КАПЕЛЬКА
Рассказ – исповедь
«Мы ведь часто думаем, что родители, дедушки, бабушки у нас вечные, и всё откладываем на потом, а потом не бывает.»
Надежда Большакова
Путь искателя
Люди живут настоящим, мечтают о будущем, вспоминают прошлое. Память о прошлом немного горчит, как полынь, она подёрнута дымкой минувшего, будоражит и влечёт.
Взор наш обращён к памяти, как к роднику, из которого льётся в подставленные ладони вода. У родника обычно возникают нежные и тёплые чувства. Струится он: весной и летом студён, осенью ленив и зимой не сдаётся, хотя молчалив.
Источник берёт начало под землёй, привечает путника, остужает поспешность, согревает ему сердце и приводит в ответное движение душу и мысли. Удивительно, как бережно каждая капелька несёт своё душевное расположение и тепло. Побывал у родника – возвращаешься к нему снова.
Порыв горячей любви и нежного участия принимается с восторженной благодарностью, и человек свободно предаётся излиянию своей детской привязанности. Из сострадания искренний и бескорыстный журчащий хранитель окружает вновь пришедшего странника покоем и внимание и возвращает ему ощущение дома.
С каким удовольствием вечерами часто ведутся самые задушевные разговоры! Только полное понимание чувств своего близкого человека сохраняет надолго хорошие тёплые отношения и добрую память!
Часть первая
Семейные радости
Иссяк угрюмый дождь. Бело-голубые барашки лениво потянулись вслед за дикими утками. С появлением солнца проблеснула надежда на жизнь, это чувство ни с чем не перепутать. В воздухе, казалось, смешались ароматы ушедшего лета, горьковатой рябины, шушукающихся между собой листьев и влажной травы.
Таисия неторопливо поднималась на взгорок – навестить бабушку, из-за бесконечной занятости она делала это редко. Сегодня девушка непременно хотела расспросить бабулю о своих прадедах, окунуть её в далёкие воспоминания. Тае подумалось, что вспомнится бабушке Капе пережитое её отцом и матерью, и притихнет боль, отступит безысходность… Ведь малейшая ласка может превратить мрачное небо в лучезарный свод.
Остались позади железная дорога и поворот к роднику. Справа в палисаднике клумба с цветущими дубками. Забор, калитка, завалинка – во всём видна хозяйская рука. На улице больше двух десятков домов, и у каждого из них свой характер. Встречаются хоромы добротные просторные, а иные дома, куда ни повернись, дыра да прореха, вдобавок у нерадивых хозяев к земле прилежания нет. Вот и пустил глубокие корни лопух на обочине дорожки. Цветением своим до самой зимы он просит путников спасти уходящее тепло, обласкать ершистые репьи и приютить цепкие колючки. На призыв скрасить его одиночество отозвалась такая же обездоленная бабочка, она с удовольствием покачивается на тяжелом цветке.
Таисия загляделась: ещё девчонкой она бегала по этой улице, шуршала раскрашенной во всевозможные цвета и оттенки красок листвой, непременно любуясь, будто навешанными на тонкую рябину гроздьями ягод. Приметные алые маячки, как цветы репейника, живут до зимнего снега, привечая пролётных птиц.
Пахучие осенние дубки, резные листья рябины, нежные лепестки мыльнянки – всё это с детства умиляло своей прелестью трепетную душу Таечки. Лишь мысль о том, что любимая бабушка тревожится о ней, побуждала загулявшуюся внучку вернуться домой с прогулки.
Недавно Таисия окончила университет. Из отважной защитницы всех уличных кошек она выросла в задорную девушку, которая легко сходится с людьми. Это помогло ей быстро устроиться на работу. Счастье и радость находит она и в труде, к чему с детства приучена – тем и живёт.
Дорога ведёт наверх, но Тае загородили путь брошенные посреди улицы ветки со скрученными листьями и лишёнными сочности плодами. Шелковица, проросшая в скудной земле, обычно хвасталась пышной листвой. От дерева, с ягодой цвета печной сажи, остался высокий ствол с молодыми отростками. Грустно видеть, как ветер срывает с веток последние листья и пересыпает их из стороны в сторону. Тае стало тоскливо от того, что их история на этой удивительной земле заканчивается. Чтобы улавливать в жизни наиболее близкие и дорогие сердцу волнения, нужно обрести корни. Вот шелковица не печалится: её корни глубоки, выживет и снова обрастёт за лето.
Тая прошла мимо мыльнянки с соцветиями бело-розовых лепестков, которые пенятся в воде. Вспомнила, как в детстве, наевшись тутовника и вдоволь перемазавшись его краской, набирала полные ладони нежных цветов и спешила по тропинке между двумя заборами к роднику руки мыть. Девушка нащупала в своей сумке пластиковую бутылку и свернула в узкий переулок.
Приятная прохлада и нежное журчание встретили её под деревьями, растущими шатром вокруг источника. Сделав несколько шагов по едва различимой в траве тропке, девушка наклонилась и поднесла руки под струйку воды. Капли резвились в её ладонях, перетекали по пальчикам и, просачиваясь между ними, спрыгивали на песчаное дно. Тая с наслаждением умылась, пригоршней плеская воду себе в лицо, как в детстве, и утолила жажду. Радость и благодать наполнили её сердце.
Ключ всегда поил чистой водой жителей окрестностей. Девушка мысленно погрузилась в воспоминания. Как-то весной стал приезжать сюда в выходные, а иногда и в будни, мужчина. Многие интересовались, кто он, но незнакомец отшучивался. Вероятно, по велению души трудился он на благо родника. Сначала с помощью местной ребятни расчистил родниковую полянку. Потом долго возился с раствором, оформляя спуск к воде невысокими ступеньками. Как-то приходила за водой баба Нюра и обронила: «Милок, здесь бы ещё крест поставить. Я вон в том зелёном доме живу, можешь у забора кирпичи взять». Появились и крест из кирпичей, и надпись белой краской на синем: «Сохрани, не навреди». После освящения и напутствий православного батюшки в народе источник прозвали «Родник семи святых».
Людская молва быстро расходится. К обновлённому роднику стали приходить и приезжать. Вода холодная, она освежает и избавляет от недугов. В детстве с нескрываемой радостью Тая приходила сюда. Просиживая под ярко-зелёной листвой, она наблюдала, как усердно местные рыбаки копались в земле в поисках доброй наживки.
Со временем разбили, а потом разобрали кирпичную кладку. Живительный источник по-прежнему отрыт для путников. Пока тянется память людская к родникам с нами сила духа, Святого духа!
Девушка ополоснула бутылку, наполнила её вкусной прохладной водой для бабушки и убрала в сумку. Хвори стали одолевать бабулю, и теперь она не может прийти сюда и испить лечебной воды у источника. Тае непременно хотелось порадовать её.
Вернулась девушка тем же узким переулком к развилке. От этого места можно подняться ещё выше на пригорок, который с весны до осени пестрит разнотравьем: ромашки, клевер, васильки, колокольчики, пахучая полынь так и манят полюбоваться своей красой.
«Сегодня до вершины не пойду, тороплюсь, – решила Тая. – В сумке бутылка с родниковой водой, и меня ждёт бабушка».
Молодая девушка с чуть задорным носиком и рыжими кудрями окинула взором родную улицу, с радостью вдохнула тёплый воздух. Детство её прошло среди этих аккуратных домов, похожих друг на друга словно братья, и потому Таисия сразу приметила новые окна и пристройки соседних домов. Она подошла к милому двору. Старый дом с окнами, одетыми в деревянные ставни, и дощатый забор смотрели приветливо.
Тая привычно легко отворила калитку, поднялась на крыльцо и вошла в дом. Бабушка, закутанная в шерстяной платок, сидела на диване в большой комнате, читала книгу «Лекарственные травы» и поглядывала на часы.
Каждый год жизни оставляет следы. Бабушка согнулась от старости, а глаза всё чаще слезятся. Внучка тихонько подошла, положила сумку на диван и ласково обняла бабушку.
– Пришла, а я тебя жду, жду. Помоги встать, правая нога опять разболелась, – кряхтя заговорила бабуля, после заметила бутылку, выкатившуюся из открытой сумки. – А это у тебя что?
– Родниковая вода, посиди пока, сейчас налью тебе попить.
Дрожащими руками бабушка Капа взяла кружку и стала жадно большими глотками пить знакомую смолоду воду.
