Рассказики (22-28)

РАССКАЗИКИ (22-28)

 

22.

Однажды Марина решает посвятить себя искусству.

Путешествуя по Греции, расписала красками глиняную чашку… Затем – уже дома – нарисовала розу… После – разукрасила стенки ванной комнаты подводными видами и диковинными рыбками.

Муж марины – очень обеспеченный человек – устраивает её в престижную изостудию, покупает этюдник, краски, кисти, планшет, подрамники… в общем, всё необходимое.

Марина в берете настоящего художника и длинном шарфе, с группой студии выезжает на этюды, чтобы рисовать багряные и золотые клены.

С первым снегом искусство Марине надоело… она решает стать психологом.

Обеспеченный муж записывает жену на дорогие курсы психологии.

Марина с блокнотом и авторучкой посещает мастер-классы, выполняет домашние задания, в качестве наблюдателя выезжает на Кораблестроительный завод, чтобы присутствовать на психологических тренингах с работниками завода… В завершении курсов самостоятельно проводит тренинг в редакции одной из городских газет.

Под Новый год Марина решает отдохнуть от психологии… Отдыхает в Таиланде до середины января и заявляет мужу, что хочет заниматься туристическим бизнесом.

Состоятельный супруг арендует офис на Невском проспекте, закупает мебель, оргтехнику, оплачивает рекламу и всяческую раскрутку нового дела.

Марина отправляет людей на Бали, в Португалию, на Кипр, на Мальдивы и прочие экзотические острова. Когда в очередной банковской выписке дебет с кредитом не сходятся, Марина закрывает бизнес… Муж гасит все долги.

После Восьмого марта Марина покупает диплом стоматолога и открывает собственную клинику. Сверлит зубы, ставит пломбы, устанавливает брекеты, изготавливает съемные протезы. В один ужасный день, после анестезии нижней челюсти, пожилой пациент клиники умирает… Контролирующие органы клинику закрывают на Марину заводят дело…

Влиятельный муж «отмазывает» жену от неприятностей, после чего оплачивает отдых в фешенебельном спа-санатории на берегу Финского залива.

В санатории, на танцевальных вечерах Марина знакомится с Сашей и Артемом – двумя молодыми людьми, которым молодая женщина очень нравится. По четным дням недели Марина гуляет по побережью с Сашей, по нечетным – с Артемом.

Встречи продолжаются и после санатория – в городе. Муж Марины – как настоящий либерал – не возражает.

Однажды Марина назначает свидание двум поклонникам в одном месте и в одно время – в скверике у дома, где она живет. В элитном жилищном комплексе «Волна»

Саша и Артем недружелюбно знакомятся… Сначала громко кричат друг на друга, затем начинают драться…

Георгий Васильевич – управляющий Жилищным комплексом «Волна» – вызывает полицию… ему не нужны ссоры и драки на территории. Полиция забирает всех троих – Марину, Сашу и Артема…

Георгий Васильевич провожает полицейскую машину понимающим взглядом и говорит сам себе:

Писатель Достоевский написал роман «Идиот», а надо было «Идиотка».

Дворник Люба, стоящая рядом, застегивает свою оранжевую куртку и думает про себя:

Не она идиотка, а её муж законченный идиот. Так что, Достоевский прав.

 

Младший сержант срочной службы Максим Лопухов получает увольнительную… В Москву.

Направляется на Красную площадь… А, куда еще?
Идет по площади, смотрит по сторонам, угадывает знакомые с детства силуэты. У Исторического музея остановился. Изучает пространство.

Собор Василия Блаженного, Спасская башня, мавзолей Ленина – быть ему пусту – кремлевские зубчатые стены, голубые елочки… Всё маленькое какое-то, масштабное человеку. На плакатах и открытках совсем другое.

Хочется Максиму закурить…
Но солдату – младшему сержанту тоже – в общественном месте, по Уставу, курить запрещено, только в общественном туалете можно. А туалета поблизости нет.
Умеет Лопухов из рукава в рукав курить. Если не присматриваться, то и незаметно. Как будто щеку чешешь или рот прикрываешь во время зевка.

Короче, закурил… аккуратно.

Прохаживается вдоль ГУМа, чтобы от урны далеко не отходить… вроде у него встреча тут назначена. Одновременно Красную площадь продолжает изучать.

