ПУТЬ ДУШИ, ИЛИ ТЕНЬ ЛЕОПАРДА
ГЛАВА VI – ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ
Прошлые воплощения не до́лжно помнить,
Но если того пожелает Бог, к человеку приходят воспоминания.
Ему может открыться Простое Ви́дение, рождённое милостью Бога.
Спасение приходит лишь после многих перерождений.
Древнеегипетское изречение
Торжествующие золотистые оттенки небес после заката Солнца неумолимо превращались в кровавые. Священные горы Западного Берега и Долины Царей грозно ощетинились. Их сглаженные временем вершины ещё горели мрачным огнём. Они походили на зловещих стражей Нижнего Мира, охранявших границу между Светом и Тьмой. Хэй замер, заворожённый этой особенной, удивительной и тревожной картиной, что перетекала на глазах из Света во Тьму, из Жизни к Смерти. Он в Ау-Сет[1].
Пилон Храма Амон-Ра[2] Западного Берега Мёртвых. Хэй, будущий жрец, по обыкновению, забирался сюда, на самую верхнюю площадку левой воротной башни, чтобы уединиться от мира. Здесь никто никогда не бывал. Уборщики же появлялись на верхней террасе, только если тут набиралось много мелкого пылеватого песка пустыни, приносимого Богом Ветра Шу. Именно здесь Хэю было всегда проще и естественней проникать в истинные смыслы обоих миров – Верхнего и Нижнего, познаваемого и таинственного, удивительно яркого и недосказанного. Это любимое место для вечерних молитв и размышлений, обретения светлых идей после изнурительных занятий и тренировок в Школе Жизни[3]. Будущий жрец понимал, что внутренняя мудрость открывает актуальную, образную, мистическую картину мира, которая прямо сейчас говорит об очень многом именно ему. А открыть, что произойдёт ближайшее время, очень даже стоило…
Тревожные времена настают не только для Хэя, но всего Великого государства Тау-Кемет[4], Нижнего и Верхнего. Он уже больше года живёт в Ау-Сет. Идёт подготовка к его посвящению в Высший жреческий сан Ур-Маа[5] которое уже давно должно было пройти в Ану[6]. Теперь же он в другом окружении. Очень многое изменилось. Но если бы только это! Сколько всего необычного теперь происходит вокруг. Он хорошо понимает, что-то важное происходит там, где будущее только ещё формируются в том пространстве, что неподвластно человеческому разуму, а только Всевышнему.
События вокруг него начинают превращаться в опасный бурный водоворот. Это как песчаный смерч, пробегающий по барханам перед бурей. Резкие порывы ветра, несущие зловещую стену песка, пыли и пустынных растительных частиц, крепких и острых, как стекло, больно ранящих кожу, если не закутаться в плотный дорожный плащ. Как песчаная масса, забивающая глаза, становящаяся на ветру резкой, словно плеть, так и события вокруг захватывали и захлёстывали его. А ведь, кажется, так недавно Хэй и многие другие жрецы, служители и последователи молодого Аменхотепа прибыли сюда из Города Солнца. Там, в Ану, всё было просто и понятно, светло и благостно. Здесь же происходило что-то неведомое и пугающее, хотя внешне все события вокруг протекали чинно, размеренно и обыденно.
Хэй хорошо помнил, как ещё совсем маленьким мальчишкой в первый раз ступил под сень величественных храмов Города Солнца. Тогда до главных событий в Ау-Сет было очень далеко. Его отец, признанный архитектор, опекаемый отцом молодого фараона, погиб при стечении странных обстоятельств на строительной площадке грандиозной реконструкции храма Атум-Ра[7] в Ану. Вскоре после трагического события мать и отвела Хэя в священный Город Богов ко Второму Верховному жрецу Ра Города Солнца для первого экзамена на ученика Солнечного Владыки. Жрецы и раньше приходили за ним. Он был найден согласно знакам свыше, звёздным предсказаниям, знамениям. Мать медлила, не хотела его отдавать вот так, навсегда. Наступило тяжёлое время, она лишилась кормильца. Неумолимый рок и воля богов всё же указали, как поступить…
Хэй тогда с лёгкостью прошёл нужные испытания, решил все загадки, что были предъявлены жрецами, проявив способности к ясновидению и умению творить образы во внутренней вселенной. На следующий же день жрецы-служители появились в их доме, доставив на двух повозках мешки с полбой и ячменём – откуп за будущего ученика. Тогда же Хэя и забрали в школу жрецов Дом Жизни[8]. Мать, волнуясь, старалась не плакать. Он её утешал, обещал, что никогда не забудет и скоро вернётся. Однако тогда Хэй с удивлением заметил за собой, что не испытывает от расставания с матерью какой-либо глубокой горечи. Тоже было и после смерти отца. Всё и вся как будто освобождали для него дорогу к новой, захватывающей дух взрослой жизни.
— Не оглядывайся, сказала мать, — как-то по-особенному посмотрев в глаза, проникнув в самую глубину души, — ты на верном пути. Всё давно предрешено. Будь светел и чист. Да пребудут с тобой Боги. Пусть хранят для великих дел и свершений во славу Солнцеликого Ра!
…Матери не стало через три месяца после гибели отца. Гораздо позже он узнает, что она была убита. Убийцу тогда не нашли. Это трагическое событие стало для него последним, разорвавшим тонкую, зыбкую связь с земным миром. У Хэя никого не осталось на этом свете, как ему тогда представлялось. Он часто спрашивал родителей: кто они, какому роду принадлежат, есть ли у него близкие, братья, сестры, дяди, тёти? Но они говорили какие-то незначащие вещи, уклоняясь от прямых ответов. Хэй замечал, что родители всегда при этом непроизвольно и еле заметно опускали глаза. Потом он не настаивал, но понимал, что-то не так, есть какая-то тайна, связанная с его рождением.
Вот так и началось его жреческое обучение. Сначала в начальной храмовой школе, а затем в школе будущих жрецов – Доме Жизни. Хэй ушёл в себя. Для него стало важным познать этот мир, стать ему нужным.
Его с детства, как и каждого жителя Тау-Кемет, окружали боги и богини, храмы, молельные дома, непроницаемые лица жрецов с тщательно выбритыми головами, святые праздники на улицах в честь богов и земных владык. Будучи совсем юным, он бездумно выслушивал все эти затейливые истории о сонме богов, о которых рассказывали отец и мать, несильно вникая в суть. Воспринимал всё как добрые и злые сказки. Ведь взрослые, представлялось ему, рассказывают их, чтобы скрыть от детей всё, как оно есть на самом деле. Но Время пришло. Невидимый мир мёртвых, о котором он столько слышал, в один миг напомнил о себе. Это изменило его взгляды и устремления навсегда.
Однажды, во время купания на берегу Великой реки[9], в илистой заводи, среди зарослей высоких зелёных стеблей папируса, один из сверстников в суете игр в воде толкнул его на глубину. Хэй, не умевший ещё тогда хорошо плавать, вдруг, не ощутив ногами дна, непроизвольно глотнул речной воды. Он стал резко захлёбываться, но почему-то друзья не спешили бросаться на помощь. Время в этот момент удивительным образом начало растягиваться. Он судорожно тонул. С ужасом видя одновременно, как сверстники стоят на берегу и со злорадным любопытством наблюдая, ждут, когда это произойдёт. В эти отчаянные мгновения он ощутил, что время останавливается, звуки становятся будто «мычащими». Хэй понял, пока текли эти долгие мгновения, читал мысли сверстников. Их застывшие жестокие и полные азарта лица вре́зались тогда в память. Почти все они почему-то желали его смерти прямо сейчас. Хэй окончательно захлёбывался. Плеск волн, его судорожные движения рук и ног в борьбе за жизнь неожиданно перестали быть важными. Угол зрения сместился, время остановилось…
Он увидел высокого стройного мужчину лет сорока в ореоле яркого света, в изящной набедренной повязке, расшитой золотом. Хэй отчётливо отметил на его шее амулет с изображением ибиса над широким царским оплечным ожерельем усех, горевшим мерцающим золотым огнём и лазуритом. Проницательные, как будто знакомые голубые глаза незнакомца, тонкие, совершенные черты лица остановили всё внимание Хэя. Они оба теперь смотрели друг другу в глаза. Взгляд этого человека проникал насквозь, «прожигал и выжигал». Неожиданно в голове прозвучал глубоко звучный, чеканный голос, одновременно приятный, выразительный:
— Привет тебе, ученик. Не бойся. Мы с тобой. Скоро всё изменится. Ты избран. Готовься!
