Северный ветер — копейное жало
В горло, сердце, живот.
Воздух дрожит над лужею алой,
В розовых крапинках лед.
Северный ветер — тяжесть копыта,
Черепа, ребер хруст.
Заступ, кайло, желоб да сито,
Солнце на гранях друз.
Северный ветер — жгучее пламя,
Криком распятый рот.
В клочья кольчуга, под ноги знамя
Молния, хлыст, полет.
Северный ветер — пляшущий высверк,
Ветра свист у виска.
В крошево зубы, жаркие брызги,
Бездна чернее песка.
ПРОЛОГ
Утомленный пахарь с трудом распрямил согбенную спину и смахнул с глаз горький пот. От вспоротой шкуры земли исходил терпкий аромат, сшибающий с ног не хуже крепкого пива. Пегая корова, впряженная в соху, горько вздохнула и, растопырив мосластые ноги с широкими как снегоступы копытами, принялась отжевывать жвачку, поводя по дальней кромке леса мутно-белесыми глазами.
Слабое, еще не набравшее силу после долгой зимы светило, легонько ласкало смолянистую черноту пашни, пригревало проплешины непротаявшего снега в низинках и рытвинах. Несмотря на ясную погоду в воздухе ощущался холод, словно виднеющиеся далеко на линии окоема ледяные шапки Облачного кряжа отбирали тепло из влажного воздуха только одним своим присутствием.
Поселянин присел на корточки и широким ножом с костяной рукояткой принялся счищать чернозем с лемеха.
Набежавший порыв северного ветра заставил его привычно поежиться. Ветер — только и всего, но смутная тревога вынудила человека бросить работу и вскочить на ноги. Что-то было не так…
Тоскливо, словно прочувствовав настроение хозяина, замычала корова. Взметнулись в воздух, шумно ударяя иссиня-черными крыльями, трудолюбиво копошившиеся на пашне желтоклювки. Пальцы пахаря, который вдруг понял, что же обеспокоило его, сомкнулись на рукояти кривого ножа. Прилетевший от искрящихся льдом горных пиков северный ветер был горяч, как самый злой летний суховей. Он нес запах гари, крови и смерти.
Уловив в обжигающем жаре северного ветра предупреждение свыше, пахарь разрезал постромки, поддерживающие упряжь коровы и наотмашь лупанул кормилицу кулаком по костлявой репице. Рябуха снова замычала, жалобно и протяжно. Словно в ответ ей откуда-то издалека донесся приглушенный звук боевого рога. Высокий и звонкий. Ему ответил другой. Пониже и погрубее. Потом еще и еще один.
Больше человек не вслушивался, не терял драгоценных мгновений. Сломя голову он мчался наперегонки с пегой коровой к ближайшему леску. Бросив на пашне соху и прочий нехитрый скарб. Грубые башмаки вязли в раскисшей земле, комья которой липли к подошве, сковывая шаг. Все же они успели нырнуть в прозрачный, не успевший одеться в зеленый наряд, подлесок и затаиться в томительном ожидании.
Смутное время, когда выплеснулась наружу копившаяся веками межрасовая ненависть, давало не много шансов на выживание простому, неоружному человеку, вынужденному жить на широкой лесистой полосе земли, спорной между королевствами Трегетрен и Повесье. Изобилие хищных зверей и чудовищ, подчас предпочитающих человеческую плоть любой другой пище. Банды лесных разбойников и грабителей. Мало отличающиеся от них разъезды обеих королевских армий. Караваны купцов с далекого юга напоминали скорее небольшие воинские формирования, готовые ограбить и увезти в полон зазевавшегося селянина. А теперь еще и отряды жаждущих крови, обезумевших от ненависти сидов.
