Прерванная эротика Алма-Аты.

(SBB, Amiga, Unterbrochene erotik)
Турбинное эхо взлетной полосы поблизости, горячий ветер после прохлады салона лайнера, вибрирующий трап, вечерний свет, отраженный в стеклах аэропорта, стеснившиеся горы – незнакомый край, неведомая земля – Казахстан…
Я едва успел получить багаж, как меня «доброжелательно подхватили».
– Россия?
– Страна моя Москва!
– Я думал, вы из России…
Я испытал состояние кратковременного шока – решительностью, разрезом глаз и шкиперской бородкой таксист был похож на актера Асанали Ашимова, времен фильма «Транссибирский экспресс».
Мы мчались в начинающуюся ночь под «отборные» вещи Montefiori Cocktail, FSB, Omega – ко всему прочему мой водитель оказался меломаном со вкусом.

В пути таксист сообщил мне, что Николай Гоголь был не совсем прав, быструю езду любят не только русские. Оказалось, что казахи тоже любят быстро ездить, особенно на «мерседесе». Затем начитанный водитель пояснил, чем отличается «пилотирование» от «вождения». Оказалось, что «пилотирование» – это филигранная техника, скорость, стремительно нарастающий старт, упругая плавность тормоза, словом, – это fun. А «вождение» – «скука для неудачников».
– Обещайте осваивать технику именно пилотирования!
Пообещав, я рассказал водителю «встречную» историю про болвана, который оказался моим соседом в самолете. (Вечно мне на них везет!) Болвана просили пересесть – он и она – молодые люди. Но болван отказался.
– Почему? Вы же летите один.
– Потому что, если самолет разобьется, то мои останки будут собирать вот с этого, – он несколько раз энергично подпрыгнул в кресле, – с этого места. Согласно билету.
И я уступил свое место девушке, и весь полет от Москвы до Алма-Аты думал, неужели болван прав?
Когда мы подъехали к гостинице, таксист, закончив хохотать, протянул мне визитку:
– Если нужно будет покататься по Алма-Ате, звоните в любое время ночи.
– Спасибо, но точно не сегодня.
– Как знать…
– Тенге у меня нет, – с сожалением вспомнил я, – вам доллары или евро?
– И то, и другое – всё хлеб, – сказал таксист философски.
Расплатившись – между долларами и евро, таксист выбрал евро, – я, не глядя, сунул визитку в карман джинсов и пошел в гостиницу. На reception мне выдали именной пропуск, фестивальные проспекты и ключ от номера с цифрами 7-776. К ряду стройных молодых «семёрок» с краю присоседилась горбатая старая «шестёрка». Интересно, подумалось с неприязнью, кому повезло с цифрами 7-777?