Хэй ничего не успел подумать и хоть что-то сказать в ответ. А образ незнакомца вдруг начал отдаляться и исчезать. Чувства барахтанья тонущего мальчишки стали стремительно возвращаться и ощущаться. Открытые глаза видели вверху волнующуюся желтовато-зеленоватую поверхность воды. Отчаянно желаемый жизнью вздох всё никак не происходил. Он, спохватившись, подумал: ну вот, прямо сейчас всё и закончится. Но в это мгновение ощутил, как с рывком «взлетает»… Оглушительный шум воды в ушах, бешено стучащее сердце, как барабан дарбу́ка[10]. Свет внезапно будто взорвался. Хэй почувствовал, как потоки пресной воды исходят из него. Время и пространство пульсировали. Вот он неподвижно лежит на спине на речном мокром песке, глаза широко открыты. Вокруг остановившиеся искажённые лица друзей или теперь совсем не друзей. Прямо на него внимательно и напряжённо смотрит молодой мужчина – нубиец. Его глубокие тёмные горящие глаза были полны сдержанной радости.
— Всё в порядке. Сегодня жить будешь, — сказал он беззвучно и, улыбнувшись глазами, исчез из виду…
Кто был этот незнакомый нубиец, откуда взялся и куда потом пропал, никто из мальчишек так и не понял. Они лишь рассказали потом, что он вообще появился из ниоткуда и заметили его, когда тот уже бросился за тонущим мальчишкой. О происшествии тут же сообщили матери. Она прибежала, славя в слезах богов за спасение. Хэй же потом ещё несколько дней не мог подойти к воде. Это шокирующие событие открыло перед ним неведомый таинственный мир. Именно в это время он окончательно понял, что внешне приятное человеческое общество может быть опасным и даже смертельным, несмотря на милые улыбки, скорые знакомства и клятвы в вечной дружбе. Размышляя позже, Хэй вспомнил, как однажды его подстерёг мальчишка за стеной горшечной мастерской, попытавшись поколотить. Хоть Хэй был младше, но смог отбиться. Потом, когда они оба сидели рядом на песке, вытирая кровь, Хэй спросил:
— Почему ты это сделал?
Тот, посопев в который раз, вытерев размазанную по лицу кровь, нехотя ответил, не поднимая глаз:
— Не знаю. Просто тебя не любят, потому что ты не такой, как все…
Дети должны были обязательно рассказывать родителям, что странного и необычного с ними происходило и при каких обстоятельствах. Этого требовали правила, принятые в их обществе. Хэй доверился матери, рассказав в подробностях о том, что и как с ним случилось, о виде́нии незнакомца. Та потом, крепко прижав его голову к своей груди, долго не отпускала. Он чувствовал, что она беззвучно плачет. Плечи мелко вздрагивали. Но она, похоже, не удивилась этому необычному событию, только ещё больше замкнулась в себе. Очевидно, потом кто-то из домашних поведал о происшествии и странных деталях его видения в Доме Богов[11] при отправлении храмовых ритуалов и обязательной исповеди через каждые десять дней. Все, что происходило необычного, знакового с людьми, должно было обязательно рассказываться в Храме. Это был непреложный закон. Именно тогда и узнали об этом случае жрецы Города Богов Ану…
В храмовой школе Хэй проявлял себя старательным, ответственным, неуёмным в чтении, упражнениях с письмом, в счёте, занятиями гимнастикой, участием в спортивных состязаниях. Страстно жаждал новых знаний, возможностей проникновения в тайны сущего. Воображение рисовало воочию древних богов, иные загадочные миры и Великое Абсолютное Знание Посвящённых. Теперь он не чувствовал тяги к прежним мальчишеским забавам, не проявлял неосознанных порывов к обычной дружбе. Рано повзрослев, Хэй начал понимать этот непростой, жестокий, но удивительный в своих проявлениях взрослый мир.
Он был примерным учеником, легко справлялся со всеми заданиями и упражнениями. Сверстники по школе его не очень любили, потому как он не позволял себе отлынивать от учёбы, не проявлял пустых дружеских инициатив. Хэй был замкнут, не отлучался в мирской город для лицезрения больших кораблей чужестранцев, одетых в яркие одежды с затейливыми узорами, всяческих заморских диковинок и животных. Истинной его страстью стало Знание.
Прошло время. Хэй перешёл из начальной храмовой школы в Дом Жизни. Отбор был жёстким. Жрецы Солнца не щадили учеников, невзирая на статус семьи, не делая поблажек при сдаче экзаменов. На этом этапе многие ученики отсеивались, что было вполне естественным процессом. Не прошедшие отбор начинали приобретать мирские навыки, покидали храмовый город, пополняя ряды ремесленников, художников, чиновников и воинов. Хэй с удовлетворением отмечал, что оставшиеся ученики в Доме Жизни стали более сосредоточенными и целеустремлёнными. Они постепенно начинали ментально конкурировать между собой, что выражалось в ещё более скрытых, низменных и коварных поступках. Хэй понимал, что это вполне естественно. Они взрослеют. В каждом ученике, таким образом неизбежно проявляются как тёмные, так и светлые стороны личности.
Между Тьмой и Светом не было принципиально важной разницы. Наставники говорили, что человеческая натура как раз соткана из света и тьмы. Каждый выбирал свой путь. Предпочтения адептов таким образом выкристаллизовывались. На этих этапах формирования личности проявлялись будущие храмовые жрецы, отправители похоронных обрядов, мастера искусства бальзамирования, скульпторы священных изображений, мастера письма, целители духа и тела, медиумы и маги. Занятия в школе жрецов[12] становились всё более изощрёнными и тяжёлыми. Хэй постоянно думал над тем, кем он станет, но, в отличие от остальных, никак не мог выявить личные предпочтения. Все эти занятия он считал чем-то не столь важными для себя.
Теперь, кроме привычных богослужений в храмах, они не только продолжали постигать всё новые искусные тайные науки, но наставники побуждали адептов выявлять скрытые склонности и сверхспособности к взаимодействию именно с невидимым миром. Это проявлялось в процессе проведения обрядов перед храмовыми изваяниями богов. Наставники учили, чтобы в молитве божеству, его изваянию, духовному телу Ка[13] ученики старались ощущать его энергию, силу, саму первичную суть. Там, где отклик был наиболее сильным, подношения, возлияния, обращения должны были стать более щедрыми, а молитвы – упорными, откровенными и страстными. Наставники также внимательно следили, чтобы молитва не являлась «механической». Ученик должен был постоянно делать духовные запросы на ответные посылы Божества и постигать содержание получаемых в разуме ответов, пытаться самостоятельно интерпретировать содержание и, разумея, делать выводы. Так формировались индивидуальные предпочтения для будущего высокого жреческого служения.
На следующем этапе, когда уже два – три божества отвечали сильнее тем или иным образом, наставники, обсудив детали мистического опыта адепта, добавляли в его практику творение божественных образов по традиционной, отработанной веками схеме. Необходимо было, находясь перед изображением божества, а точнее его Ка, представлять оного в предвечном сиянии, ощущать энергию жизни в вертикальном потоке определённых цветов, оттенков и осенять себя таким же. Так формировалась практика общения с невидимым миром и выявлялись новые индивидуальные предпочтения адептов. Кто-то начинал работать с Нижним Миром, им отвечал Осирис, Анубис, тёмные демоны. Другие обращались к Светлым Солнечным Божествам, как Исида, Хор, Хатхор.
Практикуя, Хэй глубоко осознал, что сам Тот[14] явил ему тогда «в водах» благоволение и дал первое посвящение. Тот когда-то в незапамятные времена был человеком. Потом стал богом мудрости, яснознания, божественного письма, магии, владыкой неисчислимых миров. Образ и сущность этого бога привлекали Хэя. Он пытался выйти с Тотом в божественное общение, хотел постичь сходу его тайные ипостаси, и это скоропалительное желание было вполне понятно. Но наставники категорически запретили выходить на прямой контакт с ним, объяснив, что это будет уже на финальных этапах их жреческого обучения и подготовки. Об удивительном же случае во время купания с Хэем никто никогда не заговаривал, не обсуждал детали. Однако сам он чувствовал, что это всё неспроста. Часто ловил на себе скрытые, заинтересованные, озабоченные взгляды наставников и старших жрецов.