Не далее, как в минувшем сечне, по приглашение Трегетренского государя Витгольда, ясновельможные короли Властомир и Экхард прибыли в Трегетройме с тем, чтобы заключить долгожданное перемирие и союз против ненавистных остроухих. Подробностей этого совета не сообщали народам, населявшим три северных людских королевства, но герольды, надсаживавшая глотки в трактирах на всех перекрестьях, во многочисленных факториях трапперов, поселках рудокопов в Железных горах, крупных селах землепашцев, и замковых слободах, населенных ремесленным людом, призвали тех, в ком течет человеческая кровь, к оружию.
Люди довольно охотно потянулись на зов. Поселяне, в расчете на развлечение и богатую поживу, радостно бросали мастерские и пашни, записываясь в армии, которые словно три облитые сталью руки протянулись на север.
Жадно протянулись.
Ибо в подземельях притулившихся на скальных карнизах и неприступных утесах приземистых, непомерно древних замшелых замков с узкими окнами-бойницами и крытыми внутренними двориками хранились тысячелетиями накапливаемые их хозяевами богатства. Основой благосостояния перворожденных сидов служили серебряные и золотые прииски, самоцветные и железорудные копи. Столетиями копошились на подвластных перворожденным землях в предгорьях Облачного кряжа искатели приключений, извлекающие драгоценное содержимое из глубины земных недр, расплачиваясь большей частью добытого с хозяевами северных земель.
Леса, покрывавшие правобережье Ауд Мора, изобиловали пушным зверем — соболями и горностаями, чернобурыми лисами и куницами. Здесь водились изюбры и туры, лоснящиеся боками на богатых привольных угодьях. Выше в горах — горные козлы и бараны, поставляющие замковым искусникам-косторезам ценный рог, а знахарям-филидам — мускус и безоар. Из трещин в неприступных скалах подобно черным слезам вытекал и скапливался уродливыми натеками драгоценнейший горный воск, способный поднимать неизлечимо больных и заживлять любые раны.
А кроме природных богатств, и, пожалуй, посильнее их, привлекало захватчиков тонкое искусство златокузнецов и оружейников, ткачей и косторезов, чьи изделия в последнюю сотню лет стали изредка появляться в низинах на человечьих торжищах, возбуждая великую зависть.
Но еще злее, злее, чем жажда наживы, грызла неотступная мысль — отомстить холодным и высокомерным перворожденным, изначально ставящим человека не выше зверя четвероногого. Сиды считали людей существом навроде лошади или собаки. Может быть, только чуть-чуть разумнее, а потому и более опасным.
Много веков назад людям уже пришлось с оружием в руках доказывать свое равенство с древней расой сидов. Равные права на жизнь и свободу. О той эпохе слагали саги и былины, герои ее давно стали легендой, хоть имена их канули в вечность. Мужчина, давший людям железное оружие и научивший их бороться, и женщина, первая среди смертных овладевшая магией и научившая людей состраданию.
Итак, война началась.
Метели и снеговые заносы, нередкие в последнем зимнем месяце — лютом, как прозвали его натерпевшиеся от непогоды поселяне, — послужило основой первоначального успеха королевских армий, двинувшихся вдоль долин замерзших рек Звонкая и Поскакуха. Запылали отрезанные от перевалов, связующих с центральными областями королевства, замки ярлов Мак Кью и Мак Бриэна, Мак Карэга и Мак Тьорла, Мак Дрэйна и Мак Кехты. Отряды короля Экхарда захватили несколько серебряных и самоцветных копей, старатели которых радостно приветствовали войска, словно освободителей.
Но пришел березозол с влажными ветрами, дневными оттепелями и ночными заморозками, сковывающими дороги блестящим покровом наледи, отстали нерасторопные коморники с обозами провианта. Продвижение армий застопорилось и с началом травника, расквасившего дороги, прекратилось окончательно. И вот тогда, ведомые древним, как горы, и таким же непреклонным королем Эохо Бекхом, сидские дружины скатились с перевалов.
