хватает, но коммунальные платежи за эту однокомнатную квартиру просто удивляют, словно мы живём в центре города и в большой квартире… Дети часто нуждаются в обновках, потому что на них все горит…

– Как вы думаете, ваш муж вернётся?.. – робко спросил Зарубин и тотчас пожалел, что проявил любопытство подобно родственнику, потому что молодой женщине, может быть, не совсем приятно отвечать на вопрос мало знакомого человека, потому что ей не очень ловко не быть откровенной с ним, потому что он только что пожертвовал ей тысячу рублей из своей пенсии. Сергею Николаевичу показалось, что за свою помощь он словно принуждает женщину обязательно отвечать на его неудобные вопросы.

– Не знаю… Я думаю, что он напился и, наверное, уехал в свою деревню… Может, ещё объявится. Не пил бы он, тогда вырастили бы детей без особого труда… Он запойный: может месяц не пить, но если выпьет – то потом изо дня в день и минимум тоже на месяц… – тихо проговорила молодая женщина и ласково погладила по светлым волосам прильнувшую к ней среднюю дочь. Старшая девочка в этот момент почему-то смутилась и ушла в комнату. По всей видимости, ей стало жалко своего отца или стыдно за него.

– Простите меня за любопытство, – сказал Зарубин.

– Да ничего… У меня секретов нет от добрых людей.

– Как вас зовут?

– Серафима. Можно просто Сима…

– Серафима, меня зовут Сергей Николаевич. У вас есть какая-нибудь специальность?

– Я могу работать продавцом и, конечно, уборщицей. Я детдомовская и ко всем работам привычная… Эту квартиру мне дали после детдома. Пожила год и вышла замуж за их отца, – сказала Серафима и опять пошевелила волосы рядом стоящей дочери. – Он сначала мне показался непьющим, но после вторых родов – начал выпивать. У него начались проблемы с работой. Он шофером работал. Однажды его поймали с похмелья и забрали права. Ему предложили за пятьдесят тысяч права вернуть, но у нас таких денег сроду не скапливалось… Он пошёл после этого в грузчики, а там работа тяжёлая и каждый раз после работы стал приходить пьяненький. Мне третьего не нужно было рожать… Муж мне пообещал бросить пить и уйти из грузчиков. Так-то он добрый… Никогда нас не обижал, но вот слаб… Я поверила ему и родила мальчика полтора года назад. Дети мои, слава богу, не хворают часто и спокойные, и особых хлопот я с ними не знаю…

– Вам, наверное, нужно сходить в полицию и написать заявление, что пропал муж.

– Надо бы… Вот подожду ещё неделю и если не придёт – то пойду к участковому.

– А если вам нужно куда-то сходить, то кто с детьми вашими сидит?

– Оля остаётся и смотрит за маленьким Сашей и за средней Полиной, – сказала Серафима и ласково опять посмотрела на стоящую рядом с ней девочку.

– Серафима, можно я вам оставлю номер своего телефона на тот случай, если вам потребуется куда-то съездить, а детей не с кем будет оставить… Я ведь на пенсии и свободного времени у меня всегда достаточно…

– Оставьте, если хотите… хотя мне неудобно беспокоить вас.

– Ничего – пустяки! Вы только услугу мне окажете своей просьбой, поверьте, – сказал Зарубин и попросил ручку у хозяйки и клочок бумаги. Серафима достала из кармана халата маленький кнопочный мобильный телефон.

– Говорите, я в контакты занесу ваш номер. – Зарубин продиктовал номер телефона, а так же имя, отчество и фамилию.

– Позвоните мне сейчас же, чтобы мне убедится, что я не ошибся в номере, – Серафима нажала на вызов номера Зарубина, и тут же в руке у Сергея Николаевича завибрировал телефон, – Все нормально! – произнёс Зарубин и сохранил в контактах номер Серафимы. Все это Зарубин сделал на тот случай, если из-за отключённых мелодий на своих телефонах не услышит звонок от Серафимы. Кредиторы ещё долго его будут беспокоить своими звонками, пока он когда-нибудь не сменит номер на своих телефонах.

– Вам из далека пришлось ехать сюда? – спросила Серафима.

– Из верхней части города…

– Господи, это ведь далеко! Как же я буду звать вас посидеть с детьми, если вам нужно будет ехать в такую даль до нас?

– Вы загодя, с вечера, позвоните, а утром я приеду, благо, что дорогу я знаю теперь хорошо.

– Ладно, Сергей Николаевич, – ответила Серафима, и впервые Зарубин обратил внимание, что грудь у молодой матери чуть увеличенная под халатом, что, вероятно, связано было с кормлением грудного сына. Зарубину понравилось, что в прихожей у Серафимы оказалось чисто и тепло, хотя он ожидал, что открытая дверь подъезда, которая располагалась напротив квартирной двери Серафимы, должна пропускать холод с улицы в квартиру. Опять Зарубин посмотрел на девочку Полину, стоявшую в течение всего разговора рядом с матерью, и вдруг вспомнил, что брал с собой в дорогу Кinder-сюрприз. Спохватившись, Сергей Николаевич достал из глубокого бокового кармана куртки три шоколадных яйца в обёртке и протянул Полине.

– Простите меня, заговорился… Совсем забыл, что брал с собой для ваших детей, – сказал Зарубин и тут же увидел стеснительную улыбку на лице девочки, которая до этого момента все время стояла с серьёзным лицом. – Серафима, не буду вас задерживать. Я поеду домой, то супруга меня потеряет… Я не сказал ей, куда поехал… До свидания, Полина!

– До свидания, Сергей Николаевич, спасибо вам за помощь! – сказала Серафима, и впервые Зарубин обратил внимание тоже на искренние большие серые глаза молодой женщины, как у её средней дочери Полины. Сергей Николаевич попробовал прикрыть подъездную дверь, но она никак не закрывалась плотно из-за перекошенной дверной коробки. Дверь тотчас открывалась опять, будто кто-то толкал её в противоположную сторону. Приложив всю силу, Сергей Николаевич всё же втолкнул дверь в короб дверного проёма. Зарубин шёл от дома Серафимы и чувствовал, что сделал впервые в жизни что-то очень важное, но главное – очень приятное по ощущениям, чего раньше никогда похожего не испытывал. «А долго ли я смогу участвовать в делах и в помощи этой несчастной женщине?.. Может, я взваливаю на себя непосильную ношу?..» – подумал Сергей Николаевич и вошёл во внезапно подошедший автобус.

 

 

 

Глава 4

 

– Товарищ полковник, как и вчера, главный из грабителей пока не задержан – его не оказалось рядом с подельниками во время блокировки автомобиля. Он где-то остался. Ориентировку разослали вчера, а по его адресу наши ребята по вашему приказу ждут его вторые сутки.

– Задержанные подельники что-нибудь говорят о нем?

– Говорят, что он может уехать в Москву. Он родом из Владимирской области, не наш. Самое ценное из всего похищенного, мол, у него.

– В городских скупках есть к чему присмотреться из похищенного?

– Да. У двух задержанных изъяли сумку с серебряной посудой, а золотых украшений, как вы знаете, у них не оказалось. Все золотые изделия остались у главаря. Директор ломбарда, говорит, что одно из колец с бриллиантом было самое ценное из всего похищенного. Оно продавалось за половину реальной стоимости – за два миллиона рублей. Камень в кольце два с лишним карата и очень высокой чистоты. Ломбард оценивает все похищенное, включая наличные из кассы, примерно, на девять миллионов рублей.

– Эти торгаши сейчас наговорят столько, что на лошади не увезёшь… При появлении новостей докладывай мне! Поработайте хорошенько с задержанными на предмет нераскрытых разбойных нападений. Можете намекнуть им, что они могут привлекаться не только за разбой, но и за соучастие в убийстве пенсионера в ломбарде. Кстати, этот пенсионер, вроде, оклемался в больнице, но задержанные об этом пенсионере вообще ничего не знают и поэтому можете намекнуть им на пожизненное заключение, если будут запираться и молчать. Можешь идти, – сказал полковник и многозначительно исподлобья посмотрел оперативнику в глаза, давая тому негласно понять, что работать с задержанными за такое особо опасное преступление можно не обязательно строго в рамках закона, но и предельно жёстко.

– Все понятно, Иван Кириллович! – ответил старший оперуполномоченный уголовного розыска Агапов Николай Николаевич, а про себя подумал, что как же хорошо сидит чёрная форма на худощавом полковнике, которая значительно облагородила облик полицейского по сравнению с серой советской формой. Агапов по специфике своей работы вынужден был надевать свою красивую чёрную форму только по праздникам, а ходил на работу в потёртых джинсах, пуловере и в стоптанных кроссовках.

Рабочий день начальника районного отдела полиции полковника Горохова Ивана Кирилловича начался именно с получения сведений о редком нападении на ломбард. Ещё вечером ему позвонили домой из главного управления и потребовали до конца года раскрыть это дерзкое разбойное нападение. Иван Кириллович уже давно стал жалеть, что согласился на должность начальника районного отдела, потому что дома почти перестал бывать и ещё потому, что начальство из областного управления постоянно находит какую-нибудь работу или проводит какие-нибудь бесконечные совещания. Жена стала все дальше и дальше отдаляться, а совсем взрослых детей он и вовсе перестал видеть.

Вернувшийся от начальника в отдел уголовного розыска старший оперуполномоченный Агапов проверил наличие воды в электрическом чайнике.

– Коля, ну что Горох? Наверное, не очень доволен, что третьего не взяли?- спросил оперативник Фролов.

– Нет. Слова плохого не сказал. Понимает, что вины нашей нет в том, что при задержании налётчиков главаря с ними не оказалось. Позвони нашим в засаде и узнай, что нового.

– Понял, – ответил проворный Фролов и стал набирать номер на своём мобильном телефоне, чтобы позвонить оперативникам, что сидели в засаде, в пригороде в частном доме. – Ну, как там у вас? Тишина? Понятно… Откуда мне знать сколько именно вам ещё сидеть?! Это Горох решает. Как даст команду – так отзовут вас! Ладно, пока…

– Без изменений? – спросил Агапов.

– Пока никто около дома не появлялся. Ты сам все слышал. Говорят, что осточертело им там сидеть!

– На предстоящую ночь их заменят, – сказал Агапов и включил чайник в розетку.

К вечеру начальник Горохов опять вызвал старшего оперуполномоченного Агапова к себе в кабинет.

– Николай, сегодня вам с Фроловым придётся посидеть в засаде последнюю ночь. Если этот бандюга не появится, то засаду снимем. По всей видимости, он залёг где-то на дно, но в другом месте. Он понимает, что в розыске. В случае чего, немедленно вызывайте группу захвата. Сами не пытайтесь его задержать. Он с вами церемонится не станет – вооружён по меньшей мере двумя стволами.

– А если уходить будет, а группа захвата задержится?

– Действуйте по обстоятельствам! Что я тебе рассказывать должен, что делать?! – прикрикнул Горохов на подчинённого, вспомнив своё предположение, что жена, возможно, завела на стороне друга, какого-нибудь манерного интеллектуала в социальных сетях и уже, возможно, встречается с ним. Ей почему-то стали нравится подобные типы своей «интеллигентностью», как она иногда проговаривается при просмотре телевизора. Горохов заметил, что жена подолгу сидит вечерами не только в смартфоне, но и за компьютером и все время с кем-то переписывается, и как-то тщательнее обычного начала одеваться утром на работу. «Не устраивать же за ней слежку силами своих оперативников… Попробуй объясни потом подчиненным, что ты не мавр ревнивый… да и сплетни могут дойти до начальства в управлении… Может, мне уже кажется, что жена остывает ко мне? Если и остывает, то в этом есть только моя вина, а не какого-нибудь дамского угодника… Может, мне уволиться?.. Но это значит потерять надежду на приличную пенсию, до которой, с учётом северного стажа, осталось всего три года…» – подумал не первый раз полковник, с тех пор, как год назад дал согласие занять должность начальника.

– Все понял, Иван Кириллович! Разрешите идти?

– Ступай! Про осторожность не забывайте, а то этот зверь начнёт там по вам стрелять, как в тире… Ему терять нечего!

Вернувшись в отдел, Агапов посмотрел на пьющего чай давнего напарника Юрия Фролова, который всегда пил чай с маленькими сникерсами. «Как он преданно любит одни и те же сладости с чаем, а я, его начальник, не могу себе позволить никаких мелочей… Всему виной эта вечная нехватка денег на выросших дочерей…» – с досадой подумал капитан Агапов и сказал напарнику:

– Юра, сегодня последняя ночь засады и сидеть там придётся нам с тобой – Горох приказал. Позвони ребятам и скажи, что в восемь вечера мы их сменим. На твоей машине поедем и оставим её подальше от засады.

– Хорошо, Коля. Пей чай! Конфету хочешь?

– Давай… Любишь же ты эти американские шоколадки. Половину зарплаты, наверное, на них изводишь?

– Лучше чай со сникерсами, чем с сахаром…

– Нет ничего лучше водки в компании с толстой девкой!

– Ну, это на любителя! Мне по душе какая-нибудь балерина, если говорить о женщинах…

– Извращенец! Не жалко тебе худышек? Мне всех тощих баб жалко, как чахоточных!

Вечером в половине восьмого оперативники Агапов и Фролов поехали сменить двух товарищей в засаде. Ехали молча. За двести метров перед домом, что был выбран в качестве наблюдательного пункта, Фролов остановил машину около железной неокрашенной и потому заржавевшей трансформаторной будки.

– Пойдём по одному. После меня через пятнадцать минут закроешь машину и придёшь, – сказал Агапов Фролову и ушёл в сторону дома, выбранного местом засады для наблюдения за домом арестованных преступников, и куда мог вернуться сбежавший главарь.

– Привет! Ночью, наверное, спали?! – спросил при входе в дом Агапов дежуривших оперативников.

– Что ты, Коля?! Разве можно? Спали по очереди, хотя с непривычки глаза постоянно слипались – это правда…

– Ладно, поезжайте домой, отдохните, а утром на службу, потому что мы с Фроловым завтра придём в отдел не раньше обеда.

– Привет! – зайдя в дом, крикнул Фролов. – Выспались хорошо, сурки?! – спросил он улыбаясь, при этом пристально глядя в глаза товарищам ночной смены.

– Сам ты сурок! Поспишь тут… – ответил словно обидевшись высокий оперативник ночной засады украинец Раздайбеда.

– Что-то прохладно у вас!

– Дрова в сенях есть. Если замёрзните – затопите! Мы не топили, чтобы дым не шёл из трубы – опасались привлечь внимание.

– Нам тоже лучше не топить. Чай, не околеем! – сказал Агапов, и Фролов молча закутался в верблюжье старенькое одеяло на диване, откуда открывался из окна хороший вид на соседний дом, который снимали грабители ломбарда. – Уходите по одному… Вдруг этот верзила откуда-нибудь следит за домом… Хотя, мне кажется, что ему нет смысла возвращаться сюда. Понимает, что после ареста его дружков, мы обыщем дом. И действительно, даже миноискателем все прослушали… А если в том доме нет ничего ценного, то и приходить туда ему нет никакой нужды.

– Я тоже так думаю, зачем напрасно здесь сидеть, – поддержал мысль старшего товарища Фролов.

В течение десяти минут ночные оперативники по одному покинули засаду, и Агапов с Фроловым остались одни в тёмном доме.

– Жаль, что чайку нельзя заварить, – сказал Фролов

– Опять сникерсов набрал с собой?

– Есть немного…

– Потерпишь.

– Коля, я вот все думаю, как и где этот знаменитый полковник Захарченко в Москве мог набрать столько наличных денег, что их пришлось на грузовой машине вывозить из квартиры его родственников? Это ж чем нужно заниматься, чтобы скопить такую прорву денег?!

– Чем-чем?!. Ясное дело, что вместе с вороватыми банкирами занимался обналичкой каких-нибудь откатов из бюджетных подрядов. Думаю, что это не все деньги, а часть, которую попросту вовремя не успели перепрятать.

– Если полковники в Москве миллиардами ворочают, то какие же суммы имеют там генералы, которых в Москве тьма-тьмущая! Вот как можно мне от тебя что-то скрыть на работе?! Никак! Я отойти на пять минут без твоего разрешения не могу! Значит, начальники этого Захарченко все знали, и за это он, возможно, делился с ними?

– Что говорить… Москва – это вертеп, где собрались не только богачи и талантливые артисты со всей страны, но и вся самая ушлая нечисть там окопалась! В Москве больше шансов остаться незамеченным при трате наворованного. У нас в городе такого сразу бы приметили. А ещё: неслучайно говорят, что Москва – это сплошная стройка, а где стройка там и откаты, там и бухгалтерский криминал. Наши строители всегда помнят и знают, что любая стройка позволяет хорошо скрывать, как минимум, стопроцентную прибыль, а меньше стопроцентной прибыли никакого строителя не заставишь что-либо строить в России. Вспомни, что итальянская мафия всегда там, где стройка и государственные подряды. По-моему, в Москве и архиерей не устоял бы от соблазна… Образно говоря, бесхозных денег там столько под ногами валяется, что не нагнуться и не поднять их даже полиция не может удержаться. Я здесь от зарплаты до зарплаты выживаю, а если своих детей на уровне их ровесников из обеспеченных семей содержать, то ни на какой работе не заработаешь столько денег… Мне дочь рассказывает, что мальчишки в классе кучкуются по обеспеченности своих родителей. Если какой-нибудь ученик из обычной семьи придёт в лицей в одежде или в обуви поддельной под известную торговую марку, то дети обеспеченных родителей его сразу язвительно на смех поднимают… Каково любому отцу пережить такое унижение своего сына? Но удивительно для меня то, что моя дочь такого мальчика в «нефирменной» одежде тоже начинает невольно презирать, хотя сама из обычной ментовской семьи!

– Подобное унижение трудно пережить любому, но как ты объяснишь, что не в Москве, а в Екатеринбурге, в доме у одного таможенника, не так давно изъяли золотых слитков на сумму большую в пять раз, чем у московского Захарченко, – произнёс Фролов и подложил руку под голову.

– Не слышал об этом, – ответил недоверчиво Агапов.

– Если ты не слышал, то это не значит, что этого не было! Все дело в твоём любопытстве.

– Нечисти, видимо, всюду хватает, и не только в Москве.

– По-моему, только технологии уменьшат размер коррупции, а именно полный запрет наличных денег. Ведь каждому понятно, что ворованные деньги могут быть только наличными, и только наличные изымаются у взяточников и казнокрадов.

– А ты слышал, что в Подмосковье некоторые главы районных администраций оформляют на своих родственников и друзей сотни участков дорогой земли за бесценок и потом продают их не торопясь, и получают десятки миллионов рублей безналичных, но уже «законных». Вот и запрети наличные после этого. Ушлая нечисть, как мы их называем, всегда найдёт способ украсть.

– Но это опять рядом с Москвой. Москву надо брать под особый контроль и это первостепенная задача для власти.

– Ну-у-у, понесло тебя! В каждой конторе надсмотрщика не поставишь, да и надсмотрщики тоже люди… Захарченко с коррупцией боролся по роду деятельности. Сколько не старайся под дождём не промокнуть без зонта – всё равно промокнешь… Ладно, Юра, ты первый вздремни, а потом я тебя разбужу сменить меня, когда спать захочу.

– Хорошо, – согласился Фролов и, зевнув, повернулся к стене. Через десять минут Агапов услышал ровное сопение спящего товарища, натянувшего на голову верблюжье одеяло.

Досидев до трёх часов ночи, Агапову показалось, что в доме напротив мелькнул тусклый свет. Тряхнув головой, Агапов присмотрелся к окнам дома, и опять ему показалось, что он видит рыскающий тусклый луч света внутри дома напротив. Агапов толкнул Фролова в плечо.

– Юрка! Да проснись ты, чёрт!

– Да-да! – очнувшись, ответил перепуганный спросонья Фролов.

– Посмотри! Мне кажется, что кто-то с фонариком внутри дома ходит, – прошипел Агапов.

– Точно!

– Приготовь пушку и пошли.

– Сейчас!

– Я пойду к главным воротам, а ты обойди дом с огорода и встань вон за тот электрический столб, на случай, если наш клиент надумает уходить задами.

– Понял! А вдруг он там не один? Может, группу захвата всё-таки вызвать? – спросил Фролов, и оперативники пригнувшись вышли из приоткрытых ворот своего дома.

– Успеем вызвать, а пока нельзя терять время, – опять прошептал Агапов, как будто кто-то мог услышать их разговор среди безмолвной лунной ночи.

Агапов тихонько подошёл к воротам и толкнул дверь внутрь ограды, которая после обыска накануне умышленно была оставлена не запертой. Обойдя бесшумно высокое крыльцо ведущее в дом, Агапов спрятался так, чтобы можно было в темноте хорошо разглядеть человека выходящего из дома. Через несколько минут дверь из дома чуть скрипнула и на крыльце возникла фигура огромного человека. Одну секунду Агапов думал, стоит ли что-то говорить неизвестному ночному гостю, но поняв, что это по описанию тот самый опасный громила, которого не удалось задержать вместе с подельниками, выстрелил вверх. Неизвестный человек, не поворачиваясь, мгновенно выстрелил на звук в сторону Агапова, но оперативник уже успел присесть под  крыльцо. Стоя на коленях, Агапов высунулся из-за крыльца и успел дважды выстрелить по человеку чуть ли не в упор. Крупный детина медленно повалился и рухнул лицом на крутые ступеньки крыльца.

– Юрка! Иди сюда! – после небольшой паузы громко крикнул Агапов, убедившись, что звуков внутри дома не слышно. Подойдя к лежащему на крыльце обездвиженному человеку, Агапов пнул по едва различимому пистолету в руке преступника, и тот отлетел чуть в сторону. Затем Агапов вновь ногой толкнул в спину лежащего человека, но тот словно уснул. Руки у Агапова дрожали как в лихорадке. В этот момент в слабом лунном свете в воротах показалась голова Фролова.

– Коля!

– Да.