– Хорошая водичка, – похвалила бабушка – Ты голодная? У меня каша тыквенная есть, сегодня сварила. Правда, сахару забыла положить. Можно и с вареньем.
– Спасибо, бабулечка, я дома поела, – успокоила её внучка. – Лучше скажи, милая, как ты?
Бабушка сняла с головы гребёнку, причесала ей поредевшие седые волосы и снова аккуратно их убрала. Со дня свадьбы с любимым мужем она расчёсывалась только этим гребешком, – дорогой подарок сделал ей в молодости мой дедушка Вася!
– Как обычно: то одно болит, то другое. Вчера колено ломило, а сегодня вот вся нога отнимается. Раньше компрессы помогали, а сейчас…– махнула рукой. – Через полгода мне будет девяносто три. Из них восемьдесят четыре года здесь живу.
Таисия поймала себя на мысли, что бабушка постоянно считает: то сколько прожили её родители, братья и сёстры, то возраст всех детей, внуков и правнуков, то сколько машин проехало по улице – неважно что. Потом забывает – память подводит. Вот и сахар забыла положить в кашу.
Хозяйка дома помолчала, посмотрела на гостью и спросила: «Может, чаю хочешь? Я чайник вскипятила. Можешь в холодильнике взять, что найдешь».
Даже сейчас, забывая о своих болезнях, она заботится о близких. Ей, доброй бабушке, всё сложнее делать то, что в молодости почти не требовало усилий.
Когда Таисия была школьницей, бабуля по-хозяйски шустро управлялась с делами. Молодая, с броским взглядом, с той же гребёнкой в густых волосах, успевала и в доме прибрать, и приготовить. Опять же в магазин ходила, за внучками приглядывала. С весны до осени прибавлялось работы во дворе. После всех этих хлопот у бабушки находились силы пошить внучкам новые халатики или сарафаны.
Бабуля потянулась за бадиком, потихоньку встала, прошла в спальню. Тая держалась рядом, готовая в любую секунду помочь ей. Послышался певучий шёпот – бабушка читала молитву, а после стала задумчиво разглядывать портреты родителей над кроватью.
Две чёрно-белые фотографии не пожелтели от времени, хотя выглядели совсем не так, как современные снимки. Без рамки, заботливо обёрнутые плёнкой, портреты наблюдали, как переживаются в семье радостные и горестные события. С одного из них на Таю смотрит красивая молодая женщина с собранными кулей волосами и удивительно добрым проницательным взором. Лицо её серьёзно, также как у прадеда, со сдвинутыми к переносице бровями. Они прожили одну жизнь на двоих, и прабабушка во всём чувствовала поддержку своего мужа.
Таисия положила руку на сгорбленную спину бабушки Капы, уловила в тишине её учащённое дыхание.
Они стояли в узкой спаленке, тесно заставленной мебелью, но очень уютной! Слева, под выходящим во двор окном, – резной старинный комод с выдвижными ящиками для самого необходимого. Рядом с ним высокая металлическая кровать с несколькими матрасами, периной и подушками, аккуратно застеленной самодельным ярким лоскутным одеялом. Бабушка смастерила его из маленьких штанишек и кофточек подросших детей и внуков. У бережливой швеи ни один лоскуток даром не пропал.
В красном углу – иконы. Обычно перед сном бабушка благодарит Господа за прожитый день. В молитве она перечисляет поимённо каждого из своей большой семьи.
Справа от входа в комнату – добротный сундук с откидной верхней крышкой – приданое бабушки. Бабуля иногда ставит перед ним табуретку, садится, упираясь коленями в крышку, и без нужды перебирает одну за другой газеты. Сделан деревянный ящик просто, из украшений лишь металлическая щеколда, которая помнит тепло мозолистых рук моего прадеда. В нём до сих пор хранится самое ценное: аккуратно сложенное постельное бельё, искусно вышитые сестрой дедушки Васи полотенца, новенькие фланелевые халаты, ситцевые ночные рубашки, трикотажные чулки в рубчик.
Бережливая бабушка до сих пор ходит в одном и том же заплатанном халате и штопанных чулках. При случае мы всегда дарим бабулечке тёплую обновку, ведь у неё даже летом мёрзнут ноги.
Напротив, перед окном, семейная реликвия – немецкая швейная машинка «Zinger», купленная после войны прабабушкой. Семья была большая, всех надо было одеть, и этот предмет домашнего обихода выручал. За все эти годы она ни разу не ломалась! Невероятно, на швейной машинке и сейчас можно было бы сшить драповое пальто, только у хозяйки зрение уже не то, и руки дрожат. А раньше она могла нашить на ней тёплых суконных тапочек всех размеров – каждому по паре.
Таисии показалось, что швейная машинка чем-то похожа на бабушку Капу: всю жизнь она трудится, такая же надёжная и терпеливая. Старушка и относится к машинке как к одушевлённому предмету: похвалит, погладит натруженной рукой, всегда после работы скажет: «Спасибо».
Рядом высокий, почти до самого потолка, шкаф. Старинный великан многое повидал, как и предметы, которые бережно хранятся внутри: деревянные счёты, галоши, пустой флакон одеколона «Красная Москва», завёрнутые в старую газету сапоги. На вешалках – советские пальто. В холодное время года такие можно было увидеть на модницах, а детская коричневая шубка и сейчас как новая. На самой высокой полочке главное – кожаная сумка, в котором хранятся документы.
Бабушка первая нарушила молчание: «У меня перина сбилась, комками вся. Поправь, девонька».
Тая взбила перину, перевернула её и заботливо расстелила, поправив и одеяло. Обе прошли в кухню, и внучка налила чаю себе в любимую с детства голубую чашку, а бабушке в её кружку. Бабуля давила дёснами мягкую булочку, глотала её большими кусками и запивала горячим чаем. Вприкуску ели терновое варенье. Когда в нём попадались косточки, то выкладывали их на блюдце.
Через окно на девушку смотрел терновник, листья которого пожелтели и опали уже к концу лета. На солнце и на ветру дерево не высохло. Оно, будто не боялось испытаний, лишь уходило корнями глубоко в землю и продолжало жить.
Маленьким саженцем принёс его дедушка и высадил во дворе. Дедушки Васи уже нет, а деревце разрослось, пустило новую поросль. Молодые побеги доверительно оплели изломистый ствол терновника, всем существом своим тянулись они к источнику радости и материнской любви.
«Так и мы, нуждаемся в сохранении древа своего рода, как в душевной беседе друг с другом, понимании и участии со стороны близких, – мелькнуло в голове Таисии».
– Бабушка, ты говорила, что уже восемьдесят четыре года в Волгограде живёшь, а я ничего не знаю о твоих родителях. Кто они? Откуда родом? – спросила Тая.
Она знала, бабушка забывает то, что было вчера или сегодня, но хорошо помнит давние события, и приготовилась слушать. Ждать пришлось недолго.
– Дай Бог памяти. Таечка, я сбиваться буду, ты уж прости, – начала бабуля. – Мой отец родился под Саратовом, кажется, в 1902 году. Тогда у всех было много детей, у моей бабушки Арины Варламеевны шестеро. Я часто слышала от отца, как трудно им приходилось.
Пожилая женщина прикрыла глаза и медленно прислонилась к стене. Тая её не торопила, потом спросила:
– Твой – то отец, когда на маме женился?
– Точно не скажу, детонька. Мать, Агриппина Перфилевна, на год младше отца была. Они нас троих растили: меня и моих шебутных братьев, младшего Харлантия и старшего Ивана. Мы уже отделились от бабушки с дедушкой. Мне ещё малой мама рассказывала, у них тоже пять едоков в семье было. Работали с утра до ночи, только с надела земли большой урожай не собрать. Пропитания хоть и не вдоволь, но хватало. Слышала я от мамы и о том, что купил мой дед, Феактист Лаврентиевич, хромую лошадь да корову. Частенько и нам молочко приносил. Подкормить животину у моего башковитого деда было чем. Но, подоспело раскулачивание. Нагрянули как-то в дом моей бабушки мужики, нахамили, увели скотину и лишили семью делянки. Помочь им мы могли только добрым словом, сами перебивались.
Бабушка Капа говорила натужно, тяжело вздыхала, но уже через секунду она, ощутив ласковое прикосновение внучки, успокаивалась.
Воспоминания увели Капиталину Ермиловну в далёкие годы к измученным родителям. Слова зазвучали совсем тихо.