На заключительных этапах, теперь уже Школы Хора[15], учеников разделили. Хэй занимался в числе девяти тщательно отобранных адептов. Именно им было доверено постигать самые сакральные способы работы с реальностью, её творением. Получалось, что их готовили не к просто храмовому служению, но к чему-то гораздо более значительному и важному. Конечно, раньше все они так или иначе, участвовали в общих попытках работы с сакральными сновидениями. Не у каждого это получалось. Хэй даже примерно вычислил процент явно склонных к такому способу постижения реальности учеников – всего около пяти – десяти. Сейчас же всё было по-иному. Жрецы, которые их обучали, ранее ученикам не встречались. Все они выглядели примерно одинаково: высохшие жилистые тела, глубоко посаженные пристальные голубые глаза. Их зрачки будто искрились и пульсировали. Смотреть этим жрецам прямо в лицо было больно, а то и просто невозможно. Ученик чувствовал, что его словно видят насквозь всего и сразу.
Началось углублённое постижение астральных перемещений в Мире Отражений[16]. Кропотливое изучение этой магической практики в сновидении, также открыла перед Хэем непостижимые ранее возможности этого мира и доступ ко всей необъятной его информации. Но пока это были лишь краткие, контролируемые жрецами личные опыты. Он чувствовал, что его группа учеников подобралась какой-то особенной. Они уже не пересекались с основной массой адептов, знали друг друга очень хорошо, почти не разговаривали между собой. Каждый старался как «закрываться» от товарищей, так и одновременно «прочитать» всех.
Стали практиковаться и сложные дыхательные практики. Перемещаться в астральном теле позволялось только в присутствии старшего опытного жреца и совсем на близкие расстояния, вроде соседних храмовых залов. Задания были таковы, что надо было попасть в определённый храм, зал, молельню, где ты точно не был. И описать сюжеты храмовых божественных рельефов, вырезанных на стенах, и содержание сакральных иероглифических надписей.
На этом этапе категорически запрещалось проходить сквозь каменные астральные двери-порталы старых поминальных храмов. Хэй же слышал от немногословных старших учеников при редких встречах и разговорах, что можно перемещаться не только в другие города, страны, Сирию, скажем, но даже на Яхх[17], ближайшие планеты. Но это было строжайше запрещено под угрозой немедленного и позорного изгнания. Но однажды Хэй все же вышел за пределы дозволенного. Он давно хотел встретить дух матери после её смерти. Надо было узнать волнующие подробности его появления в семье, о возможных родственниках, кто её убил и за что. Но был вскоре низвергнут в тело жуткими Тёмными Стражами[18], о существовании которых только слышал легенды, ходившие среди товарищей. Хэй тогда чуть не замёрз заживо и потерял много жизненной энергии. Этот опыт на какое-то время отбил у него всякую охоту к подобным своевольным приключениям в Мире Отражений. Тем более, его тогда очень строго наказали, посадив на неделю в одиночную тесную жаркую келью на скудные порции хлеба и воды…
Пару лет назад в Священном городе Бога Солнца началось строительство нового храма Ра-Хорахте[19] рядом с древнейшим храмом Бен-Бен. Также в городской черте северной части Ану возводили великолепный царский дворец из ливанского кедра. Хэй с удивлением отмечал, что строили храм и дворец спешно, напряжённо, даже ночью, под светом больших необычных светильников без огня и дыма. Прошёл слух, что юный фараон Аменхотеп, соправитель своего отца, скоро почтит присутствием Город Солнца и откроет череду ритуальных служб Лучезарному Ра. Хэй к тому времени находился больше в мистическом мире, нежели в земном. Он почему-то уверенно чувствовал всеми фибрами души, что приезд фараона станет судьбоносным для него.
Пришла весть, что юный Аменхотеп со свитой уже на пути в Город Солнца по Великой реке. Хэй с волнением также ожидал его появления. Ану готовился к встрече Владыки. Были спешно и богато обновлены все храмы, вывешены длинные флаги на высоких кедровых флагштоках перед каждым. В воздухе Священного Солнечного Города, кроме божественных воскурений, витало как напряжение ожидания, так и вполне ощутимое воодушевление. Хэй слышал, что приезд и пребывание фараона в Городе Солнца является судьбоносным для всего Тау-Кемет. Ау-Сет уже давно, за столетия, перетянул на себя как внимание правящих царских династий, упрочил влияние на правителей, так и обеспечил в свою пользу основной неисчислимый поток пожертвований со всей страны. Ану, как древнейший культовый Солнечный Город, где был сотворён весь этот бренный мир, ритуально и политически терпел скрытое унижение от Амон-Ра в лице жрецов Сета[20], которые старались подавлять все храмовые инициативы Солнечного Города. Хотя Ану давно боролся. Ещё фараон Тутмос, дед нынешнего правителя Аменхотепа – Отца, удостоился чести и благосклонности Великого Сфинкса, получив солнечный трон фараона, а ведь Великий Сфинкс – древнейшая ипостась Лучезарного Ра. Отец нынешнего соправителя пытался снять довлеющее влияние жречества Ау-Сет и бога Амон-Ра. Делал это не очень последовательно, встретив почти физическое и духовное давление, поскольку Амон-Ра продолжал привычно властно влиять на государственную политику Повелителей Великих Земель.
Из отрывков разговоров наставников, услышанных краем уха вестей, Хэй понял, что Город Солнца давно делает серьёзную попытку перетянуть всецело на сторону Света юного фараона. Ведь Город Солнца фактически является последним оплотом Триединого Солнечного Бога на Земле. Ранее юный Аменхотеп провёл в Ану много времени, обучаясь и получая высшие посвящения. Очевидно, он почерпнул много тайных знаний в тот период от жрецов Солнца, что повлияло впоследствии на его духовное мировоззрение. Потом скоропостижно скончался старший сын Аменхотепа – Отца Тутмос. Так власть перешла ко второму и единственному сыну фараона как соправителю, который по слухам был поначалу этим даже недоволен. Хэй интуитивно понимал, что вокруг всего этого явно идёт большая политическая игра. А при произнесении имени Амон-Ра всегда чувствовал непроизвольную дрожь в теле, смешение мыслей в себе, ощущая за всем этим что-то ещё более глобальное и зловещее. Впрочем, Хэй часто тогда, по юности, относил подобные предчувствия насчёт усталости и разыгравшегося воображения. А делиться такими крамольными мыслями было просто опасно.
Хэй к тому времени перешёл на новую ступень обучения в Школе Хора. Теперь у каждого адепта должен был появиться индивидуальный Наставник. Он отбирался очень тщательно, исключительно по звёздным расчётам, знакам и вещанию Оракула. Для Хэя довольно продолжительное время Земной Наставник так и не был назначен, в отличие от его товарищей. Но он почему-то не волновался на этот счёт, зная, что его незримо «ведут» и, наконец, выведут на того Наставника, который нужен именно ему. Он давно полагался на Провидение и Триединого Бога в лице Хепри[21], Ра-Хорахте и Атума. Хэй интересовался, со многими ли так происходит насчёт задержки определения наставника, но оказалось, что такое довольно редко случается. Наставник назначался сразу же после начала именно этого, нового этапа обучения. Невидимый же Наставник – страж, которого Хэй прекрасно чувствовал и даже общался в Духе, ничего конкретного, земного не сообщал, только обозначал своё присутствие знаками и синхронизацией событий вокруг. Любопытно, что чисто внешне он был похож на того самого нубийца, что спас его когда-то на Великой реке.
