Проснулся с третьими лучами солнца. Первые в наше окно не попадают. На улице благодать, хотя сегодня обещали дождь. Птицы раскричались, распеваются с утра.
— Может, прощаются со мной?
Но мне не до них, осталось два дня. Как там пел Никулин:
С утра я рад
Чего-то жду
Ура-ура!
Я в храм иду.
В церковь реально было невтерпёж. Мишкина идея мне казалась гениальной. Правда, в церкви я бывал редко. Крестили ребенка, отпевали знакомых и коллег, а после смерти мамы ходил заказывать молитвы за упокой и ставить свечи. С батюшкой ни разу не общался:
— Как подойти, как завязать разговор. Да поверит ли он? Отмахнется, скажет: “Бесовщина, перекрестись и забудь”, а следующей ночью меня в тисках раздавят. Кстати, может, попробовать перекреститься! Вот, мысль, надо записать!
Храм наметил недалеко от работы. Завтракать не смог, не до жиру, быть бы живу. До храма буквально долетел. Утренняя служба уже закончилась, я попросил женщину у свечного ящика позвать батюшку, но, увы, выяснилось, что батюшки, бывает, уходят для проведения обрядов на дому (крещение, причащение и так далее), и сегодня он уже убежал. А жаль, в этом храме мне понравилось, и отношение было очень дружелюбное, я чуть было не исповедовался прямо у свечного ящика. Планы сорвались, побежал искать другой храм, и лишь в третьем месте застал батюшку, дождавшись его после завтрака (оказалось, он с утра не успел поесть). Когда он вышел ко мне, полноватый, молодой, с жиденькой бородкой, расслабленный после приема пищи, у меня, не скрою, мелькнула мысль: “Не захочет вникать”. Но я ошибся. Батюшка приветливо познакомился со мной, а я сразу довольно сбивчиво рассказал всю предысторию. Отец Андрей, так его звали, слушал, не перебивая. Слушать он умел. Единственное, что напрягало — он постоянно прятал глаза, может быть, хотел скрыть неверие в мой рассказ, может быть неприятен был ему мой взгляд, такое бывает между людьми. Первым его вопросом был: “А Вы не журналист?” Затем спросил про здоровье, детство, родителей, обстановку в семье и на работе. Он, по сути, действовал, как психолог, выявляя причины моего психоза. Но это был не психоз! Надо отдать ему должное, он посвятил мне почти час времени. Я выговорился ещё одному человеку помимо Мишки. Но это было все, что он смог дать. Сам он был совсем молодой, в рассуждениях своих он уступал Мишке, а главное, как я и боялся, он отнёс происходящее со мной к бесовщине, если “рассказанное считать реальным фактом”. То есть, во-первых, он мне не поверил. Во-вторых, если допустить, что описанное в реальности произошло, то это бесовщина, явно не от бога. В-третьих, защиту от бесов следует искать у бога. Он предложил исповедаться послезавтра. То есть, когда меня уже не будет! То есть, он не поверил, и бесовщиной считал мой психоз, вот и всё.
Абсолютно опустошенный я покинул храм. Поблагодарив батюшку, конечно. К обеду я сидел на работе, утратив всякую веру в победу.
— Кто может помочь? Кто поверит? Нужен сумасшедший человек, чтобы поверить в такое. Батюшка в церкви сработал, как психолог. Может психолог сработает, как батюшка?
Набрал жену, уж она то психологов знает, и обращалась и сама училась много.
— Малыш, привет! Тут у замдиректора невероятная история с сыном произошла, потом расскажу. Ужасы в общем. Нужен совет психолога. Человек нужен самый лучший, а главное, чтобы сам был сумасшедший, чтобы поверил.
— Ого, весело у вас там. Вариант единственный. Помнишь, я тебе рассказывала про гения, у которого знаменитости в клиентуре? Ну ещё на Бентли он приезжал, когда курсы вел?
— Саша, вроде? Который себя исцелить не может? Зато другим помогает в перерывах между оргиями и запоями? А он не в запое?
— Ну как повезет. И он дорогой! Очень! Но вот он реально крутой.
— Погоди! Но ты же говорила, он педик!
— Он би! Ну и что? На клиентов он не бросается точно, он врач, Дима! Не просто психолог, а с медобразованием. Так то у него клиника, все бы были такими педиками…
— Да уж, в голове у него клиника. Но, наверное, он подходит. Пришлёшь номер на вотсап?