– Отец с братьями уработаются, накормить бы, а горячее не всегда есть. У бабушки Арины тоже пустая похлёбка. Зато хлеба нескошенного целая делянка! Тут бы порадоваться, так ведь нельзя её трогать.
На глазах проступили слёзы. Тая подала бабушке носовой платок. Капиталина Ермиловна захлюпала носом, опустила голову и долго смотрела в одну точку. В глубине её глаз пряталась жгучая обида.
Внучка хотела уже отвлечь её, поговорить о чем-то другом, но бабуля поделилась о том, как пришла Арина Варламеевна к сыну и говорит: «Собери мол, Ермил, наш хлеб». Мама бабушки, Агриппина, умоляла, упрашивала мужа не исполнять просьбу свекрови. Смекнула она, что кто-то с сельсовета подлость задумал: недолюбливали их соседи. Не раз слышала, как разрывали семьи: по особому постановлению детей кулаков, замешанных в незаконных действиях, заставляли переселяться в соседние деревни – подальше от родителей.
Ермил не только скосил хлеб, но и весь урожай принёс Арине Варламеевне. Прознали об этом в сельсовете, заставили свою делянку целёхоньку взамен отдать. Когда же Феактист Лаврентиевич узнал обо всём, так неловко ему стало. Разделил скошенный хлеб на две части и вернул половину снохе, у сына прощения попросил. Да ведь Ермил любил мать с отцом!
Воспоминания бабушки вызвали в душе Таи противоречивые чувства, и она молча ждала, что будет дальше.
Обе они смотрели в окно на дрожащие на ветру деревья. Листья слетали с веток и, будто в осенней забывчивости, метались, не могли найти себе место. Ещё одна чашка ароматного чая с мятой и чабрецом помогла сильно постаревшей за последние годы бабушке Капе справиться с волнением, и она стала вспоминать дальше.
– Переехали мы в село Вятские поляны, сейчас город Киров. Там родился брат Володя, мне лет шесть было. Жизнь была нелёгкой, путёвой работы мало. Отец уезжал на заработки в Москву, а мать устроилась сторожем на склад. Помощи не было. Помню, я, дитё малое, насмотрелась, как мама устаёт. Решила полы помыть, а тряпку выкрутить сил нет. Подвернула подол платья, рукава засучила и гоняла воду из угла в угол. Да ещё и ведро полное налила, как мама. Перевернула его, разлила кругом воду, еле собрала потом. Мама пришла, спросила меня: «Почему полы мокрые?» Ругать не стала.
Бабушка улыбнулась, стала рассказывать внучке о переезде в Сталинград к кормилице и поилице Волге.
– Все переселялись ближе к Волге. Родные братья отца, дядя Осип и дядя Ефтей, перевезли свои семьи раньше, звали нас. Всё говорили про жару, холод, ветер и работу, которой здесь много. Со скромными пожитками и мы переехали в Сталинград. В большом городе всё удивляло: вокзал, трамваи, кинотеатр. Увидели первый Дворец пионеров, новенький, только что открытый. Люди говорили «идти вверх» или «идти вниз». Мы не знали в каком направлении Волга, сначала терялись.
– Миленькая моя, – бабушка всплеснула руками, – совсем забыла про альбом с фотографиями. Принеси. Он в комоде в верхнем ящике.
Тая прошла в спальню, остановилась у комода. Девушка помедлила, собираясь с духом, вспомнила, как крохой брала в руки толстый семейный альбом. Тайком от бабушки рассматривала старые фотографии. Маленькая Таечка не знала событий, запечатлённых на снимках, но глядя на них, почему-то волновалась. Теперь девушка могла посмотреть фотографии вместе с бабулей и узнать, кто на них изображён.
Наконец, она решилась и коснулась ручки ящика, который на удивление легко открылся. Таисия увидела альбом, и сердце её будто сжалось от того, что обложка утрачена. Она бережно вытащила заветный предмет и удивилась, каким он стал лёгким. Девушка полистала потрёпанные страницы и увидела, что фотографии были просто вложены, но не вклеены. На некоторых листах их и вовсе не было. Снимков стало гораздо меньше. Не раз видела Таечка, как бабушка дарила часть из них своим детям.
Внучка вернулась на кухню, передала бабушке семейную ценность и насухо вытерла стол. Капиталина Ермиловна бережно погладила заскорузлыми пальцами первую страницу, положила альбом перед собой и стала листать. Тая пододвинула свой стул поближе к ней и присела.
С одной фотографии на них смотрела молодая девушка в старомодном летнем платье. Красавица облокотилась рукой на стол и улыбалась такой счастливой улыбкой! Тая не могла поверить, что это и есть её бабушка Капа!
Бабуля отобрала из кучки фотографий две с портретами дяди Осипа и дяди Ефтея. Бабушка заметила с каким любопытством Тая смотрела на разложенные на кухонном столе фотокарточки и стала рассказывать.
– Вот моя мама, Агриппина Перфилевна, с родной сестрой тётей Настей, а вот тётя Настя со своими детьми. А на этой фотографии мои братья.
Бабушка Капа не могла справиться с волнением. Руки у неё затряслись, веки заморгали. Тая заметила это и предложила унести альбом.
Девушка не спеша вернула его в ящик комода и подумала: «Грустно, что этот старый альбом не пополняется новыми фотографиями».
Бабулечка тем временем пересела на диван в большой комнате. Тая тоже с удовольствием присела. Им стало так тепло вместе!
Снова полились воспоминания Капиталины Ермиловны:
– Пообвыклись мы на новом месте. Ночи после жаркого дня казались холодными, особенно весной. Мы росли крепкими, в отца, привычно всё переносили. Радовало, что здесь много ягод, фруктов, овощей.
– Где же вы жили? – поинтересовалась внучка.
– Сначала снимали комнату в центре города. Заселились впятером, а моего брата Харланьку на время оставили у тёти Насти, маминой сестры. Боялись, что с четырьмя детьми никто не возьмёт на постой. Но хозяйка квартиры, учительница, услышала наши разговоры и велела привезти его тоже.
Забрали Харланьку от тёти Насти. Стала учительница родителям говорить: «Что за Харлантий? Сейчас всюду избавляются от пережитков старого. Мальчишке только шесть лет, как он дальше жить будет с таким именем? Назовите Геннадием». Родители были в растерянности, но послушали её. В школу он пошёл уже как Геннадий.
– Почему вы снимали жильё, хотя в городе была родня? Вас кто-то приглашал к себе пожить? – спросила девушка.
– Звали, да мама отказалась, не хотела стеснять. Наверное, год мы на съёмной квартире жили. Потом перебрались в Красноармейский район, отец устроился работать на Судостроительный завод, и ему дали угол на «Верблюдах»*. Заселились в коммунальную квартиру на три хозяина. Жили дружно, помогали друг другу, новости обсуждали: о дровах на зиму, о выпуске новых тракторов… Нам было тесно в маленькой комнате, и мама убедила отца, что нужен свой дом. Через год дали нам землю, и отец начал стройку. У него склонности были к плотницкому делу!
Бабушка Капа говорила легко, улыбалась. «Видимо, это были самые счастливые годы её детства», – думала Таисия. Девушка придвинулась к бабуле, прижалась к ней. Бабулечка обняла внучку и улыбнулась.
И снова она стала рассказывать Тае.
– Как дом строили, точно я тебе не скажу, разве всё упомянешь. Братья мои, Гена, Иван и Володя работали вместе с отцом, посильно помогали и не отлынивали. Брёвна и гвозди родители покупали на лесопилке, хотя достать их было трудно. Помогали родные братья отца, Осип и Ефтей. Чтобы дом простоял дольше, отец приподнял его от земли с помощью специальных балок. Находились и дельные советчики.
Пришёл однажды на нашу улицу какой-то замшелый сгорбленный дедок с клюкой. Остановился, посмотрел, как копошатся строители и прошамкал: «Всегда двери должны выходить на восход, чтобы счастье в дом пускать». Потом исчез, растворился в воздухе, будто и не было его никогда.
А отец говорил: «Хорош тот дом, что поставлен посуху». Заехали мы через год».
Капиталина Ермиловна говорила ещё о том, как хвалили отца за способность на лету перенимать хитрые секреты плотницкого ремесла. В сумерках, проводив братьев, продолжал Ермил Феактистович работать по мелочам при свете лампы и на рассвете снова приступал к делу. Когда дом запохожился*, соседи приходили полюбоваться строением.
