Прислонившись спиной к стене магазина, на разорванной картонной коробке, сидел Василий. В свои бессмысленно прожитые сорок зим, он выглядел на шестьдесят. Покрытое густыми морщинами небритое лицо, давно не мытая и не чёсаная шевелюра, потухший, безжизненный взгляд отталкивал проходивших мимо людей. Лишь совсем немногие, видимо повидавшие в этой жизни лиха с избытком, изредка бросали в его баночку из-под майонеза пятачок или десяточку.
– Дай Бог здоровьица! – бурчал Василий, поглаживая вытянутую перебинтованную ногу, которая нестерпимо болела. В голове непрестанно стучали о стыки рельс колёса несущегося товарного порожняка. Вчерашний боярышник, размазанный по сухим скрипучим венам, колол остатки разума иглами безысходности.
* * *
В пришедший праздник яблочного спаса, Бог решил посмотреть мирскую жизнь, заглянуть в глаза страждущим и счастливым. Оценить в непосредственной близости, как поменялась человеческая душа на земле живущих.
Он шёл по утренним улицам провинциального городка не спеша, постукивая суковатой палкой-посохом. Его выцветший палий* почти сливался с цветом седых волос и небольшой аккуратной бородкой. Если не обращать внимания на старомодную монашескую одежду, со стороны виделся обыкновенный старичок из дальней деревни.
* * *
Жизнь Василия сломалась внезапно. Вначале он не влился в новые законы «перестройки». Не смог заниматься как все куплей-продажей. Долго ходил на свой любимый завод, работая без зарплаты и кормя семью обещаниями. Потом стал больше попивать самогон с друзьями, чтобы не слышать бесконечные упрёки жены по вечерам. От постоянной ругани и ссор вечерние выпивки перешли в постоянные, запойные и продолжительные.
В очередной раз, после двухнедельного загула, Василий шёл домой с твёрдым намерением бросить пить. Его обещал взять на работу разнорабочим в продуктовый магазин бывший одноклассник, с условием, что со спиртным будет закончено раз и навсегда.
Дверь открыла незнакомая женщина.
– Эту квартиру мы купили десять дней назад! И не ходи сюда больше!
– А паспорт, где мои документы? Где Ира, жена? Где Света?..
– Откуда я знаю? У них и ищи! Мы всё оформили нотариально, по закону! А если будешь бузить, милицию вызову!
Дверь захлопнулась с диким грохотом. Боль отчаяния и предательства разлилась по телу Василия густой жгучей болью.
* * *
Стая собак, спавшая на песке, подставив бока тёплому утреннему солнышку, как по команде вскочила, едва заслышав приближающийся стук деревянного посоха. Вытянув морды в сторону приближающего старика, собаки моментально подавили в себе острое желание залаять, и внезапно поджав хвосты, потрусили в сторону забора строящегося дома.
– А ты что же остался, бывший грозный лев?
Пёс, покорно опустив голову, глазами показал на перебитую переднюю лапу, висевшую как плеть на одной коже и уже наполовину засохшей.
– Ах, вот в чём дело! Зачем же ты, дурачок, на детей кидался? В стае вы все сильны, да глупы. Человек тебя кусать и бить не хотел вовсе. Что вожаком побыть захотелось?
Глаза пса наполнились слезами покаяния и мольбы о помощи.
– Ладно, давай сюда свою лапу.
Поддёрнув видавший многое истрёпанный палий, Бог встал на одно колено. Взяв в левую руку протянутую лапу, Он правой накрыл место перелома.
– Покаявшемуся и поклонившемуся да даровано будет!
* * *
Теперь жизнь Василия протекала по колодцам, свалкам и тепловым коллекторам. Летом было легче. Была возможность ночевать в предназначенных для сноса домах. На помойках возле новостроек, можно было поживиться съестным и одеждой. А добрые люди пополняли баночку милости монетами, которых хватало на хлеб и чекушку настойки боярышника. От такой жизни силы оставляли Василия с каждым днём. Сломанная нога при падении в колодце не заживала и гноилась. В трав. пункте без медицинского полиса и паспорта не принимали, а заглушить боль и обработать рану, можно было только доступным боярышником.