Встреча с психологом едва не сорвалась. В ответ на вопрос “Алло, здравствуйте, это Александр?”, он ответил “нет”. Я умолк, он подождал, завершу ли я звонок, и сказал, что он Саша. Н-да… Голос был трезвый, ура. Запись на приём была только на следующую неделю. По телефону он не консультирует. Я пошел ва-банк, сказал, что от его ученицы, назвал имя жены. Она говорила, что у него феноменальная память, и действительно, он её вспомнил. И в срочной встрече не отказал: “Сможете подскочить на станцию метро Достоевская через полчаса?”. Сумму он назвал для меня огромную, а я почти все свои запасы уже потратил. Занял деньги у нашего замдиректора, он хороший, понимающий человек, сыновей у него, правда, нет, две дочери.
В метро я приехал чуть раньше. Стоял, как условились у панно с портретом Достоевского. Ожидал, что он спустится сверху (“Бентли” же), но он демократично приехал на метро. Когда молодой, одетый с иголочки парень перекрестился и поклонился перед портретом Достоевского, я понял, что это он, мой психолог. Девчонки, идущие рядом, прыснули от смеха, пожилая женщина остолбенела и стала вглядываться в светлый образ Достоевского.
Когда парень подошёл ближе, я увидел сеточку морщин вокруг глаз, “парню” было точно сильно за сорок.
— Приветствую, Дмитрий! Саша! Перед тем как подать руку, предупреждаю, я академик гейских наук, заслуженный тренер России по ГБ. — Он внимательно смотрел мне в глаза, считывая реакцию.
— А что такое ГБ?
— Гейская борьба, — он улыбнулся, услышав мой смех, и протянул руку, — просто клиенты разные бывают, есть люди, которые боятся “зашквариться”, я обязан относиться с пониманием к любым особенностям клиентов.
Мы вышли из метро и присели на лавочку, с опаской поглядывая на окружающую нас толпу голубей, всё-таки почти четверть куба экскрементов бродит рядом. На улице потемнело, небо потихоньку затягивало тучами. Общение с Сашей превзошло все мои ожидания. Мы говорили долго. Он сходу вошёл в тему, было видно, что ему интересно. Он мне поверил, сказал, что даже если бы это происходило только в моей психике, то это в любом случае реальная угроза жизни — поэтому произошедшее мы должны рассматривать только, как реальность. Он честно сказал, что не знает точного ответа, и задание за меня выполнить не может, но сейчас мы вместе в обсуждении будем искать пути решения. Мы долго анализировали меня, даже спорили. Его вердикт был таков:
— Не нужно лебезить перед миром и этим покупать себе право на жизнь. Право на жизнь мы имеем с рождения. Не нужно и противопоставлять себя миру, воевать с ним. Позиция — я часть этого мира, несовершенного, полного грехов, а потому я точно не худшая его часть. Чтобы слиться с ним, мне нужно просто расслабиться, снять напряжение и зажимы, перестать быть должным этому миру. Нужно прислушиваться не к миру, а к себе, поскольку мы и есть мир.
Он несколько раз повторил, что нужно учиться прислушиваться к себе, учиться работать со своими желаниями, в том числе неявными:
— Не хочешь здороваться с кем-то, пройди мимо. Не хочешь смеяться над шуткой, не смейся. Хочешь дать денег нищему — дай, не хочешь — не давай! Хочешь сказать начальнику, что он дурак — скажи! Хочешь дать кому-то в морду — дай. Хочешь трахнуть кого-то — трахни! В целом к реализации желаний нужно, конечно, подходить аккуратно, чтобы не угодить в тюрьму или больницу. Но у тебя осталось два дня жизни! Нужны экстремальные методы. Что бы ни было у тебя внутри, выпусти это. Выйдут бесы или ангелы неважно, главное — не давать им больше тебя мучить, выпустить их в мир, а мир войдёт в тебя на освободившееся место. И будет шанс прийти с ним в гармонию. Миру мир, в общем.
После встречи с Сашей в голове прояснилось, появилась надежда. Всё-таки деньги потрачены были не зря.
Вечером никаких тревог не было. Постарался расслабиться и прислушиваться к себе. Я имею право на жизнь. Выхожу на улицу, но там, как назло, начал накрапывать дождик. Погода хмурится. Котяра на месте. Смотрит на меня со своим хитрым прищуром. Готовится к приему пищи, видимо. Привык что-ли за два дня.