Девушка ясно представила такую картину: Ермил Феактистович распахнул большое окно, чтобы наблюдать, как по деревьям прокатываются зелёные волны. Постепенно нарастает шум, словно они переговариваются между собой. Счастливый плотник чувствовал, как лучи солнца проникают в каждый уголок комнаты, наполняя родной дом теплом и светом.
Вспомнила бабуля, как еще в начале строительства хотел отец поставить три больших окна. Пришла её бабушка Арина и убедила своего сына, что хватит двух, как в доме у них с отцом. Сделала она это из вредности…
«Ермилка, хороший вышел дом! Какая радость!» – говорила Агриппина Перфилевна, когда скользила шитыми чунями по блестящему крашеному полу кухни и вдыхала аромат побелки. Ермил и Агриппина не пожалели сил, чтобы получился добротный и просторный. Глядя на их счастливую семейную жизнь, люди испытывали невольную зависть.
Бабушка перевела дух, но голос опять задрожал. Тая обняла бабулечку и почувствовала, как стучит её сердце.
– А знаешь, Тая, тогда всё было по-другому. Я многого не понимала. Пока мать с отцом копили денежку, сосед построился на выделенном нам участке и заселился. Вот и пришлось рядом дом ставить, – посетовала бабуля. – Зимы были снежные. По весне с пригорка через наш двор бежала талая вода. Отец быстро смекнул, как пользу из этого выгадать*. Часть её направил так, чтобы стекала через забор в переулок. Другая скапливалась в бочке, врытой отцом в землю за домом. Мама ведром черпала из неё воду и поливала грядки. Помню, мои братья ещё пускали в переулке в луже кораблики, выдолбленные из деревяшек, с вороньим пером вместо паруса.
Она тяжело вздохнула.
– Проходила как-то по улице дальняя родственница отца, облокотилась на наш забор и говорит: «Сват, поди-ка сюда. Помнишь, как хлеб с кулацкой делянки скосил? Нехорошая история и аукнуться может. Ну прощай,» – и ушла, довольно улыбаясь. Дурная слава была у этой старухи. Вспомнил отец, но вида не показал. Его точил тот скверный случай, – поделилась бабуля. – Трудно сказать для чего она сделала донос. По навету, за день до начала войны, отца арестовали. В первом же письме он сообщал, что всех осужденных хотят распустить, только в это не верилось. Уже началась война».
Таисия знала, «стукачей» у нас в стране всегда хватало. Доносчики оговорили многих хороших людей. «Проныры во все времена готовы на любую низость», – подумала девушка.
Тая почувствовала, что бабушка уткнулась ей в плечо и стала зевать.
– Бабуль, спасибо тебе! Ты так много мне рассказала и очень устала. Давай после договорим? – нежно сказала Тая. – Может, я тебе чем-то помогу?
– Утомилась я, Таечка. Что-то спать хочется. Убери посуду, а я посплю пойду, – еле слышно ответила бабушка.
Девушка помогла бабулечке прилечь, заботливо укрыла её лоскутным одеялом и пожелала доброй ночи. Бабушка Капа проводила Таю благодарной улыбкой.
Внучка убрала посуду на кухне, взяла свою сумку и на цыпочках вышла из дома и тихо прикрыла за собой входную дверь.
Она шла в темноте по улочке, смотрела на светящиеся окошки и представляла, сколько людей подобно листьям в дубраве сменилось в этих старых домах: одни уходят из жизни, другие нарождаются. В прохладном шелестящем воздухе ей подумалось: «Бесконечная суета, работа, стремление жить лучше, а так хочется не растерять настоящих чувств»…
«Верблюды»* – местное название двухэтажных домов на взгорке у завода.
Запохожился* – стал напоминать.
Выгадать* – извлечь пользу, получить выгоду.
Часть вторая
Горькие воспоминания
Цветастое бабье лето, как праздничный платок, баловало землю желанным теплом. Временами дул знобкий порывистый ветер.
Любопытная сорока на обочине дороги, будто застыла в восторге от умения осени прибавлять листьям деревьев позолоту и румянец. В лучах бархатистого солнца даже на чёрном оперении птицы стали заметны едва уловимые фиолетовые и зелёные оттенки. Проворная белобока скачками переместилась по шуршащей листве, чем потревожила спящий в пожухлой траве чистотел. Его цветы, пропитанные солнечным светом, дрожали от малейшего дуновения ветерка. Мгновение, и птица ловко вспорхнула, подняла в воздух яркий шлейф из листвы, и исчезла в пронзительно-голубом небе. Ветер стих, и листья осторожно опустились на дорожку.
Поднимаясь на взгорок, Таисия невольно поискала сороку взглядом, но её уже и след простыл. Зато высоко в небе делала прощальный круг стая улетающих журавлей.
«Вот и знак – зима придёт рано», – вспомнила Тая примету любимой бабушки.
Дождь из листьев, плачущий рыжими, бурыми и нежно-золотистыми слезами поманил девушку насладиться пёстрым разноцветьем. Таисия наклонилась, набрала охапку прелестных «лоскутков» и со смешком подбросила их над головой. Кружились листья, и кружилась от счастья довольная своим дурачеством Тая. Вспомнив бабушкино лоскутное одеяло, она медленно перебирала «письма» осени, потом отыскала адресованное только ей и долго всматривалась в тёмно-зелёные прожилки.
От основных линий разлетаются «стежки» поменьше, разделяя лист на части. Порой они обрываются, не достигнув своей возможной длины. Девушке стало грустно, ведь этому «письму» грозит увядание. Но увядание, как отрыв человека от семьи, и к этому нельзя привыкнуть. Она достала из кармана сумки блокнот и аккуратно вложила лист меж страниц – так продлится его жизнь.
Таисия встала, поправила разлохмаченные волосы и увидела бабу Нюру на завалинке.
– Здравствуй, милая. Поди к Капе идешь? Как она там? – обрадованно окликнула Таю баба Нюра. Девушка заспешила к ней.
– Добрый день, у бабули всё в порядке. Вы как живёте?
– Как все, – медленно заговорила бабушкина соседка. – Побудь со мной немного. Помню, ты такой крохой была! Экая стала… Угостись вот яблочками. Ты их с детства таскала.
– Да, выросла я маленько. А за угощение спасибо, – хитро улыбнулась Тая, подняв с земли аппетитный плод, зажала в ладони, потом надкусила его.
Душистое спелое яблоко оказалось хрустящим и пряно-кисловатым.
– Вкусно, – весело отозвалась девушка.
– Раз так, собери антоновки для бабушки. Мне это не под силу, да и ни к чему так много. Зубов давно уже нету.
– Что вы, можно потереть, пюре в самый раз будет, – Тая смотрела на постаревшую бабу Нюру с улыбкой.
– Ну добре, – покачала головой старушка. – Не скромничай, все забери. Торопишься верно?
Яблоня подарила свой щедрый урожай. Ветки её склонились под тяжестью спелых фруктов. Тая подняла с земли несколько крупных яблок и отдала их великодушной хозяйке. Они тут же нашли приют в карманах старенького халата. Потом Таисия бережно сложила в сумку осыпавшиеся пахучие плоды.
Часть их укрылась в порыжевшей траве, среди вспыхнувших игольчатых астр. Цветы клонили головки, словно вдыхали аромат пахучих фруктов. Тае показалось, что в их тонких лепестках осень меняет настроение от пёстрых тонов до ярких и золотых, – ещё одно проявление природной щедрости.
Баба Нюра кряхтя встала с завалинки, будто тяжесть вступила ей в ноги.
– Вот и хорошо, помогла мне, – сонно спокойным голосом поблагодарила она, когда яблоки были собраны.
– Берегите себя! И спасибо вам за доброту, – попрощалась Тая, повесив тяжёлую сумку на плечо, и медленно пошла к бабушке.
Ей вспомнилось, как весной всё живое тянулось к теплу, чтобы пробудиться, расцвести, почать завязь. Растения неутомимо трудились всё лето, кропотливо укрывали созревающие плоды от палящих лучей солнца под листвой. К приходу осени природа запыхалась. Наконец наступило время, когда она не скупясь отдаёт всё, что накопила. Но к отдыху ещё предстоит хорошо подготовиться. Семенная коробочка в плодах должна раскрыться, чтобы весной появились новые всходы. Так и людям хочется прожить достойно и оставить после себя семена доброй жизни.