Вдруг во время очередной затяжки – табак в горло. Максим «Беломор» курит – папиросы без фильтра. Во время армейских будней помять, растрепать пачку и ее содержимое не мудрено. Вот крошка табачная вместе с дымом и затянулась.

Лопухов закашлялся, горько во рту, противно. И сплевывает горечь прямо на булыжную мостовую. Отдышаться не успел, смотрит: курсант с красной повязкой на рукаве от Лобного места через всю площадь в его сторону бежит.

Патруль!

Подбежал, честь отдает и – как всегда:
Товарищ младший сержант, вас вызывает начальник патруля.
Пошел к начальнику, окурок незаметно сбросил. Подходит, докладывает, как положено:
Товарищ майор, младший сержант Лопухов по вашему приказанию прибыл.
А майор, невысокий, щупленький такой, по лицу видно, вредный и словно жизнью обиженный, брови на низком лбу морщит и говорит – тоже как всегда:
Предъявите ваши документы.
Максим предъявляет, майор фото в военном билете сверяет с реальным лицом, увольнительную внимательно читает. Затем спрашивает:
В увольнении?
Так точно, товарищ майор!

Лопухов стоит, как положено по Уставу, по стойке смирно.
В Москве?
Так точно, товарищ майор.
На Красной площади? А сам откуда?
Из Питера, товарищ майор.. Вот решил посетить «сердце Родины»!

Это Максим попытался майора на шутливый тон переключить. Не вышло.
Что же вы, товарищ младший сержант, в «сердце Родины» плюете?

Майор серьезность сохраняет и даже суровости добавил.
Виноват, товарищ майор.

В таких случаях лучше не отпираться. Как только майор через всю площадь плевок заметил?

Горечь в горле застряла, откашлялся и сплюнул.
На мостовую!
Виноват, товарищ майор.
Носовой платок есть? Покажите.
Так точно!

Максим отвечает, а сам боится, что патруль все проверять начнет. И наличие иголки с ниткой, и носки, и нижнее белье… Иногда солдата до трусов раздевают, если не к чему придраться. А у Лопухова «вшивничек» под рубашкой, тельняшка на начесе, чтобы не мерзнуть.

Но у этого майора другая тема.
Как же это вы, товарищ Лопухов Максим Владимирович, в общественном месте проявили такое бескультурье?
Максим чувствует, что каждое произнесенное им слово обернется против него, стоит молча, голову потупив… Вину признает… А майор дальше чешет, по Уставу:
Придется выписать вам предписание.

В карман лезет, за бланками.
Выписал… Вручает Лопухову предписание – явиться в Комендатуру города Москвы «за недостойное и бескультурное поведение в общественно-значимом месте».

Максим предписание получил, спрашивает четко, как положено:
Разрешите идти?
Разрешаю.
Лопухов мысленно командует себе «кру-у-гом», разворачивается… с левой ноги отходит. Сначала строевым шагом, затем – обычным…

Идет по Красной площади, не оборачиваясь, смех его изнутри давит и по лицу, в улыбке сияющей расплывается. Хорошо майор сзади не видит настроения наказанного.

По Уставу начальник патруля должен оставлять у себя копию документа с фамилией нарушителя и характером проступка. Для этого предписание выписывается в двух экземплярах, под копирку.

В случае с Лопуховым копирка лежала мажущим слоем вверх, копия отпечаталась на обратной стороне самого предписания.

Не повезло товарищу майору… внимательнее надо быть при исполнении должностных обязанностей… Особенно в «сердце Родины».

 

Журналиста, самодеятельного драматурга и профессионального ведущего Сидорова пригласили в Культурный центр.

Поговорить.

Накануне, в редакции Сидорову не выдали зарплату. Всё объяснили нестабильностью рубля, инфляцией, мировым заговором и плохой погодой… Накануне случилась магнитная буря – бухгалтер Мария Трофимовна весь день пролежала с головной болью.

Сидоров спросил:

А на что жить? Мне за квартиру надо платить… Еще – карточка на метро…

Ему сказали:

Потерпи… Это ведь не в первый раз. Погода наладится – получишь свои кровные.

Сидоров ушел, не солоно хлебавши… На последние копейки купил маленькую водки… и выпил, не дойдя до дома. А когда дошел до дома, жена Сидорова – Ольга Сидорова – сказала:

У нас есть нечего.

