«С виду тих, да характером лих». Это, наверное, сказано о таких людях, как я. Вообще-то я долготерпеливая, но, накопив в себе негатив, могу взорваться. Ох, тут уже контроль над собой заканчивается. Позже и самой неловко от этого.
Вот вам и сказки о том, что всё начинается с детства. Всё начинается с рождения! С зачатия, с настроения родителей во время зачатия. Думаю, что это так. Доказать не смогу, не имею такого образования, но догадываюсь.
А детство моё получилось неспокойным и бурным.
Видимо, бегая в сосняке за деревней и поедая всякие разные корешки, травы, неспелые ягоды с косточками, испортила свой желудок. И вот однажды — мне было лет восемь-девять — мама повела меня в амбулаторию. Находилась эта медицинская точка в соседнем селе Сапроново, в семи километрах от нашей деревушки Алексеевки, где мы в очередной раз гостили. Идти предстояло пешком, и мама выбрала ту дорогу, что шла мимо кладбища.
— Так ближе, доча! Да и кого там бояться! Я вообще никогда никого не боюсь — и ты не бойся тоже. Ты же со мной. Давай руку! Тут идти-то всего пять километров! А по той дороге — целых семь. Вот так, быстрым шагом, мы и добежим с тобой! — почти шёпотом уговаривала меня мамочка. Всю дорогу она крепко держала мою руку: сама, видимо, трусила ужасно. Трусила, когда проходили бугор с покосившимися крестами, а ещё больше боялась чего-то, когда кладбищенский бугор остался позади. Шла и оглядывалась. И мне было очень страшно! Мамин страх плавно перекочевал в клетки моего организма. Мама сжимала мою руку так крепко, что та вспотела.
— Ты врачей не бойся, детка. Вот сейчас придём, у тебя быстренько возьмут желудочный сок, и мы побежим домой.
И всю дорогу уговаривала меня не бояться ни кладбища, ни врачей, ни процедуры, которую предстоит перенести. Мои боли в желудке беспокоили маму. И она заранее договорилась, что сегодня у меня на голодный желудок наконецто возьмут этот таинственный желудочный сок.
Мне нравилось сочетание слов — «желудочный сок». И очень хотелось испробовать его. Казалось, что это загадочное мероприятие будет приятным и сладким.
Но увы! Мои ожидания рухнули в ту минуту, когда свёрнутым в жгут полотенцем мне примотали руки к телу. Я открыла рот и заорала во всё своё лужёное горло. Тут же сбежались все работники медпункта, а посетители не на шутку испугались, думая, что меня уже режут заживо! Орать я умела классно, можно сказать, профессионально, широко разинув рот, — чем и воспользовалась медсестра, сунув мне в горло рыжий резиновый шланг. Он вдобавок ещё и вонял чем-то неприятным, медицинским, вызывающим рвотный рефлекс. Я задохнулась не только от того, что мне перекрыли кислород, но и от возмущения, от безысходности, от того, что меня прижимала к себе толстая потная тётка в фартуке. Тётка была похожа на мясника. Я сразу же возненавидела её фартук из мерзкой, коричневой в бурых пятнах, клеёнки…
(Терпеть не могу насилия над собой с рождения. Никогда не сплю под одеялом. Спать под одеялом — это тоже своего рода насилие над телом. И переубедить меня невозможно).
Внутри меня что-то захрипело, и из шланга, как из чрева змеи, в стакан пошла пенистая жидкость. Взбунтовавшись всем своим существом, я умудрилась вырвать из полотенечных пут руку. И тут же, выдернув из горла ненавистную трубку, отбросила её прочь, будто ужалившую меня ядовитую змею. Как раз в это время кто-то открыл дверь кабинета — и рыжий вонючий шланг вылетел в коридор амбулатории. Прямо в очередь, толпившуюся у дверей! Пока все ахали, хватались за головы, приходили в себя от такой моей прыткости, я подскочила, растолкала своих мучителей и рванула из больницы домой, в деревню.
И если в Сапроново мы с мамой шли из Алексеевки почти час, то обратно я пролетела это расстояние минут за двадцать, не больше. Пронеслась мимо пугающего могильными крестами кладбища, о котором в эти минуты даже и не вспомнила. Залетела домой, спряталась под кровать. Через какое-то время в дом вбежала запыхавшаяся мама. Она звала меня, плакала, кричала, потом пробежала по всей деревне, опрашивая людей, не видел ли кто её, ненормальную дочь, сбежавшую от мучителей-врачей. Кто-то заметил мой вылет из леса в деревню, кто-то видел, как я влетела опрометью во двор. Вконец отчаявшись, мама снова помчалась домой.