Когда девушка вошла в дом, Капиталина Ермиловна разрезала тыкву и промывала отделённые от мякоти семечки, она всегда сушила их и ела. Тая поставила сумку у порога и поспешила к бабулечке.
Бабуля встретила гостью с улыбкой, обняла её. Глаза бабушки Капы, чаще растерянные как у ребёнка, радостно светились.
– Сварю кашу после, – вытирая руки, засуетилась хозяйка.
– Привет, бабуль, я тебе такой гостинец от соседки Нюры принесла!
Тая в красках рассказала бабушке Капе о неожиданной приятной встрече, принесла сумку и открыла её. Аромат яблок смешался с запахом тыквы.
– Антоновка! – бабушка поднесла к щеке глянцевый фрукт, зажмурилась и вдохнула. – Пахнет вроде. Давно я яблочек не ела.
Тая выбрала одно, очистила от кожицы, удалила сердцевину и потёрла его на тёрке. Бабуля, не спеша, наслаждалась кисло-сладким вкусным пюре. После они вместе, бережно завернув каждое яблочко в газету, чтобы сохранился вкус, уложили их в принесённый из подвала ящик. Капиталина Ермиловна с любовью посмотрела на внучку и нежно сняла с её волос жёлтый листик. Это осень влила золото в кудри Таи во время её ребячьей шалости.
– Что-то хотела сказать, – начала вспоминать бабушка Капа. – Голова моя садовая, деточка, я тебе даже чай попить не предложила.
Таисия первой поставила на стол чайные чашки и блюдце с пряниками. В чайнике заварили мяту, присели к столу, бабушка нежно взяла внучку за руку.
– Во время войны мы с братьями искали в брошенных огородах овощи и в одном дворе попали в сад с яблоньками. Обрадовались, стали горстями собирать мелкие кислые яблочки. Ползали по траве, даже из крапивы их вытаскивали. У меня руки потом горели. Принесли маме, уж как она нас хвалила.
– Бабуль, расскажи почему во время войны вы остались в Сталинграде? – спросила она.
– Я скажу, – она часто заморгала, слова зазвучали путано, натужно. – Как-раз перед отъездом с самого утра немцы начали стрелять по нашим зениткам в овраге. Мы, когда шубу мамину закапывали в сарае, под ней и укрылись впятером, думали обойдётся. И день, и ночь бомбили, земля вздыбилась.
Бабушка заплакала. Страх, потревоженный воспоминанием, ещё больше согнул Капиталину Ермиловну, лились слёзы. Внучка обняла её, вытирая мокрое лицо бабушки. Она тоже поддалась волнению. Бабуля заговорила глухо.
– Осколок от разорвавшейся во дворе бомбы попал в сарай, маму ранило в ногу, – думали не об эвакуации, а о том, как маму спасти.
Бабушка говорила уже с остановками и иногда всхлипывала.
– Смотрим мы на другой день, как уходят наши сверстники с родителями, бабками и дедами с родной улицы. Кто-то обнимается и причитает. Дядя Ефтей, смеётся, уверенный в скором возвращении, похлопывает Гену, Володю и Ивана по плечам. А после меня обнимает со словами: «Береги мамку».
Тая открыла форточку. На улице видимо только закончился дождь. Земля впитывала в себя влагу, будто набираясь сил. Последние капли срывались с крыш соседних домов. «Вот и яблоки не намокли», – подумала девушка.
Бабушка неловко встала, видно ноги затекли. Таисия помогла ей удержаться, затем поставила у окна стул и бабушка пересела.
– Бабуля, спасибо тебе, рассказываешь мне, хоть и тяжело всё это вспоминать, – с нежностью сказала Таисия, пристроившись рядом с ней.
– Таечка, я привыкла. Сызмальства тяжко было. Когда маму ранило, Иван с другом отнесли её в больницу. Мы вчетвером перебрались на Корпусную улицу во двор дяди Ефтея. Вскоре снова воздушная тревога: немцы нацелились на больницу. Хорошо, что у Ивана там работала медсестрой знакомая. Переложила она маму под кровать, укрыла матрасом и одеялами – спасла. После бомбёжки забрали больную домой, долго у неё рана заживала.
– Бабулечка, ты ещё рассказывала, как делились тыквами с солдатами, которые заняли дома по улице, – заинтересованно сказала Тая.
– Вот помню, когда мы на Корпусной улице жили, прибежали братья, радостные, говорят: «Там в нашем доме солдаты. Пойдём тоже, сама увидишь. Мы им тыквы обещали». Взяли две, выращенные во дворе, и понесли. Поднялись по улице к нашему дому, остановились у калитки. Слышим, на крыльце люди разговаривают.
– Спите, значит, – шутя упрекнул одного другой.
– Задремал, – сказал кто-то добродушным голосом. – Можно узнать, ждать приказа ещё долго? – спросил человек с добрым голосом.
– Велено стоять неделю. Калитку откройте пока, обзор лучше, – сказал строго первый человек.
– Вот и хорошо! Ко мне тут ребятишки местные приходили, обещали тыкву прикатить, кашей вас накормлю – пальчики оближешь! – похвалился один из них.
Тут калитка открылась, и мы увидели на крыльце двух солдат, молодого и старого.
– Какие ребятишки? – переспросил молодой. – Может, эти? – он встал и направился к нам. – Ну, здравствуйте, я – Фёдор Иванович. А вот познакомьтесь, кладовщик наш, Яков Степанович. Вас как величать, с какого года будете? – пробасил боец и велел отвечать Ивану.
– Ваня я, восемнадцать будет, это мои братья: Гена, ему одиннадцать, и Вова, ему семь. Капе четырнадцать, есть ещё мать лежачая, её ранило в ногу. В этом доме мы жили.
– Откуда сейчас пришли? – серьёзно спросил молодой солдат.
– С Корпусной улицы, – уверенно ответил Иван.
Бабулечка стала говорить медленнее.
– С его разрешения тот, что постарше, Яков Степанович, на лошади отвёз маму на осмотр к врачу. После помог нам перебраться в свой дом и накормил, – Капиталина Ермиловна притихла и посмотрела на внучку. Тая ответила ей понимающей улыбкой.
Её милая бабушка осунулась и постарела, нету уже сноровки и силы в руках. Но живёт в ней дух девчонки четырнадцати лет, которая в военные годы волей судьбы взяла на себя заботу о раненой матери и беспризорных братьях.
– Бабуль, в городе шли бои. В магазинах, поди, не было ничего. Что же вы ели? – возник вопрос у Таисии.
– Хлеб мне выдавали в магазине, на пятерых меньше буханки. В сарае у нас было спрятано немного муки и риса, – бабушка о чём-то вздохнула. – Овощи в соседних дворах собирали, но без помощи Якова Степановича, военного кладовщика, было бы худо. Когда уходил, с нами поделился: мясо какое-то в жестяных банках, немного муки, крупы, хлеб. У нас бомбёжек уже не было. Познакомилась я с женщиной, она мою маму знала. Ездили вместе по разным посёлкам, меняли одежду и чуни, пошитые Геной, на продукты. Сапожному делу брата начал учить сосед с верхней улицы ещё в сорок первом. Полезное умение пригодилось!
– У вас было что-то лишнее? – вырвалось у Таисии.
– Кое-что было: отцовы брюки, мамино платье. Помнишь, тебе мать покупала как-то туфли на низком каблучке, в школу ходить, симпатичные. Похожие у меня были, да в голод пришлось за десяток яиц и корец* масла отдать.
Таисия вспомнила, когда мама принесла туфли домой, бабушка гладила их и просила внучку обуться, пройтись по комнате. Тая шла легко и свободно, а бабуля сидела и глядела на девочку. Тогда Таисия не понимала, почему из глаз бабушки потекли слёзы. Капиталина Ермиловна и сейчас плакала.
Тая задумалась, когда же это было? Десять лет минуло? Как три дня пролетело. Правда бабушка постарела. Помнит Тая как ходили они вместе в кино на военный фильм, где бабулечка плакала.
Бабуля стала теребить краешек халата, забыла на какое-то время о разговоре с внучкой, смотрела в окно на разыгравшийся ветер. Потом вспомнила про одну из маминых родных сестёр.