И подвела мужа к пустому холодильнику.

Сидоров сел на табурет и обхватил хмельную голову руками. Ольга Сидорова стояла рядом, уперев руки в бока… То есть, в боки.

И вот, проснувшись утром и не позавтракав, Сидоров идет в Культурный центр. Предполагает, что ему предложат интересную, культурную работу… С хорошей, стабильной зарплатой… в хорошем дружном, культурном коллективе.

В фойе недобрым взглядом его встречает вахтерша в сером рабочем халате:

К кому?

К Николаю Николаевичу…

Его нет.

Он меня пригласил к 10-00.

А сейчас сколько?

Вахтерша бросает сердитый взгляд на большие, настенные часы, в деревянной раме. Сидоров с удивлением обнаруживает, что сейчас всего 9-45.

Что мне делать? Покурить пока?

Да, пока покурите. Вон там!

Вахтерша указывает на дверь. Сидоров выходит, закуривает, прогуливается между колонн.

Николай Николаевич узнает Сидорова издалека. Подошел, разведя руки в стороны. Обнимает. Любезно приглашает пройти… Пропускает вперед. Слегка подталкивает в спину.

В кабинете, сразу включает электрический чайник… Кладет в два стакана два пакетика чаю «Принцесса Нури». Усаживает гостя в кресло, за стол, сам садится напротив и говорит:

Сейчас согреемся. Вы, я вижу, совсем замерзли.

Сидоров мотает головой.

А я про вас наслышан… Вы замечательный ведущий… Просто мастер… Это с одной стороны… А с другой – у меня к вам предложение, от которого невозможно отказаться.

Николай Николаевич, мечтательно смотрит за окно, встает разливает кипяток по стаканам. Ставит стаканы перед собой и Сидоровым.

Садится. Говорит:

Что сейчас происходит? Пошлое телевидение и безнравственный интернет развращают наших детей. Они не знают, что такое любовь, дружба, ответственность… Каждый сам в себе… Они знают только лайки, рейтинги… Они все мечтают сниматься в рекламе, зарабатывать большие деньги…

Сидоров мотает головой.

Так вот… мы с вами в нашем Культурном центре начнем для детей проводить настоящие культурные концерты… Музыкальные, поэтические… Мы начнем перевоспитывать их, растить нормальное поколение людей… Нашу смену. Мы возродим Золотой век, затем Серебряный… Перекинем мостик в наше время… С вашим талантом ведущего, с вашими культурными связями и организаторскими способностями, мы станем самой популярной культурной площадкой.

Сидоров пьет чай и мотает головой.

Я уже обо всем договорился с директором. Она согласна. Она мне, как художественному руководителю очень доверяет… Мы сейчас сходим в зал… Я вам все покажу. У вас будет своя личная гримерка… В тихом уголке…

Сидоров спрашивает:

А каким будет мое вознаграждение? За работу…

Вознаграждение?

Николай Николаевич удивлен.

Я вам предлагаю не работу… Служение! Служение будущим поколениям, нашей культуре, нашему прекрасному городу… У нас есть шанс возродить наши лучшие традиции… Войти в историю. Со славой! А вы говорите о каких-то мелочах… Пойдемте в зал… Он всегда открыт…

Сидоров растерянно оглядывается. Худрук отрывает его от кресла, касаясь локтя.

Пойдемте.

Сидоров нехотя встает, допивает чай, не спеша следует за Николаем Николаевичем. В длинном коридоре крутит головой, в поиске выхода.

Николай Николаевич подводит Сидорова к двустворчатым дверям в концертный зал, на которых висит огромный замок.

Странно! Они всегда открыты.

Худрук дергает за ручку, между створками дверей образуется небольшая щель.

Ну, вы так посмотрите… Зал очень красивый… И, он теперь полностью в вашем распоряжении.

По дороге к дому Сидоров заезжает к своему приятелю Толе Лебедеву, чтобы занять денег.

Занимает, но домой не спешит.

Едет в Пулково, покупает билет и направляется на остров Сахалин.

Как Антон Павлович Чехов.

 

Художнику Пантелею Понтикову выделили мастерскую.

Пантелей необычайно горд, потому что ждал этого выделения 49 лет.

И дождался!

Еще больше горд Пантелей тем, что мастерскую ему выделил Союз художников в том самом доме, на Московском проспекте, о котором мечтают все художники.