В нескольких жестоких стычках была изрядно потрепана и отброшена на восход армия короля Экхарда. Медленно, но неуклонно, арданов, отрезанных от союзников, терпящих жестокие потери, оттесняли к границам Ард’э’Клуэна. Властомир и Витгольд, собрав в кулак подвластные им силы в излучине великой реки Ауд Мор, пытались ударить перворожденным во фланг, но отряд мстителей, собранных неистовой сидой Фиал Мак Кехтой из выживших после учиненной людьми резни соплеменников, прошел по тылам королевских армий, как коса по разнотравью. Ратники пеших подкреплений и немногочисленные пробившиеся сквозь непогоду обозы уничтожались нещадно. С жестокостью, заставлявшей даже матерых, повидавших всякого на своем веку, наемников-южан содрогаться от ужаса и омерзения.
Выгнав Экхарда аж за Железные горы, Эохо Бекх повернулся лицом к оставшимся двоим королям. Вынужденные держать впроголодь своих не привыкших к лишениям людей Витгольд и Властомир, сохраняя скорее видимость порядка, переправились через широкий и полноводный Ауд Мор под постоянными жалящими ударами отряда Мак Кехты и других подобных летучих соединений, собираемых сидами по примеру неумолимой мстительницы. В левобережье люди вздохнули поспокойнее. На своей земле армии получили возможность отряхнуть пощипанные перышки и встретить врага, как подобает.
Пахарь осторожно высунулся из усыпанных клейкими, нежно-зелеными с бордовой оторочкой, почками зарослей орешника и прислушался. Рог зазвучал вновь. На этот раз совсем близко. Казалось, вот за этим леском. Вслед за пронзительной боевой мелодией послышался топот многих копыт и из-за выгнутого лукой холма, заросшего ясенями и буками, вылетел отряд в два десятка конников.
Судя по высоким медвежьим шапками и заплетенным в косички гривам коней это были гвардейцы-веселины. Не сдерживая стремительный бег скакунов, они мчались на юг, прямо к недопаханной полоске. Воины вырвались из жестокой схватки, о чем свидетельствовали измазанные кровью лица и рваные в ошметья бехтерцы. Многие потеряли в пылу схватки мохнатые огромные шапки с нашитыми стальными пластинами — предмет гордости личной гвардии короля Властомира. Когда кавалькада промчалась всего в какой-то полусотне шагов мимо схоронившегося земледельца, он ясно различил полосы белого мыла на устало опущенных, одинаково черных, независимо от масти, шеях измученных животных.
В центре отряда, бережно поддерживаемый бородатыми телохранителями, скакал плечистый воин с лицом надменным и суровым. Нижняя губа до крови прикушена от боли, терзавшей долгое время налитое звериной силой тело. Обе руки впились до судорог в пальцах в переднюю луку богато изукрашенного седла — позор для прирожденного наездника-веселина.
Короля Повеси, благородного Властомира, оправдывала только глубокая колотая рана бедра, полученная в бою, из которого и пытались вывести его верные стражи. Но гораздо большую боль, чем могли доставить раны тела, причиняло ему нравственное страдание — необходимость бросить на поле боя свое войско и армию союзного ему Витгольда, скрюченного неизвестной хворью в заваленной шкурами телеге, но не бегущего прочь от схватки.
Упрямым движением головы Властомир отбросил назад заплетенные по обеим сторонам головы косички и зарычал в бессильной ярости сквозь стиснутые зубы, но даже не попытался перехватить повод у скачущего рядом воина.
Снова запел звонкий рог. На этот раз в его высоких металлических звуках ясно слышалась хищная боевая радость и жажда крови. Новый отряд всадников, подгоняя стелящихся в скаче коней, появился на многострадальной ниве. В глаза сразу бросились потники из шкур барсов, мягкие кожаные стремена и особым образом перекрещивающиеся на лбу коней ремни уздечек. Рассмотренные позже пепельные и серебристые волосы, выбивающиеся из-под крылатых шлемов, неестественно светлая кожа и высокие переносицы, выходившие на один уровень со лбом, места для сомнений не оставляли. Мишень извечных зависти и ненависти смертных. Сиды. И не менее трех дюжин. Их тонконогие, поджарые, воспаряющие в каждом прыжке над исходящей пряным духом землей, скакуны легко настигали отчаянно удирающих веселинов.