– Тётя Настя жила в другом конце города с дочками. Однажды она приехала нас проведать, у мамы нога тогда уже меньше болела. В тот день на улице появились какие-то жулики, они заходили в каждый дом, по-хозяйски осматривались. Сестра заставила маму лечь и укрыться. Один из проходимцев вошёл в дом и дюже ухмылялся. Три светлых комнаты, белёная печка, опять же чистота. Тётя Настя насупилась и сердито сказала ему: «Вишь ты, сначала у хозяйки спроси, – и добавила, – у неё туберкулёз». Прохвост испугался – только его и видели. Мамина сестра ещё заметила: «Пройдоха, чужой дом хотел занять». А может чего и не так я разумею, – сомневалась бабушка в своих упрёках.
Когда Таисия была школьницей, бабушка созванивалась с дочками тёти Насти Шурой и Тоней. Баба Тоня болела и говорила с трудом. Жизнерадостная Шура всегда называла свою сестру милым прозвищем – Капелька.
– Бабушка, вспомни, когда стало легче? – спросила внучка.
Этот вопрос давно вертелся на языке у Таи, не хотелось перебивать бабулю.
– В феврале сорок третьего и полегчало – наши солдаты погнали немцев прочь. Мало кто из соседей вернулся на улицу. Была среди них семья дяди Ефтея, без кормильца правда. Мама окрепла к тому времени. Возилась она как-то на крыльце, услышала шум за калиткой, открыла, – там наш родненький кладовщик, Яков Степанович, живой и здоровый. Мы его чуть с ног не сбили.
«Немцы не укокошили, так свои, детишки, дух выбьют, – по-отечески говорил добродушный кладовщик. – Наши полегли все как один, а я остался. Фёдор Иванович строго приказал к вам зайти, ну идите, обнимемся».
– Вместе воды из родника принесли, повечерял он с нами, поговорили «за жизнь». Переночевал он у нас, а утром ушёл. Вскоре я стала ученицей в швейной артели «Сталинградец», вместе с другими работницами шила брюки и гимнастёрки для солдат. Ты, внучка, запиши это всё, я уже так точно и не вспомню, – Капиталина Ермиловна говорила медленно, задумывалась над каждым словом.
Таисия заверила её, что так и сделает. И вновь полились воспоминания бабушки: о родителях, о родных братьях, о роднике.
Узнала от неё внучка, что в День Победы все собирались, вспоминали погибших. С горьким чувством и болью утраты узнала бабушка о том, что отец её пропал без вести. Бабуля больше не могла сказать ему «отец». Война отняла у неё самое дорогое, ничем никогда незаменимое, невосполнимое. Хорошо, что бабулю с мамой и братьями не тронула.
Таисия почувствовала, их разговор дался бабулечке непросто, душевная боль и память о родных стали общими. Каждое слово любимой бабушки отзывалось во взволнованной душе Таечки.
– Бабуль, опять мы с тобой засиделись, – в задумчивости сказала девушка.
– С тобой хорошо, я итак всё время одна-одна, – призналась она, чуть улыбаясь. – Спать пока не буду, просто лягу на диване. Дай моё одеяло.
Она погладила рыжие кудри Таисии и обе направилась в комнату.
– Ты говоришь: «Лягу»? – шутя упрекнула бабулю внучка, укутывая её стёганым лоскутным одеялом. – А как же слова твоего отца: «Лягу от слова «лягушка?»
Обе от души рассмеялись.
– Ну хватит, егоза, – встрепенулась Капиталина Ермиловна. – Да хранит тебя Господь, детонька! И спасибо за яблочки!
Тая поцеловала бабушку Капу, прислушалась к тиканью часов в комнате и выскользнула из дома.
Корец* – мера веса хлеба, мёда и т.д.
Часть третья
Мирная жизнь
Размокшие от дождя листья чавкали под ногами. По лужам бежала мелкая рябь. Солнце в еще невысохших каплях затеяло вдохновенную беседу с осенними красками. Восхитительным отголоском лета, будто обнимая встрепенувшийся мир, оно вскинуло радужный мост. Вдруг над первой пёстрой дугой Тая увидела ещё одну более широкую с полосками от фиолетовой до красной. Девушка устремилась к радуге, но, конечно, не смогла даже немного приблизиться к ней. Таисия остановилась около шелковицы и любовалась творением дождя и солнца. Влажные ветки приветливо поманили её, роняя капли на голову девушки. Веер солнечных лучей озарил морщинистый ствол дерева, отливающий бронзой. Тая достала из сумки зеркало, поймала солнечного зайчика, пожелала ему доброго дня и послала воздушный поцелуй, как в детстве. Невинная шалость напомнила Таисии, что сентябрь не пожалел позолоты, растения прихорашивались и красовались у всех на виду. Поздняя осень старается припрятать краски, размывая акварельные рисунки осени.
Таисия не заметила, как подошла к дому, глянула в окно и увидела в нём лицо любопытной бабушки с довольной улыбкой. Радость охватила девушку. Перемигнувшись с бабулей, внучка вошла в дом. Она включила свет в прихожей и нежно обняла бабулечку.
Они снова вместе, Тая ценит радость откровений и моменты душевной близости с бабушкой Капой. В отчем доме девушка осознала, что люди нужны друг другу. У бабушки всегда хватало и чуткости, и сострадания –достойный пример! В этих стенах живёт и становится силой память о прошлом!
За чаем вели разговор о житье-бытье, о соседях и знакомых…
– Расскажи мне про дедушку Васю. Как вы жили после войны? – попросила Тая.
Капиталина Ермиловна оживилась, будто глубокие чувства дремали в её сердце, словно листья весной спали в тёплых почках. В этот момент яркие солнечные лучи коснулись лица бабушки, на губах появилась счастливая улыбка. Радужным цветом заиграли они и в волосах Таечки.
Бабушка Капа начала рассказ о возвращении к привычной негладкой жизни, полной повседневных забот.
– С чего начать? Мама снова стала сторожем, больше её труд нигде не пришёлся к месту. Иван и Гена устроились на Судостроительный завод. Я работала в швейной артели, после войны мы стали шить пальто для детей из детских домов. Тогда у всех одежонка плохенькая была: телогрейки, старенькие платки, чуни. Продуктов по-прежнему не хватало, их выдавали по норме на трудодни. В магазине большие очереди за хлебом. Мама заваривала кипятком ржаную муку, получалась болтушка. Ели крапиву, щавель, лебеду. Удавалось собрать скудный урожай картошки во дворе.
Девушка посмотрела в окно. Осень, как трудолюбивая хозяйка, укутывала спящие в почве семена листвой. Она, словно закат, дарит сладостный сон, после чего наступает рассвет – новая счастливая жизнь. В кухне стало душно. Тая приоткрыла форточку, ощутила лёгкое дуновение ветерка. Бабушка растерянно глядела на внучку. Худощавая, с седыми волосами и необычайно красивыми глазами цвета кофейных зёрен, она казалась щемяще наивной и трогательной. Тая чувствовала свою вину перед бабулей. Она так часто забывала о ней, убегая по своим важным делам. Теперь, девушка, насколько умела, старалась окружить бабулечку вниманием и искренним участием. Ведь малейшая ласка превращает мрачное небо в лучезарный свод.
– А как вы отдыхали после работы? – поинтересовалась девушка.
– По-разному. Вечером оседлаю подоконник и глазею по сторонам. Любила бывать на взгорке. Видно оттуда кто едет по улице, по подгорью, где подруги на задворках собираются. Ходила на вечёрки. Гармонист играл, мы пели, танцевали босиком, чтобы чувяки не порвались. Я Васю там в первый раз увидела, он с другом был. Только в тот вечер не подошёл ко мне.
Бабушка старалась не выдавать приятного волнения, но в душе у неё вспыхнул огонёк. Он разыгрался, бабуля смотрела с улыбкой и нежностью в глазах и говорить, говорить…
– Иду как-то с работы и вдруг вижу перед собой крепкого рослого парня.
– Вы с какого дома, красавица? – спросил он. – Между прочим, меня зовут Вася. Можно вас проводить?
– А меня – Капа, – ответила я, – проводите. Какой у вас ко мне интерес? Вася растерялся, но глаза его вспыхнули. Стало неловко, я попросила его немного рассказать о себе.
Окрылённая бабулечка вновь чувствовала себя бодрой и молодой!