– Тебя не ранили?! – спросил Фролов товарища и подошёл к лежащему бездыханно человеку.

– Нет. Он не попал… Обыщи его. – Фролов, часто дыша от бега, перевернул большое тело с груди на спину и пощупал у жертвы артерию на шее.

– Готов! – сказал Фролов и достал из карманов пуховика у жертвы тряпичный увесистый мешочек.

– Это, наверное, и есть те золотые побрякушки из ломбарда. Уж очень по весу походит. Но где он мог это все прятать в доме? Мы так тщательно все позавчера обыскали!

– Потом разберёмся, а пока проверь внутренние карманы у него.

– Здесь портмоне с документами и… наличные.

– Ладно, забирай все и пойдём в наш дом. Там при свете всё хорошенько рассмотрим и позвоним в райотдел, – сказал Агапов и поднял пистолет преступника с талого липкого снега. В доме, что служил засадой, оперативники включили свет и высыпали на стол из мешочка все золотые ювелирные украшения. Образовалась приличная куча колец, цепочек, монет и перстней общим весом килограмма на три – четыре.

– Коля, я что-то не вижу здесь того кольца с большим бриллиантом, о котором говорил директор ломбарда.

– Я бы не стал верить этим спекулянтам… Хотя, возможно, громила успел что-то продать. Его сейчас не спросишь… Смотри, у него в портмоне пятитысячных купюр полпачки… Как же не хочется все это добро отдавать спекулянтам из ломбарда…

– Я это золото через своего зятя за один день смог бы всё продать, – произнёс Фролов.

– Точно?! – спросил Агапов, глядя давнему по работе младшему товарищу пристально в глаза.

– Ей-богу! – уверенно ответил Фролов, не моргнув ни разу под тяжёлым взглядом Агапова.

– Тогда неси всё это в свою машину… и портмоне с наличными тоже унеси в машину. Тебе на сникерсы, а моим дочерям на тряпки хватит. После разделим…

– Понял, Коля! Все сделаю, как надо! – ответил опять уверенно Фролов и ушёл в машину, будто и не было несколько часов назад разговора об «ушлой нечисти», о московском полковнике полиции Захарченко, о таможеннике из Екатеринбурга. Вернее сказать, два товарища, не сговариваясь, справедливо, по их разумению, расценили свою добычу, как награду за риск и никоим образом не видели сходство своей добычи со взятками чиновников, которым приносили деньги в их высокие кабинеты за их служебное покровительство. Несмотря на взаимную ненависть и непримиримость с давних времён между полицией и уголовниками, у этих враждующих людей по философии имелось схожее презрение к спекулянтам, торгашам, а говоря их общим языком, к барыгам. И те, и другие, на удивление, не любили, не любят и будут ещё долго не любить людей предприимчивых, людей бизнеса, которые, по их разумению, все мошенники или в лучшем случае мелкие мошенники. На этой почве иногда уголовники и полиция объединялись, но союз их всегда был не вполне искренним и, как правило, не очень долговечным. К этой часто справедливой недоверчивости к предпринимателям больше всего приложила руку советская власть со своей идеологией, и не забудется это в России ещё очень долго, а может, и никогда…

Агапов начал названивать в районный отдел полиции, а у самого из-за приличной добычи, которая никак не выходила из ума, сердце стучало в груди хоть и сильно, но теперь от полного удовлетворения, что риск его оказался не напрасным. Через полчаса приехала дежурная сборная бригада правоохранителей, осмотрела убитого преступника, затем следом приехала старенькая светло-серая «буханка» УАЗ – 452 «труповозка» и увезла убитого преступника в морг судмедэкспертизы.

 

 

 

 

 

Глава 5

 

 

Дома Зарубин не сказал Татьяне Федоровне, что ездил к несчастной женщине с тремя детьми на окраину города. Зарубин решил это оставить в тайне от жены, но не только потому, что истинно благие дела требуют скрытности, но и чтобы не слушать упрёков Татьяны Федоровны за его лишённый всякой разумной логики поступок, при его полном безденежье.

– Где ты был? – тихо спросила с удивлением Татьяна Федоровна.

– Гулял.

– Тепло на улице?

– Не холодно, – ответил Сергей Николаевич и почувствовал (по опыту жизни с этой женщиной) по доброму тону жены в сравнении с последним разговором о его работе, что она ищет зачем-то примирения.

– Я вчера продала одну квартиру и мне заплатили комиссионные за сделку. Не хочешь съездить в Санкт – Петербург на недельку на поезде?

– Ты же знаешь, что у меня нет денег.

– Когда появятся – отдашь.

– Нет! Не хочу никуда ехать, тем более в долг, – ответил решительно Зарубин и понял, почему жена начала с ним говорить спокойным и даже заискивающем тоном.

– Не ехать же мне одной… – беспомощно и отчаянно проговорила Татьяна Федоровна.

– Возьми с собой дочь, – предложил упрямо Зарубин.

– Она же с маленькой дочерью сидит, ты же знаешь… – уже жалостливо произнесла жена. Ей очень хотелось сменить обстановку и съездить в Санкт – Петербург, где можно походить по музеям, театрам, а вечером в гостинице перед сном выпить за ужином с мужем сухого вина.

– Сейчас время неспокойное, а для пожилых людей особенно. Коронавирусом всюду пугают… К тому же я не знаю, когда смогу тебе вернуть деньги и ради этого не стану искать работу, чтобы отдать тебе долг как можно скорее… Одним словом, как получится, тогда и отдам… Если ты согласна ждать, то поехали, – уступая, выдвинул требование Сергей Николаевич, наперёд зная, что жена согласится на любые его условия и даже согласилась бы на то, что он вообще не отдаст ей деньги за поездку, но этого он не мог потребовать, потому что не хотел тем самым унижать женщину.

– Хорошо, я согласна, а коронавирус нам в России пока не очень страшен, – быстро проговорила Татьяна Федоровна и, как всегда, когда поворачивалась к Зарубину спиной, невольно поправила рыжие, но уже редкие волосы на затылке.

Весь следующий день Татьяна Федоровна собирала сумку с личными вещами, а затем, попросив паспорт у Зарубина, уехала на вокзал за билетами на поезд. Когда Сергей Николаевич открыл верхнюю полку в тумбочке, чтобы достать паспорт и отдать его жене, то опять увидел коробочку с запонками, и ему вспомнилось, что в этой коробочке лежит платиновое кольцо, что ему случайно попало в капюшон при ограблении ломбарда. Ему невольно вспомнилось постыдное чувство страха, что овладело им тогда в ломбарде, и что после этого ограбления он не мог спать почти всю ночь. «Может, мне взять с собой запонки и кольцо в Санкт – Петербург?.. Там за тысячу километров от нашего города можно безопасно сдать это кольцо и запонки с заколкой в скупку. Из вырученных денег я смогу отдать долг за поездку и, возможно, у меня останутся деньги, чтобы опять немного помочь Серафиме с её детьми?..» – спрашивал себя Зарубин, а сам уже клал в свою спортивную сумку коробочку с ювелирными украшениями. Затем Сергей Николаевич сверху положил в сумку сменное белье, бритвенные принадлежности и две рубашки с любимым кашемировым пуловером, что ему из Америки привезла Татьяна Федоровна, когда ездила тута несколько лет назад с группой строителей набираться американского опыта.

Вечером того же дня Сергей Николаевич и Татьяна Федоровна уже прогуливались по вокзалу в ожидании поезда. На следующее утро они планировали быть в Санкт – Петербурге. В назначенное время объявили посадку на поезд «Волга», и Зарубин с двумя сумками в руках, пропускаемый всегда женой вперёд, как галантный мужчина всегда пропускает вперёд женщину, поднялся в пустой вагон. Татьяна Федоровна везде пропускала мужа первым, как будто боялась потерять его из вида, а во время прогулок держалась только слева от мужа, словно он был женщиной, а не она, чтобы кто-нибудь из встречных прохожих случайно не задел его плечом на тротуаре.

Разумно экономя, Татьяна Федоровна взяла билеты в плацкартный вагон, так как ехать предстояло только ночью, то по её житейскому разумению не было никакого смысла брать билеты в более дорогой купейный вагон. Поезд беззвучно тронулся и путешествие супругов началось. Пассажиры ещё сновали хлопотно по вагону, но через пятнадцать минут неполный вагон умолк. Расположились муж с женой согласно билетам на нижних полках у столика и перед тем как лечь спать по предложению проводницы согласились попить чай с лимоном, но без сахара. Татьяна Федоровна достала из пакета плитку горького шоколада для Сергея Николаевича (она хорошо знала за пятнадцать лет, что он любил пить чай с горьким шоколадом), а себе засахаренную булочку. Глядя на бесшумный, комфортный и чистый вагон, Зарубин невольно вспомнил подобный плацкартный вагон в советское время. Советские плацкартные вагоны почему-то вспоминались переполненными и вонючими от не очень чистых мужских носков. Сейчас подобного не наблюдалось. Всюду в вагоне казалось очень чисто, а воздух отличался свежестью. «Почему нельзя было поддерживать подобную чистоту в советских вагонах?.. Наверное, потому, что соразмерные советские деньги иначе ценились по сравнению деньгами сегодняшними… Хотя тогда билет стоил за подобную поездку, примерно, те же десять процентов от месячной зарплаты, как и сегодняшние три тысячи рублей за один билет составляют, примерно, десять процентов от месячной зарплаты в нашем регионе, и даже меньше! Тогда и сейчас железная дорога являлась государственной. Значит, для железной дороги не играет никакой роли форма собственности на неё. Значит, россказни не совсем верны про то, что частная собственность самая экономически выгодная, оптимальная и продуктивная форма собственности. Стоило только достойно мотивировать руководителей отрасли и результат не заставил бы себя ждать. Так что ли? – спросил себя мысленно Зарубин, ощущая приятный вкус горького шоколада медленно тающего во рту от горячего и крепкого чая с привкусом лимона. – Значит, дело Октябрьской революции и все колоссальные жертвы с ней связанные оказались напрасными только из-за того, что руководителей советских предприятий не могли достойно мотивировать? Ведь выходит так! Оказывается нанятый управляющий может быть эффективнее собственника, для этого нужно только подобрать талантливого управленца и заинтересовать его. Не следовало боятся идеологам коммунизма, что талантливый управленец будет требовать многомиллионной зарплаты. Это все равно меньше, чем забирает себе собственник любого предприятия в виде дивидентов. При этом власть могла запретить таким состоятельным управленцам покупать и владеть «средствами производства», если это важно для идеологической теории коммунизма! Господи, неужели у коммунистов не хватило разума платить руководителям и талантливым людям столько, чтобы они держались за работу и делали её лучше собственника, вместо пистолета у виска при Сталине? Это просто безумие! Чем ближе я приближаюсь к концу жизни, тем больше и больше необъяснимого передо мной открывается в делах прошлого… Если сейчас коронавирус обрушит рынки, то на месте правительства все крупные добывающие гиганты, ушедшие в ельцинскую приватизацию к частникам, можно было бы обоснованно национализировать из-за долгов по налогам на пятьдесят один процент или полностью и выплатить компенсацию собственникам по ценам рухнувшего фондового рынка…»

– Как тебе вагон? – спросила Татьяна Федоровна у мужа, прервав его размышления.

– Мне нравится. Я помню, как в советское время мы ездили в пионерский лагерь на юг, к Чёрному морю, в плацкартных вагонах. Это был какой-то кошмар по сравнению с этим вагоном… – ответил Зарубин и добавил, – может, хорошо ещё то, что верхние полки пустые и вагон не совсем полный. Хотя при сегодняшней организации перевозок, видимо, не должно быть переполненных вагонов вовсе.

– Может, на следующих станциях кто-нибудь ещё подсядет.

– Нам с тобой все равно – мы будем спать до Петербурга, – сказал Зарубин и попросил жену достать из пакета книгу, что он взял с собой в дорогу почитать.

Через час Татьяна Федоровна ушла в туалет почистить зубы, и пока она ходила, – Зарубин заснул от специально подобранной нудной книги про экономическую статистику в Америке.

Утром Зарубин проснулся от объявления проводницы, которая предупреждала пассажиров, что через час конечная станция – Санкт – Петербург.

Через два часа супруги уже шли по Невскому проспекту и радовались не очень частому утреннему солнцу в Петербурге. Быстро дойдя до своей гостиницы, путешественники легко поселились в забронированный номер. Разложив вещи, Татьяна Федоровна заварила кофе и приготовила завтрак из захваченных в дорогу продуктов. Солнечный новый день, запах утреннего кофе, бутерброды с маслом и красной икрой, отсутствие забот и прекрасный по архитектуре город – все улучшало настроение супругов настолько, что им казалось, будто они вернулось в то время, когда только повстречались и рады были друг другу, как молодые люди бывают рады взаимной любви…

Спланировав примерные места посещения в городе на неделю вперёд, супруги традиционно первым делом пошли в Эрмитаж. Обойдя до обеда множество залов, Зарубин захотел есть, и Татьяна Федоровна затащила его в какую-то закусочную, где за небольшими столиками перекусывало множество иностранных экскурсантов. После обеда Зарубин закапризничал от усталости, как ребёнок, и Татьяна Федоровна согласилась после просмотра залов с картинами импрессионистов пойти в гостиницу, чтобы хорошо поесть и отдохнуть. По пути в отель супруги зашли в маленький магазинчик и купили бутылку испанского красного вина, а на закуску Татьяна Федоровна выбрала по совету продавца какой-то «санкционный» сыр и обжаренную здесь же в магазине на гриле горячую курицу.

В номере гостиницы Зарубин принял душ и голый за маленьким столиком выпил с женой по бокалу вина. Закусили они вино большим количеством еды. Сергей Николаевич заснул как младенец, развалившись на прохладных белых простынях широкой деревянной кровати. Татьяна Федоровна, как обычно, ещё полчаса неторопливо ела и убирала со стола, затем она тоже приняла душ и улеглась рядом с мужем вздремнуть.

Вечером Зарубин проснулся в номере первым и, дотянувшись до рядом стоящей у кровати тумбочки, взял с неё смартфон. Сергей Николаевич набрал в поисковике три слова: скупка ювелирных украшений. Открылось множество сайтов ломбардов по всей России. Добавив в строке поисковика слово «Петербург», Сергей Николаевич обнаружил рядом с гостиницей один ломбард. Запомнив номер дома на Невском проспекте, Зарубин почитал новости о коронавирусе в мире. Всемирная организация здравоохранения ещё не признавала новый грипп пандемией, видимо, из-за того, что грипп свирепствовал ещё только в Китае.

Отложив в сторону смартфон, Сергей Николаевич попытался представить, как он сможет сходить в ломбард без жены, которая не оставляет его ни на минуту. Ему ничего не приходило в голову, каким именно образом он может на час оставить жену без разумного объяснения. «Может, мне стоит отлучиться в ломбард одному под предлогом сходить в продуктовый магазин за хлебом или за пивом? – спасительно предположил Зарубин, но не был уверен, что такое возможно без сопровождения жены. – Может, мне сказать ей правду, но не всю? Мол, нужно сдать в скупку запонки и заколку, чтобы вернуть ей деньги, что она потратит на меня за поездку? А вдруг она попросится сходить вместе со мной? Надо сходить без неё, иначе не объяснить происхождение платинового кольца. А почему я думаю, что кольцо дешёвое?.. А вдруг в кольце дорогой камень, бриллиант?! Тогда это будет представлять для меня опасность, так как это кольцо может оказаться в розыске. Но не могут же это кольцо объявить в розыск по всем ломбардам России… А вдруг это возможно? Все зависит от стоимости кольца… Если стоимость кольца окажется высокой, то почему его не могут искать по всем скупкам России?.. Почему я не обдумал все прежде, чем оказался в Петербурге?..» – задал себе вопрос Зарубин и почувствовал прикосновение проснувшейся жены.

– Ты выспался? Что-то мы стали уже днём спать, а что будем делать ночью? – спросила Татьяна Федоровна и добавила, – сейчас поужинаем и поедем за билетами в театр русской антрепризы имени Миронова в Петроградском районе.

– Это далеко? – спросил Зарубин.

– Не очень. На метро до станции Петроградская.

– Мне надобно найти какой-нибудь ломбард, чтобы сдать свои запонки и отдать долг тебе за поездку, – вдруг неожиданно для себя тихо и буднично произнёс Зарубин, не глядя на жену.

– Это не к спеху – подождёт, – ответила спокойно Татьяна Федоровна, затем поднялась с кровати и направилась в ванную комнату, прикрывая почему-то стыдливо рукой голые ягодицы.

– Хорошо – согласился Сергей Николаевич и начал одеваться. Теперь он мог утром неслышно уйти из номера и сходить один в ломбард, потому что жена обычно спала до десяти часов.

В театральном буфете Татьяна Федоровна сняла на телефон мужа на фоне портретов актёров, что были всюду развешаны на стенах театра. После просмотра спектакля супруги шли молча до метро, затем Татьяна Федоровна только сказала, что удивительно искренне и правдиво играли актёры, словно на премьере…

– Я все больше и больше начинаю ценить спектакли, где актёры не видят и не чувствуют того, что за ними наблюдают сотни зрителей из зала, они как будто живут своей жизнью и не осознают, что находятся на сцене – это действительно удивительно… Финальный монолог главного героя меня потряс невероятной искренностью… Как фамилия этого актёра? Ты не знаешь его? – спросил Зарубин жену.

– У меня в сумочке осталась программка – в номере посмотрим, – ответила Татьяна Федоровна, и супруги спустились в метро.

В гостиничном номере путешественники разлили недопитое накануне испанское вино и закусили сыром. Через полчаса Зарубин уже спал, а Татьяна Федоровна по домашней привычке ещё долго смотрела художественный фильм по телевизору, чтобы заснуть, а заснула только в час ночи. Дома Татьяна Федоровна в своей комнате всегда засыпала под включенный телевизор, как под воздействием снотворного, и Зарубину часто приходилось среди ночи, когда он ходил в туалет, заходить в комнату жены, чтобы выключать телевизор из-за значительной громкости.

Утром Зарубин естественно проснулся рано от включённого телевизора, а жена даже не шелохнулась, когда он слез с кровати и ушёл в ванную комнату почистить зубы, умыться и побриться. Так же беззвучно Зарубин оделся, взял с собой паспорт, коробочку с запонками, телефон и, закрыв спящую в номере супругу, вышел из гостиницы на Невский проспект. Накрапывал дождь вперемешку с редкими снежинками. Время на телефоне показывало чуть больше восьми утра. Зарубин быстро отыскал по номеру дома намеченный ломбард, но на двери по вывеске расписания работы стало понятно, что он пришёл очень рано – скупка открывалась в десять часов. Зарубин пошёл прогуляться по Невскому проспекту и дойдя до Казанского собора, решил зайти помолиться спасителю. Зарубин подумал, что, возможно, совсем неслучайно перед походом в ломбард его путь пролёг через собор. Сергей Николаевич помолился в соборе спасителю в белом саване и мысленно попросил Иисуса помочь ему в его рискованном предприятии, и по традиции попросил защиты для своих женщин в первой, а потом и во второй семье. Походив ещё по собору, Зарубин, как в предыдущий раз, опять удивился тому, что женщинам не запрещалось ходить в божьем храме в брюках.

В начале одиннадцатого часа Сергей Николаевич направился в ломбард. Жена его не искала, значит, все ещё спала после ночного фильма. Быстро зайдя в ломбард, Зарубин осмотрел представленный товар на комиссию. На прилавке лежало несколько колец с бриллиантами, по ценам более миллиона рублей.

– Вас что-нибудь конкретное интересует, – спросила банально заученно продавец, и Зарубин с незначительным внутренним волнением решил не откладывать дело в долгий ящик. Сергей Николаевич подумал, что если это кольцо в розыске, то он его не крал и что придётся только признаться, что оно к нему попало совершенно случайно. Хотя эта отговорка вряд ли избавит его от ответственности.

– Я хотел бы оценить своё кольцо у вас, – проговорил Сергей Николаевич насколько мог уверенно и был рад тому обстоятельству, что из посетителей он один в ломбарде.

– Подождите немного. Я сейчас схожу за оценщиком, – ответила молодая женщина и попросила постоять у своей витрины напарницу.

Через несколько минут вышел мужчина лет пятидесяти с седой клиновидной бородкой, в очках и в белом халате. Оценщик подошёл к Зарубину.

– Что вы хотите сдать на оценку? – спросил человек с карими неморгающими глазами под увеличительными линзами очков.

– Кольцо с камнем, – проговорил Зарубин и достал из внутреннего кармана куртки коробочку с запонками. Вынув кольцо, Сергей Николаевич протянул его специалисту. Мужчина взял в руки кольцо Зарубина и вытащил из правого кармана халата маленькую чёрную лупу, что используют часовые мастера. Пристально разглядывая в лупу кольцо, человек ничего не говорил, примерно, минуты две.

– Мне не очень сложно назвать примерную цену, потому что на рундист нанесены характеристики камня. Цена этого кольца может колебаться от двух до четырёх миллионов рублей, но мне нужно осмотреть кольцо при хорошем освещении у меня на месте. Если вы намерены его продать нам, то максимум два с половиной миллиона мы сможем вам выплатить завтра в это же время наличными или безналичными на ваш счёт, – произнёс оценщик и посмотрел пристально в глаза Зарубину. Сергей Николаевич опешил и в данную минуту думал только о том, как бы не выдать лицом своего невероятного удивления. Назад ходу не было и в этот момент оценщик вдруг добавил, – если вы хотите получить больше, то можете сдать на комиссию своё кольцо по вашей цене.

– Да, я хотел бы сдать в ваш ломбард это кольцо на комиссию, – проговорил Зарубин внезапно и почувствовал, что голос его вдруг охрип от пересохшего горла. Сергей Николаевич прокашлялся и к нему снова вернулся нормальный голос.

– Возьмите своё кольцо и пройдёмте со мной для заключения договора. Паспорт у вас с собой? – поинтересовался оценщик и, заметив утвердительный кивок головы Зарубина, повёл его внутрь помещения ломбарда.