Предводительствовал погоней отличавшийся благородством осанки светлоусый воин в посеребренной броне, не прикрытой сверху никакой одеждой, и коническом шлеме с золотой насечкой на распластавшихся по бокам соколиных крыльях. Без всяких сомнений — один из ярлов.
Селянин затаился, стараясь не шевелиться и даже не дышать. Крупная дрожь — свидетельница охватившего его ужаса — сотрясала заскорузлые, как кора дуба, мозолистые руки.
Мчащийся несколько в стороне от основных сил перворожденный наклоном корпуса заставил коня еще больше отвернуть к зарослям орешника. Пахарь обмер, увидев нацеленный на него самострел и злые, холодные глаза безжалостного убийцы на миловидном лице с припухлыми слегка губами и округлым подбородком.
— Баба! — прошептал, обмирая, селянин.
И в этот миг тяжелый бельт вонзился ему в глаз и заставил несчастного замолчать навсегда.
Сида, презрительно скривив рот, зацепила самострел за ременную лямку у задней луки и сплюнула на черную землю.
— Марух, салэх!
Презрительная кличка, пришедшая из седины веков, прозвучала подобно удару бича.
Тем временем окружение Властомира, верно оценив скорость погони, попыталось противостоять преследователям. Десяток гвардейцев отделились от своих товарищей и развернулись навстречу врагам. Длинные копья с желто-лазоревыми флажками Повесья позади граненых наконечников опустились для таранного удара. На светлобородых, покрытых потом и грязью лицах, застыла решимость отчаяния.
Сиды не приняли предложенной им стычки лоб в лоб. Повинуясь взмаху кольчужной перчатки предводителя в золоченом шлеме, они рассыпались веером, занося легкие дротики — излюбленное оружие перворожденных. И все-таки трое преследователей попали под копейную атаку, то ли отвлекая на себя внимание людей, то ли не успев вовремя отвернуть разогнавшихся скакунов. Легкая кольчужная броня не явила препятствия каленой стали, с хрустов вонзившейся в теплую живую плоть. Неудачников, а, быть может, героев, вынесло из седел и бросило в разбитую копытами грязь далеко позади конских крупов. Предсмертный стон прокатился над полем, смешиваясь с боевыми выкриками живых. Гулко ударились грудь в грудь взмыленные кони.
В ответ, пущенные не знающими промаха десницами, пропели песню смерти дротики. Их остро отточенные жала вволю напились человеческой крови.
Закричали раненные. Молча, кулями, рухнули наземь нашедшие быструю смерть. Покатились, наполняя стылый воздух жалобным ржанием, повинные только в верной службе враждующим хозяевам животные. Меньшая часть сидов осталась хладнокровно приканчивать выживших после первого удара, а остальные, около двух дюжин, издав победный клич, помчались вслед за беглецами.
Как же хотелось им достать хотя бы одного из затеявших рознь королей! Раскосые глаза горели яростью и жаждой мести. И ненавистью к проклятым салэх.
Предводитель, запрокинувшись в седле, снова поднес к губам витой рог. Устрашающая в своей чистоте нота взвилась к серому небу.
Отзываясь ей, справа, из-за перелеска проревела другая мелодия. Низкая, чуть хрипловатая и однообразная. Заставившая встрепенуться прощавшихся с жизнью веселинов.
Третья группа верховых — почти четыре десятка — появилась на поле боя. Мохногривые вороные кони с короткими шеями, коричневые табарды с вышитыми оранжевыми языками пламени поверх вороненых кольчуг, полированные шишаки и крученные веревочные аксельбанты на левом плече каждого всадника.