— А вот, хрен тебе! Погладить не даёшься, а корм мне и так есть кому отдать, у меня дома кот есть, Эшкой зовут. А ты обойдешься. Крыс, вон, ешь, они вкуснее.
Я разворачиваюсь и иду к калитке. Раздается (ушам своим не верю) мяуканье. Оглядываюсь — хитрый котяра идёт за мной. Вот это да! Подхожу к газону и приседаю. Кот замирает рядом, но рукой до него не достать.
— Сказал “а”, говори и “б”, иди, поглажу, — стараюсь говорить спокойно и доверительно. Открываю банку, но на травку не высыпаю. Пусть сходит с ума от запаха. Отрываю от лежащей на газоне коробки кусок картона, зачерпываю немножко паштета из банки и протягиваю коту. Он с видимым удовольствием втягивает запах корма. Видать, вкуснее крыс. Подходит ближе. Тянет морду к корму. Наконец, начинает есть. Я поднимаю вторую руку, и он мгновенно отскакивает от меня на метр. Шустрый. Глаза хитрые.
— Ну чего ты боишься, я просто поглажу. Думаешь, так приятно твою облезлую башку гладить. Может блохи у тебя. Тут важно доверие.
Я зачерпываю побольше паштета и протягиваю ему. Вторую руку держу рядом. Он недоверчиво смотрит. Ловлю себя на мысли:
— Ишь ты, какое доверительное общение с живой природой. Приручаю диких животных. Ну точно Бианки…
Кот сдается, подходит к еде. Вздрагивает, когда я прикасаюсь к его голове, но продолжает есть. Я максимально ласково поглаживаю его голову, покрытую шрамами, чешу за ушком. Кладу картонку на газон и опрокидываю на нее банку с кормом. На прощание глажу кота и довольный ухожу.
— Кто там у нас впереди? Ребята из страйкбольного магазина. Курят, укрывшись под деревом от дождя. Познакомиться? Да без проблем.
— Добрый вечер!
Здороваются.
— Мы соседи с вами, вы прямо надо мной сидите. Два года хожу мимо, решил, вот, познакомиться.
Знакомимся. Ребята хорошие, добродушные. Перебросились несколькими фразами про торговлю, новости интернет-торговли. Прощаюсь.
Дождь усиливается. На позитивной волне подхожу к калитке. Как по заказу, за дверью соседнего подвала пристроился очередной зассанец. Крупный экземпляр, кстати, выше меня. Мое защитное сооружение из красных лент разорвано, на табличку “Осторожно, высокое напряжение!” никто не смотрит.
— Реализация своих скрытых желаний, говорите? Ха!
Подскакиваю к мужику и со всего размаха бью его ногой по заднице. От удара его отбрасывает к стене, процесс мочеиспускания теряет плавность. Мужик испуганно оборачивается, держась одной рукой за стену. Громко говорю:
— Вот скажи мне, паскудник, где здесь надпись “туалет”.
Он не успевает ответить. Наношу второй удар, стараясь ударить ещё сильнее. Открытой ладонью бью ему через руку по лицу. Его сначала отбрасывает к стене, а потом отрывает от нее. Придерживая штаны, он семенит от меня, продолжая свои поливочные работы. Много жидкости, наверное, выпил. Я даю ему ещё одного смачного пинка, и его выносит на открытое пространство. На нас смотрят люди. Мужик стремительно застёгивает обоссаные штаны. Глядит на меня: “Ты чего?”.
— Даже не матерится, надо же, какой культурный зассанец попался. Или трусливый?
Я готов к драке, выброс адреналина вызывает нервную дрожь. Знакомое, приятное ощущение. Прохожие, видевшие сцену, смотрят на меня с осуждением.
— Зачем вы человека избили? Разве так можно? — слышу недовольный сердобольный голос. Оборачиваюсь — ворчливая женщина, Мария Петровна, собственной персоной.
Мужик тем временем обтерся, как мог, и расстроенный пошел в сторону метро. В драку не полез. И вот. Мне уже его жалко, как он поедет домой. А похер!
— Не избил, а отогнал. Нужно отучать их ссать, где попало, — отвечаю женщине.
— Ну не такими же методами.
— А какими?
Промолчала.
— Вам лекарство то помогло? — интересуюсь.