Почему «в том самом»? Случилось неожиданное.

График Вадим Грифов внезапно умер от сердечного приступа. Его жена – начинающий живописец – Наталья Графова умерла через месяц после мужа от пневмонии…

Таким образом, мастерская освободилась.

Понтиков перевез – теперь уже в свою мастерскую – все холсты, наброски, эскизы… все этюдники, мольберты, подрамники… и прочий художественный хлам, который присутствует в жизни художников на протяжении всей их творческой деятельности.

Закончился очередной суматошный день. Наступает вечер.

Пантелей несет по Московскому проспекту в мастерскую последнее из хлама – совсем свежий, недописанный этюд обнаженной модели, не прикрывая его ничем. Несет гордо, независимо, с твердым убеждением:

Теперь я стану настоящим художником…

При входе в дом со двора Пантелею встречается водопроводчик Гена в замасленном комбинезоне, с разводным ключом в руке. Гена уже знает о большой удаче Понтикова и поджидает его – по его же просьбе – чтобы проверить краны в мастерской.

Мужчины здороваются, поднимаются на лифте на последний этаж, входят в мастерскую… Гена проверяет краны.

Пантелей слегка накрывает на стол… Хочет отметить свое заселение. И наладить отношения с местными ответственными лицами…

Для начала с одним лицом.

Новоиспеченные друзья чокаются, выпивают по бокалу красного вина. Гена говорит:

Компот.

И достает из замасленного комбинезона бутылку водки. Пантелею приходится извлекать из еще не до конца заполненного холодильника колбасу, сыр, хлеб – Пантелей по настоянию мамы хранит хлеб в холодильнике… еще извлекает банку кабачковой икры и сливочное масло.

После первой бутылки водки, Гена достает из внутреннего кармана комбинезона вторую. Пантелей явно не готов к такому развитию событий, но что делать? Приходится выгребать их холодильника дополнительную закуску – пластиковый контейнер с квашенной капустой, две банки шпрот, упаковку плавленого сыра и всё остальное…

После двух бутылок мужчины становятся настоящими друзьями…

Гена предлагает:

Давай, я познакомлю тебя с нашей интеллигенцией… Т-у-ут есть та-аки-ие лю-юди!

Понтиков, как-то безвольно, но согласно кивает.

Через полчаса в мастерской художника собирается шесть интеллигентов.

Дворник Потапов – бывший главный агроном совхоза «Царскосельский», Татьяна Карлова – продавщица супермаркета, Леонид Иванович – электрик Управляющей компании, кандидат технических наук, Варвара Царская – временно не работающая, без определенного места жительства и Гена с Пантелеем.

Выпивают «как следует» – это выражение Карловой – спать укладываются прямо на полу под утро.

Утром – то есть, уже днем – у всех болят головы… Гена, как самый стойкий и сильный, предлагает подлечиться, и бежит в магазин…. Быстро возвращается, кричит с порога:

Праздник должен продолжаться… The Show Must Go On…

И шоу продолжается…

Когда, через шесть дней, шоу закончилось Пантелей очнулся вечером под столом, в луже красного вина. Сначала решил, что кровь… Попробовал на вкус – вино.

В мастерской – полный разгром…

Тут, кажется побывали еще люди – друзья друзей местных интеллигентов.

Пантелей, шатаясь бродит из угла в угол, не зная, что делать. Его взгляд утыкается в ранее недописанный этюд обнаженной модели.

Теперь этюд дописан.

Модель одета в красную юбку и белую блузку… На ногах – черные туфли.

Мазки наотмашь, вообще «не по форме» – это профессиональное выражение всех художников – краски открытые, прямо из тюбиков… теней и полутеней нет…

Пантелей Понтиков смотрит на женщину и шепчет:

Такую красоту замазали… Не понимают… Скоты… Кто разрешил?

 

Доцент Кривоходов собирается в институт – через час у него лекция со студентами.

Надел брюки, рубашку, пиджак…

Хочет надеть галстук, но подумал: это лишнее.

Надел ботинки, куртку, шапку… сунул в карманы перчатки… Выходит из дому.

А на улице – ледяной дождь.