Через полтора часа весь вспотевший Зарубин, наконец-то, вышел на улицу. Он заключил типовой договор с ломбардом с указанием своего счета в Сбербанке для перевода безналичного платежа, номер которого он нашёл в личном кабинете мобильного приложения Сбербанка через смартфон. Жена уже звонила ему, когда он подписывал договор, и он сказал ей при оценщике, что скоро вернётся из ломбарда. Сергей Николаевич шёл и думал, что, наверное, нужно было согласиться на цену ломбарда и уже завтра у него были бы невероятно большие деньги на счёте, но изменить что-либо сейчас было нелепо и подозрительно. За полтора часа в ломбарде Зарубин не произнёс ни единого слова по своей инициативе и если что-то говорил, то только тогда, когда оценщик задавал уточняющие вопросы. «Может быть, так лучше, – подумал Зарубин, – и если это кольцо долго не продастся, то я смогу по телефону изменить своё решение и принять цену ломбарда» – заключил мысленно Сергей Николаевич. Всю дорогу до гостиницы он не мог успокоиться. Ему казалось, что такое кольцо не может не быть в розыске и, вполне вероятно, его, как владельца кольца, по паспортным данным могут вызвать в полицию, как только он приедет домой из Петербурга. Затем Зарубин достал из кармана свой пронумерованный экземпляр договора о сдаче на комиссию платинного кольца с бриллиантом в 2,51 карата и весом кольца 5,2 грамма из платины 950 пробы. Некоторые характеристики в договоре Сергею Николаевичу ни о чем не говорили, а это: размер – 8,9 мм; форма – круг; цвет – 2(Е); чистота 2(VVS1); огранка – превосходно; свечение – отсутствует; сертификат – GIA; цена продавца – 4(четыре) миллиона рублей; комиссия ломбарда – 5%. «Куда же мне спрятать договор, чтобы Татьяна случайно не нашла его в моих карманах… Она из ревности иногда обыскивает мои карманы и даже просматривает смартфон, когда я забываю его отключить, – это мне хорошо известно… Не могу же я полагаться на неё и спокойно держать этот договор в кармане куртки… Нет-нет, надо обязательно что-нибудь придумать и спрятать куда-нибудь хорошенько договор… А если она спросит про запонки, то скажу, что решил их сдать дома, так как здесь предлагают за них низкую цену…» – рассудил Зарубин и вошёл в подъезд гостиницы. Не успел Сергей Николаевич подняться в свой номер, как ему на смартфон пришло уведомление из Сбербанка о зачислении на его счёт денег в размере 3.800.000 рублей по договору №9869ЕВ. «Господи, он же мне сказал, что деньги в случае продажи придут не ранее, чем через сутки… Определённо я продешевил с ценой… но и бог с ним… Видимо, так господу угодно…» – подумал Зарубин и сделал недовольное лицо при входе в номер.

– Сдал запонки? – улыбнувшись спросила Татьяна Федоровна.

– Что-то мне показалась цена у них не очень высокая… Дома сдам подороже, – проговорил недовольно Зарубин и незаметно в прихожей гостиничного номера запрятал свёрнутый договор внутрь носка на ноге, когда снимал обувь. «Может, мне уничтожить этот договор, раз деньги уже пришли за кольцо?» – спросил себя Сергей Николаевич, но тотчас решил пока не уничтожать нежелательную бумагу из-за опасения, что она случайно может попасть на глаза жене.

– Вижу в окно снежок. Не очень ли холодно? – спросила Татьяна Федоровна.

– Терпимо, – ответил Зарубин, а сам и не заметил насколько холодно на улице.

– Сейчас пойдём в Русский музей, – проговорила жена, и Зарубин под впечатлением денег на своём счёте в Сбербанке уже наперёд был согласен на любое предложение жены сегодня. Невольно Сергей Николаевич не переставал думать о том, как наилучшим способом распорядиться деньгами, хотя в глубине души уже все знал, но только не говорил себе. Закрывшись в туалете гостиничного номера и расположившись на унитазе, как на стульчике, не снимая штанов, Сергей Николаевич спустил для правдоподобности воду в унитазе и через смартфон в личном кабинете мобильного банка перевёл пробную сумму в девяносто девять тысяч рублей на свой брокерский счёт, который у него был открыт уже давно в Сбербанке, и вот сегодня этот счёт пригодился реально. Пришедшие несколько минут назад Зарубину три миллиона восемьсот тысяч рублей уменьшились ровно на девяносто девять тысяч и на банковском счёте осталось три миллиона и семьсот одна тысяча рублей. Теперь Сергей Николаевич воочию убедился, что на его счёт утром пришли реальные деньги за кольцо из ломбарда. Настолько невероятными показались Зарубину деньги за кольцо, что он какое-то время отказывался верить в их реальность, и только сейчас совершённый на унитазе перевод на свой брокерский счёт девяноста девяти тысяч убедил его окончательно, что у него в управлении не виртуальные, а реальные деньги. Вовсе не случайно Сергей Николаевич перевёл пробную сумму на свой брокерский счёт. Как только все деньги появились на его банковском счёте утром, он подсознательно уже знал, что все деньги будут непременно переведены на брокерский счёт в Сбербанке для спекуляций фьючерсами на срочном рынке. Зарубин не говорил себе, что это он сделает обязательно, но ничто не могло его поколебать в этом решении, потому что он знал и помнил, что всего один миллион рублей на депозите ежедневно даст ему верных от десяти до двадцати тысяч рублей заработка, и он знал, как это делать по его личной схеме. Главное – он давно решил, что клин вышибается клином. Все потерянные деньги на бирже он может вернуть только через биржу.

Продолжая сидеть на закрытом унитазе, Зарубин решил всё же уничтожить договор с ломбардом, потому что не был уверен, что эта бумага не попадёт на глаза Татьяне Федоровне, которая ни в коем случае не должна знать о его новых возможностях изменить свою жизнь. Он словно ожидал от супруги каких-то унизительных и оскорбительных упрёков за его никчёмность, как мужчины, за пятнадцать совместно прожитых лет, в чём иногда упрекала Татьяна Федоровна его во время ссор, потому что он на этот раз спокойно соберёт сумку с личными вещами и уйдёт для начала на снятую в аренду квартиру, чего не мог себе позволить раньше из-за отсутствия денег. Сергей Николаевич начал на мелкие кусочки рвать договор и, приподнявшись с унитаза, начал спешно бросать их под крышку унитаза. Через пять минут дело было кончено, и он с облегчением смыл измельченный договор в канализацию гостиницы.

Несмотря на свалившуюся кучу денег, Зарубин весь день чувствовал себя, как человек вдруг опять потерявший смысл жизни, так как теперь он сможет помочь своей семье с жильём, отсутствие которого терзало его душу в течение всех пятнадцати лет. Теперь вопрос с квартирой первой семье показался ему почти решённым, и появилась возможность помочь намного значительнее той одинокой молодой женщине Серафиме с тремя маленькими детьми в пригородном бараке.

Супруги позавтракали и направились в Русский музей. Зарубин разглядывал картины, но сам мысленно был далёк от сюжетов на полотнах, которые он с женой рассматривал. Затем супруги пошли в филиал Русского музея в Мраморном дворце, и опять Зарубин ходил по залам и ничего не видел – он был поглощён своими мыслями о том, каким удивительно особенным способом он теперь будет спокойно и без малейшего риска зарабатывать немалые деньги. Однако ему припомнилось, что и с деньгами Татьяны Федоровны он тоже планировал ограничивать себя в ежедневных покупках на бирже, но постепенно из-за жадности увеличивал и увеличивал закупки фьючерсов и в один прекрасный момент депозита, как часто случается, не хватило для увеличения проседающей позиции в течение одной торговой сессии, и он вынужден был фиксировать убытки, чтобы не переносить позицию с риском на следующий день. Потом Зарубин вспомнил, как робот брокера Альфа-директ написал Татьяне Федоровне после потери ею всех денег издевательскую фразу в окончательном отчёте: «У Вас больше нет денег на счёте, но сейчас у Вас есть опыт!»

Наконец экскурсия в Русский музей закончилась, и супруги решили зайти в кафе на Мойке поесть и выпить бутылку сухого вина. Зарубин сидел напротив раскрасневшейся от вина жены и спрашивал мысленно себя: «Если я от неё уйду, найдя обидную для себя причину при очередной ссоре, то это будет нечестно по отношению к ней… Несмотря на то, что у неё есть дочь, а сейчас и очаровательная внучка, то она все равно окажется до конца жизни в одиночестве и вовсе не потому, что она ущербна физически с одной оставшейся грудью, а потому что у её дочери имеется своя семья, и живёт дочь со своей семьёй на значительном расстоянии, хотя и в одном городе… Если ей каким-то способом дать понять, что я могу уйти реально и жить один, чего мне всегда хотелось, то она точно никогда не рискнёт больше со мной ссориться и провоцировать меня на разрыв отношений… Мне хорошо помнится, как она плакала и уговаривала меня вернуться в загородный дом, когда я в бешенстве из-за ссоры убегал из деревни. Я возвращался из жалости и на следующий день находил на уличной веранде кучу окурков, которые из-за нервного срыва оставляла Татьяна Федоровна после моего ухода от неё, хотя она была некурящей. Это говорило о её невероятном расстройстве после расставания. Знать бы верно сейчас, почему она унижалась тогда передо мной? Или её принуждал унижаться страх остаться одной в огромном доме, или это привязанность ко мне в наибольшей мере толкала её на унижение? Наверное, и то, и другое… А как хотелось бы быть основной причиной её унижения, но тогда, определённо, я не смогу от неё уйти, потому что это не по Богу…» – говорил себе Зарубин. Он сидел за столиком в кафе напротив жены и понимал, что наличие у него сейчас денег не даёт ему праведной силы оставить эту несчастную женщину одну доживать до своей смерти. Он не может её бросить потому, что к своим большим финансовым потерям приложила руку не только она, но косвенно и он поспособствовал этому, однако в значительной степени он не может бросить её оттого, что когда-то, а именно пятнадцать лет назад, эта женщина приняла его и дала ему спасительный кров… Вполне возможно, предположил Зарубин, что все потери и болезни выпали на долю Татьяны Федоровны при жизни с ним потому, что она приняла женатого мужчину и живёт с ним уже пятнадцать лет незаконно, во грехе, – как сказал бы любой священник…

Оставшиеся три дня до возвращения домой Зарубин, как умалишённый, повсюду покорно следовал за женой. Они обошли все музеи, побывали в Царском селе, сходили на балет в Мариинский театр, сходили на спектакли в Александрийский театр и в Большой драматический театр имени Товстоногова, а дополнительно посидели в известном Литературном кафе со времён Пушкина на углу Невского и Мойки. Обычно Зарубин, если уставал, то капризничал, но после похода в ломбард с кольцом он стал покладистым и не задумываясь соглашался с любыми планами жены. Иногда Татьяне Федоровне казалось забавно то, что мужа словно подменили. Она пыталась разгадать перемену в муже, но никак не могла понять причину задумчивости Сергея Николаевича, который плёлся всюду за ней, как послушный телёнок за коровой матерью.

К возвращению домой Зарубин успел перевести все полученные деньги за кольцо на свой брокерский счёт, но торговых операций на смартфоне не совершал, так как из-за коронавируса рынки начало лихорадить. Сергей Николаевич решил, что лучше дождаться более спокойного времени.

 

 

 

 

 

Глава 6

 

Родной город встретил супругов рекордным теплом и редким отсутствием снега за многолетнюю историю наблюдений за январской погодой. В феврале Сергей Николаевич Зарубин был поглощён изучением товарных рынков, которые с признанием пандемии коронавируса Всемирной организацией здравоохранения начали проседать, а в марте отсутствие согласия между основными мировыми поставщиками нефти обрушили цены на энергоносители. Из-за остановки многих производственных процессов, из-за самоизоляции обрушились и фондовые рынки во многих развитых странах.

Зарубина никто никуда не вызывал по поводу его продажи кольца в Петербурге, и он после краткосрочных выходов на российский рынок фьючерсов через Сбербанк успел заработать двести девяносто тысяч рублей. Зарубина беспокоило только то, что большая транзакция из ломбарда в Петербурге по договору на его счёт в Сбербанке может кого-нибудь заинтересовать из контролирующих финансовых органов, но его опасения оказались напрасными. В глубине души Зарубин немного себя поругивал, что согласился получить деньги за кольцо в виде безналичного перевода. Однако получение немалых денег наличными в чужом городе грозило ограблением, если кто-то из работников ломбарда в Петербурге вдруг оказался бы связан с преступниками, и поэтому безналичные деньги оказались наиболее безопасными в тот момент времени.

То, что молодая женщина Серафима с тремя детьми не звонила Сергею Николаевичу, заставило его проявить инициативу, потому что он в первый приезд к ней домой обещал ежемесячно помогать хотя бы одной тысячей рублей из своей скромной пенсии. Когда жена отсутствовала дома, Зарубин набрал номер Серафимы. Через несколько секунд Серафима ответила, словно ожидала этого звонка.

– Здравствуйте, Сергей Николаевич, – первой произнесла, как обычно тихо, Серафима.

– Здравствуйте, Серафима! Простите меня, ради бога, что так долго молчал. Я уезжал с женой в другой город и поэтому не мог к вам приехать. Серафима, скажите мне, что с вашим мужем? Он не объявился?

– Нет… – еле слышно произнесла Серафима.

– Вы и дети здоровы сейчас?

– Слава богу, да…

– Я хотел бы завтра приехать. Вы будете дома?

– Мы всегда дома. Приезжайте в любое удобное для вас время…

– Я приеду в обед, – сказал Зарубин и необъяснимо почему порадовался тому, что муж Серафимы пока не объявился.

– Хорошо, Сергей Николаевич.

– До свидания, Серафима!

– До свидания… – опять тихо произнесла молодая женщина, и Зарубин отключился, ощущая неописуемое удовольствие от своей реальной полезности для молодой матери с тремя малолетними детьми. Он опять мысленно удивлялся тому, что невероятно приятно становится у него на душе, как только он получает возможность бескорыстно быть полезным этой женщине с детьми в её затруднительном положении.

Утром Татьяна Федоровна ушла в офис и обещала вернуться только вечером. Зарубин оделся и в десять утра вышел из дома. Зайдя в аптеку около дома, Сергей Николаевич поинтересовался о наличии медицинских масок, в которых часто стали попадаться люди на улице. Ему ответили, что имеются только дорогие маски от коронавируса, и Зарубин купил для себя и для Серафимы с её детьми три упаковки по двадцать масок. Затем Зарубин зашёл в продуктовый сетевой магазин и накупил для Серафимы и её детей разнообразных круп, а так же пять литров растительного масла, разнообразных сыров, свежей рыбы, мяса, яблок, цитрусовых, сладостей и свежего хлеба. Отойдя от кассы с двумя огромными пакетами килограммов по десять в каждом, Зарубин вызвал такси к магазину и через пятнадцать минут уже ехал к Серафиме в пригород.

– С семи утра только второй заказ выполняю сегодня, – с какой-то безысходностью в голосе произнёс таксист.

– Меньше стали ездить? – поинтересовался Сергей Николаевич.

– Работы вообще не стало. До коронавируса люди хоть куда-то ездили, а сейчас, – как обрезало. Все массовые мероприятия отменены, поездки людей на вокзал и в аэропорт почти прекратились, а больше и возить людей некуда. Не знаю, как дальше жить, – произнёс таксист и больше до дома Серафимы не сказал ни единого слова. В такси Сергей Николаевич достал из одной упаковки маску и решил её надеть перед квартирой Серафимы, чтобы хозяйка не беспокоилась за своих детей. Выйдя из такси, Зарубин опять нашёл дверь подъезда барака незапертой. «Надо предложить Серафиме переехать ближе ко мне в арендную квартиру, но в просторную и намного лучшую. Лишь бы она согласилась, а дальше – будет видно…» – успел подумать Сергей Николаевич перед тем, как постучать в дверь.

– Кто там? – опять Зарубин услышал тихий голос Серафимы.

– Это Сергей Николаевич, Серафима, – ответил Зарубин, и дверь на этот раз распахнулась широко. Серафима была одета не в халат, как в прошлый раз, а в тёмно-синее трикотажное поношенное платье, которое плотно облегало ещё привлекательную фигуру молодой женщины, несмотря на роды трёх детей в свои тридцать пять лет. Немедленно около матери возникли дочери, которые как в прошлый раз прильнули с двух сторон к бёдрам матери.

– Я в защитной маске, чтобы случайно не заразить вас.

– Если вы чувствуете себя здоровым, то можете снять маску. Мы все время дома сидим, поэтому вас не заразим.

– Да? Нет, лучше я останусь в маске. Я, вроде, тоже здоров. Я вот здесь купил вам тоже маски. Будете ими пользоваться, если куда пойдёте в людное место. Эти продукты я тоже купил вам, Серафима.

– Ой, сколько много! – Произнесла испуганно Серафима, а в этот самый момент старшая Оля и средняя сероглазая Полина, улыбаясь, начали с любопытством косится на огромные пакеты, перешёптываясь тихо между собой.

– Серафима, я нашёл работу, поэтому теперь смогу вам помогать больше, – проговорил Зарубин, немного стесняясь придуманной причины своей более значительной помощи.

– Сергей Николаевич, я не знаю, как вас и благодарить, – проговорила покраснев Серафима, и её дочери игриво, как на старого знакомого, посмотрели на Зарубина и были немного удивлены стеснительности матери. Они с любопытством косились на белую маску Зарубина с пластмассовым клапаном.

– Серафима, я прошу вас не считать себя чем-то мне обязанной… Я вас прошу, пожалуйста… – проговорил умоляюще Сергей Николаевич и добавил, – я прежде всего помогаю вашим детям и совершенно это мне не в тягость… Серафима, скажите мне, могу ли я для вас снять квартиру побольше и в верхней части города, чтобы мне было ближе до вас добираться?

– Но у нас нет денег на это…

– Серафима, мне платят больше пятидесяти тысяч в месяц, поэтому я смогу оплачивать аренду вашей квартиры, а эту квартиру вы пока закроете. Может, мне удастся вам купить квартиру когда-нибудь в ипотеку, если меня повысят, и тогда вы сможете продать эту квартиру, чтобы у вас были деньги на чёрный день.

– Я даже не знаю, что вам ответить… – произнесла растерянно  Серафима, и опять на её впалых щеках появился румянец.

– Серафима, вы можете сейчас не отвечать… Я позвоню вам завтра. Если вы согласитесь, то я сниму за неделю вам квартиру, оплачу её, возможно, на год вперёд и перевезу вас с необходимыми вещами за один день.

– Хорошо, Сергей Николаевич… – тихо произнесла Серафима, она словно пыталась отгадать, с чем связаны такие невероятные перемены в её жизни.

– Скажите, вы ходили к участковому, чтобы узнать о муже?

– Я ходила в районную полицию и написала заявление о его исчезновении… Заявление зарегистрировали и сказали, что в случае каких-либо известий о нём, мне сообщат. Записали место его работы и больше ничего не сказали… – тихо проговорила Серафима и посмотрела с грустью на дочерей.

– Если ваш муж найдётся, то я все равно буду помогать вам, – зачем-то сказал Зарубин и почувствовал, что Серафима начала теперь смотреть на него и на его помощь с пониманием.

– Может, он ещё объявится… Он хороший… и нам его очень жалко… – произнесла Серафима и с тоской посмотрела на дочерей, а у самой заблестели глаза.

– Серафима, будем надеяться на лучшее… Я сейчас дам вам немного денег на продукты, на тот случай, если я что-то забыл купить, – сказал Зарубин и достал портмоне. На одежду я вам дам чуть позже, когда перевезу вас ближе к себе в центр города, – сказал Зарубин и вынул четыре купюры по пять тысяч рублей.

– Сергей Николаевич, спасибо вам, но мы могли бы обойтись и меньшей суммой…

– Серафима, возьмите и не спорте! У вас трое детей, – проговорил решительно Зарубин.

– Спасибо вам за все, Сергей Николаевич…

– Завтра я вам позвоню по аренде квартиры.

– Если мы вам не в тягость, то мы переехали бы с удовольствием из этой лачуги… Нет надобности нам думать до завтра, – сказала нерешительно Серафима, и опять её щёки покрылись румянцем.

– Ну, вот и хорошо! Я поехал и не буду вас задерживать. Оля и Поля, до свидания! – проговорил Зарубин сёстрам, при этом улыбнувшись под маской, но девочки чувствовали, что он улыбается им, потому что глаза его превратились в забавные щелки.

– До свидания, – ответили девочки и смущаясь тоже улыбнулись Зарубину, который теперь воспринимался детьми, как человек что-то приносящий в их дом вкусное и сладкое, и под взглядом которого мать от благодарности почему-то робеет и краснеет, чего никогда прежде за ней не замечали.

Зарубин уходил от дома Серафимы и опять необыкновенная радость обуяла его потому, что он полезен и его бескорыстию начинают верить.

Весь вечер до прихода жены Зарубин на компьютере искал квартиру для Серафимы с детьми и, отыскав недалеко от центра четырёхкомнатную квартиру со всей мебелью и даже с посудой, созвонился с агентом, и договорился о просмотре на следующий день. Зарубин был удивлён тому, что аренда трёхкомнатной квартиры оказалась дороже аренды четырёхкомнатной, поэтому без колебаний решил снять четырёхкомнатную квартиру. Однако деньги сыграли в этом не главную роль, главным в выборе большей квартиры оказалось то, что Зарубин со временем намеривался обучить на своих деньгах Серафиму совершать сделки на бирже. Зарубин полагал, что передав молодой женщине навыки работы на бирже, он тем самым обеспечит её самостоятельным и гарантированным заработком, не оставляя для этого детей одних дома.

Когда пришла жена, то Сергей Николаевич объявил ей, что нашёл работу и завтра поедет на собеседование в отдел кадров.

– Кем тебя берут? – поинтересовалась Татьяна Федоровна, одобрительно глядя на мужа.