Большой радостью и поистине Божьим подарком стали костыли, обнаруженные Василием в мусорном баке ранним утром.
– Слава тебе, Господи, за помощь твою! Слава Тебе, Всевышний!
Непрестанно молясь и радуясь, что можно не наступать на больную ногу, Василий на костылях отправился к своему магазину за людским подаянием, в надежде купить хлеба или сладкую булочку.
* * *
– Дед, у тебя двадцать рублей не будет?
Сухощавый парень лет двадцати восьми смотрел с прищуром и чуть нагловато.
– А тебе для чего?
– Домой не могу уехать, на маршрутку не хватает.
– Тебе не маршрутку надо, а на работу ходить. От своей лени и гордыни на сигареты сшибаешь, не стыдно у стариков то просить?
Прищур и ухмылка слетели с лица моментально.
– Ты что, Отец, знаешь меня? Я тебя никогда в нашем районе не видел! Откуда ты?
– Хочешь курить бросить?
– Это нереально, я уже двадцать лет с лишком курю, пробовал бросить, невозможно это для меня.
– Невозможно в могиле курить, крышка гроба мешает, и руки не гнутся. А в твоей жизни ещё пока всё возможно, но у тебя желания нет ни к работе, ни к любви человеческой. Потому и тебя не любят, не ценят, хотя руки твои умелые, и голова умом не обделена.
Парень опешил. Глаза Деда смотрели пронзительно, доставали до самых уголков души. От такого взгляда он чувствовал себя маленьким нашкодившим ребёнком. Неистово захотелось извиниться и сделать что-то хорошее. Память напряжённо стала искать добрые поступки за последнее время, но как назло ничего не вспоминалось. Чувства стыда и покаяния стали подниматься к горлу, даже дышать стало трудно и не комфортно.
– Извини меня, Отец! Я действительно лентяй. Если научишь, как курить бросить, обещаю, что сразу на работу устроюсь.
Не выдержав такого пронзительного взгляда, паренёк склонил голову.
– Возьмись двумя руками за верх посоха.
Бог накрыл правой ладонью руки парня.
– Покаявшемуся и поклонившемуся да даровано будет!
Дышать стало легко. По телу теплом разлилось какое-то новое чувство. В районе сердца запели соловьи, призывая к полёту и песне. Парень открыл глаза и с удивлением обнаружил, что мир поменялся. Нет, по-прежнему рядом стояли дома, росли тополя и проезжали машины. Мир стал красочным. Мир улыбался именно ему…
– А где же дедушка? Наверное, это был какой-то святой странник, монах, по всей видимости. Они прозорливые, всё знают о прошлом и о будущем.
Курить совершенно не хотелось.
* * *
– Как зовут тебя, мил человек?
Василий вздрогнул. Рядом с ним, на его картонке, сидел Старик. Мудрые, добрые глаза смотрели с жалостью и сочувствием. На коленях лежал иссохший посох, которому было, по меньшей мере, лет пятьдесят, не меньше. Видимо задремал немного.
– Василием.
– Что же ты, Вася, из себя старика-инвалида сделал? За жизнь и за счастье бороться надо, а не горькую пить. Вот гангрена пойдёт, сгинешь, с чем перед Богом стоять будешь? Не стыдно?
– Стыдно! Очень стыдно! А что делать? Идти мне некуда, в больницы не берут, документов нет никаких. А жена, Ира… Да, я один виноват, пить стал запоями. Теперь вот молюсь каждый день, а Бог видимо меня уже не слышит.
– Бог всех слышит. Только одному для помощи кнут нужен, а другому покаяние и вера. Ты что для себя выберешь?
– В Бога я верю! Мне кнут нужен, да посильней, чтоб все грехи выбить, да так, чтобы никогда пить не хотелось! От водки все грехи человеческие. Пойло дьявола, да и только, будь оно не ладно!
А вы куда, Батюшка, путь держите? Водички хотите? Я только в колонке налил, не пил ещё.
– Хочу! Ты первый, кто мне помощь предлагает, чудно даже, всегда наоборот бывает.