Меня выдал Шарик, забежавший в дом с мамой. Умный пёсик кинулся под кровать, стал лизать моё заплаканное лицо, повизгивая и извиваясь от радости. Мама вытащила строптивое дитя за ноги, долго обнимала, целовала, прижимала к себе, а дитя обливалось горькими слезами до тех пор, пока не уснуло…
Боже мой, какой же я была истеричной! В том же примерно возрасте мне удаляли гланды, теперь уже в Благовещенске. Мы приехали с мамой из деревни специально на эту процедуру. На мне было красивое шерстяное платье цвета морской волны, с матросским воротником, и на шее — белый газовый шарфик. Шарфик развевался по ветру, и я, гордая, нарядная, шла по улице мимо добротных домов с низкими полуподвальными окнами, рассматривала ажурные цветные ставни на высоких домах. Я любовалась Благовещенском: в деревне не было таких красивых домов. Ноги утопали в тополином пухе. Задыхаясь от счастья, я шла с мамой в областную детскую больницу. Больница мне очень понравилась. Огромное здание, похожее на дворец, покорило моё воображение. Врачи — ласковые и приветливые, в белых колпаках и халатах, словно волшебники. Они улыбались мне. Блаженство!
Я была доверчива и легко поверила в то, что обещали родители и доктора.
— Доченька, тётя посмотрит в ротик, помажет ваткой, и ты станешь здоровой. Будешь есть мороженное, сколько захочешь!
— И сахарную вату?
— И сахарную вату, обязательно!
И я поверила ещё больше. Потому что слаще мороженого и сахарной ваты ничего не ела. И мечтала съесть этих вкусностей пару бочек — примерно таких же, в которых засаливают на зиму огурцы. Эти бочки были выше меня. Да и надоели эти бесконечные ангины. Постоянные компрессы, полоскания, посиделки дома у окна, когда все катаются с горы и бегают по улице.
И вот предо мной воссела докторша во всем белом. И в клеенчатом фартуке. Этот фартук меня сразу же напряг: я вспомнила, как у меня брали желудочный сок. Но тут меня отвлекло другое: на лбу врачихи была какая-то блестящая штуковина с дырочкой посредине. В этой штуковине я увидела своё испуганное отражение и от страха ещё больше вжалась в кресло. Докторша была ласковой-преласковой:
— Девочка, а как тебя зовут?
— Галя…
— А сколько тебе лет?
— Десять.
— О, ты уже большая, значит, будешь делать то, что я скажу. Открой ротик, я горлышко посмотрю.
И я, поддавшись этим лисьим уловкам докторши, доверилась и ей!
Открыла рот и… уже не смогла закрыть: в нём моментально оказалось металлическое кольцо-расширитель. Тут же медсестра привязала меня к креслу так, что нельзя было шелохнуться. Я задохнулась от неожиданности и возмущения. И бесконечно орала, пока шёл весь этот процесс удаления гланд. Моя кровь летела в красивую штуковину на лбу докторши, и меня это ещё больше пугало!
Докторша сказала, что таких придурочных детей она никогда не видела.
Я, истеричка, сидела спутанная по рукам и ногам, накрепко привязанная к креслу. Видимо, мама успела им рассказать о моём умении сбегать из-под рук докторов. Расширитель во рту раздражал меня невыносимо — однако орать не мешал. Свой дикий ор до сих пор слышу, когда вспоминаю это стрессовое событие. Бр-р-р… Но сбежать оттуда, при всём желании, уже не смогла бы. Хотя у меня хватило бы ума рвануть из Благовещенска в Алексеевку — а это уже сто пятьдесят четыре километра, а не пять!
Мамочка в эти минуты сидела за дверью и тоже плакала.
Ночью была гроза. Здание больницы вздрагивало. Пронзительные электрические молнии ярко освещали больничную палату, где меня после операции уложили спать, и ливень шумел за окном. Моя душа трепетала, моё сердечко рвалось на части — так сильно я переживала за маму, не зная, что она ночует в городском Доме колхозника. Мне, ребёнку, мерещилось, что она прячется от дождя под деревом в больничном парке.
А примерно через год я попыталась догнать родителей, когда они из Москвы уехали рано утром в Ленинград в гости. Проснувшись, узнала об этом от московской бабушки. Зря, очень зря она сообщила мне эту новость, не зная про мой неуправляемый характер и про то, что я истеричная особа. А родители, видимо, не предупредили бабушку о моих способностях выкидывать всякие фортели. Через минуту, рыдая во всё горло, я неслась на электричку! Мы жили в это время в Ивантеевке, в тридцати минутах езды до Москвы. Поймали меня уже на перроне. Ещё минута — и я бы успела заскочить в вагон подошедшего электропоезда…
Автор публикации