Впереди отряда стремя в стремя мчались два молодых воина. Правый — с каштановой бородкой на юном лице — в нетерпении горячил скакуна шпорами, поигрывая мечом-полутораручником. Левый, в презрении к врагам не надевший ни шлема, ни даже подшлемника на гладко выбритый череп, сжимал в руке отзвучавший только что рог. Отставший на полкорпуса знаменосец нес вслед за ними штандарт — ярко-оранжевые полосы пламени на коричневом поле — цвета Трегетрена.
Теперь соотношение сил сменилось явно не в пользу перворожденных, но они даже не попытались спастись бегством. С отчаянием обреченных сиды выжали все, что могли из своих коней и настигли Властомира. Вновь засвистели дротики. В ответ ударили копья веселинов, а потом заработали мечи.
— Марух, салэх! Сдохни, мразь! — презрение и ненависть звучали в этом крике, бившемся над кровавой круговертью сечи, словно черный коршун. — Баас салэх!! Смерть мрази!!
С ним сливалось почти не произносимое для человеческого языка имя предводителя сидов:
— Мак Дабхт! Мак Дабхт!
Люди рубились молча. Только хрипели пересохшими глотками в тесном, насколько позволяла конная схватка, кругу защищая своими телами короля. И гибли один за другим, успевая все же разменять свою жизнь на одну-две жизни врагов.
Свернувшая, чтобы прикончить земледельца, сида потянулась за самострелом. Вытащила его из петли, зацепила крюком за переднюю луку и резким наклоном корпуса назад взвела. Вложила бельт в желобок и, продолжая скакать чуть в стороне от главной свалки, выцелила Властомира. Щелчок тетивы. Посвист и вязкое чмоканье. Стрела пробила грудь некстати вывернувшегося сбоку гвардейца. Воительница выругалась и потянулась за второй стрелой.
В это время трейги ударили по перворожденным с тыла. Умело и беспощадно. Рассекал ветер и тела, кружась в крепкой руке, полутораручник. Бритоголовый, бросив в пашню рог, выхватил устрашающих размеров секиру и крушил ею направо и налево.
Лязг стали, хруст разрубаемых костей и крики сражающихся летели к небесному своду. Боевые кони, озверев от запаха свежепролитой крови, уподобились диким зверям, вцепляясь в шеи, бока друг друга, хватали зубами и сбрасывали с седел всадников.
Мак Дабхт был опытным воином и, когда пелена ярости, застилающая его взор, спала, верно оценил шансы на победу своего отряда. А точнее, понял, что таковых у него нет. Управляя конем одними коленями, он выхватил изящный серебряный рог, намереваясь подать сигнал к отступлению.
Не успел ярл поднести к губам мундштук, как вырвавшийся сбоку из свалки веселин с утробным рыком ударил его копьем в лицо. Узкое жало наконечника скользнуло по лбу и, оставив глубокую кровоточащую борозду, сорвало с вождя перворожденных шлем. Хлынувшая на глаза кровь вынудила сида схватиться левой рукой за лицо. Пока он пытался стереть горячую алую влагу, налетевший сбоку трейг шипастой палицей перебил сиду предплечье. Сила удара бросила Мак Дабхта на круп коню. Рог, выпавший из бессильно разжавшихся пальцев, полетел под кованные копыта.
Крик радости вырвался из людских глоток.
— Уходи, феанн! — вихрем проскакавший бок о бок с конем ярла воин-сид держал в каждой руке по мечу и голубовато-серые блестящие клинки ткали в холодном воздухе смертельную вязь. Совершенно седые волосы развевались длинным хвостом, рот исказился в крике:
— Беги, феанн!!!
Косой удар рассек трейгу, вооруженному палицей, горло. Он забулькал, захрипел и свалился, заливая кровью распаханную жирную землю. Светло-серый конь сида грудью врезался в бок гнедого рослого скакуна с заросшим бородой до глаз веселином на спине. Отбросил его в сторону. Еще один перворожденный подоспел на помощь, подхватил брошенные ярлом поводья и направил его коня прочь из гущи боя. Сид, так к стати пришедший на выручку предводителю прикрывал их сзади.