– Оказалось, Вася приехал с родителями и старшими сёстрами из села Дубовый Овраг. Прилежно учился и окончил там семь классов, грамоты обещал показать. С десяти лет твой дедушка напросился в пастухи, а, приехав в город, трудился на Вторчермете. Договорились встретиться снова. С той поры начали мы с Васей дружить. Любил меня, говорил: «Пристала, обвила руками шею – лёд растопила.»
Она вспоминала о дедушке с радостью, ведь они любили друг друга. Тая с благодарностью взяла бабушку за руку.
– Как мама приняла твоего кавалера? – подначивала продолжить внучка.
– Вася был серьёзным парнем, ей такие нравились. Мама знала его отца- труженика, сторожа с мясокомбината. Семён Лионыч с двадцати двух лет инвалидом был, – слова её лились легко.
– У дедушки была большая семья? – с улыбкой поинтересовалась Таисия.
Бабушка знала немного.
– Мать, Акулина Ивановна, была на год старше Семёна Лионыча. В пятнадцать лет она подвязалась нянькой в семью попа. Потом, устроив свою жизнь, не работала, заботилась о муже, сыночке Васе и дочках Шуре и Ксении. Старшая Шура мучалась эпилепсией. Сестёр Вася любил, по доброте своей и они жалели брата.
– Бабулечка, когда тебе дедушка гребёнку подарил? – внучка смотрела на неё с хитринкой.
– Пришёл как-то Вася под вечер, даёт мне её и говорит: «Вот, держи, будешь свои волосы закалывать. Ты у меня самая хорошая и пригожая».
Бабуля оживилась, сняла заколку и бережно погладила её мозолистыми пальцами. Потом дрожащими руками дала внучке. Девушка аккуратно взяла искусную светло-коричневую пластину в руки. Частые зубцы ободка были гладкими и приятными на ощупь. Тая восхитилась его изумительной верхней частью, украшенной тончайшей резьбой: мастер старательно вывел на отливающей блеском кости трепетные крохотные цветочки. Многие годы целыми днями бабушка Капа чувствовала заботу мужа и снимала гребёнку лишь ночью. Бабуля всплакнула. Внучка вернула подарок дедушки хозяйке, и та собрала волосы, с трудом справившись с приятным волнением.
«Дедушка любовно выбрал для бабушки гребень под цвет её глаз. Неужели это всё происходило с ними! Какие же они были счастливые!» – подумала Тая.
В глазах бабушки запылала жизнь, а на губах расцвела улыбка. Сердце её учащённо билось.
– А когда вы поженились? – спросила внучка.
– После войны три года прошло. Родители сговорились, и я перебралась жить к Васе. Его семья занимала одну комнату в доме. В соседнюю Акулина Ивановна пустила двух молодых женщин с дочками лет шести. Отдельно в летней кухне жили только Ксения с мужем.
Бабулечка поморщилась и пожалилась.
– Поясница мучает. Облокотиться бы на что-нибудь.
– Бабуль, пойдём в большую комнату, на диване тебе будет удобнее, – девушка помогла Капиталине Ермиловне встать.
Они сели совсем близко. Бабушку беспокоило что-то мучительное, о чём хотелось сказать именно сейчас. Яркие полные жизни глаза потускнели от тревоги, она говорила медленно и повторялась.
– Однажды случилось несчастье. Ночью во время дежурства Семёна Лионыча на мясокомбинат пробрались воры, связали ему руки и положили на пол. Помогли ему только утром. Зимы тогда лютые были, свёкор заболел и попал в больницу. Хвори стали одолевать его. В пятьдесят два года он стал сгорбленным стариком.
Бабушка в задумчивости теребила подушку.
От бабули Тая узнала, что свёкор уже не выздоровел. Семён Лионыч был хорошим человеком, несчастный умер во сне. Акулина Ивановна была не в себе после смерти мужа, почти ни с кем не разговаривала, часто забывала есть. Лишь через полгода, когда у сына родился первенец Володя, в заботах о внуке к ней вернулись силы.
Бабушка медлила, словно к ней вернулась не просто память о боли.
– Родная моя, – девушка ласково обняла бабулю.
Капиталина Ермиловна вытерла лицо от слёз и спросила у Таи.
– Деточка, не расслышала, что ты сказала?
– Моя самая добрая бабушка, как хорошо, что ты с детства заботишься обо мне! Я так люблю тебя!
Бабуле было приятно услышать слова внучки. Тая понимающе прижала её шершавые ладони к своим щекам, подмигнула и спросила.
– Бабулечка, а парней после войны призывали в армию?
Тая обрадовалась, услышав бабушкин мягкий привычно бодрый голос.
– Первые три года после войны в городах нужна была рабочая сила и, по приказу Сталина, молодых людей не забирали на службу. К тому же Вася был кормильцем для мамы и сестры Шуры. Перед рождением Володи мы зарегистрировались, и в сорок девятом году твоего дедушку отправили служить на Камчатку на три года. В армии он водил машину, но и ходил на дежурства.
Вася вспоминал о службе так: «Нам выдавали большие шубы. Полчаса постоишь – заметёт. Перейдёшь на новое место – то же самое. В столовую ходили, держась за верёвку. Порой мы вовсе отказывались от ужина, кормили плохо, больше сил на дорогу тратили».
– Бабуль, твои братья жили с мамой? – поинтересовалась девушка.
– Иван уже отделился, Володя и Гена оставались в родном доме. Вскоре мама заболела. Я на некоторое время переехала к ней с сыном Володей. Акулина Ивановна поддержала меня. Я уже не могла сыночку холить как раньше, ухаживала за больной мамочкой, а малец был вертучим. То и дело подскакивал к своей бабушке, ей это даже нравилось.
Бабушка долго собиралась с мыслями. На лице её внучка прочла сожаление: уголки губ опустились, в глубине глаз вновь мелькнула затаённая боль. Она сидела в сердце, будто заноза, которую всеми силами старались не затрагивать. Трогательное внимание, которым окружила её сейчас Тая, немного смягчило подступивший горький комок. Бабушка нащупала кружку с водой, заботливо принесённую внучкой, выпила из неё всю воду и приглушённо заговорила.
– Дом стал зацветать, сошла краска с пола. Даже печка в праздник небелёная стояла. С начала болезни мамы я всё больше уставала, к вечеру ног не чуяла, а поделиться не с кем. Братья помогали, делали всё, что могли. Мама совсем слабой была, уже не вставала. В последние дни она не очень охотно отпускала меня от себя. После похорон я вернулась к свекрови, дом родителей перешёл Геннадию.
Бабуля не плакала, не моргая смотрела в одну точку, и бесшумно шевелила губами. Внучка тихонько прикоснулась к волосам бабушки Капы и глядела на неё с чувством бесконечной любви. Капиталина Ермиловна была тронута искренним участием Таисии и смущённо улыбнулась.
Вдруг в комнате хлопнула форточка, от порыва ветра взлетела занавеска. Что-то забарабанило по стеклу, капли дождя стучали в окно. Бабушка задрожала и попросила Таю подать кофту с сундука.
С помощью внучки она медленно оделась и, уже застёгивая пуговицы, оживилась, весело заговорила.
– Однажды прихожу с работы, а на кухне дочери квартиранток смешали муку с крупой и балуются. Попадись они на глаза свекрови, быть беде: хозяйка беспорядка не любила. Втроём мы быстро прибрали.
– Акулина Ивановна – молодец! Помогала людям, хоть своих трудностей хватало, – протянула Тая.
– Как не помочь? В жилье у людей всегда была нужда. Васина сестра, Ксения с мужем получили подселение. Летнюю кухню временно сдали постояльцу из Беларуси, Николаю Григорьевичу. Говорил он, что и дочь его, что на шесть лет моложе меня, решила приехать в город. Вскоре мужчина женился, и приехавшая дочь снимала комнату у нашей соседки. Бойкая красивая Соня приглянулась тогда Геннадию. Только вот гулять с ним не сразу согласилась. К возвращению Васи из армии было много новостей! К весне сыграли свадьбу брата, а у нас появился сынок Лёша. Все квартиранты съехали.
Бабушка захотела прилечь. Внучка помогла ей облокотиться на диванную подушку, сама села рядом на стул.
– Бабуля, ты вернулась в швейную артель? – спросила Тая.