Мороз не сильный – чуть ниже нуля, но все тротуары в гололёде… То есть, в голом ничем не прикрытом, льду. Или льде… Или лёде… Да, собственно – все равно как сказать. Главное идти трудно…

И сверху еще льет.

Кривоходов постоял у двери и решил вернуться за зонтиком.

Поднялся, спустился… Раскрыл зонт, стоит под ним и боится ступить на голый, мокрый и скользкий лёд. Потому что все прохожие на этом мокром льду падают и катятся с тротуаров на проезжую часть.

Кривоходов смотрит на часы и ужасается. До лекции – 45 минут.

Доцент решается идти. Ступает осторожно, на всю ступню… Шагает не широко.

Выходит на проезжую часть – тут мокрого льда поменьше, сцепление подошв с асфальтом получше.

Но впереди Таврический сад… Идти надо по главной, самой скользкой аллее.

Доцент идет по аллее… и падает на левый бок.

Встает, отряхивается, идет по аллее дальше… и падает на правый бок.

Встает, отряхивается, идет дальше… падает на спину.

Встает, ругается, идет дальше… скользит и приседает на правое колено. Упирается ладонью в мокрый лед. Удержал равновесие…

Встает, ругается и решает идти не по аллее, а рядом – по заснеженному и слегка притоптанному газону.

По газону идти проще. И зонтик над головой удерживать удобнее – разведенными в стороны руками не нужно балансировать.

А ледяной дождь всё сильнее и сильнее. И мороз усиливается… Капли бьются о зонтик и замерзают. И об одежду бьются, пропитывают её влагой и замерзают. Шапка и верх куртки – под зонтиком. А вот низ куртки, брюки и ботинки никак не прикрыть… Намокают все больше и больше. И замерзают.

Кривоходов чувствует, как холодно коленям…

Мокрые ледяные брюки липнут к ним, морозят…  И ниже колен ноги замерзли… И в ботинках пальцам холодно… Мокро.

Кривоходов ругает жизнь, плюётся, ругает эту «мерзкую погоду», сморкается в мокрый носовой платок, ругает этот ледяной дождь, эту лекцию на которую надо идти в таких нечеловеческих условиях, этих студентов, которые сейчас начнут глазеть на него, как на мокрого, обмороженного придурка.

Кривоходову всего тридцать пять, а самому старшему из студентов уже тридцать три… Как тут заработать и удержать авторитет? И молодые всё норовят «срезать» – точно по Василию Шукшину… Задают глупые вопросы, опровергают…

Все против Кривоходова – и мир, и природа, и дождь этот ледяной… и институт, и студенты…

И жены у него нет… Никто не хочет выходить за доцента, хоть он и предлагает.

И машина с осени – во дворе, на приколе… после аварии.

И зарплата маленькая – ни на что не хватает.

И тему докторской диссертации кафедра не утверждает… Научный руководитель говорит: не целесообразно.

Откуда он знает, что целесообразно, а что нет?

Кривоходов выходит из Таврического сада на Фурштатскую улицу – тут снова голый лёд.

На Фурштатской доцент скользит и падает шесть раз… Шестое падение особенно болезненно – на локоть правой руки.

Левой рукой Кривоходов прижимает правую к корпусу, пытается растереть локоть и стонет… Хочет крикнуть нецензурно на всю улицу…

Кричит про себя.

Брюки доцента совсем заледенели – обжигают ноги холодом. А до института еще идти и идти.

С опозданием… дошел-таки доцент. В гардеробе оправился, причесался.

Входит в аудиторию, здоровается.

Студенты встают, приветствуют. А один, самый дерзкий, по имени Кирилл, засмеялся и говорит:

А у вас штаны мокрые…

И все засмеялись.

 

Знаменитая актриса Маргарита Коробкина сидит в своей гримерке перед зеркалом.

Маргарите скоро выходить на сцену, но она не гримируется, не входит в образ героини, как это принято перед выходом на сцену… даже не надела платья.

Актриса Коробкина в полной прострации.

Она не понимает.

Еще во время обеда в голову Маргариты залетела мысль о всеобщем равнодушии и до самого вечера эта мысль не дает ей спокойно жить.

Коробкина смотрится в зеркало и говорит зеркалу:

Ну, что зеркало? Ты почему ко мне равнодушно? Почему ты только отражаешь? Где твои чувства? Эмоции? Твое отношение ко мне?