Ко всему прочему, Хэю довольно давно снился один и тот же страшный сон: разгневанное, жуткое лицо с тонкими узкими чертами лица, сжатыми губами, сверкающими красными глазами. Оно стремительно приближалось из пугающей тьмы с оглушительным шумом, лязгом и как будто хотело целиком поглотить. Потом Хэй, ещё находясь во сне, часто ощущал, что падает в отчаянную бездонную тьму весь, без остатка. Его переполнял в эти моменты неконтролируемый ужас. Обычно Хэй тогда просыпался с бешено колотящимся сердцем, насквозь мокрый от холодного пота. Он даже проснувшись всем телом и духом ощущал, что всё ещё падает в эту жуткую страшную бездну. По правилам, надо было, конечно, рассказать об этом наставникам, но Хэй понимал, что это могут счесть за слабость, болезнь и, возможно, изгонят. Да и, кроме того, личного Наставника всё не появлялось. Поэтому никто из учителей не знал, что с ним действительно происходит…
Встреча юного Аменхотепа с большой свитой, царскими стражами прошла пышно, но без продолжительных восхвалений и привычного по этому поводу длительного праздника. Сын Солнца оказался высоким, худощавым, немного неуклюжим юношей с необычными выразительным лицом, удлинёнными его чертами, озабоченным и погруженным в себя. Одно его присутствие электризовало всех тех, кто был рядом. Юные товарищи по группе особенно чутко это всё ощущали и понимающе, молча переглядывались между собой.
Проведя все необходимые ритуалы восславления и почитания солнечного божества Ра-Хорахте в его новом храме, фараон о чём-то долго ещё совещался с высшими жрецами Города Солнца, нетерпеливо и пытливо поглядывая в сторону неподвижно стоящих многочисленных адептов Школы Жизни. Хэю даже в один момент показалось, что их взгляды встретились, хотя он находился далеко от жертвенников и не в первых рядах. Взгляд Аменхотепа, скользнув, «обжёг» его. Хэй тут же вспомнил в этот момент похожий по содержанию «взгляд Тота в водах» и непроизвольно похолодел. Неужели что-то действительно важное сейчас происходит, и он имеет к этому непосредственное отношение? Но тут же отмёл все эти мысли от себя, выровняв эмоциональное тело. Никто не должен видеть его объятым волнением. Тем более, Хэй полагал, что кроме него есть ещё достаточно учеников, кто обладают исключительными способностями, до которых ему далеко. Он снова для себя отметил, что юноша Повелитель держится очень уверенно и величественно. На нём явно «сходилась» вся энергия из окружающего пространства. Хэй уже ничему не удивлялся. Он теперь точно знал, что это любимый Сын Солнца. После того, как Хэй был посвящён во многие жреческие таинства, стал понимать, что мир невидимый гораздо основательней видимого, значительней и более важен, чем мир земного света. Все его верования зиждились на личном опыте. Он не верил всему слепо, полагался лишь на то, что прошло через опыт, разум и чувства.
Среди учеников прошла молва, что фараон останется в Городе Солнца надолго и пока не будет никуда выезжать. Это было непривычно. Владыка обычно не задерживался на одном месте, всегда много путешествовал по владениям Великого царства Тау-Кемет. Это было принято солнечными властителями. Однажды у Хэя даже появилась странная непроизвольная мысль, что присутствие высшего жречества на богослужениях и приёмах у фараона напоминает больше военный совет, нежели традиционное прославление Солнечного Бога. Но он в который раз отгонял от себя эти крамольные мысли, потому как эти самые мысли могли, как он уже знал, быть перехвачены царскими стражами из Мира Отражений.
Прошло несколько дней. Наставники по секрету сообщили, что фараон хочет встретиться с лучшими учениками Дома Жизни. Школа невидимо загудела слухами и тихими обсуждениями этого волнующего известия. Каждому, конечно же, хотелось попасть на этот приём. Сам учебный процесс значительно застопорился. Наставники теперь часто отсутствовали, программа не выполнялась, а ученики, в свою очередь, участвовали больше в храмовых прославлениях Ра-Хорахте в присутствии Живого Бога, праздничных подношениях Атуму, принесению обильных сакральных жертв. Привычные упражнения в ораторском и магическом искусстве влияния на этот мир отошли на второй план. Это всё было также необычно и вне установленных правил. Кроме того, будущие юные жрецы могли встречаться с Высшими властителями только по исполнении 21 года, нужно было пройти все положенные храмовые посвящения. Хэю исполнится 21 только через полтора года. Так что, — думал он, — надо больше молиться, набираться энергии жизни для будущих свершений во славу Владыки Солнца. И боги помогут.
Вскоре было отобрано для высокой аудиенции двенадцать учеников. Хэй вошёл в их число, что его удивило так и одновременно неожиданно он воспринял этот факт для себя как нечто само собой разумеющееся. Его друга в духе Сэя из их девятерицы адептов также ввели в число этой дюжины, хотя он и не блистал исключительными результатами по итогам прохождения испытаний.
Оказалось, что перед Высочайшей аудиенцией нужно пройти Оракула, чтобы тот вынес окончательный вердикт о само́й возможности и нужности подобной встречи. Хэй и раньше присутствовал при пророчествах Оракула, но воспринимал предсказания как часть необходимой ритуальной игры, как привычные подношения и возлияния богам. В этот раз с Оракулом работала слепая девушка, очень красивая, в полупрозрачной, как облако, накидке, сидящая на низкой кушетке. Её фигуру окутывал дым храмовых благовоний. Незрячие белки глаз без зрачков были направлены куда-то поверх голов вопрошающих.
Сама часовня, в которой происходило таинство, находилась в глубине древнего храма Ра-Хорахте. С Хэем были два безмолвных старших жреца. Надо было встать на колени, а перед этим провести возлияние из двух небольших округлых сосудов освящённой воды и воззвать к Маат[22] – Богине Истины по принятой словарной формуле. Хэй проделал всё, как и предписывалось. Пророчица, услышав его имя, замерла. Все движения её тела остановились. Хорошо было слышно, как масло горящих фитилей светильников потрескивает в широких медных чашах. Тени девушки, будущего жреца и его спутников причудливо изгибались на стенах молельни, вздрагивали и иногда замирали, как будто таясь. Оракул молчал. Хэй, скосив глаза, незаметно посмотрел на жрецов. По их тревожно бегающим глазам понял, что-то действительно происходит не так. Наконец, очнувшись от грёз, девушка вздохнула и произнесла глубоким бархатным голосом, в котором торжественно звучала музыка Вечности:
— Высокая судьба, смысл жертвы во имя Света, всё дрожит, вибрирует. Свет и Тьма сходятся. Надежда и Любовь, Жизнь и Смерть. Всё рядом. И так зыбко…
Голос Оракула дрогнул. Она, будучи незрячей, как будто в одно мгновение хотела непроизвольно взглянуть на Хэя, которого, очевидно, увидела в грёзах, но продолжила:
— Их судьбы переплетаются, близки. Но падение слишком вероятно. Судьба закрывает итог. Надежда есть…
Она неожиданно снова замерла и затем опустила непроизвольно поднятые вверх руки. Хэй невольно залюбовался этим призрачным танцем единых гармоничных движений тела и духа. Один из жрецов спросил: что сулит встреча «этих двоих»? Оракул вновь встрепенулся и сказал только: великий шанс есть.
Юный фараон жил в новом построенном для него прекрасном деревянном дворце в северной мирской части города. Вокруг дворца возвели внушительную высокую стену из обожжённого на солнце кирпича с высокими двустворчатыми узорными воротами, обитыми красной медью. Дворец же властителя был двухэтажным, одухотворённо красивым. Красочно расписанные статуи богов, сфинксов, фараонов, изваяния славных предков у главного входа доставили из храмов Священного города. Они были щедро украшены цветами. В целом всё выглядело очень живым и радостным. Хэй помнил яркие впечатления от первого посещения дворца. На уровне чувств он воспринимался как средоточие райского обиталища. Как вожделенные легендарные Поля тростника[23].
Вдоль дороги от въездных ворот к дворцу стоял храмовый караул из темнокожих великанов Сау в пёстрых наголовных повязках с огромными обнажёнными клинками у пояса. Учеников тогда разместили в одном из боковых дворцовых залов. Аудиенция состоится через пару часов. До этого с каждым из них беседовал Эйе[24], уже немолодой, но внешне собранный важный царский сановник – Второй жрец Амона, с пронизывающим твёрдым взглядом на властном лице. Он ещё являлся Чати[25], правой рукой фараона по управлению государством. Эйе был одет хоть и празднично, но сдержанно и строго. Рядом с ним сидел невысокий худенький старичок, как будто бы не проявляющий особого интереса к посетителю и смотрящий куда-то себе под ноги.
— Ясно… — подумал Хэй, — проверяют на благонадёжность и чистоту помыслов.
Хэй был один из последних, как он понял, пришедших в количестве около двадцати человек. Двоих уже отсекли от других. Они даже не вернулись к остальным.
— Проходи, — сказал Эйе задумчиво, — кто твои отец и мать?