– Хороша водица, добра! Вот ей и лечись. Если с Верой, то поможет. А путь мой далёк, ещё идти и идти. На транспорт разный денег у меня нет. Сейчас по доброте душевной никого не возят, всё за деньги, за бумажки…
– Вот возьмите, Батюшка! Это заначка. Держал на чёрный день. Думал когда сгину, так добрые люди найдут, одежонку какую-нибудь купят, в чистой рубахе перед Богом стоять надо, верно?
– Верно! Но рубаха не главное.
– А что главное?
– Главное, это поступки, что за твоей спиной будут. Их все как на ладони видно. Вот тут обманул, тут украл, тут помог, в беде не оставил. А тут искренней добротой себя спас, излечил!
Бог протянул Василию левую ладонь и на ней, как на экране, побежала вся жизнь Василия, да не его глазами, а глазами мудрого режиссёра. С самого детства, все поступки, все грехи, и маленькие и большие, и боль чужая, и обиды, и добро совершённое, и зло пустяковое, и забытое, и скрытое. Всё оказывается записано и сохранено!
– Прости, Господи! Прости, Матушка! Прости, Батюшка!
Слёзы текли из глаз Василия, выжигая своей горечью давно не бритую щетину.
– Возьмёшь мой посох, он тебе дорогу укажет.
– Покаявшемуся и поклонившемуся да даровано будет!
Василий очнулся.
– Надо же, давно такие яркие сны не снились!
Нога не болела, в баночке лежала заветная тысяча рублей. Иссохший посох лежал на коленях.
– Так это не сон что ли?
Василий оглянулся. Улица пуста, Монаха нигде не видно, костыли пропали. Опершись на посох с забытой уже лёгкостью, Василий поднялся. Нога действительно не болела! Чудеса, да и только! Далеко внизу, зазвонили колокола, извещающие об окончании утренней службы. Появилось острое желание помолиться в храме.
– Если не пустят, так возле храма буду молиться на коленях за монаха! Вот дурак, даже имени не спросил. Но Бог все имена знает! На храм тыщу свою положу! Такое дело! Такое дело! Вот ведь чудеса, какие на свете бывают!
Больше по привычке, чуть прихрамывая и опираясь на посох, Василий двинулся в сторону церкви. Внутри соловьиной песней пела Надежда. Мир расцвёл яркими красками и улыбался Василию добрыми лицами прохожих. Это были совершенно другие люди, смотревшие на него с почтением, без капельки презрения, как было раньше.
У ворот храма, лицом к лицу, Василий столкнулся с бывшей женой. Чёрный платок, слёзное лицо, сгорбленная осанка. От былой твёрдости духа не осталось и следа.
– Ира?
Женщина, испуганно подняв глаза, вдруг упала на колени. Обняв ноги бывшего мужа, рыдая навзрыд так, что тряслось всё тело, Ирина причитала:
– Вася, Васечка, прости меня окаянную, прости, ради Бога! Дура я, такая дура! Света, наша Светочка, она то в чём виновата? Это я … Мне умереть надо было, не ей!
– Что со Светой? Не реви, пожалуйста, встань!
– Светлана с женихом Гошей, на мотоцикле разбились, сегодня уж сороковины. Это всё из-за меня! Бог наказал меня за мои грехи!
– Бог никого не наказывает, Ира. Мы сами выбираем путь зла, а потом сожалеем и каемся. Но время назад не воротить, у каждой дороги свой закономерный итог.
– Ты прости меня, Васечка! Я все, все твои документы сохранила, искала тебя, Бога просила.
– И ты прости меня, Ирочка! Теперь капли этой отравы в рот не возьму! Столько пережить пришлось, не поверишь!
– Излечит время грешных путь
Лишь болью горькой и потерей,
Но обретётся жизни суть,
Когда устанешь в счастье верить.
– Ты, Вася, это где прочитал?
– Только сейчас в голову пришло.
* Палий – одежда монахов, длинная, без рукавов, накидка с застежкой только на вороте, спускающаяся до земли.
12.08.2021
Автор публикации