Воодушевившиеся было успехом люди опешили. А когда вновь кинулись, горя желанием достать вражеского предводителя, оказалось поздно. Перворожденные, точнее та их малая часть, что осталась пока в седлах, группируясь по обе стороны ярлова коня, сохраняя порядок, направились к лесу. Сверкавшие молниями два меча в арьергарде отряда отпугивали немногих смельчаков, отважившихся приблизиться к сидам.
Им бы удалось спастись, если бы не бритоголовый. Его конь, с запятнанными кровью и пеной боками хрипел и выбивался из сил, но, понукаемый отчаянным наездником, совершил такой рывок, что настиг убегающих. Секира просвистела в какой-то ладони от остроухой головы, не покрытой шлемом. Ответный выпад канул в пустоту — еще один безжалостный удар шпор заставил вороного жеребца буквально взлететь в воздух. Кованные копыта задних ног врезались в грудь серого, который жалобно заржал и припал на колени. Матовый, черненный кровавыми разводами полумесяц обрушился на спину сида, державшего повод ярлова скакуна, когда прыжок еще не был завершен. Удар смял перворожденного, как тряпчаную куклу. Только разлетелись осколки лопнувших звеньев кольчуги. Возвратный взмах. Граненый шип, уравновешивавший лезвие секиры, вынес из седла вскинувшего последний дротик оскаленного сида.
Трейг вновь занес секиру, но вдруг охнул и схватился за левую щеку. Это вновь выискивавшая Властомира в поредевшей толпе телохранителей сида разрядила самострел в показавшегося более опасным врага. Только стремительность скачки спасла человека — граненый стальной бельт чиркнул по уху, отрывая мочку. Рана болезненная и неприятная, но не смертельная.
— Уводи ярла, Этлен! — крикнула воительница, стараясь снова на всем скаку перезарядить арбалет. — Я прикрою вас!
Воин, к которому она обращалась, с сомнением покачал головой. Его конь еще не оправился после полученного удара копытами и вряд ли способен был быстро нести седока.
— Уводи ты, феанни, — откликнулся он. — Прикрою я!
Потратив долю мгновения на раздумья, сида кивнула.
— Хорошо!
Догоняя замедлявшего скач коня Мак Дабхты, она окинула взглядом поле боя. Всеобщая схватка разделилась на несколько маленьких островков.
Властомир уже выбрался за пределы досягаемости даже самого дальнобойного самострела.
В середине недопаханной полосы несколько веселинов ожесточенно тыкали копьями во что-то красно-черное, распростертое на пашне. Думать о том, кто бы это мог быть, не хотелось. Четверо перворожденных пытались уйти в перелесок на юго-западе. Одного из них сбили с седла, но другим, похоже, удавалось спастись.
Зацепив за петлю самострел, воительница упруго наклонилась и подхватила кончиками пальцев волочащиеся по земле поводья.
— Держись, Рудрак! Держись, не умирай!
Ярл с трудом поднял затуманенный взор от конской гривы. Тонкой струйкой бежала из глубокого пореза на лбу кровь. Заливала левый глаз, стекала по щеке, напитывая длинный ус.
— Я еще не умер, Фиал…
— Ты не умрешь!
— Кто ведает?
— Перестань, Рудрак! Мы еще умоем кровью салэх нашу землю. Нашу по праву рождения!
Горькая усмешка скривила губы ярла.
— Мне кажется, Фиал, что земля наша скоро будет хлюпать под копытами от крови…
— Что с того? — сида встрепенулась, как ловчий сокол.
— Я чую свою смерть, Фиал.
— Не говори так!