Хэй почтительно приветствовал Чати, откровенно рассказав всё, что знал, отметив ряд неизвестных ему до сих пор моментов, которые сильно волновали. Эйе, казалось, слушал не совсем невнимательно, словно находился в мыслях в другом месте. Пауза немного затянулась.
— Тебя рекомендует твой Наставник, — сказал он наконец.
Хэй мягко возразил, что у него до сих пор нет Наставника.
— Он есть. — Эйе, слегка нахмурившись, заглянул в большой свиток папируса.
— Твоя жизнь полна не совсем ясных для нас событий и явных знаков богов, но в целом… — Эйе коротко взглянул на старичка. Тот, не поднимая головы, кивнул… — Ты допускаешься к высокой аудиенции. Твой выбор обоснован и важен. Отвечай Повелителю на вопросы честно, ничего не утаивая. Владыка Солнца, как и его благословенный Отец, да живут они вечно, видят всё и всех насквозь. Уж я-то знаю. Если он что-то предложит тебе или поручит, принимай, не раздумывая. Здесь уже нет твоей воли, когда говорит Владыка. Считай, что это приказ и высокое благоволение. Помни, что твоя жизнь уже с рождения принадлежит ему и только ему в этом земном мире.
Хэй молча кивнул, склонил голову в знак принятия. И сделав шаг назад, вышел к остальным. Он увидел напряжённо устремлённые на него взгляды конкурентов. Остальные пытались прочесть, что же там за дверьми произошло. Хэй и сам точно также смотрел на проходивших проверку на благонадёжность юных адептов с тем же волнением и скрытым любопытством. Он был последний из них. Теперь оставалось только ждать…
Хэй вздохнул. Сумерки в Ау-Сет уже заполняли пространство вокруг. Знакомые запахи с Великой реки усилились, став пряными и глубокими. Слышимые возгласы гребцов в ладьях и принимающих швартовы на пристани канала недалеко от храмов стали более чёткими и разборчивыми. Он понял, что восприятие внешнего обострилось. По телу пробежал прохладный ветерок, освеживший жар прошедшего дня.
— Ра теперь в Нижнем Тёмном мире, — подумал Хэй, — вот, как и я сейчас. И почему я так подумал?
В этот момент он ощутил присутствие в себе ещё одного сознания, но не удивился. Хоть это и происходило редко, Хэй был готов к таким изменениям во внутреннем мире. Считалось, что, когда подобное случается, с душой человека сливается его собственный дух из прошлого или будущего. Это означало, что происходят важные коренные изменения на Линии Времени и судьбы этого человека. Хэй ещё раз глубоко вздохнул. Он понимал, что это внешнее сознание проявляет посыл к нему: продолжать прерванные воспоминания.
…Хэй шёл к своей судьбе в сопровождении Эйе, Верховного жреца Солнца Анена[26] и ещё двух незнакомых ему старших жрецов по красивым торжественным коридорам царского дворца с колоннадами в форме стройных рядов голубых водяных лилий[27]. Сейчас он видел себя как будто со стороны.
Они проходили многочисленных смуглых неподвижных стражей, стоявших попарно у каждой колонны. По пути встречались жрицы, молодые женщины, танцовщицы. Служки несли цветы, фрукты в вазах, большие кувшины. Наконец повернули направо. Взгляду открылся цветущий дворцовый сад. Через открытые большие окна зала с полупрозрачными занавесями был виден дворцовый пруд с двумя изящными ладьями с изображениями сокологолового Хора, украшенные цветами. Всё здесь цвело и благоухало жизнью. Хэй с удивлением подумал, что за это время всё это вырасти, по идее, не должно было бы, но остановил поток рассуждений. Тем более один из жрецов покосился на него.
— Он читает мысли, — чуть про себя не воскликнул Хэй, но сдержался и восстановил баланс внутреннего безмолвия.
Они вошли в уютный открытый зал, украшенный множеством ярких цветов. Посередине находился небольшой пруд с распустившимися на поверхности голубоватой прозрачной воды белыми лилиями[28]. Непривычно тонкий цветочный аромат наполнял лёгкие и расслаблял смятенные мысли.
Юный Аменхотеп сидел в полумраке за столиком, полным свёрнутых папирусов и открытых желтоватых карт. Он был один, без видимого, но обязательного по протоколу присутствия астральных стражей. Нужно было остановиться, потом сделать три шага вперёд, молча благословить Владыку и, склонив голову, оставаться так до тех пор, пока он не разрешит её поднять. Эйе сделал ещё один шаг к Повелителю и сказал:
— Он прибыл. Весть пришла, о Владыка Солнца! Да живешь ты вечно в свете Лучезарного Ра!
— Подойдите, — услышал Хэй. Голос фараона вибрировал в ушах и чутко отзывался в трепещущем сердце.
Они приблизились к царю. Аменхотеп, наконец, повернулся и молча, веско взглянул юноше в глаза. Прямо смотреть на Владыку было нельзя, но в исключение надо было уловить тот момент, когда требовалось именно взглянуть навстречу и открыть душу. Хэй смотрел в глаза правителю и ясно ощущал, что фараон изучает его с непосредственным, глубоким интересом. Юноша неожиданно почувствовал, что сейчас может быть с Владыкой на равных. И одновременно вдруг подумал, что они с фараоном, скорее всего, одного возраста. Аменхотеп приостановил истечение лучистой энергии своих глаз и неожиданно для всех доверительно сказал:
— Ну что же, поговорим, Хэй. Знаю о тебе очень многое. Даже то, что ты о себе ещё не знаешь. То, что в детстве ты был удостоен внимания Великого Тота, говорит о многом. Тебя ведёт наш славный предок, Бог великой мудрости и невидимой магической силы. Скажи только, на что ты готов пойти ради меня и моих грандиозных планов? Ты ведь не будущий чиновник, сановник или воин, так ведь?!
Не дожидаясь ответа, Аменхотеп мягко продолжил:
— Всё меняется и должно измениться. Ра светит и попаляет Тьму. В этом моя миссия в Проявленном мире. Но она слишком опасна, и я уже понял это. То, что тебе скажу, должно остаться неразглашённым, хотя ты и сам знаешь установленные правила.
Хэй склонил в голову в знак понимания.
— Ты, наверное, хотел узнать, почему я здесь? Почему ты сейчас говоришь со мной? Что вообще происходит?
Хэй по-прежнему молчал, ожидая нужного момента для ответа.
— Это всё гораздо выше и важнее, чем твоя жизнь, да и моя тоже. Ты уже осознал, что весь этот мир есть борьба Света и Тьмы. И она происходит не только в Дуат[29], но и здесь, на Земле. Земле Света, но Страданий. Я – Бог Солнца Тау-Кемет и других благодатных земель. Лучезарный Ра говорит через меня. Несу я Свет в этот мир. Но есть и те, кто, обладая властью, силой и искусной магией, привносят в мир тьму и разрушение. Не хочу недосказанности, хотя нас могут слышать и те, кто не имеет тел и связан с Тьмой. Спрошу кратко. Пойдёшь ли ты за мной до конца? Готов ли отдать жизнь во имя Света и Единого Солнечного Бога?
Мудрый не по годам фараон замолчал, вглядываясь в глаза Хэя.
Хэй выдержал паузу нужной длительности.
— Я часть Света, и душа моя тоже Свет, — ответил он. — Да, я, безусловно, с тобой, Сын Солнца! Да живёшь ты вечно! Не колеблясь, отдам жизнь за тебя во имя Солнцеликого Триединого Бога!
Он ответил, не задумываясь, но хорошо сознавая смысл сказанного.
— Хорошо, — сказал Аменхотеп. — Скоро я отправляюсь в Ау-Сет. Это не обитель Благословенного Света, как священный Солнечный Ану. Мне суждено пройти земное испытание Жизни и Смерти, вступить в бой с силами Тьмы. Для тебя же пока всё неконкретно. Но это великая, тайная, невидимая битва будет не на жизнь, а на смерть. Кто положит голову и душу за меня, станет частью Божественного Света. О нём сложат легенды и будут рассказывать эти истории на ночь детям. Ты, конечно же, сейчас думаешь о том, что именно тебе надо будет совершить во Имя Моё?
Хэй молча и почтительно кивнул.