— Помогло, — отвечает без всякого энтузиазма.
— Так чего же Вы спасибо даже не скажете?
— Ой, простите. Спасибо Вам, Дмитрий!
— На здоровье, очень рад, что сработало.
Прощаюсь, дождь усиливается, а я зонтик доставать не хочу. Хорошо под дождем.
Под мостом моего бомжа, конечно, нет. Зато вчерашний парень опять поет. Поет хорошо, и слушатели есть — пережидающие дождь люди. С удовольствием слушаю, подхожу, бросаю деньги в его шляпу. Настроение хорошее, но пока ощущения завершенности задания нет. Увы…
— А где же соблазнительная дамочка. Она сегодня задерживается? — Я уже отошёл от моста и неспешно двигаюсь по её предполагаемому маршруту. Навстречу. Дождь заставляет людей ускорять движение, они обходят меня, перепрыгивая лужи.
— Неужели она прошла сегодня раньше? Будет жаль остаться с незакрытым гештальтом, — я всматриваюсь в лица прохожих, — а вдруг я ее не узнаю в плаще.
Но мне везёт. Не слишком быстро приближается элегантная фигура в кожаном плаще, спрятавшаяся от дождя под зонтом. Как такую не узнать. Дамочка свысока бросает на меня взгляд и едва заметно замедляет шаг. Видимо, ожидает снова комплиментов от очередного покоренного её красотой мужчинки, который подозрительно часто стал попадаться ей навстречу. Как обычно бывало — подошёл, отшила и довольная пошла домой. Я, не спеша, иду прямо за ней. Любуюсь её фигурой, покачивающимися бедрами, наслаждаюсь ее волнением. Она не понимает, почему я изменил свое поведение. Буквально физически чувствую её волнение, жадно вдыхаю запах её духов. Как будто охочусь на нежную лань. Наконец, возле ларька с газетами делаю несколько быстрых шагов вперёд и хватаю левой рукой её за волосы. Дамочка испуганно вскрикивает и взмахивает руками. Зонт падает в лужу возле ларька.
— Попалась, сучка, — зловеще произношу возле ее уха.
Правой рукой разворачиваю ее лицом к себе. Прямо передо мной ухоженное лицо с аккуратным макияжем и огромные испуганные серые глаза. Надо же, и правда, красивая. Даже вблизи.
Не даю ей опомниться, обнимаю ее за плечи правой рукой, а левой тяну за волосы и запрокидываю голову. Впиваюсь в её прохладные полные губы своими губами. Она не сопротивляется, растерянно замирает в моих объятьях, безвольно опустив руки. Губы женщины сомкнуты, я облизываю их языком и пытаюсь проникнуть им между ее зубов. Наконец, она пропускает его в свой рот, и я ощущаю прикосновения ее теплого языка. Отпускаю волосы и жадно шарю по ее телу, опускаясь всё ниже. Плащ тонкий, и я хорошо ощущаю рельеф ее тела. Сильно прижимаю ее к себе, чтобы она ощутила, как я ее хочу. Неожиданно дамочка обхватывает меня обеими руками и начинает страстно отвечать на мой поцелуй. Двое прохожих, намеренных уже, было, вмешаться, с облегчением проходят мимо — поняли, что мы знакомы. Мы стоим под дождем и целуемся на виду у всех, не желая отрываться друг от друга.
— Мне нужно бежать, нянечка сейчас уходит, — она прижимается ко мне и шепчет, будто мы давно знакомы. Все барьеры сломаны. Она моя!
Кровь стучит в висках. Хочется взять ее на руки и отнести куда-нибудь, как желанную и заслуженную добычу. Куда угодно, в подъезд, в подворотню. Но, дома её, видимо, ждёт ребёнок…
Я поднимаю, отряхиваю от воды и подаю ей зонт. Она закрывает его, теперь уже всё равно мы оба промокли.
— Я побежала, — она уже сама прижимается ко мне, встаёт на цыпочки и ищет мои губы своими влажными губами.
— Зачем было столько ждать, — произносит без всякого укора. Я не успеваю ответить, как она уже бежит по лужам под мост, цокая каблуками.