– Там несколько вакансий и после собеседования я скажу тебе, что выбрал, – сказал Зарубин и ушёл в свою комнату, чтобы не смотреть в глаза жене. Когда он говорил неправду, то Татьяна Федоровна почти всегда это чувствовала, поэтому Зарубин не стал задерживаться под проницательным взглядом жены.

Утром Зарубин неспешно побрился, почистил зубы, умылся, позавтракал и, тщательно одевшись, ушёл на встречу с агентом по недвижимости и с хозяйкой сдаваемой в аренду квартиры, надев перед выходом из дома защитную маску и тонкие перчатки. На улице казалось прохладнее по сравнению с днём вчерашним, и медленно валил хлопьями снег, которого уже никто не ждал.

На показ квартиры агент по недвижимости пришёл один, а хозяйка подошла чуть позже. Квартира Зарубину понравилась, но он всё же поторговался с хозяйкой по окончательной арендной плате, а с агентом – по сокращению комиссионных. Добившись снижения цены аренды на пять процентов, а комиссионных для агента на десять процентов, Зарубин углубился в изучение договора. Вперёд за год Сергей Николаевич не стал платить не только из-за недостатка средств, но больше потому, что хозяйка ему не понравилась своей подозрительностью и недобрыми маленькими глазами. Зарубин опасался капризов и непредсказуемости такой женщины и после изучения договора заплатил тридцать тысяч рублей за предстоящий месяц, подписал договор с приложением, проверив предварительно у хозяйки документы на квартиру. К арендной оплате по договору требовалось оплачивать ежемесячно счётчики на газ, на воду и на электричество, что частично покрывалось скидкой на пять процентов от заявленной первоначально арендной платы, которые Сергей Николаевич выторговал у собственницы. Интернет (оптоволокно) был проведён в квартиру, но следовало заключить дополнительный договор с Ростелекомом на имя арендатора. Зарубин уже запланировал в одной из четырёх комнат поставить компьютер для работы на бирже, потому что ему ежедневно будет необходимо уходить из квартиры жены, как на работу. Хозяйка заикнулась о задатке, но Зарубин решительно отверг её предложение, так как в объявлении ничего не говорилось о задатке, и хозяйка вынуждена была согласиться с требованием нового квартиранта, потому что долго не могла сдать свою большую квартиру. Зарубин ещё раз обошёл помещение и пристально осмотрел всю мебель, попросив агента указать в приложении к договору, где перечислена вся мебель и техника, обнаруженные им мелкие царапины и повреждения на полу, на стенах, на мебели и на технике.

Получив ключи от хозяйки и рассказав, что в квартире будет жить его работница с тремя детьми, Зарубин ушёл в Ростелеком. В течение десяти минут Сергей Николаевич подал заявку на подключение и договорился, что до обеда следующего дня будет ждать мастера с договором. После Ростелекома Зарубин зашёл в компьютерный магазин и купил большой моноблок с диагональю экрана в двадцать семь дюймов для работы на бирже. Заметив на витрине одного магазина постельные принадлежности, Зарубин зашёл туда и купил четыре комплекта постельного белья. Сергею Николаевичу были невероятно приятны хлопоты по устройству быта несчастной женщины с детьми, и он осознал, насколько сильно он заблуждался о потере интереса к жизни в его немолодом возрасте. Теперь он вновь чувствовал интерес к жизни, словно в далёком прошлом. Теперь он сделал все, чтобы перевезти Серафиму с детьми в арендованную квартиру. Притащив коробку с компьютером и постельное бельё, Зарубин внимательно ещё раз осмотрел квартиру. Все в ней было идеально чисто, но главное – в квартире казалось комфортно, просторно и уютно. В каждой комнате имелся на стене телевизор, а спальных мест оказалось пять из-за большой двуспальной кровати в одной из комнат. Общая площадь всей квартиры по документам составляла сто двадцать два квадратных метра, а кухня казалась просто огромной, в которой кроме гигантского японского холодильника, имелось все для беззаботного проживания: стиральная машина, микроволновая печь, газовая плита, электрический духовой шкаф, посудомоечная машина и вся необходимая посуда. Из окон на третьем этаже открывались виды на сквер, на маленькую церковь с позолоченными куполами, на узкую городскую улицу с пешеходами и редкими автомобилями. Все городские парки, театры и магазины находились рядом. Зарубин был рад несказанно, что перевезёт несчастную семью из убогого жилья, где бывшей детдомовской воспитаннице пришлось жить с тремя маленькими детьми. Зарубин начал сознавать, что его жизнь начала приобретать мало знакомый ему прежде смысл, несмотря на то, что для своих дочерей он пока ничего не сделал, но он знал и был уверен, что заработает на квартиру своей первой семье обязательно.

Зарубин позвонил Серафиме и сказал, что завтра вечером приедет за ними, чтобы перевезти их всех в большую квартиру. Он попросил, чтобы они взяли с собой только всю необходимую на первое время одежду, а все остальное в новой квартире имеется. Зарубин сказал, что он приедет на такси, и поэтому они должны быть готовы к пяти вечера.

На следующий день Сергей Николаевич в обед дождался мастера по подключению интернета и, подключив новый компьютер, после ухода мастера сел настраивать торговый терминал. До пяти вечера оставалось ещё много времени, и Зарубин сделал несколько покупок фьючерсов на индекс Российской торговой системы (РТС). К пяти вечера купленные фьючерсы РТС, проседающие с десяти утра, немного отскочили и Зарубин спешно закрыл встречной сделкой всю позицию. Чистая дневная прибыль составила двадцать три тысячи рублей, и Зарубин тотчас перевёл двадцать тысяч себе на карту.

С полным удовлетворением Сергей Николаевич заказал такси и в половине шестого вечера был у Серафимы дома. Когда Зарубина впустили, то Серафима и две её дочери смотрели на него во все глаза, стараясь понять, состоится ли переезд семьи из этой тесной однокомнатной квартирки или не состоится.

– Готовы?! – спросил Сергей Николаевич.

– Да… – робко ответила Серафима, не веря до конца в перемену своей жизни.

– Тогда выходим и садимся в такси! Вот эти три сумки забираем с собой? – спросил Зарубин, и Серафима согласно кивнула головой. Серафима надела куртку и прошла в комнату запеленать маленького сына в одеяло.

– Оля и Поля, одевайтесь и выходите на улицу, а я закрою дом, – скомандовала дочерям мать, а Зарубин уже возвращался от такси помочь что-нибудь ещё донести до машины.

– Давайте присядем на дорожку, – проговорила раскрасневшаяся и взволнованная Серафима, и две дочери уселись на одну табуретку спиной друг к другу, а мать присела с сыном на руках на другую табуретку. Зарубину же не нашлось места, и он уселся на пол, и все засмеялись его находчивости. Через минуту Сергей Николаевич сказал:

– Ну, с Богом! Серафима, идите и садитесь все на заднее сидение в такси, а я закрою дом, – уверенно сказал Зарубин и, взяв ключ у Серафимы, легко закрыл дверь. Дочери первыми уселись в такси на заднее сиденье, а мать с маленьким сыном осторожно разместилась с ними. Зарубин закрыл за Серафимой заднюю дверь автомобиля и уселся впереди. – Ничего не забыли? Если что понадобится, то приедете в любое время. Чай, не в другой город переезжаете, – заключил Сергей Николаевич.

– Вроде, всё что надо взяли с собой, но в основном, Сергей Николаевич, все ваши продукты, что вы привезли нам, приходится сейчас увозить отсюда… – проговорила Серафима, поправляя сбившийся платок на голове свободной рукой.

Через полчаса все вышли из такси. Водитель достал из багажника три большие сумки Серафимы и передал Зарубину. У подъезда Зарубин электронным ключом открыл дверь подъезда и пропустил всё семейство вперёд.

– Поднимаемся на третий этаж, мои дорогие, – проговорил Зарубин, и все двинулись вверх по лестнице, что была выложена разноцветной узорчатой плиткой.

– Сергей Николаевич, это почти в самом центре. Аренда здесь, наверное, очень большая… – проговорила Серафима и посмотрела на Зарубина, как на человека посланного ей Богом, после исчезновения мужа. Серафима мысленно спрашивала себя, что не сон ли это, но подумав, ответила себе, что без чуда здесь не обошлось… Когда все зашли в квартиру, то дочери и мать оробели и не могли двинуться дальше прихожей.

– Серафима, раздевайтесь, проходите и обживайтесь. Теперь это ваше жильё на долгое время, пока с божьей помощью не купим вам квартиру. Серафима, мне нужно идти домой, то меня потеряют. Я зайду завтра ближе к обеду, потому что мне надо немного поработать на компьютере в этой квартире. Одна комната здесь с компьютером и там я устроил рабочее место, но вы можете там бывать и пользоваться компьютером. Интернет к компьютеру подключён. Серафима, я оставлю вам денег, и вы походите по ближайшим магазинам и купите себе и детям необходимую обувь и одежду, если денег на что-то не хватит, то я вам чуть позже добавлю. Зарубин протянул молодой женщине купюры, но она отказалась их брать. Ей не верилось, что такое в жизни возможно, но Зарубин положил деньги на столик в прихожей.

– Сергей Николаевич, пожалейте меня… – проговорила Серафима, а у самой полились слезы из глаз. Так она стояла с ребёнком на руках и плакала, но Зарубин молча ушёл и плотно прикрыл за собой дверь до щелчка в тяжёлой металлической двери. Что было дальше с Серафимой Сергей Николаевич не хотел видеть, потому что у самого к горлу подступил ком, и если бы он задержался, то тоже бы не смог сдержать слез…

Дома Зарубина ждала Татьяна Федоровна с рассказом о новой работе. Сергей Николаевич, находясь под впечатлением от слез Серафимы, только произнёс, что его приняли в офис менеджером по продажам автомобильных запасных частей с окладом тридцать тысяч рублей и с добавлением процентов от сверх установленной ежемесячной выручки.

Зарубин после душа улёгся спать, но заснуть никак не мог. В голову лезли беспрестанно мысли о родных дочерях, которые уже давно стали взрослыми людьми и которые по его вине не нашли пока своего семейного счастья, и ещё не сделали его дедом…

 

 

Глава 7

 

 

Пробуждение ото сна у Зарубина затянулось до десяти утра и виной тому – ночная бессонница. Чтобы рано утром не уходить на выдуманную для жены работу и потом бесцельно не болтаться до обеда по городу, Сергей Николаевич вечером сказал жене, что работает на новом месте с обеда до восьми вечера – это примерное время дневной торговой сессии на Московской бирже. Точнее сказать, дневная сессия начинается с десяти утра и заканчивается в семь вечера, но Сергей Николаевич давно понял, что набирать позицию (а его методика заключалась именно в наборе проседающей позиции) лучше с обеда, когда рынок немного определится с основным направлением движения на день. Татьяна Федоровна без подозрения приняла рабочее расписание мужа и потому утром не удивилась, что он проспал до десяти часов. Зарубин принял прохладный душ, побрился и после чистки зубов пошёл на кухню заварить крепкого чая. Завтракать Сергею Николаевичу утром по традиции не хотелось, и после чая с шоколадом он оделся и пошёл к дверям.

– Во сколько тебя точно ждать?! – спросила по привычке дотошная Татьяна Федоровна, когда на время теряла мужа из вида. Она спрашивала так, будто её интересовало с какой-то определённой целью его точное по времени возвращение домой, но на самом деле ей важно было знать, сколько ей придётся в течение дня жить одной, если она не была занята на риэлтерской работе. Пожилая женщина уже просто не могла находиться без мужа долго, но стеснялась об этом открыто сказать, чтобы Зарубин не воспользовался её слабостью.

– Наверное, не раньше восьми вечера вернусь, – ответил Сергей Николаевич и чуть подождал у двери, чтобы ответить жене, если она о чем-нибудь спросит дополнительно. Татьяна Федоровна промолчала, и Зарубин вышел. В лифт за Сергеем Николаевичем забежала полная пожилая женщина в медицинской маске, тяжело дыша от бега, и Зарубин подумал, что ему надо было тоже надеть маску, а вниз спуститься по лестничным маршам. Дома его голова была занята постоянно тем, каким образом не навязываясь объяснить Серафиме его присутствие в их квартире в течение хотя бы нескольких дней. Сергею Николаевичу не хотелось отвыкать от динамики срочного рынка на большом компьютере (на смартфоне сложно одновременно отслеживать графики по нескольким инструментам). Из-за множества мыслей он, естественно, забыл о набирающей силу эпидемии коронавируса в соседней Москве и о требовании местных властей в его городе носить маски, перчатки и соблюдать дистанцию с людьми повсюду.

Прежде, чем идти к Серафиме с детьми, Зарубин зашёл в сетевой магазин и купил шоколадный торт, пачку чая и четыре коробочки по двести грамм свежей голубики. По пути Зарубин зашёл ещё в книжный магазин и, отыскав полку с экономической литературой, взял с неё книгу по техническому анализу известного американца. Купленную книгу Зарубин решил оставить в квартире Серафимы с надеждой на то, что молодая женщина тайком, хотя бы заглянет в эту книгу или даже прочитает несколько страниц для поверхностного знакомства с делом, которым он занят. Зарубин понимал, что главное – не навязывать молодой женщине биржу и работу на ней, как он невольно поступил с Татьяной Федоровной. Он полагал, что если Серафима заметит, сколько и как он зарабатывает, сидя за компьютером, то, возможно, у неё естественным образом возникнет интерес к его работе. Этому может поспособствовать то обстоятельство, что работа на бирже не потребует от неё оставлять детей одних в квартире. Может так случиться, что он, Зарубин, когда-нибудь исчезнет из её жизни, а навык зарабатывать на его деньгах у неё останется. Вполне возможно, что муж Серафимы объявится и помощь Зарубина будет со временем отвергнута.

На улице Зарубин позвонил Серафиме.

– Здравствуйте, Серафима!

– Здравствуйте, Сергей Николаевич! – впервые весело поприветствовала Серафима.

– Могу ли я зайти в двенадцать?

– Зачем вы спрашиваете, Сергей Николаевич?! Конечно, вы можете приходить в любое время… – чуть тише произнесла молодая женщина.

– Я позвонил на тот случай, если вдруг вы куда-нибудь уйдёте, а я в это время приду.

– Нет-нет! Мы будем дома.

– Хорошо, Серафима! Я позвоню вам по домофону, когда подойду. Там у дверей вы меня увидите на экране и нажмёте кнопку с нарисованным ключиком.

– Хорошо. Поняла.

– До встречи.

– До встречи.

Часы показывали начало двенадцатого, и Зарубин зашёл с большим и полным пакетом в магазин смартфонов. Он вспомнил, что у Серафимы был только кнопочный телефон, поэтому решил купить ей недорогой корейский смартфон на первое время. Зарубин рассудил, что когда Серафима хорошо освоит смартфон, то передаст его старшей дочери Оле, а самой взамен можно будет купить более лучший аппарат.

Зарубин подошёл к двери подъезда и набрал номер квартиры на домофоне. Почти без промедления Серафима открыла подъезд, и Зарубин вошёл. Он медленно поднимался на третий этаж и только сегодня заметил, что около окон на лестничных площадках стояло множество живых цветов в больших глиняных горшках, и опять ему стало приятно, что он переселил несчастную семью в приличное жильё с тёплым и чистым подъездом. На третьем этаже на площадке с двумя квартирами дверь Серафимы уже была приоткрыта. Когда Зарубин вошёл, то все семейство встречало его при входе. Девочки Оля и Поля робко улыбались ему, как старому знакомому, прижимаясь по привычке к матери, Серафима тоже улыбалась, и только сын Саша на руках матери, которого Зарубин видел впервые во весь рост, с любопытством глядел во все глаза на Сергея Николаевича.

– Здравствуйте, дети! Ваш дедушка принёс вам шоколадный торт и ягоды! – громко проговорил Зарубин и широко по-свойски заулыбался встречающему его семейству. Оля, Поля и Серафима тоже поздоровались, радушно глядя на своего благодетеля. – Сима, возьми пакет и приготовь, пожалуйста, нам всем чай с тортом. Ягоды, наверное, лучше помыть перед употреблением, несмотря на то, что они в коробках. Кто его знает, может, они не совсем чистые! Сейчас такое опасное время с этим коронавирусом, что нужно часто мыть руки с мылом. Говорят, что мыло растворяет этот вирус, как жировую субстанцию. Овощи, фрукты тоже обязательно нужно мыть! – Зарубин говорил громко, как массовик затейник на детском празднике и поймал себя на том, что впервые незаметно для себя обратился к Серафиме на «ты». – Сима, я купил тебе смартфон не самый дорогой, он там в пакете, но когда ты привыкнешь к нему, то отдашь его Оле, а тебе взамен купим получше!

– Зачем вы, Сергей Николаевич, тратитесь ещё и на смартфон? Я и простым телефоном бы обошлась хорошо… – сказала скромно Серафима, но было понятно, что новость о подарке ей приятна.

– Сима, поверь, что эта штука в наше время очень необходима. Во-первых, ты сможешь по нему совершать покупки и проводить денежные платежи за какие-нибудь услуги. Я думаю, что ты со временем разберёшься, а если что будет непонятно, то я тебе подскажу.

– Спасибо вам большое… Проходите на кухню или в свою комнату, – проговорила Серафима и пошла с пакетом и сыном на руках на кухню. Сестры Оля и Поля обогнали мать и прибежали на кухню первыми. Зарубин не ожидал, что в квартире ему выделят комнату. Это порадовало Сергея Николаевича тем, что ему не придётся объяснять Серафиме своё присутствие в их квартире, о чем он думал все утро, пытаясь отыскать подходящие слова и причину его работы на компьютере у них. Сняв куртку и обувь, Зарубин в носках прошёл за всеми на кухню.

– Сима, скажи мне, может быть, в квартире что-нибудь не работает? А вообще, как вы освоились?

– Квартира очень хорошая и мы, конечно, на седьмом небе от счастья… Все здесь, вроде, исправно, но самое главное – здесь очень просторно! Сергей Николаевич, я прошу вас возьмите второй ключ от квартиры себе и приходите к нам без предупреждения.

– Хорошо, Сима! Я вот шёл к вам и думал, что, может быть, тебе с дочерьми нужно походить по магазинам, благо они здесь все рядом, и что-то купить из вещей? Я могу посидеть с Сашей, пока вы все ходите. Только обязательно надевайте маски и какие-нибудь перчатки, а если перчаток пока нет, то обязательно после улицы мойте с мылом руки. Лучше всего голыми руками ничего не касаться. Двери постарайтесь везде открывать рукой в перчатке или платком, который потом нужно дома обязательно постирать. Сима, это очень важно сейчас… Говорят, что скоро закроют многие непродовольственные магазины и объявят временный запрет посещать рабочие места на некоторых предприятиях.

– Да, нам многое нужно купить, но давайте сначала попьём чаю. А может, вы есть хотите, Сергей Николаевич?! У меня в холодильнике есть жаренная рыба.

– Сима, я пока есть не хочу, а чай с вами попил бы.

– Ну, хорошо.

– Я пока пойду и поработаю немного на компьютере.

– Да-да, занимайтесь своим делом. А чай я вам принесу в вашу комнату.

– Спасибо, – ответил Зарубин и мысленно отметил, что Серафима второй раз называет комнату с компьютером – его комнатой. Сергей Николаевич прошёл к себе. В комнате, пока он отсутствовал, видимо, никто не бывал – все лежало на тех местах, на которых Зарубин все оставил, когда в ней находился последний раз. Включив компьютер, Зарубин быстро вставил цифровую подпись и запустил торговый терминал. Прочитав экономические новости, Сергей Николаевич купил один фьючерс на индекс Московской Межбанковской Валютной Биржи (ММВБ) и стал ожидать уже привычного проседания Российского фондового рынка. Через пятнадцать минут Серафима постучала в дверь и осторожно вошла с подносом, на котором располагалась тарелка с большим куском торта и чашка с чаем на блюдце.

– Сергей Николаевич, я вот вам чай принесла с тортом. Торт очень вкусный. Девочки по два куска съели и даже маленький Саша съел кусок.

– Молодцы! Мне можно было поменьше кусок отрезать.

– Да там всем хватит!

– Вы пойдёте по магазинам?

– Сейчас соберёмся с девочками и пойдём. Нам столько много нужно накупить, что опасаемся, как бы чего не забыть.

– Сима, пойдём я при тебе Сашу на руки возьму, чтобы он до вашего ухода чуточку ко мне привык.

– Не нужно. Я его сейчас спать уложу, а если проснётся без нас, то тогда можете с ним поиграть. Обычно он днём спит хорошо и вполне может проспать до четырёх часов.

– Ну, тогда ещё лучше. Я поработаю пока, – сказал Зарубин и впервые заметил, что у Серафимы еле заметно подведены глаза тушью, а губы подкрашены почти бесцветной розовой помадой. «Господи, хоть бы эта женщина не посчитала себя в долгу…» – подумал Зарубин и уставился в монитор.

Через полчаса Серафима опять зашла, но теперь в куртке и в медицинской маске.

– Сергей Николаевич, мы пошли. Закройтесь за нами. Саша уснул.

– Мне лучше дверь своей комнаты держать открытой, чтобы не прослушать, если Саша проснётся?

– Он не проснётся, если нет шума.

– Понял, – сказал Зарубин и пошёл за Серафимой закрывать дверь. У двери стояли в масках Оля и Поля, ожидая мать. Девочки были одеты в старенькие и поношенные курточки. – Сима, купи детям и себе новой одежды. Вы все, по-моему, обносились… Я прошу тебя не экономить сильно.

– Хорошо, Сергей Николаевич, – ответила Серафима, и вновь румянец стал заметен на её впалых щеках, несмотря на закрывающую лицо маску.