— Ладно, не буду…
Они скакали так быстро, как только могли нести их измученные кони. Страшась оглядываться. А за их спинами метался вокруг слабеющего, стонущего на каждом прыжке серого Этлен. Не меньше дюжины рассвирепевших трейгов норовили достать его хотя бы краешком клинка, хотя бы ударом плашмя. Сид, сунув в ножны связывающие движение мечи, то спрыгивал наземь, пробегая десяток шагов рядом со скакуном, то вскакивал обратно в седло, уворачиваясь, уходя в сторону, вниз от нацеленных в него копий и мечей. Вертелся вокруг коня, проскакивая под брюхом. В отчаянной отваге смертника он находил еще время бросить пару-тройку оскорблений окружавшим его людям, которые, толкаясь, сцепляясь стременами, только мешали друг другу. Сид играл со смертью, приблизившей пустые глазницы к его много повидавшим раскосым очам.
Длиться бесконечно это не могло.
Споткнулся серый. Припал на передние ноги и хоть выровнялся почти мгновенно, беспощадная секира пропорола Этлену не защищенное кольчугой бедро. Нога повисла безвольно. Сид соскользнул вниз, продолжая держаться руками за переднюю луку. На отливающий серебром потник брызнула густая черная кровь… Три копья ударили одновременно. Два пропороли брюхо серому, а третье оторвало вцепившегося в седло воина, подняло в воздух и грянуло оземь.
— Оставьте его! — надсаживая глотку, проорал бритоголовый. — Достаньте мне Мак Кехту!
Его конь продолжать скачку уже не мог. Даже непрерывно терзающие израненные бока шпоры не прибавляли скорости измученному животному.
— Отдыхай, Валлан! — весело откликнулся младший из предводителей трейгов. — Мак Кехта — моя!
Широким взмахом меча указал он бойцам на уходящую пару сидов.
— Во имя Огня Небесного! Смерть остроухим!
— Огонь! Огонь! Смерть остроухим! — слаженный крик десятка глоток прокатился от перелеска до перелеска.
С веселым гиканьем трейги бросились в погоню, оставляя веселинам добивать раненных.
Мак Кехта обернулась, глянула через плечо. Увидела издыхающего, бьющего задними ногами серого и распростертую безжизненно фигурку с белыми волосами, втоптанными копытами коней в жирно блестящую грязь.
— Этлен… — шепот ее расслышали, казалось, лишь встречный ветер да горячая, взмокшая шея скакуна.
— Мы отомстим, Фиал, — глухо проговорил Мак Дабхт.
— Да… За всех! Проклятье на ваши головы, салэх! Ненавижу…
Помимо воли пальцы сиды потянулись к костяному эфесу узкого корда, но в этот миг резкий рывок за левую руку развернул ее и едва не выбросил из седла. Повод выскользнул из ладони.
Конь ярла кубарем покатился, оскользнувшись на коварном зеркальце нерастаявшего еще льда, скрытом под слоем грязного ноздреватого снега. Жалобное ржание больше походило на зов о помощи.
— Рудрак!
Пока Мак Кехта осаживала скакуна и поворачивала на помощь ярлу, Мак Дабхт вскочил и, пошатываясь, стоял рядом со сломавшим ногу конем. Меч, казалось, сам собой выпрыгнул из ножен ему в руки. А сзади, с шумом разбрызгивая мутную талую воду неглубоких луж, налетала ватага всадников.
— Держись за стремя! — разрывая мундштуком лошадиный рот, сида попыталась нашарить висящий у луки арбалет, поворачивая коня боком к ярлу.
Мчащийся первым человек привстал на стременах и занес над головой длинный меч. Четко, как во сне, Фиал разглядела раздутые ноздри вороного коня, юношеский румянец на разгоряченном лице всадника, обрамленном темной курчавой бородкой. Взгляд ее встретился с задорно сверкающими карими глазами трейга.
— Беги, Фиал! — Мак Дабхт с размаху хлестнул мечом плашмя по крупу танцующего около него коня и прыгнул навстречу хрипящей, остро пахнущей потом и кровью смерти.
Падающий острокрылым соколом на голову Мак Кехты меч в последний миг изменил направление и обрушился на шею ярла. А она уже мчалась, завалившись на заднюю луку, не пытаясь смирить неистовый карьер, и не видела, как вознеслась к серым небесам подхваченная на копье голова Рудрака и как поднятая рука в кольчужной рукавице остановила кинувшихся в погоню воинов.