Зеркало молчит… Коробкина продолжает:

Ты, вообще меня любишь? Тебе важно, как я сегодня сыграю? В каком настроении вернусь к тебе после спектакля? Или тебе всё по барабану…

Отражение Маргариты улыбается Маргарите.

Коробкина злится.

Что тут смешного? Я что, задаю неправильные, смешные вопросы? Мне важно, чтобы меня любили не только люди – мои поклонники…

Маргарита отворачивается от холодного зеркала.

Вот я люблю свою гримерку, мне тут уютно… Но я хочу, чтобы и гримерка меня любила, не была всё время  равнодушной… Я не хочу безответной любви… Любви в одни ворота! Гримерка, ты меня любишь?

Ответа нет. Тишина нарушается звуками улицы.

Во-от… Я об этом и говорю… Все предметы молчат, ничто не двигается, ничего не происходит… Пока я не начну действовать и что-то менять.

Коробкина обращается к платью:

Тебе не скучно без меня? Висеть целыми днями на вешалке и ничего не делать… А если я тебя не надену, и зрители тебя не увидят… Тебе не станет грустно от этого? Тебе все равно? Безразлично…

Платье молчит.

Ну, хорошо… Ты не можешь ходить, сидеть, прыгать самостоятельно… Ты не умеешь говорить… Но, хоть как-то ты можешь выразить свои ощущения… свое отношение ко мне… Ну, хоть как-то проявиться…

Платье молчит.

Не можешь, или не хочешь…

Маргарита встает, резко срывает платье с вешалки и бросает его на пол.

Значит, и я буду к тебе равнодушна… Зачем тратить жизненную энергию на любовь к бесчувственному миру…

В гримерке включается громкая связь. Кто-то невидимый тонким, деликатным шепотом говорит:

Маргарита Венедиктовна, ваш выход через десять минут.

Коробкина оживляется.

Ну, наконец-то… Кто-то обо мне вспомнил…

Задумалась.

Но, как вспомнил? Бесчувственно… Равнодушно… Ваш выход через десять минут… И всё? А если я не выйду? Вот возьму и не выйду… Надоело мне это всеобщее равнодушие материального, неодушевленного мира…

Коробкина подходит к окну и смотрит на улицу.

По тротуарам идут прохожие… Над ними – легкий, равнодушный снег… Снегу наплевать на людей… Он идет сам по себе… Плечи людей и их шапки – лишь то, на что снег ложится… С таким же успехом он ложится на карнизы, на кусты, на тротуарные плиты… Снег ставит знак равенства между человеком и тротуарной плитой… Какое презрение к человеку… Умаление человека…

Как это бесчеловечно!

Из открытой форточки дует… Коробкина замерзла, возвращается к зеркалу. Всматривается в свое отражение.

Зачем мы тогда что-то делаем? Что-то стремимся изменить, улучшить… Без конца репетируем, учим реплики… Может быть, достаточно просто жить? Как снег, как равнодушные серые тучи… Как эти неподвижные и безмолвные старые дома?  Молчаливые старые стены…

Громкая связь вновь напоминает о себе. Теперь не голосом… Легким звоном колокольчика. Это означает, что до выхода на сцену остается…

Коробкина не может вспомнить, сколько остается… Она нехотя поднимает платье, рассматривает его.

Ну, вот сейчас я тебя надену… Тебе будут аплодировать… А, ты что мне дашь?

Платье без слов ложится на покатые плечи, на прямую спину, скользит по животу и бедрам… подол платья щекочет босые ноги.

Тело актрисы быстро согревается. Душа мгновенно вспоминает характер и повадки героини… Маргарита поправляет воротник, оценивает декольте… Её руки совершают плавные движения… как крылья птицы.

Она уже играет…

Ей хочется играть… Она уже представляет себе, как сейчас победно выйдет на сцену и поймает взгляд своего молодого возлюбленного…

И как ответит! Нежно, стесняясь…

И щеки розовеют от смущения… И прилива счастья.

 

Милая Таня!

Я решил написать вам письмо… Так мне проще высказать свои чувства.

Я люблю вас!

Люблю так, как никто и никогда никого не любил.  Просто с ума схожу от любви и не знаю, как с этим быть.

Вижу вас во всем, что меня окружает.

