(отрывок)
В театры я всегда надевал рубашку. Чёрную, непроглядную. Светлую, чуть отцветшую от времени, бежево-зелено-жёлтую. Темную, потускневшую, темно-фиолетовую с синими, коричневыми, оранжевыми квадратиками. Красную, на выпуск, с чёрными и белыми полосками, плотную, шерстяную, чуть отдающую стариной, деревней. Все рубашки у меня сохранились со школы, кроме, может быть, одной – чёрной. В тот раз я как раз был в ней.
Мы оказались на первом ряду на удивление моё и Насти. Правда, мы сидели не по центру, а с правого края, но все равно это был первый ряд, нам было так замечательно всё видно (не то что в тот раз), да ещё и ноги не затекали, и можно было как следует облокотиться. Настя была в длинной, в пол, юбке, с равномерными изгибами, плавными волнами, и у меня постоянно возникал вопрос, что можно прятать под такой юбкой.
От тонкой чёрной кофточки с надписью в стразах и такой юбки мне она представлялась как будто русской куклой, не хватало лишь кокошника – и в пляс.
Как ни странно, но тогда мы (также удивительным для нас образом) попали на танцевальное современное представление. Действовало в нем три пары, мужчина с женщиной, по ходу представления пары путались, менялись (при этом, кажется, сами этого не хотели), образовывались любовные треугольники, квадраты. Но в конечном итоге всё завершилось счастливо. Антракта не было. За всё представление мне запомнилась, пожалуй, одна только шутка. Одна пара ссорилась, потому что дама застала мужчину с другой дамой. Разъяренная подходит к своему кобелю и своей сильной гибкой ногой прописывает ему прямо в пах. И тут – раздаётся треск яичной скорлупы. Пауза. Зал завис в ужасе, и дама, кажется, – тоже. Затем мужчина, как ни в чем не бывало, достаёт из кармана куриное яйцо и надкусывает его. Вал смеха. Мне это почему-то понравилось и запомнилось.
Всё кончилось. Я ей так же помогал в гардеробе, как и в прошлый раз. Когда она подошла спиной ко мне и стала продевать руки в своё пальто, то её макушка была от меня всего в нескольких сантиметрах, и я чувствовал её надушенный сладкий аромат то ли клубники, то ли малины.
Мы шли обратно, в метро. Я её провожал, помогал нести сумку. Шея у неё почему-то была неприкрыта, или просто я видел её неприкрытой, узкой, крепкой. Я, отступая на полшага, видел её сзади, и мне так захотелось её поцеловать, прикоснуться к ней своими губами.
Настя шла с опущенной головой, мы говорили о постановке. Ей представление очень понравилось, она отмечала пластику, артистизм актеров и ещё того толстяка (с разбитым яйцом), который несмотря на комплекцию так обаятельно держался. Раз от раза возникали неловкие паузы. В которые я бы должен был что-нибудь сказать, важное, но лишь смотрел на её шею, продолжал ощущать её клубнично-малиновый аромат и молчал.
Перед спектаклем, когда ещё не прозвенело третьего звонка, мы прохаживались по фойе театра, рассматривали портреты, кажется, даже фотографировались. Неожиданно она обернулась ко мне и сказала:
«У тебя пятнышко», и указала своим выгнутым хрустальным пальчиком с синим маникюром на мою грудь. Я опустил голову, и правда, пятнышко осталось. Я чуть стушевался, потёр его ноготками, а она достала из сумки влажную салфетку и протянула мне.
«Где это ты успел испачкаться?», не дослушав ответа, которого я не собирался давать, она пошла в другую сторону залы.
В тот же день, днём, я вместе с Ангелиной и Маней отправился отмечать успешное окончание семестра. Мы сели в кафе, заказали по бургеру (конечно, самая маленькая из нас – Маня – этого затребовала) и с трудом их поглощали. В итоге, полностью расправиться с такой гигантской порцией смогла только Маня. Ей ненадолго стало неловко, но когда я отдал ей ещё и свою картошку, она перестала досадовать и принялась за порцию с новой силой.
Вдруг Маня отошла. Между мной и Линой повисла напряжённая пауза. Ангелина ёжилась от холода и тёрла ручки. Я за этим наблюдал. Я видел ее маленькие, тонюсенькие пальчики, несмотря на её рост, они у неё были крохотные, особенно мизинчик («ми-мизинчик»). Кожа мягкая, нежная, детская, прозрачный маникюр. И мне так захотелось взяться за её руки – я и взялся.
«Замёрзла?», я схватил её ладошки и начал тереть, дуть тёплым воздухом. Кажется, она этого не ожидала и только сказала:
«Спасибо».
Вернулась Маня. И продолжила есть, иногда чавкать, икать и рассказывать нам что-то ещё. Её рассказы никогда не запоминаются.
Затем Ангелина потянулась за палочкой (моей) картошки. Одну, вторую съела, а третью предложила мне:
«Попробуй».
Я отказывался, отнекивался, вертелся. Она всё тыкала и тыкала ею в меня, я был неприступен. Затем она макнула его в соус и настойчивее потянулась ко мне, прямо к моему лицу. От её близости ко мне я вздрогнул и отпихнул её руку, отчего соус капнул мне на рубашку. И, как оказалось, образовалось пятнышко.
После я не стал их провожать. Сослался на абстрактные дела и уехал в театр. С пятнышком на груди.
Автор публикации