— Пока всё то, что ты станешь делать – готовиться к решающей битве, будешь дальше учиться. Твой Наставник уже избран, помогает тебе и слышит нас. Скоро ты с ним встретишься. Иберий со временем посвятит во все подробности миссии. Я возвращаюсь в Ау-Сет не только со свитой, но с большой группой единомышленников из Ану, Хут-Ка-Птах[30], Хемену[31] и других священных городов, тех, кто готов идти за мной. Ты будешь заканчивать обучение уже в Высшей жреческой школе Амон-Ра, проходить испытания по их правилам, а они, мягко говоря, отличны от всего того, что было в Городе Солнца. Ты вступаешь на опасный, но благословенный путь, — Юноша – царь замолчал.
Хэй понял, что ему надо сейчас обязательно ответить:
— Я с тобой, Сын Солнца. И, до конца!
Аменхотеп медленно, удовлетворено кивнул. Его узкие глаза блеснули голубым светом… Хэй и его спутники сделали три шага назад, повернулись и вышли из дворцовой залы. Эйе тогда положил руку на плечо Хэю и вдруг уже другим, доверительным тоном сказал:
— Ну что ж, Хэй. Хвала Богам! Теперь ты один из нас! Повелитель, да продлятся его года на тысячу лет, остался очень доволен тобой. Я видел, поверь. А вечером представлю твоего Наставника Иберия! Верховный жрец Анен, за все время, как его видел Хэй, так и не произнёс ни слова. Лицо его оставалось непроницаемым, с молчаливой, еле заметной улыбкой Вечности, как у Великого Сфинкса.
После беседы с фараоном у отобранных Владыкой адептов Школы Жизни обучение по принятым нормам и программам прекратилось. Фактически, Избранные уже готовились к отъезду в Ау-Сет. У Хэя тяжело щемило сердце. Ему так не хотелось покидать родные места, Храмы Бога Солнца, Бен-Бен[32], поражающие воображение и горящие золотом вершины игл божественных солнечных обелисков. Всё здесь напоминало о годах напряжённой борьбы с самим собой, с тёмной стороной собственной личности. Теперь же предстояло сражение с реальной Тьмой, о чём говорил Правитель. Что это означало и как всё будет происходить дальше, Хэй пока не представлял.
Иберий оказался рослым мужчиной лет шестидесяти, с округлым, приятным, но строгим, выразительным лицом, ярко-голубыми глазами, вьющимися светло-каштановыми волосами на начинающей уже лысеть голове. Он не был египтянином в полном смысле слова, но и не был похож на человека с Востока, как привычно выглядели многие темноволосые иноземцы. Хэй вдруг понял, что некоторые старшие жрецы Ану также были похожи чем-то на Иберия внешне – по складу тела, глубине выражений при беседах и внутренней властной духовной силе.
Иберий же сообщил, что обучение продолжается, только теперь, пока они не переедут в Ау-Сет всё будет происходить само собой, по провидению богов и ходу событий. О будущих целях в борьбе с Тьмой он старался не говорить, упомянув только, что задачи Хэя будут очень и очень важными. Из этого будет складываться дальнейшее содержание его обучения и будущее вообще.
Перед лицом Хэя, чуть его не задев, стремительной чёрной тенью – молнией пролетела большая летучая мышь со свистящей, давящей воздух силой и громким жутковатым писком. Хэй вновь вздрогнул и отвлёкся от гнетущих мыслей. Наступила глубокая ночь. Великий храм Амон-Ра, построенный ещё отцом юного фараона Аменхотепом, погрузился во мрак. Хэю позволяли по ночам предаваться здесь размышлениям, обдумывать прошедшие события дня. Да он и не особо торопился идти в свою узкую келью, тем более спать совсем не хотелось, а мысли, которые надо было упорядочить, образно говоря, толклись и переругивались между собой, кто будет первой на рассмотрение. Хэй теперь с иронией относился к земному сознанию, падкому на эмоции, суждения и яркое выражение чувств, искренне понимая его несовершенство. Однако сознание и разумение были чрезвычайно важны. Именно они позволяли собрать всё воедино, увидеть, понять, принять, измениться и идти дальше по избранному Пути.
Хэй в Ау-Сет больше года. Количество впечатлений и произошедших значимых событий было неизмеримо значительней по их количеству, чем за тот же период в Солнечном Городе. Чем глубже Хэй погружался в атмосферу города Сета, чем больше приходило информации извне, тем меньше он понимал, что же вокруг него действительно происходит. Никто ничего толком не разъяснял. Общался он только с Наставником, который тоже насчёт политики всегда говорил загадками и пока лишь приводил наглядные примеры из жизни богов. Обучение продолжалось, но теперь в окружении Хэя появилось множество учеников жречества Амон-Сета. Они были другими – мрачными, с тёмным огнём в глазах, в которых ощущалось превосходство над сдержанными и вдохновенно светлыми учениками из Ану. И вообще, атмосфера что в самом Ау-Сет что в городских храмах была противоположна той, какая помнилась в Солнечном Городе. Внутренние ощущения почти у всех вновь прибывших дружно являли тревогу, чувства неведомой опасности и почти осязаемое ощущения щупальцев тьмы. Хэй не понимал, откуда оно, это самое ощущение берётся, но постепенно всё открывалось.
Иберий в беседах с Хэем постоянно побуждал рассуждать, выделять главное, обращать внимание на мелочи, отбрасывать несущественное и наносное, делать нестандартные выводы, обсуждать всё с Наставником, снова переосмысливать. Хэй участвовал в многочисленных богослужениях юного фараона в честь Бога Солнца. Бывал и в храмах Амон-Ра. На таких службах он сильно страдал, потому как энергетика проводимых ритуалов вызывала явную тяжесть в душе. Жрецы Амона более замкнуты. Они молчаливо «давили» чужаков своим присутствием, мрачным видом, намеренно создавая ощущение угнетенности и истечения во тьму, накопленной годами в Ану солнечной энергии радости и света.
Хэй теперь догадывался, о чём говорил юный фараон. Это было странно и обескураживающе. Амон-Ра ведь тоже солнечный бог, хоть в древности и был местным городским богом ветра. Второе имя – Ра указывала на его солнечную суть, но всё вокруг говорило об обратном.
На вопросы о жрецах Амона Наставник отвечал односложно, стараясь уклониться от собственных оценок. Нужно было самому смотреть, наблюдать, делать выводы. Давать же прямые советы, как поступать, очевидно, не считал нужным. Хэй чувствовал к Иберию искреннюю симпатию и его сильную невидимую энергетическую поддержку. Будущий юный жрец нутром ощущал, что Наставник целенаправленно не даёт полную картину происходящего. И, скорее всего, по двум причинам: время для Хэя ещё не пришло, и чтобы он случайно не проговорился по неопытности. Эти тайные политические игрища для Хэя были в новинку. Раньше было понятно: здесь враг, а здесь – друг. Сейчас он стал осознавать, что враг, хоть и заклятый, в некоторых случаях может временно быть даже полезным для исполнения главной собственной цели. В Ау-Сет в храмах Амон-Ра приносились и массовые кровавые жертвы. Между «своими» ученики из Ану шептались о том, что есть даже человеческие.
Ау-Сет был великой столицей обеих Чёрных Земель. Многочисленные, величественные, прекрасные храмы, вызывающие восхищение, строились столетиями. Огромные каменные изображения фараонов, богов, небесные стрелы обелисков, толпы горожан, приезжих на улицах города, удивительные заморские корабли у пристаней, горы золотых и ярких украшений, громко кричащие безо всякой меры и необходимости чужестранцы в пёстрых одеждах, предлагающие свой товар прямо с кораблей.
Здесь процветала работорговля. Важно и медленно вышагивали надменные богатые толстосумы с личными свитами. Разодетые женщины лёгкого поведения, ярко накрашенные, откровенно предлагали себя, нагло, бесцеремонно разглядывающие будущих молодых жрецов, искусительно улыбаясь и вызывающе маня к себе. Гремело оружие, шли военные отряды, отдавались резкие команды, по улицам катили боевые и праздные колесницы, украшенные золотом и сверкающими драгоценными камнями – только уворачивайся. Гвалт у пристаней стоял несусветный. Мычали быки и коровы, блеяли овцы, перегоняемые погонщиками, громко гоготали гуси в больших повозках. Великий город гремел и гудел неимоверной спесью, богатством, предлагая любые мыслимые искушения. Хэю было поначалу непривычно оказаться в такой ярко-пёстрой насыщенной движением городской гуще. Но это и была именно та самая Великая столица двух священных земель – Ау-Сет.