— Однако, — возбуждение всё никак не проходит, я чувствую удары сердца. — Может это оно, то самое ощущение правильности? Я победил? … Да уж, кого-то я определенно победил…
В голове потихоньку проясняется, видно кровь возвращается в мозг из дальнего путешествия на нижний полюс. Расплывчатая неясная беспокоящая почему-то картинка в голове вдруг обретает резкость, и я вижу лицо жены. Картинка прирастает деталями — жена в черном платке стоит над моим телом, лежащим в гробу, и плачет, а рядом сын шепчет: “Мама, не надо, мам, ну не надо”… Эйфория мгновенно сменяется жутким ощущением вины. Кровь приливает к лицу. И жжёт. Бросило в пот. Я распахнул куртку, и пот тут же стал противно холодным, не принеся желанной свежести.
— Предательство! Это в предательстве то я ищу правильность? Да провались пропадом этот долбаный гештальт. Пошло оно всё на хер. Пошли они на хер эти вершители судеб. Пошла на хер вся эта жизнь! — я ринулся вверх по лестнице на мост в сторону метро. Одинокий невзрачный бомж сидел на ступеньке под неровно вырванным куском полиэтилена и преграждал путь. Я размахнулся и со всей дури влупил ногой по его стаканчику с несколькими монетами, так что тот улетел вниз на железнодорожные пути.
— Какого хера ты тут уселся, уродец, людям пройти негде! — я выплеснул на него всё своё раздражение, накопившееся из-за неудач последних дней. — А ну, пошел на хер отсюда.
Немногочисленные прохожие оглядывались на мой дикий крик, но предпочитали не вмешиваться.
— Ты чего, отец… я это… я пересяду, ты не кричи, всё нормально, чего ты, — бомж перепуганно сдвинулся в сторону ограждения лестничного марша. Этим своим обращением “отец” он разом снял всю мою агрессию. Но чувство вины, ощущение предательства осталось. Было и чувство вины перед этой дамочкой, которую я, получается, тоже обманул.
В расстроенных чувствах, проклиная и всех психологов и конкретно моего недавнего советчика, и даже самоё понятие гештальта, шатаясь, как пьяный, прошел по всем лужам и спустился в метро. Пока ехал в метро, в голову настырным дятлом долбил идиотский афоризм: “Членом и добрым словом можно добиться от женщины гораздо большего, чем просто добрым словом”.
Вышел из метро и попал во власть тяжёлых капель дождя и неуважительного ветра. Люди снуют, кто-то уставший, кто-то веселый. Живые. Скоро меня среди них не будет. В другое время я бы собой загордился за этот решительный, брутальный вечер. Но не теперь:
— Да уж, четвертый вечер потерян, остался всего один. Остался один вечер жизни. А я не знаю, что делать. Что мне делать? Что делать? — точила моё сознание одна и та же мысль. Никаких идей не было. Опустошение. Злость на себя. Тревога за близких. Другие люди, пусть воровали и подличали, но хотя бы обеспечили жизнь своих близких, а я?
Жена заметила моё состояние. Мы долго стояли в коридоре обнявшись. Я мысленно с ней прощался. Она ждала каких-нибудь объяснений, но сил объясняться у меня не было. Прошел в комнату и улёгся на кровать в одежде. Весело суетился рядом сын, рассказывал про свои успехи на Ютубе. Я не слушал. Потом спохватился и подумал, как мало провожу времени с любимыми людьми. Почему-то вспомнились умершие мама и брат. Возник комок в горле, и я с трудом сдерживал слёзы. Когда стало совсем невмоготу, быстро сбросил одежду и скрылся в ванной. Пустил воду.
— Почему это происходит именно со мной? За что? Ведь кругом столько подлецов и мерзавцев, убийц, воров, извращенцев. Почему именно я? Ну почему я? — прорывались у меня мысли сквозь рыдания. Наконец, эмоциональное напряжение немного спало.
— Может, потому что я способен понять? Потому что я не безнадёжен? Может, это испытание — шанс, награда? Господь не даёт непосильных испытаний. Но Господь ли это? — я не был уверен ни в чём, кроме того, что этот кто-то может забрать мою жизнь. Может это вообще странный сосед снизу, обложил свою квартиру открытыми микроволновками и облучает меня, а остальное всё работа моего больного воображения.
Ночью попробовал сопротивляться. Перекрестился перед началом приступа. Когда сжало меня в тиски крестился мысленно. И эффект был. Как будто в назидание, приступ длился дольше и тиски давили сильнее.
Сон пришел, как избавление…
Пять осенних вечеров
Автор публикации
Замечательно, благодарю.))