Зарубин оставил дверь в своей комнате открытой, чтобы случайно не прослушать вдруг проснувшегося Сашу. Купленный фьючерс ММВБ просел на тысячу пунктов и Зарубин купил ещё два фьючерса. Посидев недолго, Зарубин вышел из своей комнаты, чтобы посмотреть, где спит Саша. Самому маленькому своему ребёнку Серафима выделила отдельную комнату, где он спал один. Девочкам мать выделила тоже одну комнату, но там они спали вместе на взрослой двуспальной кровати, а себе для сна Серафима выделила гостиную со спальным местом на кожаном диване. Сергей Николаевич заглянул в комнату спящего мальчика и заметил, как мать обложила сына подушками с того края, где ребёнок мог во сне случайно упасть на пол. Саша так сладко сонный сопел, что казалось ничто не способно его разбудить. По виду этот сон ребёнка напоминал идиллию, достойную кисти художника. Зарубин невольно подумал: «Почему так удачно сложились обстоятельства в моей жизни за последние два месяца?.. Все началось с лоджии… Почему я не повесился тогда?.. Почему в тот день сквозь тучное небо пробилось солнце, которое я воспринял, как знак свыше?.. Почему ко мне в капюшон попало кольцо при ограблении ломбарда?.. Почему именно после этого меня позвала в Петербург Татьяна Федоровна?.. Почему так быстро у меня купили это кольцо, которое оказалось с бриллиантом?.. Почему именно такую большую цену мне быстро перевели на счёт?.. Почему продажа мной такого дорогого кольца никого не заинтересовала?.. Ещё много удачных совпадений требуют ответа на вопрос: почему?!. Неужели это все для Серафимы с её детьми?.. Всё это очень похоже на следы… всевышнего…»

Через два часа Серафима с дочерьми вернулись домой со множеством разноцветных пакетов с покупками. Лица детей и матери, несмотря на усталость, казались радостными. Сёстры суетились и наперебой вполголоса обсуждали между собой покупки, которые для них сделала мать.

– Ну, как сходили?! Все купили или ещё не всё?

– Сходили хорошо, но кое-какие мелочи ещё не купили. Завтра я одна утром схожу и поищу, что мне надо, а Оля с Полей посидят с Сашей.

– Завтра суббота и торговли на бирже не будет до понедельника, поэтому отдохнёте от меня.

– Сергей Николаевич, вы нам вовсе не в тягость… Нам с вами даже спокойнее… – сказала Серафима и застеснялась своих слов. Потом она словно спохватилась и спасительно предложила: – Я сейчас быстро суп сварю и сделаю салат! Вы все ещё не ели с тех пор, как пили чай с тортом?

– Нет, – ответил Зарубин, – но не хотелось бы вас объедать, Сима.

– Что вы такое говорите, Сергей Николаевич?!

– Хорошо, я поем суп в вашей компании с удовольствием, а в понедельник принесу ещё продуктов.

– Сергей Николаевич, совсем не обязательно таскать вам тяжёлые пакеты с продуктами. Я и сама могу всё купить и принести домой. Здесь всё рядом, поэтому мне удовольствие доставляет самой ходить за продуктами. Денег у меня теперь достаточно, поэтому очень не беспокойтесь. Помню, как первые дни после детдома, я не знала, что такое ходить по магазинам и сколько что стоит, но потом быстро освоилась и теперь даже люблю ходить по магазинам.

– Сима, только, ради бога, носи маску и перчатки, когда идёшь в магазин. Для молодых людей и детей коронавирус не так страшен, как для таких, как я, но сейчас случается, что сильно болеют и относительно молодые люди от этой заразы.

– Конечно, я не буду рисковать и всегда буду носить маску и перчатки. Кстати, перчатки я купила сегодня себе и девочкам. Так что пока мы обезопасили себя и не должны вас заразить. Вы для нас теперь самый важный человек… Я не представляю, как бы мы выживали без вас… – После этих слов глаза Серафимы заблестели, и Зарубин коснулся успокаивающим жестом плеча молодой матери.

– Сима, это Бог вам помогает, а я только исполняю его команды… Все будет хорошо, моя девочка… Главная твоя задача – это вырастить своих детей… Ну, ты пойдёшь суп варить? – проговорил Зарубин и улыбнулся растроганной молодой женщине.

– Да-да! Простите меня… опять расчувствовалась… Через час с небольшим все будет готово! – ответила Серафима и побежала на кухню.

Зарубин посмотрел в монитор компьютера и заметил, что фьючерс на индекс просел ещё на две тысячи пунктов с последней покупки. Сергей Николаевич выставил заявку и купил по рыночной цене ещё три фьючерса на индекс. Через час открылась биржа в Америке, и в первые минуты фьючерс на индекс просел ещё на две тысячи пунктов, а Зарубин купил ещё четыре фьючерса на индекс, но через полчаса Американский рынок пошёл наверх, и Зарубин успел встречной сделкой продать десять ранее купленных фьючерсов и тем самым закрыть всю позицию. Итоговая прибыль за день составила тридцать две тысячи рублей.

Пришла Серафима и объявила, что суп готов.

– Сергей Николаевич, я вам налила тарелку. Пойдёмте есть. Мы вас ждём.

– Иду, Сима, иду, – и Зарубин пошёл в туалет помыть руки, а потом проследовал на кухню. «Ещё засветился один след…» – подумал Сергей Николаевич.

 

 

Глава 8

 

 

Никакого нет оправдания тому, когда мужчина в зрелом возрасте оставляет жену после нескольких десятков лет совместной жизни, обрекая уже постаревшую женщину на постепенное угасание в одиночестве. Ни совместные взрослые дети, ни какое-либо творчество, ни сила характера – ничто и никто не может вернуть брошенной женщине смысла на остаток жизни. Как бы ни старалась женщина забыться, память прожитых лет с любимым мужчиной, который оставил её, постоянно будет возвращать ей картины радости и счастья из молодости в союзе с любимым человеком. Зарубин вспомнил, как первой жене открыто и честно сказал, что не хочет больше её обманывать и для сохранения семьи попросил не препятствовать ему встречаться раз в неделю с молодыми продажными женщинами, без связи с которыми он пока не может совсем обходиться. Он вспомнил первый неподдельный ужас в глазах жены, но потом ужас в её глазах сменился какой-то безысходностью и беспомощностью. Затем жена робко и умоляюще спросила его, что в ней ему не нравится и, может быть, она постарается исправить в себе это, что его отталкивает в ней. Это походило на мольбу погибающего от смертельной болезни человека, который пытается спастись каким-нибудь средством, но не знает этого средства и просит подсказать ему его. Зарубину было жалко свою первую жену, и он как мог попытался ей объяснить, что именно в её теле перестало его тянуть к ней. Он вспомнил, как несчастная женщина пыталась вернуть любовь мужа и занялась изнурительным для её возраста спортом, но все это было похоже на соломинку для утопающего человека…

Зарубин сидел за столом и искал в смартфоне номер телефона старшей дочери, которая не смогла окончательно порвать с родным отцом всех отношений, как сделала младшая дочь после того, как он ушёл из семьи шестнадцать лет тому назад. Зарубин по номеру телефона дочери через Сбербанк сделал небольшой денежный перевод и через пять минут в ответ получил SMS со скупым: «Спасибо»

В городе, из-за набирающей силу в соседней Москве эпидемии коронавируса, объявили запрет на прогулки далее ста метров от дома, и Сергей Николаевич постарался пройти незамеченным из магазина с полными пакетами овощей и фруктов безлюдными улочками до квартиры Серафимы. Как партизан, Зарубин за пятнадцать минут, постоянно озираясь, добрался до дома подопечной семьи.

– Здравствуйте, мои любимые! – весело произнёс Сергей Николаевич встречающим его радушно по традиции Серафиме, Оле и Полине. – Едва незамеченным пробрался к вам! Совсем строго стало, а если не сможешь назвать уважительную причину своего значительного удаления от дома, то можешь нарваться на штраф. Что будет дальше – ума не приложу.

– Сергей Николаевич, вы опять с полными пакетами. Я сама могу все купить и принести домой, – сказала Серафима.

– Да мне не тяжело! Все равно к вам иду. Неси на кухню, Сима, эти пакеты.

Зарубин заметил, что дети стали выглядеть обворожительно и ухоженными в новых ярких пижамах, а Серафима преобразилась из-за новой стрижки и шелкового халата, которого она чуточку стеснялась из-за его яркости и какой-то кокетливой привлекательности. Сергей Николаевич снял куртку, обувь и в этот момент Серафима подала ему новые мягкие тапочки, которые намеренно купила для него.

– Ну, спасибо, Сима! Я пойду помыть руки, – сказал Зарубин и ушёл в гостевой туалет. Выйдя из туалета, Сергей Николаевич громко спросил: – А где главный мужчина?! Где Саша?! Или он спит?

– Нет, он ещё не спит. У него теперь добавилось столько много игрушек, что он занят ими постоянно, – сказала улыбнувшись Серафима, и в эту минуту из гостиной неуверенной походкой, придерживаясь одной рукой за стену, вышел Саша, видимо, услышав своё имя.

– Вот он! – Прокричал Сергей Николаевич и, разведя руки, подхватил удивлённого мальчика на руки. Зарубин всегда хотел сына, когда был молод, но бог посылал ему только дочерей. – Друг мой, давай показывай мне свои новые игрушки! Я хочу на них посмотреть! – Зарубин опустил Сашу на пол и, взяв его за ручку, пошёл с ним в его комнату, где на ковре стояли ровно в ряд железные и пластмассовые автомобили. Саша нагнулся и, вынув указательный пальчик  изо рта, показал им на самую большую грузовую машину, и потом молча катнул её к ногам Сергея Николаевича. Почему мальчик, ещё не умеющий говорить, решил самую большую машину, видимо, пожертвовать именно Зарубину, которого он видел второй раз в жизни, – было трудно объяснить. Уже в своём маленьком возрасте Саша каким-то необъяснимым чутьём угадывал, что этому дедушке нужно подарить самую лучшую машину. По всей видимости, мальчик уже чувствовал это по тому, как явно по-доброму мама и сестры смотрели на этого человека, поэтому ему можно без сожаления отдать самую лучшую свою игрушку. Сергей Николаевич поцеловал малыша в лоб и катнул Саше машину назад.

– Саша, спасибо тебе за машину, но я уже наигрался машинками и потому возвращаю её тебе! Сима, а девочкам ты купила какие-нибудь игрушки? Девочки словно ждали этого вопроса и тут же побежали в свою комнату, и вынесли на показ, словно для инспекции, свои куклы Сергею Николаевичу. Поля у своей куклы хвалила способность отчётливо произносить фразу: «Мама, я хочу каши!», когда нажимала той на пластмассовую ладошку руки. Зарубин на это от удивления расширил глаза и сказал, что куклу надо срочно покормить. Поля запальчиво отвечала, что кукла просит еды понарошку, потому что кукла вовсе не живая и в неё вставлена батарейка, поэтому кукла может говорить. Оля же показывала свою большую куклу с длинными пшеничными волосами в белом нарядном платье, которая тоже говорила и произносила слово «мама», когда Оля опрокидывала её на спину. Большие карие глаза старшей Ольги в этот момент радостно светились и было понятно, что она хотела донести до Сергея Николаевича мысль о том, что у младшей сестры кукла ничем не лучше. Видимо, до знакомства с Сергеем Николаевичем у девочек не было таких больших кукол, поэтому сестры были несказанно рады своими новыми игрушками.

– Сергей Николаевич, может, мне устроиться работать продавцом? – неожиданно спросила Серафима. – Я узнала, что здесь рядом в детском магазине до коронавируса требовался продавец. Мне не очень удобно сидеть дома и полагаться только на вас… – произнесла Серафима и посмотрела в глаза Зарубину, пытаясь определить его истинное отношение к её желанию устроиться на работу. Серафима полагала, что Сергей Николаевич работает в какой-то организации на компьютере из квартиры, где живёт она со своими детьми, и почти все его деньги уходят на содержание её с детьми. Она никак не находила объяснения бескорыстию Сергея Николаевича, а жизнь в детдоме приучила её к устоявшемуся убеждению, что все мужчины от женщин хотят получать только сексуальное удовольствие. Зарубин же не посвящал Серафиму в то, что он содержит её с детьми на деньги, которые он зарабатывает на бирже, и что он нигде не работает. Сергей Николаевич решил посвятить Серафиму в эти детали только тогда, когда он даст ей возможность совершать первые сделки на бирже.

– Сима, ты что собралась меня уже хоронить? Поверь, что я ещё крепкий дед и пока у тебя нет надобности идти на целый день в магазин за пятнадцать или двадцать тысяч рублей, тем более, что пока вирус не исчезнет, – тебя вряд ли возьмут на работу. У тебя трое детей и сейчас ты им нужна больше всего. Не можешь же ты их оставлять одних на целый день. Кстати, когда Оле в школу идти?

– Ещё не скоро. Она родилась в ноябре. Больше года ей ещё до школы.

– Тебе после самоизоляции надо поискать в компьютере какие-нибудь занятия для неё. Это не обязательно должна быть музыкальная школа, куда часто определяют родители по незнанию своих детей. Тебе нужно как-то угадать, к чему именно девочка имеет склонность. Может, стоит отдать её на рисование, танцы или куда ей самой захочется? Сначала нужно определить её творческие наклонности, потому что ты сейчас живёшь в центре города и всё здесь рядом, в пешей доступности. Если бог не дал ей каких-то талантов, тогда мы не будем мучить её напрасно.

– Она уже читает и даже Полю научила читать по слогам, – с гордостью за дочерей сказала Серафима. – Оля перед сном читает Полине сказки. Я иногда в той нашей маленькой квартирке усыплю Сашу, оглянусь на них, – а они уже обе спят, и книжка около них валяется на полу…

– Это очень хорошо! Может, в ней дремлет хороший учитель. Душа моя, займись поиском каких-нибудь занятий для Оли. Можешь найти детские занятия за плату, потому что бесплатного сейчас ничего нет. Если мы в состоянии снимать такую большую квартиру для вас, то уж точно найдём денег на обучение Оли, а потом и Поли. Относительно твоей работы у меня есть задумка. Я хотел бы научить тебя работать со мной на бирже на моих деньгах. Я думаю, что это самое простое и прибыльное занятие при трёх маленьких детях. Главное, что очень трудное в работе на бирже, – это строго соблюдать определённые правила и дисциплину.

– Что вы?! Разве я справлюсь?! Я почти ничего не понимаю в компьютерах, а тем более в бирже… – испуганно произнесла Серафима.

– Как раз компьютер и торговля на нем – самое простое. Сложное в том, когда лучше купить и когда лучше продать акции или фьючерсы, хотя при больших деньгах и это не самое главное. Купить дешевле, а продать дороже – вот и вся недолга на бирже. Основное требование – не жадничать, но именно с этим большинство людей и не справляется. Для начала я найму тебе учительницу, которая будет приходить к тебе утром и до обеда обучать работе на компьютере. На это, наверное, не больше месяца уйдёт. Кстати, научишься и печатать на компьютере, и изучишь все программы компьютерные. Потом мы с тобой начнём вместе включать торговый терминал и строить на нем графики, выставлять заявки и всё другое. – Немного помолчав, Зарубин тихо спросил: – Сима, тебе не звонили по поводу мужа из полиции?

– Нет. Никто не звонил… Меня дочери вчера спрашивали, но я не знаю пока, что им ответить.

– Надо сказать… – Зарубин осёкся и оглянулся, чтобы убедиться, а не слышат ли его девочки, и почти шёпотом продолжил, – надо сказать, что папа должен скоро приехать, мол, он уехал далеко по работе. Чем лучше и веселее вы будете жить, тем меньше девочки будет переживать и скучать по отцу. Хотя зов крови, как говорят, все равно напомнит о себе. Мне самому нужно сходить в полицию и все хорошенько разузнать. Я могу съездить в вашу районную полицию только в субботний день. Интересно, работает ли по субботам там начальство?

– Я не знаю. Я подавала заявление на поиски пропавшего мужа в будний день – в понедельник, как помню. Не знаю, куда он мог пропасть… – как-то безнадёжно произнесла Серафима. Она понимала, что отец очень важен для детей. Отец – это единственный родной человек у детей, кроме её самой. Потеря отца в таком раннем возрасте делает жизнь детей и жизнь её самой ущербной и непредсказуемой. Невозможно представить, что ей делать, если из их жизни исчезнет по каким-либо причинам Сергей Николаевич, у которого своя жизнь и который не молод. Серафиме не хотелось думать о плохом. Она знала из какой деревни приехал в город пропавший муж, у которого ещё были живы отец с матерью, но Серафима их не знала, потому что муж почему-то не нашёл времени познакомить её с ними. У самой Серафимы не было ни отца и ни матери – её бросила в роддоме мать. Серафима только молила Бога, чтобы он спас её несчастных детей. Молиться скрытно в одиночестве Серафиму научила в детдоме нянечка, которая любила её и всегда на протяжении жизни в детдоме опекала сироту и следила, чтобы никто её не смел обидеть, хотя детей с подобной судьбой было предостаточно в детдоме. За год перед выходом Серафимы из детдома сердобольная нянечка умерла.

– Сима, не переживай очень сильно. Пока я жив, я не оставлю вас, невзирая на то, найдётся твой муж или не найдётся…

– Спасибо вам большое за всё, Сергей Николаевич… Если полиция его не отыщет, то я съезжу в его деревню и поговорю с его родителями. Они, по рассказам мужа, должны быть ещё живы. В полицию я съезжу сама, как только отменят самоизоляцию. Мне все равно надо проверить нашу квартиру. Если полиция ничего не скажет, то выберу время и съезжу в деревню мужа. Уж если родители ничего не скажут про него, то останется только молить бога о нем… Он любил детей, но только времени у него на них почти никогда не было из-за работы.

– После карантина я с тобой вместе съезжу на такси в деревню к родителям твоего мужа.

– Может, лучше на автобусе, а то таксисты попросят очень много денег?

– Ближе ко дню поездки решим с тобой, на чём лучше ехать.

– Сергей Николаевич, давайте пообедаем все вместе – у меня горячий борщ и котлеты.

– Хорошо! Накладывай! Дети, идёмте все обедать на кухню! Дед сегодня ест вместе с вами!

Девочки из своей комнаты вместе с куклами опять наперегонки побежали на кухню занимать места за столом, и только маленький Саша не расставался со своей большой машинкой и толкал её по просторному коридору, не замечая никого вокруг.

– Девочки, нужно унести куклы обратно в комнату, а то вы их запачкаете едой, – сказала Серафима, и дочери опять сорвались с мест и наперегонки побежали в свою комнату, чтобы уложить куклы в маленькие кроватки. Девочки все время бегали по квартире, словно им не хватало движения, благо что большая квартира позволяла это.

После обеда Зарубин поблагодарил Серафиму за обед и пошёл в свою комнату. Потом, словно опомнившись, позвал девочек к себе.

– Кто умеет из вас включать компьютер? – спросил Сергей Николаевич сестёр и те потупившись ответили, что не знают, как это делать. – Тогда запоминаем за мной, что я делаю в первую очередь, а что во вторую. Сначала нажимаем сбоку компьютера вот на эту кнопочку. Запомнили? – спросил Зарубин, и Поля первая ответила за двоих:

– Да, запомнили!

– Теперь ждём, когда компьютер загрузится. Сейчас все программы и поисковики по умолчанию сами собой загрузятся. На панели задач нажимаем на значок браузера Яндекс или Гугл, и выбранный вами поисковик открывается. Теперь вот в этой поисковой строке набираем на клавиатуре слово «мультики» и нажимаем на самую большую клавишу. На экране появилось много картинок с мультфильмами. Видите? – спросил Сергей Николаевич.

– Да! – опять первая произнесла Поля и удивлённо посмотрела на галерею представленных поисковиком мультфильмов.

– Вот «Снежная королева»! – прокричала Оля.

– Начнём смотреть «Снежную королеву»? – спросил Сергей Николаевич.

– Да. – робко согласилась Оля, и Зарубин нажал курсором на картинку мультфильма. Через секунду картинка ожила и начался мультфильм «Снежная королева». Девочки были приятно удивлены. Затем Сергей Николаевич закрыл поисковик и выключил компьютер. Лица девочек тотчас погрустнели.

– Кто из вас запомнил, как включается компьютер и как найти нужный мультфильм?! – громко спросил Сергей Николаевич, и девочки на секунду задумались, вспоминая порядок действий Сергея Николаевича.

– Я запомнила! – выкрикнула быстро соображающая Поля.

– Тогда сама включай компьютер и найди снова мультфильм «Снежная королева»! – сказал Сергей Николаевич и уступил Полине место перед компьютером. Девочка, стоя перед погасшим компьютером, нажала кнопочку, что нажимал пять минут назад Зарубин, и монитор компьютера засветился. После приветствия операционной системы, Поля нажала на значок Гугл на панели задач, и поисковик раскрылся.

– Теперь вот здесь напечатай слово «мультик» – подсказала Оля сестре, и Поля нажала букву «м» на клавише, а появилась в строке поисковика латинская «v».

– Чтобы по-русски напечатать слово «мультик» надо с латиницы перейти на русский язык. А это можно сделать так, – сказал Сергей Николаевич и последовательно нажал сначала на клавишу «Alt», а потом на клавишу со стрелочкой вверх. Поля повторила. Клавиатура сменилась на русскую, и Зарубин показал девочкам на панели задач в нижнем правом углу смену языка клавиатуры. – Теперь по-русски печатаем слово «мультик», – скомандовал Сергей Николаевич, и на этот раз Оля вперёд Поли быстро напечатала слово «мультик».

– Ну, зачем ты подсказываешь?! Я сама знаю! – возмутилась Поля, но Оля уже нажала по памяти на большую клавишу «Enter», что перед этим нажимал Сергей Николаевич, и на экране опять появилось множество картинок с мультфильмами.

– Девочки, не спорим! Я теперь понимаю, что вы научились включать компьютер и находить на нем мультики. Теперь, кто из вас может закрыть вкладку с мультиками и выключить последовательно компьютер? – спросил Зарубин, но теперь первая встала перед компьютером Оля и быстро нажала на крестик в верхнем правом углу экрана курсором посредством мышки и выключила поисковик, а затем, как сделал перед этим Сергей Николаевич, выключила и компьютер.