Тяжелей всего для юноши было постоянно видеть красивых девушек и женщин, жриц и танцовщиц, одетых часто так, что было легко заметить почти все их восхитительные телесные формы. Хэй как-то пожаловался Иберию, что это всё его смущает и вводит в непривычную растерянность. На это Наставник отвечал, что большой город всегда полон искушений, и сила будущего жреца в том, чтобы видеть во всём именно Божественный Промысел и истинный смысл происходящих событий, а не внешний лживый, искусительный фасад. В любом человеке, пусть падшем, всегда есть душа. Научиться видеть её в человеке и есть одна из главных задач Посвящённого на Пути. Пасть очень легко. Но знать, для чего человек пришёл в мир, за что борется – это и есть победа над Тёмной стороной, присущей любому в этом мире.
— Все искушения и печали ещё впереди, — говорил он.
Хэй давно знал, что делать с этими будоражащими плоть внутренними ощущениями страсти. Он и раньше практиковал трансмутацию энергии зарождения в силу Золотой Змеи, свернувшуюся клубком в нижней части позвоночника. Её надо было аккуратно и бережно разворачивая, поднимать ментально из нижних энергетических центров до теменного, практикуя сакральное дыхание. Здесь же, в Ау-Сет это приходилось делать постоянно.
Пришло время Хэю, наконец, узнать его миссию. Он видел, что юный фараон всячески отдаёт предпочтение именно Богу Солнца, и почти все его богослужения посвящены именно ему. Жрецы Амона прекрасно понимали, что это всё подвергает опасности основы их власти, влияния на политику государства и, конечно же, как следствие, может отразиться на храмовых доходах. Поток пожертвований Ра-Хорахте увеличивался, а юный фараон уже год, как строил новый храм Единому Богу Солнца Атону в Ау-Сет. Очевидно, Аменхотеп не только в богослужебных делах отдавал предпочтения Богу Солнца, но и последовательно ограничивал участие жрецов Амона в государственных делах.
Пытливо наблюдая происходящее со стороны, Хэй постепенно начинал лучше понимать, что же здесь действительно происходит. Уже почтенный в годах отец юного Аменхотепа, сейчас соправитель выглядел болезненным, уставшим, а юноша – царь становился всё более возмужавшим, полным мудрости и величия. Повелитель уже не с таким почтением относился к Амон-Ра что за столетия стал чрезвычайно влиятельным и сильным. Было вполне понятно: Аменхотеп младший хочет вернуть былое могущество Ра, сделать Атона главным, самым почитаемым богом Обеих Земель, упрочить этим свою земную и небесную власть. Новые храмы Амон-Ра не закладывались, пожертвования Амону от Властителя резко сократились. Всё говорило о том, что храмы Амон-Ра могут даже закрыть, а то и все остальные. Хэй чувствовал, что в воздухе всё больше «зреет» что-то зловещее, гнетущее, реально воздействующее на всех.
Наконец, Хэю открыли его целевую задачу в общем глобальном проекте царя. Он будет работать над способностью защищать юного фараона в невидимом Мире Отражений и постоянно совершенствовать это искусство. Орден Звёздных Стражей, который защищал отца фараона, его предков, то ли не справлялся, то ли уже не до конца контролировался жрецами Солнечного Бога. Иберий говорил, что жрецы Амона могут попытаться воздействовать на правителя через мир невидимый, навредить магией. И они это реально могли. Сверхактуальной необходимостью стало создание нового Светлого Солнечного Ордена Стражей Фараона. В Солнечном Городе они существовали как Орден Хора с незапамятных времён, но Хэй с его стражами почти не сталкивался, да и подобной работы у них было не так много. Нужен был новый боевой Корпус Солнечных Воинов именно на земле Ау-Сет.
Хэй с Иберием обсуждали будущую совершенную структуру Солнечного Ордена Светлых Стражей Хора, систему безопасности, сбора информации, контрразведки, приёмы защиты, построение обратной связи между стражами и земным миром. Группа жрецов должна была постоянно находиться в глубокой огненной молитве и создавать вокруг Сына Солнца непроницаемый щит от внешних агрессивных энергетических воздействий. В дальнейшем планировалось создать корпус астральных стражей, постоянно живущих в Мире Отражений. Но это длительный тонкий магический процесс. Сейчас же были срочно нужны земные стражи для охраны фараона от атак тёмных жрецов Амон-Ра. Каждый царь Тау-Кемет имел подобную потомственную защиту. Но она хороша тогда, когда нет внутренних врагов, а если они и бывали, то мелкие. Стражи защищали царя от его внешних дальних врагов, бытового колдовства недоброжелателей и вполне себе справлялись с подобными магическими атаками. Теперь же грядёт невидимая внутренняя гражданская война. Орден должен быть гораздо более монолитным, сильным и совершенным. Знать о новом Солнечном Ордене никто не должен был, кроме самих его пока немногочисленных участников и жрецов высокого посвящения Хора.
Кроме всего прочего, для Хэя было отчаянным, обескураживающим событием увидеть Второго Верховного жреца Амон-Ра – Амон-Сета. Именно его лицо и было тем самым, которое ранее постоянно снилось в кошмарах. Амон-Сет был высоким, «сухим» в теле жрецом, всегда закутанным в плотную тёмную льняную накидку с опущенным на лицо капюшоном. Его колючие, острые, поблёскивающие металлом, тёмные, глубоко посаженные глаза наяву были ещё страшнее, чем во сне.
Однажды он публично похвалил Хэя по прохождению одного сложного испытания. Но Хэй, похолодев, почувствовал, что Амон-Сет скорее хочет что-то понять насчёт его личности, поэтому инициировал этот разговор, побуждая на обмен внутренними энергиями. Хэй сухо и вежливо поблагодарил, но у него остался от общения с Амон-Сетом чёткий образ раскрывшей зубастую пасть огненной кобры, распустившей боевой капюшон и готовой к роковому броску. Иберий сказал, что хоть Амон-Сет и является вторым в иерархии верховных жрецов Амон-Ра по сути же это скрытый, главный, активно действующий мозговой центр всей этой, как уже понял Хэй, тёмной жреческой тайной боевой структуры, претендовавшей на абсолютную политическую и государственную власть.
— Бояться его не нужно, — сказал тогда Иберий, — а использовать в своих целях вполне возможно. Но ты ещё пока не искушён во всех этих политических играх и интригах. Просто отметь это для себя на будущее.
Все девять ранее отобранных адептов Школы Хора из Солнечного Города и стали основой нового корпуса Стражей Ордена Солнца в Ау-Сет. Старые опытные жрецы из Солнечного Города помогали в организации их тактики, стратегии, обучали возможным будущим ситуациям и приёмам противодействия в Мире Отражений. Рядом с фараоном должны были невидимо присутствовать не менее трёх стражей. Остальные, даже находясь в бодрствующем состоянии, всегда должны были быть готовы, услышав «зов» срочно прийти на помощь товарищам. Иберий тогда подчеркнул, что попытки негативного воздействия на молодого фараона уже происходили. Сын Бога обладал даром ясновидения, способностью к звёздным перемещениям в духе, и однажды на него было совершено нападение в Мире Отражений, как раз после очередной политической стычки со жрецами Амона. Выводы были сделаны. Так что двойная жизнь у Хэя началась. Он проходил обычное обучение, испытания, а потом вечерами и ночами совершенствовал новые навыки. Умудрённые опытом старшие жрецы из Ану продолжали усиленно посвящать их во все премудрости и тонкости защиты Бога Солнца, как в Проявленном, так и Невидимом мире. Иберий предупреждал, что после начала действий нового Ордена обязательно будет попытка проверить участников группы солнечных стражей на способность к эффективной защите. Но Хэй понял о сути сказанного слишком поздно. Это не преминуло произойти вскоре. Он-то предполагал, что кто-то попытается пробить звёздную защиту юного царя, но всё обернулось для Хэя нежданным, более коварным, зловещим и глобальным.
______________________________
[1] Ау-Сет, Уа-Сет (др.-егип. wAst), современные Фивы (др.-греч. Θῆβαι – Thēbai) и Луксор – греческое название одной из столиц Древнего Египта – столицы IV нома Верхнего Египта. Город располагался в 700 км к югу от Средиземного моря, на обоих берегах Нила.