Одна из немногих перворожденных, уцелевших в жестоком и неравном сражении, скрылась в перелеске.
На сей раз люди победили. Они выиграли битву, но не войну.
На распаханном до половины клине остались лежать вперемешку трупы людей и сидов, открытые недвижные глаза павших коней глядели в небо, словно взывая к высшему, наиболее справедливому из всех суду.
В вечерних сумерках, рябая корова, почувствовав голод, превозмогла страх перед разлитым в стремительно остывающем воздухе запахом крови и выбралась из спасительных зарослей. Волоча обрезанные постромки, двинулась она по направлению к оставшемуся где-то вдалеке теплому хлеву, безвкусной, но сытной соломе.
Мелькнувшие на опушке ближайшего перелеска серые, почти незаметные впотьмах тени, заставили рябуху насторожиться и опустить рогатую голову.
Волки!
Не северные, широкогрудые и седогривые, гордые хищники, а левобережные — темные и поджарые — остромордые хитрецы. Воры домашнего скота и пожиратели падали, щедро одаренные кровопролитной и беспощадной войной. Острый аромат крови, пугавший корову, призвал их к сытной и обильной трапезе.
Стая насчитывала не меньше дюжины голов. Не такая уж и большая по неспокойным военным временам. Матерые самцы, волчицы, переярки, опасливо прижимающие уши под суровым взглядом покрытого рубцами вожака.
Большая часть зверей, не раздумывая приступила к еде, ворча и огрызаясь на пытавшихся урвать кусок получше. А несколько молодых потянулись к живой добыче. Под безжалостным взглядом янтарно-желтых глаз корова наклонила голову, показывая врагам серпы острых, слегка поблескивающих рогов. Рысивший первым переярок зевнул и отвернул лобастую морду. К чему подставлять бока под удары отчаявшегося и в своем отчаянии способного на безрассудную отвагу животного, когда вокруг столько сладкой конины, человечины и странно пахнущего мяса других двуногих, похожих на людей?
Корова, не решаясь повернуться к хищникам костлявым крупом, продолжала стоять, настороженно шевеля ушами, когда один из трупов вдруг пошевелился и сел.
Ближайший волк шарахнулся в сторону, скаля желтоватые клыки. Обломок копья, ловко запущенный сильной рукой, врезался ему в бок. Зверь взвизгнул и отбежал подальше.
Раненный откинул за плечи упавшие на глаза длинные некогда белые, а сейчас покрытые липкой землей и кровью, волосы. Нашарил рукоятку затоптанного в грязь меча. Отер клинок и сунул в ножны за правым плечом.
Привлеченная движением стая подобралась ближе, охватывая двуногого широким кругом. Сид, а это был именно перворожденный, о чем неоспоримо свидетельствовали заостренные кончики ушей, демонстративно отвернулся от них и, разорвав на узкие полосы табард разбросавшего неподалеку руки-ноги трейга, неспешно перевязал рубленную рану на бедре и проколотый бок.
Затраченные на перевязку усилия вынудили раненного на время откинуться на спину и полежать, глядя в быстро темнеющее небо. Он отдыхал столь долго, что наиболее любопытный поджарый волчонок с надорванным ухом сунулся вперед, пошевелил ноздрями, втягивая стылый воздух… Удар граненого копейного жала был быстр и беспощаден. Из разрубленного носа брызнула кровь. Жалобно поскуливая и поджав хвост, волк кинулся наутек к лесным зарослям и там, забившись в переплетение веток кустарника, принялся зализывать рану.
Остальные, сумрачно поглядывая из-под выпуклых лбов, отбежали подальше от странной, не желающей сдаваться добычи.
Тогда сид, используя сломанное копье как посох, поднялся во весь рост и, тяжело припадая на искалеченную ногу, медленно двинулся на север.
Автор публикации