– А я тоже могу сама выключать?! – сказала Поля старшей сестре и, наклонив голову набок, добавила, – если бы ты первая не лезла, то я бы сама выключила! Вот!

– Поля, я верю, что ты тоже, как Оля, легко сможешь выключить компьютер, – подбодрил Полину Сергей Николаевич, и та удовлетворённая посмотрела на старшую сестру высокомерно. – Теперь, девочки, я буду работать, а вы идите играть или смотреть мультики по своему телевизору, сказал Зарубин, – и в этот момент пришла из кухни Серафима.

– А мы научились включать компьютер и находить мультики на нём! – похвасталась Поля.

– Девочки, Сергею Николаевичу надо работать, поэтому идите к себе и не отвлекайте его, – сказала Серафима.

– Сима, девочки скоро на компьютере легко смогут находить, что захотят. Когда я вечером буду уходить, то пусть они сами включают компьютер и смотрят мультфильмы, если захотят.

– Сергей Николаевич, а вдруг они сломают что-нибудь? – высказала Серафима свои опасения.

– Не сломают. Они теперь могут его сами включать и выключать. Я им буду давать задания, а утром проверять их навыки.

– Я боюсь, не дай бог, что они случайно что-нибудь сломают, и вы не сможете работать.

– Не бойся. Этот компьютер невозможно сломать. Все будет хорошо!

Серафима повела дочерей, и у дверей Зарубин окрикнул её:

– Сима, я тебе тоже хотел бы показать порядок включения компьютера и торгового терминала. На первый раз этого будет достаточно. Потом тебе легче запомнится последовательность, как всё включать.

– Сергей Николаевич, я стесняюсь… 2020 год на дворе, а я не могу пользоваться компьютером. Ещё смартфон не освоила как следует. Могу только по нему звонить, а приложениями пока не пользуюсь. Оля меня научила пользоваться фотоаппаратом и камерой на смартфоне. Мне Оля с Полей больше подсказывают на вашем смартфоне, как правильно пользоваться им… Они тычут по всем иконкам и потом что-то начинают понимать. Оля ещё руководство по эксплуатации прочитала несколько раз. Совсем я дикая…

– Чего не бывает… Все мы когда-нибудь узнаем что-то впервые. Сегодня я постараюсь найти тебе преподавателя по компьютерной грамотности. Будешь на моем компьютере с утра до обеда с преподавателем заниматься.

– Ладно, – согласилась краснея Серафима, и вышла прочь.

Зарубин хотел ещё многое расспросить у Серафимы про детдом, но не решился напоминать ей о жизни там.

Часы показывали начало первого часа, и Сергей Николаевич включил компьютер, затем настроил торговый терминал Сбербанка и проверил движение рынка акций по графикам с начала открытия торговой сессии. Рынок уже по традиции из-за коронавируса проседал, и Зарубин на срочном рынке купил один фьючерс индекса Московской биржи. Выключив терминал, Сергей Николаевич начал искать специалистов по компьютерной грамоте, которые выезжают на дом. Позвонив по двум первым номерам, Зарубин остановил свой выбор на одной студентке, которая всего за пять тысяч рублей согласилась основательно познакомить Серафиму с компьютером и общеизвестными программами установленными на операционной системе. Девушку звали Анна. Она для пенсионеров, как волонтёр, преподавала компьютерную грамоту. Обговорив время приезда Анны к Серафиме домой, Зарубин отключил телефон.

– Сима! – крикнул Зарубин в коридор. Из спальни мальчика вышла Серафима, прижимая указательный палец к губам, давая понять, что она усыпляет сына. Зарубин извинительно положил ладонь на грудь.

– Потом ко мне зайдёшь? – тихо прошептал Сергей Николаевич и Серафима кивнула.

Зарубин опять включил терминал и купил ещё два фьючерса, которые с момента первой покупки ещё просели. Зашла Сима.

– Сима, я нанял тебе одну студентку. Завтра она в десять утра придёт на два часа знакомить тебя основательно с компьютером.

– Хорошо. Как её зовут?

– Анна, по-моему. Она представится. Деньги я ей отдам после того, как она закончит обучение. Когда я приду завтра в обед, то поговорю с ней. Пусть она меня дождётся, если я опоздаю.

– Хорошо, Сергей Николаевич. Можно идти? – покорно спросила Серафима.

– Уснул Саша?

– Уснул, слава богу, но не крепко. Рядом с ним ещё недолго постою.

– Когда уснёт, то завари мне, пожалуйста, чаю покрепче. А может, я сам заварю?

– Как только Саша хорошенько заснёт, так я заварю. Вам там у меня ничего не найти на кухне, – сказала Серафима и, улыбнувшись Сергею Николаевичу, – ушла в спальню к сыну.

Зарубин повернулся к монитору и углубился в изучение экономических новостей дня. Включив торговый терминал, Зарубин заметил, что вслед за нефтью российский рынок акций продолжал понижательное движение. Зарубин без суеты купил ещё три фьючерса на индекс. Примерно, сто пятьдесят тысяч рублей от четырёхмиллионного депозита он уже задействовал на покупку шести фьючерсов. «Почему я так же рачительно и понемногу не покупал на деньгах своей первой семьи и на деньгах Татьяны Федоровны?» – спрашивал себя мысленно Зарубин и вспомнил, что всегда от жадности частил с набором проседающей позиции, а если актив продолжал проседать и дальше, то покупать уже было не на что, и позиция уходила в значительный минус.

Через полчаса зашла Серафима с чаем и с кусочком белого песочного торта.

– Сергей Николаевич, я не знаю, понравится ли вам наш торт?

– Я люблю крепкий чай с горьким шоколадом, но это не значит, что ты должна мне покупать горький шоколад. Я сам куплю его и принесу. – Серафима кивнула и удалилась. Невольно Зарубин заметил, что на уходящей Серафиме чёрные колготки или чёрные чулки, которых на ней не было десять минут назад и которые она, вероятно, успела надеть у сына в комнате перед тем, как заварить и принести ему чай. «Может, она куда-то собралась уходить?» – подумал Зарубин и опять повернулся к монитору. Через полчаса Серафима постучала в комнату Зарубина, чтобы унести посуду.

– Сима, ты никуда не хочешь сходить?

– Нет, Сергей Николаевич. В магазин я ходила вчера. А лишний раз в настоящее время появляться на улице действительно опасно.

– Почему я спросил? Если тебе нужно куда-нибудь сходить, то я могу посидеть с детьми, – сказал Зарубин, но самому хотелось убедиться, что молодая женщина надела дома чёрные колготки, которые делают ноги любой женщины более приметными, потому что при нем, при Зарубине в доме, она не хочет выглядеть простовато.

– Нет. Я до вечера никуда не пойду. Может быть, вечером схожу за свежим хлебом.

– Понятно. Спасибо за чай. Я скоро уйду – мне нужно кое-что купить домой, – придумал Зарубин причину ухода, но самому хотелось обдумать, как реагировать на то, что у Серафимы ненароком может возникнуть к нему привязанность. «Почему я раньше об этом не подумал?.. Если я воспользуюсь Серафимой корыстно, как мужчина, то грош цена мне со своей благотворительностью… Ведь я и раньше за ней замечал ласковые улыбки… А что ж я хотел от женщины в её положении?.. Она старается ради детей… Нельзя целый день сидеть в доме и провоцировать молодую женщину, зависимую от тебя сейчас во всём, на возможное греховное поведение… Позицию я закрою по смартфону. Решено, что нужно уйти, но куда? Дома Татьяна Федоровна может подумать, что я опять бросил работу. Господи, куда не кинь – везде клин…»

Сергей Николаевич вышел из комнаты, чтобы одеться, и тут же из кухни пришла в прихожую Серафима.

– Уже уходите?

– Да. Надо сходить по просьбе жены в одно место. Я, Сима, приду завтра. Не забудь девушке, которая придёт тебя обучать компьютерной грамоте, сказать, чтобы она меня дождалась, – в этот момент, услышав разговор матери с Сергеем Николаевичем, в коридор вышли Оля и Поля. – Девочки, можете включать компьютер и искать мультики. Мультики помогают детям правильно говорить и грамотно строить свою речь. Только, чур, не спорить из-за компьютера! Если вам захочется смотреть разные мультики, то тогда разделите время работы с компьютером между собой по часам. Допустим, Оля – два часа, а следующие два часа – Полина! Хорошо?! – спросил Зарубин.

– Да, – сказала Оля, а Поля кивнула.

– Разберутся, – сказала Серафима и погладила Полю по светлым волосам. Зарубин удалился. Он спускался по узорчатым плиткам на ступеньках лестничных маршей, а его голову не покидала загадка: испытывает ли к нему, как к мужчине, симпатию Серафима? Представляет ли он, Зарубин, для неё интерес в своём немолодом, пенсионном возрасте, несмотря на то, что он выглядит моложе своих лет. Может ли бескорыстно интересовать молодую женщину тридцати пяти лет от роду (дочери Зарубина старше Серафимы, примерно, на три года) мужчина шестидесяти пяти лет? Правду об этом узнать – вряд ли возможно… Серафима никогда искренне и правдиво не ответит на этот вопрос, из-за благополучия своих детей. «А могу ли я отвечать ей взаимностью, если мне действительно когда-нибудь почудится, что я ей интересен?.. Наверное, я не имею права на это… Хотя об этом мне может дать понять только всевышний… Везение в моей жизни должно будет прекратиться немедленно, если я воспользуюсь этой молодой женщиной взамен на моё покровительство, пока не объявился её муж. Но если допустить, что она когда-нибудь меня искренне сможет полюбить, то смогу ли я испытывать к ней взаимное чувство, несмотря на то, что она молода, а я стар? Вызывают ли её формы у меня интерес?.. Почему я только сегодня заметил, что Серафима будто старается выглядеть получше передо мной?.. Значит, с первых дней нашего знакомства я не разглядел в ней привлекательную для меня женщину. А может, это потому, что она в той хибарке за городом казалась мне не очень ухоженной и не очень счастливой? Сегодняшние чёрные чулки или колготки на ней были не первым сигналом… По-моему, на прошлой неделе я заметил на её лице появление какой-то косметики. Да-да! Я пришёл к ним, и она была не накрашена, а потом вдруг я обратил внимание, что на её губах появилась розовая помада, а глаза оказались слегка подведёнными…»

Зарубин шёл и не заметил, как уже оказался около своего дома. Только у подъезда он вспомнил, что домой заходить не следует, чтобы не пришлось лгать жене, но и на улице оставаться ему тоже не следовало из-за того, что у него на лице не было маски. Сергей Николаевич пошёл в сторону монастыря, где в нераспустившихся зарослях он решил отсидеться. На улице казалось прохладно и ветрено. Солнышко иногда пробивалось между высоких туч.

 

 

 

Глава 9

 

Утром вновь Зарубин перед походом к Серафиме зашёл в сетевой магазин набрать продуктов. Ему почему-то казалось, что с пустыми руками он не имеет права приходить туда, где с матерью живут трое детей, которые встречают его при входе. И что бы Серафима ему не говорила о тяжёлых пакетах, Зарубин не мог себе позволить разочаровывать детей, да и любой тяжести пакеты с продуктами для этих детей не казались ему неподъемными. Накануне Сергей Николаевич во время вечерней сессии ближе к полуночи закрыл позицию с прибылью. Добавление чуть более двадцати тысяч рублей к общему балансу обещало, даже при такой маленькой прибыли для депозита в четыре миллиона рублей, что через три месяца денег должно прибавиться не менее одного миллиона рублей, не считая того, что придётся ежемесячно выделять по сто тысяч Серафиме на проживание и на оплату съёмной квартиры. Можно было бы без задержки купить двухкомнатную квартиру несчастной женщине с её детьми, но тогда почти не осталось бы денег на покупку квартиры своим детям и первой жене, поэтому Зарубин решил подзаработать на бирже недостающие деньги и купить две квартиры. Сергей Николаевич помнил, что однажды уже поступил подобным образом, когда продал квартиру своей первой семьи и с вырученными деньгами сунулся без опыта на биржу, где безответственно спустил деньги из-за жадности. Теперь Зарубин полагал, что ни при каких обстоятельствах не станет гнаться за быстрыми и большими деньгами, будет зарабатывать понемногу, но без риска уйти в минус с огромной позицией. Пока у него все складывалось, как он и планировал, и не в последнюю очередь, как верующий человек, он сердцем чувствовал, что именно Серафима со своими тремя детьми оберегают его от опрометчивой жадности, и именно по этой причине он достигнет всех поставленных перед собой целей. Он впервые за все время работы на бирже словно чувствовал это. При торгах на деньги от продажи квартиры первой семьи и на деньги Татьяны Федоровны он ничего подобного не ощущал.

Открыв подъезд дома Серафимы своим электронным ключом, Сергей Николаевич быстро для своего возраста влетел с тяжёлыми пакетами на третий этаж. Пока он открывал ключом квартиру, его услышали бегающие по коридору дети, и когда он вошёл, то перед ним уже стояли шеренгой в ожидании Оля, Поля и даже Саша, которого раньше не было среди встречающих. Это было так трогательно, что Зарубин мысленно опять дал себе слово никогда не приходить в этот дом с пустыми руками. Тем более, когда он приносил продукты, то это всегда было что-то необычное и дорогое, чего не позволяла себе покупать бережливая Серафима.

Серафима и преподаватель компьютерной грамоты тоже вышли в прихожую из комнаты Зарубина. Сергей Николаевич поздоровался со всеми более сдержанно из-за присутствия постороннего человека и передал пакеты Серафиме, сам же по заведённому порядку пошёл помыть руки с мылом. Дети побежали за матерью, заглядывая на ходу в пакеты, и только Саша не мог угнаться за сёстрами, и чуть не заплакал, выпячивая нижнюю губу, из-за того, что все вдруг забыли о нём. Анна, нанятый преподаватель, что закончила на сегодня обучение Серафимы, взяла обидевшегося Сашу на руки, и мальчик успокоился. Зарубин вышел из туалета и спросил:

– Анна, мы с вами не обговорили вчера по телефону процесс оплаты. Вам за каждое занятие нужно платить или в конце за весь курс?

– Мне лучше понедельно получать оплату. Весь курс я разбила на пять недель, поэтому в конце каждой недели мне хотелось бы получать по одной тысяче рублей, – сказала девушка, смущаясь почему-то от разговора об оплате с Сергеем Николаевичем.

– Значит, в этот же день через неделю я должен вам отдать первую тысячу?

– Хорошо бы, – сказала Анна и улыбнулась Зарубину. В этот момент из кухни пришла Серафима и приняла Сашу из рук девушки.

– Тогда до завтра, – сказала преподаватель и с вешалки в прихожей взяла свою куртку. Зарубин попытался помочь девушке надеть куртку, но та ловко и быстро надела куртку сама.

– Как вы проворны, – удивился Сергей Николаевич тому, как быстро девушка просунула руки в рукава.

– Я ещё не привыкла к мужскому ухаживанию…

– Как говорил один известный француз: вы ещё преступно молоды, поэтому у вас всё впереди, – проговорил Зарубин, улыбаясь преподавателю.

– До свидания! – проговорила Анна и вышла, а Зарубин закрыл за ней входную дверь.

– Сима, всё тебе понятно из первого урока?

– Вроде, она все хорошо объясняет. Не надо было вам, Сергей Николаевич, тратить столько денег на моё обучение… – произнесла Серафима с сожалением из скромности, но было видно, что молодая женщина тронута заботой о ней. Сергей Николаевич переключил внимание на Сашу на руках матери и позвал мальчика к себе на руки, и Саша покорно потянулся руками в сторону Зарубина. Серафима с удивлением в глазах заулыбалась и передала сына.

– Всё, мама не нужна?! – продолжая улыбаться, проговорила Серафима.

– Там в пакетах лежат четыре коробки конфет, я купил их Саше, девочкам и тебе, Сима!

– Я не выкладывала пока ничего из пакетов.

– Идёмте! Достанем их сейчас же! – произнёс умышленно громко для детей Сергей Николаевич, и все двинулись на кухню. Зарубин поставил Сашу на пол и с трудам вынул все четыре коробки из забитого до предела продуктами пакета. Первую коробку Зарубин протянул Саше, потом по коробке передал сёстрам, а последнюю подал Серафиме.

– Мне можно было не покупать – обошлась бы… – ворчливо проговорила Серафима, когда дело касалось расходов на неё. – Балуете вы нас, Сергей Николаевич, – добавила Серафима, словно опасаясь привыкания своих детей к счастливой жизни.

– Я себе тоже взял плитку горького шоколада, чтобы было с чем чай пить. Она где-то там на дне.

– Есть будете с нами, Сергей Николаевич?

– Разве что в обед. Сейчас я ещё не проголодался. Пойду пока посмотрю, что там на рынке творится, – сказал Зарубин и ушёл в свою комнату. Сергей Николаевич заметил, что сегодня Серафима была в чёрном платье без рукавов, которое, видимо, надела из-за занятий по компьютерной грамоте, а дочери показательно были одеты в белые кофточки с красными полосками, как тельняшки, в новые джинсовые юбки и в красные трикотажные колготки. Только Саша оставался одетым, как всегда, в коричневые колготки и в голубую майку с рисунком на груди, потому что иногда для быстрого передвижения он из неустойчивого положения на ногах опускался на колени и стремительно полз за уехавшей далеко машинкой по гладкому паркету широкого коридора.

Сергей Николаевич прочитал новости в компьютере и глянул на графики акций. Резкое утреннее проседание рынка из-за значительного удешевления нефти заставило Зарубина покупать фьючерсы на индекс не большие, а мини, которые требовали в десять раз меньшего гарантийного обеспечения. Открыв первую позицию с покупки одного фьючерса мини-индекса ММВБ, Сергей Николаевич переключился на статистику смертности от коронавируса в Америке. Значительно прирастающее количество заражённых коронавирусом в США, которое приближалось по количеству к заражённым в несчастной Италии, повлияло на фьючерсы основных индексов Америки, что не обещало отскока от утреннего проседания на российских рынках. Сергей Николаевич подумал, что сегодня набранная позиция, видимо, не придёт в плюс до конца не только дневной сессии, но и до конца вечерней сессии, до полуночи. Купленные сегодня фьючерсы на мини-индекс потребуют переноса этой позиции на завтрашний день, чего Зарубин старался избегать, хотя после потери денег первой семьи и второй жены стал предусматривать, чтобы депозита на брокерском счёте хватало на обвал рынка за день до двадцати процентов. До того времени, когда Серафима позвала Зарубина на обед, он набрал фьючерсов мини-индекса, примерно, на тридцать тысяч рублей, а это меньше одного процента от его депозита.

– Сергей Николаевич, сегодня у нас щи из свежей капусты с говядиной и жаренная курица с картофельным пюре.

– Сейчас приду, Сима, – ответил Зарубин и через пять минут пошёл помыть руки. За столом все ждали его, как в патриархальной семье. – Господи, зачем вы меня ждёте?! Ели бы без меня! Ну, сущий домострой, – удивился Сергей Николаевич.

– Нет, – твёрдо возразила Серафима, – если вы с нами дома, то мы без вас есть не станем.

– Ну, хорошо-хорошо… Теперь я буду бежать за стол по первому зову. Простите меня, дети, за опоздание!

– Прощаем! – ответила смеясь сероглазая Полина, и все вслед за ней заулыбались. Только Саша был серьёзен, потому что сидя у матери на коленях с повязанной салфеткой на шее с трудом поедал из большой ложки в руке матери остывший суп.

– Какое у тебя красивое платье сегодня, Сима, – сказал Зарубин, и Серафима тотчас зарделась лицом, словно её разоблачили в чем-то таком, что она тщательно скрывала.

– Ему уже сто лет… Я не надевала его очень давно. Я купила его ещё на те деньги, что скопились у меня на счёте за время жизни в детдоме, а если точно, то ему уже семнадцать лет. Оно тогда мне было большое, а сейчас после троих детей в обтяжку. Все равно спасибо…

– Не на много же ты поправилась за семнадцать лет. Почему ты не покупаешь себе одежду? Я каждый месяц буду давать вам деньги и их должно хватать не только на продукты.

– А куда мне ходить в обновках? Я почти все время дома с детьми… – ответила Серафима, смутившись опять до покраснения щёк от разговора о её одежде.

– Это не значит, что тебе не нужна хорошая одежда. Ты молодая женщина и тебе необходимо выглядеть, как твои ровесницы, что живут здесь в центре города, – сказал Зарубин, но Серафима ничего не ответила, а только от волнения чаще стала опрокидывать ложку с супом Саше в рот, из-за чего мальчик начал отворачиваться от каждой второй полной ложки. Больше никто ничего не сказал за столом, и Серафима внешне успокоилась, а затем положила каждому, кто съел суп, по две обжаренные куриные голени с картошкой.

– Сергей Николаевич, а как нам оплачивать квартиру и коммунальные услуги?

– Сима, вы только начали жить и до дня платежа по договору ещё более десяти дней. Ближе ко дню платежа я переведу деньги на твою карту в Сбербанке, на которую тебе приходят детские пособия, и из моего перевода ты оплатишь таким же переводом аренду квартиры по номеру телефона хозяйки. У неё тоже к телефону привязана карта Сбербанка. Потом ты смартфоном сфотографируешь показания электросчётчика и показания счётчиков горячей и холодной воды. Эти фотографии отправишь тоже на номер телефона хозяйки, а она потом высчитает, какую сумму нам нужно ей доплатить за счётчики. Сима, я сам могу все это сделать, но я хочу, чтобы ты научилась всё это делать без чьей-либо помощи… Тебе это пригодится. Пойми меня правильно…

– Я, конечно, не против всё это делать самостоятельно, Сергей Николаевич. Я поняла вас.

– Сима, спасибо тебе за обед. Как хорошо, что ты умеешь хорошо готовить. Я даже объелся. А Оле с Полей нравится, как мама готовит?! – спросил Сергей Николаевич сестёр.

– Да! – чуть ли не в один голос игриво выкрикнули девочки, передразнивая друг друга смешными гримасами.