[2] Амон-Ра, Амон (др.-егип. jmn – «незримый») – древнеегипетский бог. Сначала был городским богом ночного пространства, воздуха, ветра в Ау-Сет. Затем в результате политического возвышения в период Среднего царства культ Амона приобретает в Ау-Сет большую популярность, а при XVIII династии фиванских фараонов становится главным государственным богом. В русле синкретизма он был отождествлён с древним гелиопольским солнечным богом Ра в образе бога Амон-Ра, царя богов и старшего божества Эннеады города Солнца.
[3] Школа Жизни – храмовая школа, общая начальная школа мудрости в Древнем Египте. Будущие жрецы, заканчивая Школу Жизни продолжали обучение уже в Доме Жизни – Школе Жрецов.
[4] Тау-Кемет, Та-Кемет (др.-егип. tꜣ-kmt – “Чёрная земля”), Та-Мери (tꜣ-mrj), Та-Уи (tꜣwj) – Древний Египет. Современное название исторического региона и культуры значительной цивилизации Древнего мира, существовавшей на северо-востоке Африки вдоль нижнего течения реки Нил.
[5] Ур-Маа – жрец высшего посвящения в Ану (Иуну), Гелиополе. Ур – «высокий, возвышенный». Ур-Маа – «великий провидец».
[6] Ану, Иуну (др.-егип. ỉwnw), Гелиополь, Город Солнца, Солнечный город, Он (в Библии – ивр. אן, греч. Ὂν) – один из древнейших и важнейших городов в Древнем Египте, расположенный к северо-востоку от современного Каира. Центр 13-го нижнеегипетского нома Хека-Анджу. В Гелиополе находился главный центр поклонения верховному богу солнца (первоначально Атум, затем Атум-Ра) и циклу связанных с ним божеств – «Великой Девятерицы Ану» (Эннеада великих богов Гелиополя).
[7] Атум-Ра, Атум (др.-егип. jtm(w) или tm(w) – «завершённый») – бог-демиург в древнеегипетской мифологии, сущность бога солнца Ра, одно из ранних божеств древнеегипетской мифологии; прародитель Эннеады. Во многих текстах он называется Атум-Ра – вечерним, заходящим солнцем. Атум – вечерняя ипостась солнечного бога.
[8] Дом Жизни, Пер-Ра – прообраз современных университетов. Школа жрецов, священное место знаний и магии, тайная мистическая организация, политический центр. По преданию создан древнеегипетским богом Тотом. Дома Жизни обычно располагались рядом с храмами и находились во всех основных городах древнеегипетских номов (областей).
[9] Великая река, Река богов, Ят-Рау (др.-егип. jtrw) или Хапи (ḥꜥpj) – современный Нил
[10] Дарбука, дарабука, дербука – небольшой барабан в форме кубка, широко распространённый на Ближнем Востоке, в Египте и других странах.
[11] Дом Богов – древнеегипетский храм
[12] Школа жрецов – Дом Жизни
[13] Ка (др.-егип. kꜣ) – по древнеегипетским представлениям, одно из духовных тел человека, жизненная сила, черты характера или судьба. Ка после смерти покидает тело, бродит по земле и вновь возвращается, но живёт в скульптурном изображении в гробнице и питается подношениями, проходя в сердаб (место в гробнице, где находится статуя) через «ложную дверь» (портал перехода между мирами).
[14] Тот, Теут, Тут, Туут, Тоут, Тевт, Техути, Джехути (др.-егип. ḏḥwty, др.-греч. Θώθ, Θόουτ) – древнеегипетский бог, повелитель мудрости, знаний, Луны, магии, покровитель библиотек, учёных, чиновников, государственного и мирового порядка. Является одним из самых ранних египетских богов. Основным центром его почитания был город Шмун (Гермополь Великий).
[15] Школа Хора – прообраз современной аспирантуры, продвинутая степень специального жреческого обучения в Доме Жизни в Ану (Гелиополь).
[16] Мир Отражений – общее обозначение невидимого духовного мира
[17] Яхх, Ях, Аах (др.-егип. jˁḥ) – Луна. Естественный спутник планеты Земля. Также древнеегипетский бог Луны, лунного света.
[18] Тёмный Страж – духовная сущность, живущая в Мире Отражений
[19] Ра-Хорахте – синкретическое божество Солнца в древнеегипетской мифологии, смешение образов богов Ра и Хора (Гор-Ахти). Это собственное имя бога Ра, почитаемого в Гелиополе. Именно из Гелиополя его место в древнеегипетской религии определилось как «Повелитель мира». Фараон Эхнатон являлся верховным жрецом Ра-Хорахте.
[20] Жрецы Сета, жрецы Амона – последователи Амона-Ра в Ау-Сет (Фивах)
[21] Хепри, Хепе-Ра (др.-егип. hpr(j) – древнеегипетский бог. В египетской мифологии утренняя ипостась солнечного бога, изображавшаяся в виде жука-скарабея.
[22] Маат (др.-егип. mˤ3t, копт. me, mei – «правда») – древнеегипетская богиня истины, справедливости, закона и миропорядка, которая руководит звёздами, временами года, восходами и закатами солнца. Маат символизировала собой великий божественный порядок и закон, дарованный вселенной Богом-творцом во время сотворения мира.
[23] Поля тростника, поля камыша, Иалу или Иару (егип. sḫt-j3rw) – в древнеегипетской мифологической традиции часть загробного мира (Дуата), в которой праведники (или их Ка) обретают вечную жизнь и блаженство после суда Осириса.
[24] Эйе, Ай, Аи, Эи, Хайа – влиятельный сановник амарнского периода XVIII династии, ставший впоследствии фараоном Древнего Египта. Годы правления: 1323-1319 до н.э., либо 1327-1323 до н.э. Эйе был приближённым двум или даже трём предыдущим фараонам, в том числе и Эхнатона, особое влияние оказывал на Тутанхамона.
[25] Чати, джати, тьяти (др.-егип. tjati, tjaty) – великий управитель, высшая должность в Древнем Египте. Часто переводится арабским термином визирь, визир. Чати был «правой рукой фараона», в его власти было сосредоточено практически всё управление государством, за исключением военных структур. Чати был «казначеем богов», «тайным советником для варварских стран», руководил всеми важными работами и поручениями в государстве.
[26] Ане́н, Аанен (др.-егип. ˁȝnn) – древнеегипетский жрец и влиятельный вельможа в конце XVIII династии, брат царицы Тии и фараона Эйе. Наряду с другими носил титул «Верховный жрец Гелиополя».
[27] Голубая водяная лилия (Nymphaea cerulea) – древнеегипетский символ солнца, жизни и безсмертия. Водяная лилия – символ возрождения, поэтому он был связан с заупокойным культом.
[28] Белая водяная лилия (Nymphaea lotus) – символ возрождения. Начиная с Нового царства белая водяная лилия была геральдическим растением Верхнего Египта.
[29] Дуат (др.-егип. dwȝt) – в мифологии Древнего Египта загробный мир. В Додинастическом периоде Дуат находился на небе, и по религиозным представлениям египтян того времени души умерших вселялись в звёзды. В Древнем царстве считали, что Дуат находится в восточной части неба. И только в начале Среднего царства у египтян сформировалось представление о том, что Дуат – подземный мир.
[30] Хут-Ка-Птах (др.-егип. hwt-ka-pth – «Храм ка Птаха»), Мемфис (др.-греч. Μέμφις) – древнейший город Египта. Как и Гелиополь являлся важнейшим религиозным центром.
[31] Хемену (др.-егип. ḫmnw), Гермополь (др.-греч. Ἑρμοῦ πόλις – «город Гермеса») – древнеегипетский город в Среднем Египте, один из главных религиозных центров. Являлся крупнейшим культовым местом почитания бога Тота.
[32] Бен-Бен, Бенбен – холм, который появился из первичных вод Нуна (первозданного океана). Согласно мифологии египтян, бог-творец Атум спустился вниз на холм и создал богов. В Текстах пирамид сказано, что холм превратился в небольшую пирамиду Бен-Бен (камень Бен-Бен), которая находилась в Ану (Иуну, Гелиополе) и была местом пребывания бога Атум. Бен-бен считается первичным прообразом обелисков и пирамид. Как памятник пирамида утрачена.
Автор публикации