– Закрылась она. Год довелось поработать на горчичном заводе. Вот на швейной фабрике «Динамо» я трудилась шестнадцать лет до пенсии. Когда перестала работать, брала заказы у соседей, да ещё родню обшивала. Вася работал на Водоканале. Руководство ценило его как надёжного шофёра. Твой прадед учил нас: «Дело мужа – семью обеспечить, дело жены – дом вести. Всякое бывает в семейной жизни. Если неправ – повинись, не то раздор будет». Вот Вася и старался: то рыбы наловит, то арбузов на бахче наберёт. Любили в семье арбузы! Разрезали обычно на семь частей, а серёдку свекровь, Акулина Ивановна, для нардека оставляла. Славно было, Таечка. Даже когда дом наш в непогоду стал скрипеть и качаться, просто наладились ставить новый. Я третьего носила.
Бабушка вспомнила о плотницком мастерстве брата Володи. За возможность помочь сестре и зятю он ухватился с радостью. Всё Володя и Вася делали наравне: укладывали доски, ставили стропила, делали рамы для окон, крышу крыли. Вдвоём к осени дом поставили, как раз к рождению Нины.
Со слов бабушки Таисия смогла представить себе дом. «Вырос» он – великан с печкой и двумя светлыми комнатами. Под домом отделали жилой подвал – просторное помещение почти в рост с человека, с заботливо побелёнными стенами и земляным полом. Из мебели в нём стояли две железные кровати с перинами, самодельные стол и табуретки. В углу спряталась печка буржуйка, а труба выходила на улицу через окно. Из посуды: сковорода, чайник и железная тарелка.
Бабушка с удовольствием принялась рассказывать.
– Свекровь нарочно с дочерью в подвале спала. Встанет рано, похлопочет у печки, внуков подзовёт: «Айда завтракать перед школой, преснушки остынут». Володя, Алексей и Нина за столом жмутся ближе к бабушке, от буржуйки тепло и запах дровяной. Поедят, поблагодарят за завтрак. Накормит она и нас с Васей. Сестра его, Шура, с нами садится завтракать. Потом мы с твоим дедушкой на работу шли. Когда дети отправлялись в школу, Акулина Ивановна непременно каждого обнимала и крестила на дорожку.
– Прабабушка была такой заботливой! Интересно, Шура в неё характером пошла? – с улыбкой произнесла Таисия.
Ничего не ответив, бабушка потихоньку встала и, опираясь на бадик, подошла к сундуку. Внучка подставила рядом с ним стул, и Капиталина Ермиловна с улыбкой присела. Бабуля открыла крышку и аккуратно стала перекладывать содержимое ящика, пока не нашла белое свёрнутое полотенце с замысловатыми рисунками. Она передала его Таисии, закрыла крышку и попросила расстелить.
Ткань пожелтела от времени, но стоило развернуть искусно вышитый рушник, как у Таи захватило дух. По краям его яркими нитями были вышиты причудливые узоры из голубых с жёлтым глазком незабудок в виде букета в центре изделия и просто разбросанных по всему полю. Крохотные цветочки цвета ясного неба с жёлтыми серединками вызвали у Таи и у бабушки восторг и нежность. Увидишь хотя бы раз это маленькое живое чудо, и уже никогда не забудешь цветы с таким «говорящим» названием – незабудки.
– Когда Вася привёл меня в дом, этим полотенцем нас встречали родители, Семён Лионыч и Акулина Ивановна. А ещё на него расставляли куличи и крашеные яйца для освещения на Пасху. Васина сестра, Шура на славу потрудилась! Она кропотливо выводила стежок за стежком, мастерицей в этом деле была. Свекровь доверила мне этот рушник, который хранился и ценился в нашей семье, – поглаживая лепестки удивительной красоты, смущённо сказала бабулечка. Тая тоже слегка коснулась тоненьких стебельков и выпуклых листочков. Обе молчали, словно ждали чего-то. Капиталина Ермиловна бережно сложила полотенце, убрала его на место и улыбнулась.
– Вот тебе и ответ. Володя с Лёшей говорили: «Добрее тёти Шуры никого нет». Сестра у Васи хоть и болезная была, но в работе от матери не отставала: во дворе возилась, щи да кашу варила. Дети со школы приходили, рядом со взрослыми крутились, помогали. Не приживалась в нашем доме лень!
– Бабуля, когда вы вместе собирались? – спросила девушка.
– Обычно к вечеру все в большой комнате за стол садились. Свекровь ставила на середину стола большую сковороду с гречневой кашей. Каждый со своей стороны ел ложкой, хоть и без мяса, а вкусно. Отужинаем, уберём со стола. Отец с сыновьями в сарай идут, – каждый несёт охапку дров. Сложат около буржуйки в подвале, знают – утром опять завтракать сюда придут. А отец со словами Акулины Ивановны, что обувь бережения боится перед сном чистил всем сапоги. Семья жила дружно, трудностей не боялась, хотя их было немало. Только так не у всех было, Таечка.
Девушка знала, в халабуде*, напротив их дома, жила когда-то пропойца Зойка. Дети немытые, нечёсаные, сама несдержанная, грубая. Хоть кол на голове теши, всё в бутылку заглядывает.
Когда вернулись в комнату, бабушка огорчённо поделилась.
– Акулина Ивановна ушла от нас в девяносто три года, твоего дедушки не стало через пять лет. Забрал Господь всех моих братьев и сестёр. Тяжело свыкались, – бабушка Капа смолкла.
Её губы затряслись, а на глазах опять выступили слёзы.
Девушка обняла бабулю, она прекрасно помнила, как почил дедушка. Тая с младшей сестрой лежали на одеяле на полу, бабуля сидела у кровати деда Васи и из чайной ложки поила его водой.
Теперь бабушка и внучка плакали в объятиях друг от друга и не хотели отрываться. Тая дрожащим голосом шепнула на ухо бабулечке: «Я с тобой! Прости меня, пожалуйста». Таисия очень любила дедушку, ей даже казалось, что он слышит её и оберегает.
Камень с плеч упал, тяжёлые моменты были ими пережиты и остались позади.
Хорошо, что бабушка Капа научилась жить светло, вести дом по завету свёкра и дарить близким радость и любовь. Наша Капелька так добра, что сначала дети опирались на неё, потом стали оберегать, особенно дочь Нина.
После щемящего разговора Тая не могла оставить бабулю одну. Они вместе посмотрели фильм по телевизору, вспомнили соседей. Только после этого девушка засобиралась, крепко обняла бабушку и вышла на улицу. Бабулечка ещё помахала ей в окно в ответ на воздушный поцелуй внучки.
На улице уже стемнело, но дождя не было. Она пошла по дороге, различая неясные силуэты раскачивающихся деревьев. Во всех окнах горели огни. Тае представилось, что в этих домах шумным потоком льётся беседа.
Она поняла: «От бабушкиных воспоминаний веяло семейным теплом, в котором она отчаянно нуждалась в последнее время, сама себе в том не признаваясь». Ощущение родства и сплочённости, задушевный вечер с самыми близкими людьми – вот о чём мечтала Таисия. Сейчас ей хотелось, чтобы рядом был родной человек. Чувства перехлёстывали через край… Донести свою любовь… Прямо сейчас обнять и расцеловать маму, не откладывая на завтра… Она набрала знакомый номер телефона.
– Привет, мамуль. Как ты? Чем занимаешься? У меня всё хорошо. Сейчас приеду к тебе…
Эпилог
Для всех бабушка Капа – особенный человек! Она ведёт тихую, скромную жизнь. Детям, внукам и правнукам уютно и хорошо вместе с бабулечкой! Капиталина Ермиловна беспокоится о каждом сроднике, окружает заботой и вниманием. Именно это каждый день дарит ей радость и счастье!
Бабушка стала хранительницей очага! У каждого предмета в её доме своя история, которая хранит в себе тепло домашней обстановки. Мир в доме всегда царил благодаря её терпению и смирению. Она многое повидала, но ни слова, ни намёка о мимолётно нанесённой обиде! С юности бабулечка неустанно заботится о своих близких. Никто не может повлиять на людей так быстро и мягко, как бабуля. Её уважение к каждому человеку обезоруживает, разливая ответную мягкость в самом строптивом сердце. И с дедушкой они жили дружно, душа в душу.
Складывается впечатление, будто кто-то невидимый шаг за шагом ведёт её по жизненному пути за руку. На примере судьбы бабулечки любые сложности кажутся мелкими, – отражается солнце в капле воды.
Халабуда* – ветхое строение, хлипкое жильё
Автор публикации