Ручка моей чайной кружки, напоминает мне линию вашего уха. Дверной глазок похож на ваш внимательный глаз, когда вы долго смотрите в одну точку. Плафон настольной лампы – это в точности ваш светло-серый берет. И так далее…

Во всём я вижу вашу улыбку, слышу ваш ласковый голос… ощущаю прикосновение вашей теплой ладони. Как будто мир – это вы. А я в мире, как будто в – центре вас.

Даже сквозняк, который иногда проносится по комнате, я воспринимаю вашим дыханием… А если на пол падает книга, мне кажется, это вы чихнули.

Как же мне хорошо знать, что вы есть.

Несмотря на то, что вы далеко, я могу говорить с вами, шептать вам ласковые слова, шутить, читать вам стихи, в том числе и свои…

Вчера я рисовал ваш портрет. Еще не закончил…

Когда в прошлое воскресенье мы гуляли по парку, я тайно сфотографировал вас в профиль. И вот теперь, смотрю на это фото и пишу маслом… Я не очень умею маслом, но захотелось написать картину именно масляными красками. Чтобы потом, в красивой раме, повестить её над пианино… Чтобы я видел вас, каждое утро, проснувшись… И здоровался с вами.

На картине вы смотрите в бок, не на меня… Но это – ничего… Зато в вашем взгляде присутствует какая-то глубокая мысль, сильное чувство… словно бы вы ждете чего-то главного в жизни… самого существенного.

Как же мне хочется, чтобы этим главным был я!

Странно… Но, мне почему-то не везет с женщинами. Сколько себя помню, я постоянно влюбляюсь… И каждый раз вижу свою избранницу будущей женой. Мне не интересны легкие отношения без обязательств… Я хочу отвечать за свою семью, за детей, за их жизнь и становление в жизни…

А вот женщинам, к которым я бессознательно привязывался, чаще всего хотелось другого… Им почему-то хотелось норковых шуб, украшений – даже бриллиантовых, путешествий по всему свету…

Вас я воспринимаю, совсем другим человеком…

Вам важнее внутренний мир, в котором не обязательны шубы, украшения и путешествия…

Хотя путешествия нужны, но для путешествий по внутреннему миру не требуется дорогих туров, заранее организованных трансферов, фешенебельных отелей… Здесь мы путешествуем своими мыслями. И способны «залетать» в такие сферы, в которых мысль человеческая еще «не ступала».

Я говорю «не ступала» и «залетать», потому что мысль живет, как человек или птица – она способна идти, бежать, лететь, плыть, течь, заполнять собой пространство, заслонять другие мысли… Способна производить работу, добиваться результата, вдохновлять на творчество…

Мысль – живое, независимое существо. От нас, людей не зависимое. Недаром ведь говорят «мысль пришла». Сама пришла!

Как пришла, так может и уйти…

И если человек не присвоит себе неожиданно пришедшей мысли, потом – после её ухода – он может долго вспоминать её, но так и не вспомнит…

А если это мысль «о самом важном»?

Позавчера вечером я ждал вас у подъезда и немного замерз. А вы все не выходили, и не выходили… Оказывается, вы задержались, чтобы сварить мне кофе.

Вы несли чашку горячего кофе, накрытую блюдцем, снег под вашими ногами скрипел, а не понимал, как быть. Присел на холодную скамейку, пил кофе, обжигая язык, а сердце в это время трепетало от ощущений счастья.

Только вы – такая прекрасная – могли додуматься до кофе на морозе….

Только любовь могла внушить вам такую невероятную, светлую и добрую мысль.  Спасибо ей и вам!

И в меня любовь вселила хорошую мысль. Я в очередной раз понял, что дорог вам. Может быть, вы меня уже любите… только еще не сказали об этом. Ну, что ж… Я не тороплю.

Сегодня я забрался на крышу, чтобы увидеть вас в окне. Вы так играли со своим котом… Так радовались… Я чуть не скатился вниз от такой же радости…

Завтра, я буду ждать вас на нашем месте в парке, с семь часов. Оденьтесь потеплее. Не забудьте шерстяные варежки, которые я вам подарил. И шарф… Наденьте шерстяные носки, теплый свитер и теплые рейтузы. По прогнозам – завтра ожидается тридцатиградусный мороз и ветер до 13-ти метров в секунду.

Но мы не замерзнем… Потому что, я люблю вас, милая моя Таня.

До встречи!

Ваш Иван.