– Ну, вот и слава богу! – сказал Зарубин. – Пойду ещё поработаю, а чай попозже попью.

– Вам правда понравилась моя еда или вы не хотите меня обидеть? – спросила Серафима и искоса посмотрела в глаза Сергею Николаевичу.

– Сима, да почему я должен обманывать тебя? Мне действительно все понравилось. Я бы все время ел у тебя…

– Супруга ваша все равно лучше меня готовит.

– Она за шестьдесят с лишним лет научилась хорошо готовить, это правда. Хотя в последнее время я в основном сам себе готовлю. Жена у меня тоже работает и времени на приготовление пищи у неё не хватает. Зарубин не стал рассказывать Серафиме, что после последней потери работы он стал питаться с женой раздельно.

– Кем она работает?

– Агентом по недвижимости.

– Вы с ней с молодости?

– Нет. Она у меня вторая жена и с ней я живу уже шестнадцатый год в гражданском браке. С первой женой я прожил двадцать четыре года, с которой  у меня две дочери… Они старше тебя, примерно, на три года.

– Вы разлюбили первую жену? – неожиданно поинтересовалась Серафима и опять покраснела от смелости своего вопроса.

– Можно и так сказать…

– Понятно, – сказала Серафима и больше не решилась расспрашивать Сергея Николаевича при детях, хотя без сидящих рядом детей вообще ничего бы не осмелилась спросить, несмотря на чрезмерное любопытство к прошлой жизни Зарубина.

– Сима, через час, если время будет, завари мне чая?

– Конечно, Сергей Николаевич! Я принесу вам.

Зарубин встал из-за стола и погладил по голове ближе всех к нему сидящую Полю, которая после этого показала язык сидящей напротив через стол сестре Оле, и Зарубин тотчас пожалел, что оказал знак внимания только Полине. Серые большие глаза девочки, как у матери, подкупали Зарубина. У Ольги глаза были карие, и Сергей Николаевич предположил, что старшая дочь Серафимы, видимо, больше походит на отца.

Открыв торговый терминал, Сергей Николаевич увидел, что рынок проседает уже на пять процентов, но ниже пока не опускается. Зарубин ещё купил пять фьючерсов на мини-индекс и прилёг поверх покрывала на кровать, что стояла в его комнате. После обеда Сергею Николаевичу захотелось полежать, и он невольно заснул после сытного обеда.

Через час в комнату постучала Серафима и, не расслышав ответа, прошла с подносом в комнату. Сергей Николаевич спал на спине, отвернув голову к стене. Молодая женщина тихонько подошла к компьютерному столу и переставила с подноса на свободное место на столе маленький заварной чайник, пустую чашку на блюдце и шоколадку. Сергей Николаевич очнулся от лёгкого стука чашки о блюдце и открыл глаза.

– Простите, что разбудила вас, – произнесла Серафима и добавила, – если вы спать хотите, Сергей Николаевич, то разделись бы. Бельё на вашей кровати новое постелено.

– Нет-нет, что ты? Как я могу? Дети заглянут – а я раздетый сплю у вас! Что они подумают?

– Во-первых, они не заглянут к вам без разрешения, а во-вторых, слава богу, они тоже после обеда все заснули в своих комнатах, – тихо сказала Серафима и улыбнулась непонятно чему, поправляя непроизвольно шелковый ворот своего халата, который надела вместо чёрного платья. Запах каких-то нежных духов Зарубин ощутил, когда Серафима повернулась к нему своим слегка широким задом и начала наливать чай в его чашку.

– Я бы с удовольствием… но дети могут посмотреть на меня, как на…

– Сергей Николаевич, я больше всего боюсь… что вы когда-нибудь уйдёте и не придёте больше к нам никогда… как мой муж… – как-то с грустью от безысходности проговорила Серафима, глядя задумчиво в широкое окно.

– Сима, я бы с удовольствием… жил с тобой и твоими детьми, благо места здесь хватит всем, но когда-нибудь вернётся ваш муж и отец детей, а мне и уйти от вас будет некуда… Моя вторая жена, вполне вероятно, меня обратно не пустит к себе…

– Если мой муж жив и здоров, то обратно он мне тоже не нужен, после нескольких месяцев отсутствия… А если он мёртв, не дай бог, то и говорить не о чём… – сказав это, Серафима села в компьютерное кресло и решительно повернулась на нём к Зарубину своими круглыми коленями опять в чёрных чулках или в чёрных колготках. Это был робкий призыв к Зарубину смелее определиться в их отношениях, и он не удержался, и положил ладони на колени молодой женщине. Затем Сергей Николаевич, как в бреду, притянул кресло с Серафимой ближе к себе и положил голову ей на колени. Серафима нежно начала гладить короткие седые волосы Зарубина. Через минуту Сергей Николаевич встал во весь рост со своей кровати, а за ним поднялась и Серафима. Зарубин смотрел сверху вниз в серые большие глаза женщины и словно почувствовал в них просьбу не останавливаться, будто он единственный, кого она с тремя детьми ещё может любить. Целуя Серафиму, Зарубин развязал на её талии пояс и распахнул полы её халата. С оголившихся плеч женщины халат упал на пол. Она стояла перед ним только в чёрных чулках, будто заранее приготовилась к этой близости.

– Сима, закрой, пожалуйста, дверь на защёлку… – еле слышно прошептал Зарубин и начал снимать с себя рубашку. Серафима быстро закрыла дверь, затем скинула с кровати покрывало и залезла под одеяло с прохладным пододеяльником. Женщина торопилась, словно боялась, что Зарубин передумает и остановится в сомнениях на полпути. Всё последующее Сергей Николаевич слышал, как в сладком сне. Страстные возгласы Серафимы:

– Серёжа… Серёженька… – Но особенно ему запомнились загадочные последние слова Серафимы после того, как они затихли. – Наконец-то, ты меня успокоил… Я теперь ничего не боюсь… – прошептала Серафима лежащему на ней Зарубину в ухо и нежно начала целовать его вспотевшее лицо…

 

 

Глава 10

 

«Как всё банально… Бедная женщина отдалась мне из-за своих детей. Я воспользовался её бедственным положением, как хищник… А может, я ошибаюсь? Может, действительно, из-за пропавшего мужа при трёх детях ей молодой кроме меня и любить-то будет некого до конца жизни…» – говорил себе Зарубин утром следующего дня, лёжа на тахте в квартире Татьяны Федоровны. Он не остался у Серафимы и объяснил ей, что пока не прояснится ситуация с её мужем, – он не оставит вторую жену, которую теперь ему стало так же жалко, как когда-то первую. Зарубин с замиранием сердца ждал десяти часов утра, когда откроется биржа. Результат на бирже скажет ему что-то важное о его вчерашнем поведении у Серафимы. Как он и предполагал, в вечернюю сессию его позиция не вышла в плюс, и намеренно была сохранена им на следующий торговый день, хотя связала, примерно, один миллион рублей от его депозита. Наконец-то часы пробили десять утра, и Зарубин на смартфоне со своего счёта вышел на срочный рынок. С первых минут российский рынок скакнул вверх из-за взлетевшей утром в Азии цены на нефть, и Сергей Николаевич тотчас по рынку продал все скопившиеся у него фьючерсы на мини-индекс со вчерашнего дня. Прибыль составила сорок семь тысяч рублей. Зарубин непроизвольно перекрестился и подумал, что всё-таки господь не наказал его за Серафиму, а как бы, напротив, поощрил самой большой прибылью на бирже за все время. «Засветился ещё один след… Он не осудил меня за неё… А может быть, именно Он и хотел этого?..» – подумал Сергей Николаевич.

– Ты будешь пить кофе? – неожиданно крикнула Татьяна Федоровна через дверь его комнаты. Зарубин даже вздрогнул от испуга.

– Если только глоточек, – ответил Сергей Николаевич и опять подумал, что, наверное, не сможет подобрать нужных слов для объяснения причины своего ухода от немолодой женщины, своей второй жены. Если когда-нибудь ему придётся покинуть Татьяну Федоровну ради Серафимы с её детьми, то Татьяна Федоровна останется в своей квартире, а не как его первая семья, которая была вынуждена арендовать жильё. Это утешало, но он предчувствовал, что взаимных слёз не избежать. «Как понять перипетии моей странной жизни?.. Я бросил первую жену с двумя взрослыми дочерьми, чтобы через шестнадцать лет уйти от второй жены, чтобы жениться на третьей женщине с тремя маленькими детьми… Кто так замысловато ведёт меня?..»

Сделав два глотка из мизерной фарфоровой чашечки, Зарубин ушёл в ванную комнату. Из-за постоянной необходимости показывать Татьяне Федоровне то, что ему нужно идти на работу, Сергей Николаевич совсем забыл, что президент Путин объявил недавно все дни до конца апреля нерабочими. Татьяна Федоровна поинтересовалась:

– А у тебя не отменили рабочие дни?

– Я на своей работе ни с кем не соприкасаюсь, поэтому меня, как продавца запчастей для сервиса и слесарей ремонтников, не освободили от работы, – на ходу сочинил Зарубин причину своего выхода на работу, несмотря на карантин.

– А пропуск у тебя есть для прохода до работы.

– Я не стал его оформлять, так как мне до работы добираться пешком закоулками никто не препятствует.

– Осторожнее будь на работе – держи со всеми дистанцию. Надеюсь, маски фирма вам выдаёт на рабочем месте?

– Да.

– Во сколько сегодня придёшь?

– Не знаю точно, но сейчас могут попросить оставаться до десяти вечера. Может, кто-то не придёт, поэтому всё возможно, – продолжал сочинять Зарубин, но потом понял, что лучше без подробностей, а то можно запутаться во вранье. «Зачем мне лгать и выкручиваться в моём-то возрасте?.. Господи, прости мою душу грешную…» – подумал Сергей Николаевич и, поцеловав Татьяну Федоровну в щёчку, надел маску, и ушёл.

Как по ритуалу Зарубин зашёл в продовольственный магазин и набрал экзотических фруктов, картошки, капусты, замороженных ягод, репчатого лука, детской молочной продукции, а также орехов. Перед выходом из магазина Зарубин в мясном отделе выбрал свинины, а в рыбном отделе купил форели. Вспомнив на улице о забытом хлебе, Сергей Николаевич не стал возвращаться с полными пакетами назад, а пошёл в сторону дома Серафимы по заученному маршруту.

– Здравствуйте! – крикнул по традиции громко Сергей Николаевич детям встречающим его, как Деда Мороза.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – наперебой начали приветствовать Зарубина дети. Из комнаты вышла Серафима с Анной, и Зарубин умышленно добавил:

– Дедушка принёс вам ананас, киви, манго и авокадо! Серафима после вчерашнего дня как-то по особому смотрела на Зарубина, как смотрит влюблённая женщина на своего мужчину.

– Сергей Николаевич, вы опять с тяжёлыми пакетами, – произнесла Серафима, улыбаясь при этом, и одновременно принимая из рук Зарубина поклажу, чтобы унести на кухню. Дети опять наперегонки побежали за матерью вдогонку, заглядывая набегу внутрь пакетов. Саша на этот раз опустился на колени и быстро пополз за всеми следом, поддаваясь всеобщему порыву. Анна и Зарубин одни осталась в прихожей.

– Как Серафима справляется с учёбой? – поинтересовался Сергей Николаевич.

– Нормально, – ответила Анна. – Компьютер у вас очень хороший, поэтому на таком большом мониторе объяснять все проще. Сегодня уже проходим знакомство с файловой системой и с приёмами скоростного печатанья на клавиатуре.

– Ну, это прекрасно! А не быстро ли вы начали?

– Я оставляю ей домашнее задание на кое-какие упражнения, – сказала Анна, и здесь вернулась Серафима с детьми.

– Вы закончили на сегодня? – спросил Зарубин.

– Да, на сегодня всё, – ответила Анна и начала обуваться.

– Сегодня я успею вам подать куртку, Анна, – сказал Зарубин и почувствовал во взгляде Серафимы неодобрение за его услужливость.

– Спасибо. До свидания, – сказала Анна и удалилась.

– Сима, не нахожу тапочки, – сказал Зарубин и огляделся вокруг себя, невольно обдумывая причину неодобрительного взгляда Серафимы на его желание поухаживать за Анной.

– Вот они! – прокричала Поля и указала на обувной шкафчик с полочками в прихожей.

– Сергей Николаевич, через десять минут будем обедать, – сказала Серафима.

– Сима, когда ты умудряешься готовить обед, если Анна к тебе приходит в десять утра?

– Я встаю рано и до прихода учительницы успеваю приготовить завтрак детям и обед нам всем.

– Понятно, – ответил Зарубин, а сказать ему хотелось: «Понятно, любимая». Серафима улыбнулась ему и опустила глаза на детей. – Сима, мне кажется, детям в квартире не хватает движения из-за этой самоизоляции. Детям надо сегодня после обеденного сна устроить бег по квартире! Давайте будем бегать от самой дальней стены в гостиной, затем по коридору и до самой дальней стены на кухне. Это большое расстояние. Кто всех быстрее прибежит – тому будет приз! Будем вручать победителю большой Kinder-сюрприз! Согласны?!

– Я не согласна, – сказала Поля, – потому что Сашу все обгонят, а Оля обгонит и Сашу, и меня, а это не совсем честно! Kinder-сюрприз, конечно, достанется ей!

– А мы для получения приза увеличим скорость для Оли в два раза по сравнению с Полей, а по сравнению с Сашей – в три раза!

– Это тоже не совсем честно, – на этот раз возразила Оля, – Поля хоть и младше меня, а бегает также быстро, как я!

– Видимо, эта задачка не совсем простая… – согласился Зарубин и добавил, – после сна придумаем, как нам премировать победителя по бегу. Я сейчас пойду и посмотрю свою работу на компьютере, а вы пока готовьтесь к обеду.

– Через пять минут, Сергей Николаевич, выходите к столу, – сказала Серафима и повела детей на кухню.

– Понял! – сказал Зарубин и посмотрел на часы. – Буду как штык!

– Как штык! – повторила Поля и засмеялась на непонятное выражение.

Зарубин открыл торговый терминал на компьютере и увидел, что рынок опять ушёл в минус после утреннего взлёта. «Всё-таки пессимизм на рынках всего мира преобладает из-за неопределённости с продолжительностью пандемии… Необходимо закупать фьючерсы только на мини-индекс и с более широким интервалам между сделками… Нужно идти обедать без опоздания, как я и обещал детям», – подумал Зарубин и пошёл на кухню.

Серафима, охваченная хлопотами по наполнению тарелок супом, посмотрела на Зарубина и улыбнулась. Нескрываемое счастье от изменений в её жизни и в жизни её детей, связанное напрямую с Сергеем Николаевичем, светилось каким-то особым светом на лице молодой женщины. Она не раз спрашивала себя с изумлением: «Кто же мог послать ей и её детям на спасение этого доброго и приятного человека?.. Это не может произойти без вмешательства Бога… в которого я начала верить по наставлению моей любимой няни … Он услышал мои молитвы…»

– Что у нас сегодня на первое?! – громко спросил Зарубин, и сёстры наперебой запальчиво начали докладывать:

– Сегодня на первое – молочный суп, а на второе – тефтели с гречкой и с подливой! А ещё перед супом салат из апельсиновых долек с грецкими орехами! Вот! – по привычке добавила Поля любимую частицу «вот» в совместный с сестрой доклад.

Серафима смотрела на дочерей и радовалась тому, что с их лиц уже несколько недель как сошла серьёзность несчастных детей, которая не сходила с лиц девочек в их маленькой квартирке на окраине города в бараке. Сидящий на коленях Серафимы сын Саша и вовсе уже не помнил жизни в бараке и теперь жил в большой квартире, словно и не было в его жизни убогой однокомнатной хибарки.

Сергей Николаевич наелся и, поблагодарив Серафиму, ушёл к себе, не попросив попозже принести ему в комнату чай. Ему было неловко после вчерашнего просить Серафиму о чае, чтобы она, не дай бог, не подумала, что он опять хочет близости с ней, в которой невозможно отказать ему из-за детей и комфорта нынешней жизни.

Через час Серафима без стука вошла к Зарубину в комнату и закрыла за собой дверь на защёлку.

– Почему ты не попросил принести чай? – тихо спросила женщина и положила сзади руки на плечи Зарубину, который смотрел в компьютер.

– Я боюсь принуждать тебя… Может, ты не хочешь меня так часто…

– Часто? Я тебя каждый час хочу, и я говорю не только о постели… Я нуждаюсь в твоём присутствии, я хочу тебя видеть каждую минуту, потому что ты мне стал дорог наравне с детьми, но от тебя я ещё испытываю и женскую удовлетворённость… Мне кажется, что ты нас всех четверых влюбил в себя и дело не только в нашей зависимости от твоей доброты… О таком мужчине, как ты, мечтает каждая женщина, с многими из которых я даже сравниться не могу… Я сегодня приревновала тебя к Анне, но сдержалась и ничего тебе не сказала… Я чувствую, что она стесняется тебя… как стеснялась тебя совсем недавно я, несмотря на то, что ты старше меня на тридцать лет. В случае с тобой, возраст – это даже твой козырь, я это знаю сейчас… Я перед тобой чувствую себя… как пустое место… и тебе это известно, но ты ведёшь себя со мной, как с ровней и боишься меня обидеть, хотя знаешь, что я согласна от тебя терпеть любые обиды и даже грубость…

– Симочка, любовь моя, что ты такое говоришь? Я совсем недавно искал смысл на остаток жизни, и ты со своими прекрасными детьми дала мне его! Верь мне… Что делают дети?

– Они уснули.

– Может, Оля не хочет спать, а ты её укладываешь? Я подозреваю, что она скоро догадается о наших отношениях… Если девочки не хотят днём спать, то не укладывай их. Я могу оставаться у тебя до полуночи, когда девочки уже действительно захотят спать и естественным образом уснут.

– Никто их не укладывает насильно, – тихо возразила Серафима.

– Прости, я не хотел тебя обидеть, – извинился Зарубин и повернулся на кресле к стоящей за ним Серафиме. Опять от неё ощущался запах только что брызнутой на тело парфюмерии, и Зарубин прижался щекой к животу Серафимы, придавливая ладонями поверх прохладного халата её ягодицы ближе к себе. Серафима опять нежно гладила короткие седые волосы Зарубина. Он медленнее, чем вчера, развязал пояс на её талии и распахнул халат…

После соития любовники обессиленные уснули на узкой кровати Зарубина.

Сергей Николаевич проснулся под одеялом один, и только слабые запахи духов Серафимы, оставленные на простыне, ощущались его обонянием. В коридоре шумно бегали дети, а из приоткрытого окна комнаты задувал прохладный весенний ветерок, и доносились слабые звуки вечерней улицы.

Зарубин встал и быстро оделся. Он опустился на колени и выполз из комнаты, желая развеселить детей.

– Кто хочет прокатиться на спине дедушки, как на лошадке?! – прокричал Зарубин, и детвора бросилась к нему из гостиной.

– Я! – первая крикнула Оля.

– И я! – крикнула с запозданием Поля. И только Саша не сообразил, что Сергей Николаевич хочет на своей спине прокатить по коридору желающих.

– Я могу вас всех троих прокатить! Оля, сначала посади мне на спину Сашу, но ближе к шее, потом посади за Сшей Полю, а за Полиной садись сама! Подошедшая Серафима посадила на спину Зарубину сначала Сашу, потом Полю, а последней самостоятельно уселась Оля.

– Поехали?! – громко спросил Сергей Николаевич. И смеющиеся дети наперебой прокричали:

– Поехали! Поехали! – Зарубин тихонько на коленях пополз в сторону кухни, а Серафима придерживала детей. Впереди всех сидящий Саша наклонился и обхватил своими короткими ручками Сергея Николаевича за шею, чтобы не свалиться. Девочки, сидящие позади Саши, тоже наклонились вперёд и смеясь держались из последних сил, чтобы не скатиться набок от Зарубина.

– Держимся хорошенько друг за друга, иначе упадёте! Девочки смеялись, и когда «лошадка» на кухне развернулась и поехала обратно в гостиную, то в коридоре Оля не удержалась на повороте и съехала со спины Сергея Николаевича, а за ней свалилась и Полина на руки Серафиме. Только маленький Саша крепко держался за шею Зарубина и с серьёзным лицом доехал до конца маршрута. Когда его сняли со спины, то он опять потянулся руками назад, и Серафима вновь его усадила на Зарубина, и мальчик снова обхватил шею Сергея Николаевича. На этот раз с одним наездником Сергей Николаевич пополз на коленях быстро, а за ними семенили девочки, не отставая и придерживая Сашу с двух сторон руками.

После двух кругов Сашу всё-таки сняли со спины Зарубина, и потом по два круга прокатились по очереди Поля и Оля, которые тоже обхватывали шею Сергея Николаевича по примеру Саши. Затем устроили бег гуськом за Сергеем Николаевичем из гостиной в кухню по два круга. Зарубин каждому из детей дал по одному большому яйцу Kinder-сюрприза. Дети и мать были рады устроенному веселью.

– Надо ужинать, друзья мои! Моем руки с мылом и идём на кухню! – скомандовала Серафима, и девочки наперегонки понеслись бегом в ванную комнату, а за ними пополз и Саша. Серафима тоже зашла помыть руки. Первыми из ванной комнаты убежали в кухню девочки, а за ними неуверенно вышел на ногах Саша. Зарубин зашёл в ванную комнату последним и здесь его обняла за шею Серафима. Она прильнула к нему с длинным поцелуем, и Сергей Николаевич прижал её крепко к своей груди.

– Ты обещал сегодня уйти поздно, – прошептала Серафима.

– Хорошо, любовь моя… – ответил Зарубин и прижал на миг к себе молодую женщину. – Ну, всё! Беги, а то дети увидят нас…

– Пусть увидят… – ответила счастливая Серафима и вышла из ванной комнаты первая.

«Как мало нужно женщине для полного счастья: наличие любимого и любящего мужчины, сытые и здоровые дети, еда и одежда, а также крыша над головой… – подумал Сергей Николаевич. – Однако для нашей холодной страны это совсем, наверное, не мало… Как же поздно мы начинаем это понимать… Мне опять интересно стало жить с этими хлопотами и заботами, хотя это я уже знавал сорок лет назад…»

– Я сделала фруктовый салат и каждый должен съесть всё полностью, а кому захочется добавки, то у меня салат есть ещё в холодильнике. После салата всем положу творог и налью по кружке йогурта. Сёстры привычно хвалились друг перед другом кусочками ананаса на вилке, кусочками мягкого жёлтого манго и кусочками очищенного киви. Саша, сидя у матери на коленях, один был серьёзен и жмурил глаза от кислого киви, сок которого стекал с розовых губ мальчика на подбородок.

– Спасибо, Сима. Я пойду поработаю на компьютере, – сказал Зарубин, выходя изо стола.

– Сергей Николаевич, у меня ещё есть котлеты! Может, вам положить, а то вам, наверное, без мяса голодно? – спросила Серафима и улыбнулась чему то ей одной понятному.

– Пока я сыт, а если захочу, то попрошу тебя принести мне в мою комнату.

– Хорошо, – быстро согласилась Серафима, и перехватила пристальный взгляд старшей дочери на себе. – Оля, не мечтай за столом, а доедай творог и выпивай йогурт! Вы хотели смотреть новую серию мультика «Маша и медведь», которая уже скоро закончится.

– Я наелась, – крикнула Поля и побежала в комнату смотреть упомянутый матерью мультфильм.

Зарубин включил компьютер и окунулся в изучение выходящей Американской статистики на сегодняшний вечер, затем начал закупать фьючерсы на мини-индекс. После открытия Американских площадок, Сергей Николаевич начал покупать фьючерсы на завтрашний день. К закрытию дневной сессии Зарубин потратил чуть менее пятисот тысяч рублей, а к десяти вечера проседание прекратилось. В начале одиннадцати вечера к нему зашла Серафима.

– Принести тебе котлет?

– Уже поздно, Сима. Девочки заснули?

– Полчаса назад уснули. Набегались с тобой, – сказала улыбаясь Серафима и, нагнувшись к сидячему Зарубину, прижалась к его щеке своей.

– Я удивляюсь, но опять хочу тебя… – на эти слова Зарубина Серафима повернула его голову к себе и поцеловала в губы. Уже через минуту любовники лежали в кровати.

– У меня словно медовый месяц… – произнёс Зарубин после испытанного повторно за день блаженства.

– Не выходи из меня подольше, пожалуйста… – прошептала с закрытыми глазами Серафима и повернула на бок голову на подушке. Румянец на её лице постепенно уходил, и лицо приобретало привычный бледный цвет. Зарубину нужно было уходить домой во избежание скандала, но он решил не тревожить Серафиму, пока она окончательно не уснёт или, наоборот, не проснётся. Через полчаса Зарубин осторожно привстал с Серафимы и спустился на пол. Серафима сонная повернулась на правый бок и больше не шелохнулась. Зарубин же голый, с одеждой в руке, прошёл в ванную комнату, чтобы принять душ. После душа он зашёл на кухню и в холодильнике взял одну котлету, которую тотчас проглотил, затем он зашёл в свою комнату, выключил свет у спящей Серафимы, и ушёл домой к Татьяне Федоровне.

Дома Татьяна Федоровна спала в своей комнате и не слышала его возвращения.

 

 

Глава 11

 

 

Через месяц, в первых числах мая, Серафима поведала Зарубину, что беременна. Сергей Николаевич пообещал, что оставит свою вторую жену Татьяну Федоровну и переедет жить к Серафиме с её детьми. В полиции Серафиме сообщили, что разыскиваемый ею муж по их данным пока нигде не объявился. Полиция обещала по её заявлению выдать необходимые документы, чтобы Серафима могла оформить официальный развод с исчезнувшим мужем. После развода Серафимы, Зарубин со своей стороны обещал зарегистрировать с ней официальный брак и записать на себя всех её троих детей от первого мужа, а уж потом обязательно переехать к ней жить. Зарубин продолжал ходить на мнимую работу к Серафиме домой на целый день, а ничего не подозревающая Татьяна Федоровна не могла и предположить, что Сергей Николаевич на грани разрыва с ней. Это мучило Зарубина, и он старался оттягивать разрыв отношений с Татьяной Федоровной до последнего. Серафима понимала Сергея Николаевича и согласна была терпеть его жизнь на две семьи сколько потребуется. Она верила его словам, что он переберётся к ней жить, как только для этого настанет удобный момент.

Денег на брокерском счёте Зарубина увеличилось на шестьсот тысяч рублей и возросший депозит до четырёх с половиной миллионов рублей позволял ему уже не очень беспокоится о часто набираемой дневной позиции до одного миллиона рублей, что легко приносило доход до тридцати тысяч почти ежедневно.

Однажды Зарубин сходил с Серафимой в брокерский отдел Сбербанка и открыл на её имя брокерский счёт, а в течение недели пополнил её счёт через её карту на один миллион рублей для того, чтобы она под его надзором, и с его помощью научилась самостоятельно зарабатывать на аренду съёмной квартиры.

– Я решил тебя учить на реальных деньгах – это самый быстрый способ научиться зарабатывать, подобно быстрому обучению детей плавать, когда их просто под контролем бросают в воду и таким способом ускоряют процесс обучения. Главное, девочка моя, ты должна планировать сделку не более, чем на один день, а в крайнем случае на два дня и каждый плюс непременно закрывать, если это даже небольшая сумма. Никогда не продавай фьючерсы, как короткую позицию, потому что короткую позицию (продажу) можно никогда не дождаться до прибыли. Продавать можно только затем, чтобы закрыть длинную (купленную) позицию. Если покупка фьючерса на индекс Московской биржи когда-нибудь все равно после проседания вырастет, то плюса на продаже (от короткой позиции) можно не дождаться до конца жизни, – учил Зарубин Серафиму, сидя у компьютера. – Если рынок проседает, то начинай покупать с одного фьючерса пока только на мини-индекс, потому что он не дорогой. Суточное колебание мини-индекса возможно, примерно, на сто пунктов, поэтому через каждые десять пунктов проседания увеличивай позицию на один фьючерс: 1+2+3+4+5+6+7+8+9+10 и так далее, загоняя таким образом цену в угол и любой отскок цены из этого мнимого угла почти немедленно превращает всю накопленную позицию в прибыльную. Десять раз увеличивая позицию на один фьючерс, что случается редко, ты на десятый раз накопишь уже 55 фьючерсов на мини-индекс. Обязательно надо записывать на бумажку учётную цену первой сделки, после которой появляется ощутимая прибыль. Это требуется делать для того, чтобы не забыть, при какой цене ты совершила первую сделку, потому что в 14 часов и в 24 часа учётная цена обновляется. На 55 фьючерсов ты можешь потратить от ста до двухсот тысяч рублей, а у тебя на счёте один миллион, но только рынок пойдёт хоть чуточку наверх – тотчас закрывай позицию встречной сделкой (продавай все купленные фьючерсы), если появится прибыль в деньгах.

– Поняла, – ответила Серафима.

– Вот видишь рынок при открытии пошёл вниз. Дважды щёлкни курсором в стакане заявок на индекс и заявка с номером твоего счёта на срочном рынке сразу выскочит. Выставляешь единицу в количестве фьючерсов, что ты хочешь купить и ставишь галочку, что ты желаешь купить фьючерс по рынку. Это для максимальной скорости исполнения заявки.

– Нажимать на клавишу «купить»? – спросила Серафима.

– Да!

– Все! Купилось! – радостно вскрикнула Серафима, как ребёнок.

– Вот видишь, что в окне «позиция» появилась твоя покупка одного фьючерса на мини-индекс Московской биржи?

– Да, вижу.

– Теперь жди момента, когда можно ещё прикупить или продать этот фьючерс, если он немедленно пойдёт в плюс. Если он пойдёт в минус, то через десять пунктов купишь уже два фьючерса. С миллионом на счёте ты можешь по десять тысяч зарабатывать за день, но тебе достаточно две – три тысячи в день, чтобы оплачивать аренду квартиры. После месяца работы посмотрим на твой результат. Главное – не гонись за максимальной прибылью, а бери минимальную прибыль, но каждый день. Регулярно можно зарабатывать тогда, когда рынок спокоен и на графике цена движется в «боковике». При обрушении рынка, прежде чем что-то купить, нужно знать новости, которые подскажут, из-за чего резко проседает рынок и сколько это может продлиться по времени. Это избавит тебя от накопления большой и дорогой позиции, но главное – при повышенной волатильности (изменчивости) покупай помаленьку или вовсе устрой себе выходной и посиди хотя бы день в деньгах.

– Поняла.

– При такой маленькой позиции можешь не сидеть постоянно перед компьютером, а выключи его и идти заниматься своими делами по дому или займись детьми. Придёшь через час и посмотришь, что у тебя с позицией. Плюс закроешь, а при минусе, если фьючерс просел на десять пунктов или больше, то прикупишь на единицу больше фьючерсов.

– Значит, я могу заниматься своими делами и ничего не бояться?

– Да! У тебя настолько маленькая позиция при миллионе на счёте, что можешь спокойно спать. Даже если России объявят войну, и рынок обрушится, то твой убыток будет все равно мизерный.

– Поняла, – ответила Серафима и сначала улыбнулась Зарубину, а потом довольная чмокнула его в губы.

– Все! Иди по своим делам. Придёшь через час, а я пока поработаю на своём счёте. Я буду сегодня покупать фьючерс на большой индекс Московской биржи. Он колеблется, примерно, за день на десять тысяч пунктов и один фьючерс стоит, примерно, от двадцати до тридцати тысяч рублей, – на моих деньгах работать с фьючерсом на большой индекс допустимо. Ещё, Сима, хочу тебе напомнить, что ситуация с коронавирусом всё тревожнее и тревожнее. В Москве всё очень печально… Ни дети, ни сама без острой надобности на улицу ни ногой, тем более, что ты сейчас не одна… Я стараюсь к вам пробираться, где мне никто не встречается. Продукты я вам буду приносить, а сама на улицу старайся больше не ходить. Развод с бывшим мужем и регистрацию со мной отложим на более спокойное и безопасное время. Отнесись к моим словам очень серьёзно, любовь моя…

– Поняла… – задумчиво ответила Серафима. – Через час приходи на кухню обедать.

– Хорошо, – сказал Зарубин и углубился в изучение графиков и новостей.

Через час Серафима от нетерпения сама зашла к Зарубину в комнату и попросила его дать ей возможность посмотреть на свою позицию. Её будоражило любопытство. Зарубин уступил Серафиме место за компьютером, и женщина, после установки своей цифровой подписи, открыла свой счёт. Позиция с одним фьючерсом ушла в минус на пятнадцать пунктов и Зарубин разрешил Серафиме прикупить ещё два фьючерса на мини-индекс. Как Сергей Николаевич научил Серафиму, так она и купила «по рынку» ещё два фьючерса. Теперь её позиция состояла из трёх фьючерсов на мини-индекс.

– Всё! Теперь, любимый, идём обедать. Дети нас уже ждут за столом.

– Выключай компьютер и идём, – согласился Зарубин, и Серафима всё сделала, как её научили.

После обеда Серафима ушла укладывать детей спать, а Зарубин разделся и улёгся в свою кровать. Теперь он приучил себя по настоянию Серафимы раздеваться и ложиться спать, как дети, на два часа после обеда. Серафима, после засыпания сытых детей, тихо приходила к Зарубину, раздевалась и, перелезая через него к стене, засыпала в обнимку с ним. Это превратилось уже в устоявшуюся традицию новой семьи, и Сергей Николаевич успел привыкнуть к этому приятному образу жизни. Ему порой забывалось, что вечером нужно возвращаться к Татьяне Федоровне в квартиру, и когда он поздно уходил от Серафимы, то в её грустных глазах всегда виделся вопрос: «Когда же ты переедешь к нам окончательно?..»

– Наконец-то заснули, – проговорила пришедшая от детей Серафима. –  Сегодня Оля и Поля никак не могли долго заснуть… Они лежат на одной кровати, и если одна зашевелится, то вторая уже не может заснуть. Они начинают хихикать, и сон им никак не идёт. Саша в своей комнате засыпает сразу, как только отвернётся к стене. Сережа, я хочу девочек переселить в эту комнату, а мы переедем в их комнату вместе с компьютером. Там двуспальная кровать… Нам только нужно купить ещё одну «полуторку» для девочек в эту комнату, чтобы они легко засыпали на отдельных кроватях.

– Сегодня вечером закажу кровать с матрасом и с доставкой. А девочки не будут против?

– Нет, конечно. А то эту кроватку мы можем скоро сломать… – прошептала Серафима и начала целовать Зарубина улыбающимися губами. Зарубин с закрытыми глазами, как по ритуалу, лёг сверху на Серафиму, ощущая встречные движения любимой женщины, на свои сладостные погружения в её тёплую и влажную плоть. Через несколько минут влюблённые издали слабые стоны от удовольствия и затихли, а через минуту Зарубин бесчувственно съехал с тела Серафимы на правый бок и тотчас заснул, как после недельной бессонницы. Серафима не могла уснуть быстро, как Зарубин, и нежно, еле касаясь, целовала только что задремавшего Зарубина в его губы, глаза и лоб, а затем который уже раз с любовью рассматривала ровно прорезанные узкие ноздри его носа. Она вдыхала запах его чуть вспотевшего тела как что-то родное и не могла уже представить свою жизнь без привычного запаха этого полюбившегося ей мужчины. Серафима никак не могла до сих пор привыкнуть к достатку, что свалился на неё с детьми с появлением в их жизни Зарубина. Она не переставала удивляться тому, как неожиданно может изменится жизнь человека от одной случайной встречи. Ей невольно вспоминались дни со скудной едой, когда пропал муж, и она начала на всём экономить. Вспоминались дни, когда она ходила по каким-то благотворительным пунктам выдачи поношенной детской одежды, где находила вещи и для себя, но больше всего ей запомнились глаза людей, которые, как и она, лихорадочно наперегонки выискивали одежду получше, чтобы приодеть своих несчастных детей. Все это были неухоженные и потому некрасивые женщины с безысходностью в бегающих глазах.

Через два часа Зарубин проснулся, как всегда, один на кровати. Серафима после сна кормила детей на кухне полдником, и детские разговоры не умолкали, обсуждая очередной диснеевский мультфильм показанный по телевизору. Зарубин опять задумался о Татьяне Федоровне. Он не знал, как объяснить пожилой женщине причину его ухода от неё, с которой прожил уже шестнадцать лет. Затем Сергей Николаевич успокоил себя тем, что время само всё расставит по местам, и ему, Зарубину, нет нужды сейчас себя терзать переживаниями о не скором по времени мучительном объяснении. «Почему сравнительно молодое тело Серафимы вернуло мне интерес к жизни, и я больше не задаю себе вопрос о смысле жизни на время дожития… С тех пор, как я с ней сблизился первый раз, я ни на один день не прерывал с ней сексуальной близости, что до встречи с ней мне казалось невероятным. Значит, в большей мере мы сами себя хороним при отсутствии любви, не подозревая, что от природы в наше тело заложен большой ресурс, который проявляется в любом возрасте при новой любви… Через пятнадцать лет мне исполнится восемьдесят лет, а Серафиме – пятьдесят… Сохраним ли мы через пятнадцать лет взаимное влечение и любовь?.. Не знаю, но сегодня об этом даже не хочется думать… Хотя каждое тело имеет свои резервы и для раскрытия этих резервов нужна только любовь и сознание своей надобности для любимого человека. Ведь не могут быть случайными все те события, что последовали после моего первого посещения несчастной молодой женщины с тремя детьми. Все это видится мне, как свечение следов Бога, которые словно ведут меня до сих пор, чтобы я оставался с Серафимой и с её детьми, и никакая другая женщина не может меня разлучить с Серафимой, а значит, и с её детьми… Это мне ясно даёт понять свечение следов, которое я не перестаю видеть, оставаясь с Серафимой… Как я не подумал раньше об этом очевидном мне только сейчас решении моей судьбы?.. Он, этот кто-то, все решил за меня наперёд. Значит, расставание с Татьяной Федоровной должно пройти легко и без душевных мук под Его покровительством… Моя первая помощь Серафиме оказалась бескорыстной, но сейчас я хочу соединиться с Серафимой, как с более молодой женщиной по сравнению с Татьяной Федоровной, а это корысть… Разве может господь взять меня у одной женщины и передать другой?..» – спрашивал себя Зарубин.

Вечером в половине седьмого, к закрытию дневной торговой сессии, Серафима успела набрать пятнадцать фьючерсов на мини-индекс, которые после открытия торговых площадок в Америке пошли «на север», как говорят трейдеры, и Серафима закрыла позицию с дневной прибылью в две тысячи пятьсот рублей. Радости Серафимы не было предела, и она, как дитя, забегала по комнате от первой в жизни прибыли на бирже. Зарубин тоже поймал двадцать восемь тысяч и решил, что для удобства Серафиме нужно купить отдельный компьютер, чтобы не мешать друг другу при торговле.

– Завтра эти заработанные две с половиной тысячи рублей ты сможешь перевести на свою карту, что привязана к твоему брокерскому счёту. Деньги можно переводить на карту с десяти утра до шести вечера, – сказал Зарубин и попросил Серафиму принести ему чаю перед уходом домой.

– Я так сильно хочу, чтобы ты остался подольше… – проговорила умоляюще Серафима и пошла на кухню. В дверях она обернулась и просящим взглядом опять напомнила, что очень бы хотела его задержки, потому что, как она не раз говорила, после его ухода к жене долго не находит себе места, не спит, и что он до середины ночи не уходит из её головы.

– Сима, все будет, как мы с тобой наметили. Пожалуйста, потерпи немного… Я хотел бы, чтобы ты через интернет нашла бедствующую женщину с детьми и поделилась своей сегодняшней прибылью…

– Хорошо, мой любимый… Я обещаю тебе, что найду такую женщину…

Серафима скрылась за дверью и вернулась только тогда, когда заварила чай и принесла его Зарубину в комнату на подносе с горьким шоколадом.

– Серёженька, прости меня, что я мучаю тебя своими безумными бабскими просьбами… Я знаю, что ты придёшь к нам, когда сможешь и не обманешь нас. Знай, что мы ждём тебя очень сильно. Дети уже без тебя не мыслят своей жизни… Я не давила на них. Они уже сами про тебя спрашивают, когда ты задерживаешься на час или два… Ты нас приручил, и мы без тебя уже не сможем жить, даже если ты купишь нам квартиру.

– Сима, я посижу ещё часок, а потом пойду…

– Хорошо, мой любимый… Иди, когда посчитаешь нужным. Прости меня…

Через час, как и пообещал, Сергей Николаевич ушёл к Татьяне Федоровне. Придя в квартиру жены, Зарубин молча прошёл в свою комнату, затем разделся и прошёл в ванную комнату почистить зубы и принять душ. После душа Зарубин улёгся на тахту и в это время к нему в комнату пришла Татьяна Федоровна.

– Скажи мне, в какой организации ты работаешь?! Как она называется и какой у неё адрес?! – с какой-то непонятной нервозностью в голосе проговорила Татьяна Федоровна.

– Зачем тебе знать, где я работаю?

– Я подозреваю, что ты нигде не работаешь, а уходишь непонятно куда на целый день!

– Таня, ничего я тебе не скажу. Успокойся и иди спать!

– Если ты мне не скажешь правду, то уходи сейчас же туда откуда приходишь! Я не хочу жить с человеком, который меня обманывает!

– Может, до утра не станешь меня выгонять?

– Тогда скажи, где ты работаешь и как называется твоя организация?!

– Если ты не хочешь со мной жить, то, может быть, дашь мне время подыскать себе жильё?

– Или ты называешь мне свою работу, или уходи немедленно! – Громко крикнула Татьяна Федоровна, и Зарубин почувствовал винный запах от близко кричащей жены. Сергей Николаевич встал с тахты и начал медленно одеваться. Татьяна Федоровна тотчас вышла из его комнаты и ушла к себе, как будто опомнилась, что повела себя грубо и обидно.

Взяв из тумбочки стола паспорт и смартфон, Зарубин ушёл из квартиры, в которой прожил много лет. Он шёл по тёмному городу и опять ему пришло понимание того, что своей жизнью он не распоряжается. Только несколько часов назад он не знал, как объясниться с женой и оставить её по-хорошему с рассказом всей правды, что произошла с ним за последний год, но даже от этого его кто-то избавил, и теперь он идёт к той, которую сейчас любит и желает так, как она желает его. «Это опять свечение следа Бога и никто не сможет меня разубедить в этом…» – подумал Зарубин и подошёл к дому Серафимы. В этот момент ему позвонила Татьяна Федоровна и спросила:

– Ты где?

– На улице.

– Возвращайся. Завтра уйдёшь.

– Не беспокойся. Я найду, где спать… Завтра я приду, и мы всё обговорим, – произнёс Зарубин и отключил телефон полностью. Обида на жену не давала ему продолжать разговор с ней. Сергей Николаевич почти был уверен, что жена будет ещё несколько раз пытаться сегодня ночью дозвониться до него, но он этого уже не услышит. Он открыл подъезд дома Серафимы и поднялся на третий этаж, затем тихонько открыл дверь её квартиры своим ключом, и неслышно зашёл в неосвещённую прихожую. У двери, как белое пятно в темноте, стояла в ночной рубашке Серафима. Она словно знала, что именно в этот момент он придёт, и что он придёт к ней насовсем. Она обняла его крепко и тихо заплакала. Она только сейчас осознала, что любит этого мужчину не за что-то, а потому что с ним ей хорошо, как не было хорошо ни с кем за свою короткую и трудную жизнь. Так они простояли несколько минут, затем молча прошли в его комнату. Серафима ни о чём его не спрашивала, а помогла ему молча раздеться, и они без единого слова улеглись на свою узкую кровать…

 

Нижний Новгород,

2020 год.