В сумеречном номере ощущалась зябкая свежесть – еле слышно шелестел кондиционер. Огромный, рассеченный рамой, светящийся квадрат лежал на ковре мягкой лунной пылью. Я включил лампу у кровати и открыл бар. Водка, джин, ром, водка, опять водка – игрушечные самолетно-отельные бутылочки. Ни минеральной воды, ни лимонада.
Думая о том, что мне лень звонить и просить воду, я вышел на балкон, в тёплую ночь и ощутил запахи сладкого перца, и, кажется, яблок… Медовый апорт, не иначе. Отчего-то подумалось об осени. Внизу и вокруг мерцало море одиноких огней. Тяжкими загадочными громадами вдали поднимались близкие горы, свет луны касался их вершин. Казалось, горы были окутаны еле слышным гулом. Тёмное, красноватое небо медленно и неслышно пересекала мерцающая строчка пунктира – самолет. Легкий порыв ветра донес душный, но приятный аромат… Яблоки? Перец?
– Хотите?..
Я вздрогнул, услышав тихий голос. На соседнем балконе стояла женщина среднего роста, одетая в кровавый с золотом, туго подпоясанный на талии халат. Небольшая грудь была драпирована с искусной небрежностью. В длинных пальцах женщина держала, нервно поигрывая, неказистую папиросу явно собственного изготовления. Папироса приторно дымила…
– Нет, спасибо.
Чёрные, с пепельным отливом, длинные волосы беспрерывно падали на её огромные раскосые темные глаза. Женщина ежесекундно поправляла волосы рукой. Этот мягкий чувственный жест привлекал внимание, как и подвижные, темно-вишневые губы. Вероятно, ей не было сорока, и своей внутренней сосредоточенностью она располагала к доверию.
– Это не сигарета, – мягко высветились широкие скулы, она сделала затяжку.
– Я понял.
– А вы на фестиваль?
– Журналистом, – зачем-то солгал я, кивая.
– Странно, – сказала женщина, мягко рассеивая рукой невесомый дым, – знаете, у меня в баре одна минеральная вода и лимонад.
Буквы «т» и «р» она произносила твёрдо, с многократным запасом прочности, у женщины был дивный акцент.
– А у меня водка, – я улыбнулся, думая о закономерных случайностях, – и ром с джином. Обменяемся?
– С удовольствием.
Мы разошлись по нашим номерам, всё происходило так, будто на сцене при пустом зале шла пьеса. Думая о том, что хорошие актеры играют для себя, я прихватил с собой несколько бутылочек с водкой, джином и ромом. Незнакомка взяла алкоголь и протянула мне банку с лимонадом, руки наши встретились, возникла некоторая суета и… мы оба замерли в ожидании, глядя друг другу в глаза.
Внизу раздался небольшой газированный взрыв. Прошло ещё несколько томительных секунд, но никто не закричал заполошно: «Помогите!», «Убили!», «Врача!» Всё было тихо.
– Нам повезло, – я продолжал сжимать её теплые дрожащие пальцы.
– Мы держали банку вместе, как думаете, кого из нас привлекли бы за убийство?
– И меня, и вас, мы – соучастники.
Она высвободила свою руку, но тут же сгладила неловкость:
– Мне нравится слово «соучастники».
– Вам дали бы значительно меньше.
– Почему?
– Вы красивы, – удивляясь сам себе, я выговорил эти слова как можно строже, – очень.
Принимая очевидное, она кивнула, я опять почувствовал неловкость.
– Сейчас принесу вам новую банку лимонада. Надеюсь, в этот раз обмен пройдёт успешно.
– Меня зовут Андрей, – торопливо сказал я, мне не хотелось, чтобы она уходила.
– А я Карлыгаш, – она бесшумно исчезла в своем номере.
– Карлыгаш… это?
– Это Ласточка, – мне протянули лимонад. – А вы из Москвы?
– Да, а как вы…
– Вы тоже говорите с акцентом. Я училась в Москве, Высшие курсы сценаристов.
Она не стеснялась своего акцента, это тоже мне понравилось.
– Вы знаете Алма-Ату?
– Я прожила здесь двадцать лет, половину жизни.
Ласточка не скрывала свои года видимо еще и потому, что на сорок она никак не выглядела и она знала это.
– Покажете город?
– Хм… Вы меня застали врасплох… Так, – соседка моя задумчиво затянулась, что-то решая, затем откинула волосы со лба, – а когда?
Подумав о том, что я люблю «заставать врасплох», я вспомнил о визитке, что дал мне водитель такси. В любое время ночи, сказал он, именно так и сказал – ночи. Правильный водитель, видимо, с большим опытом.
– Прямо сейчас. У меня есть хороший знакомый таксист… пилот, а у него есть хороший «мерседес», – «знакомый» хотел добавить я, но не добавил.
Ласточка посмотрела на меня оценивающе, с некоторым новым интересом. Мне необходимо было немедленно добавить что-то на весы её сомнений.
– Знаете, – сказал я, торопливо перебивая свои мысли, – вы приснились мне в самолете, я узнал вас до нашего знакомства, и похоже, я знаю наше с вами совместное будущее.
– Что?! – удивившись по-настоящему, она округлила глаза. – Наше?! Совместное?!
– И я хочу вам об этом рассказать, но после нашей прогулки.
– Любопытно, – Ласточка нахмурилась, – но это же шантаж, вы знаете?
– Да, это шантаж, – я обессиленно развел руками, – но что же делать?
– Мне… надо одеться. Вы позволите? – она спрашивала совершенно серьезно.
– Да, конечно, позволяю, – я не до конца понимал, всерьез ли наше совместное действо и какой у этого действа жанр, – а я вызову такси.
– Давайте встретимся в холле, – Ласточка так и не улыбнулась, – примерно через тридцать три с половиной минуты.
– Отлично! – оценивая ее «половинную минуту», я улыбнулся за Ласточку.

В номере я снял трубку телефона, вынул из кармана визитку таксиста и оторопел. На визитке значилось: Amanjol Schumacher, Driver, и ниже – номер телефона. Набирая цифры и слушая гудки, я представлял себе Ласточку в её номере – мягкий свет временного многолетнего уюта, скинутый халат. Что остаётся? Воскресение. Трусики? Работа, фестиваль. Лифчик? Понедельник и вторник. Крохотные трусики, вероятно, и никакого бюстгальтера. Итого: три дня плюс ночи, направление, меняющее жизнь. Возможно, нет и трусиков. У неё небольшая, ещё упругая грудь и тёмные…
В трубке возник озабоченный и одновременно уверенный голос:
– Слушаю вас!
Я ещё раз мучительно вчитался в его визитку. И произнес, не споткнувшись:
– Аманжол?
– Я!
– Вы были совершенно правы, а я ошибся. Страна моя Москва, вы помните?
– Отчетливо помню, – он заулыбался в трубку, – фестиваль. Куда нам надо ехать?
– Нам надо ехать по Алма-Ате.
– Задачу понял! Через… двадцать минут буду ждать вас перед гостиницей, да?
– Да!
Он дал отбой, и я подумал, какой умный, более того, понимающий driver. Я принял душ, переоделся, проверил документы, деньги, запер номер и спустился вниз. Ожидая Ласточку, я ничего не пытался понять. Кроме того, что Бог – атеист и эротоман, Он еще и большой сложный шутник.
Мимолетно вспомнил о Виктории и Насте, но Москва была в другом и далеком времени. «Так навсегда ты сейчас от меня, так далеко…»

Когда Ласточка, «подросшая» на длину каблуков, вышла из лифта, я не сразу узнал её. На ней было чёрное короткое платье, открывающее ноги безупречной стройности, подумалось, не казашка, чёрные чулки, белые туфли и белый тонкий пиджак, легко накинутый на плечи. Волосы её были затянуты в тугой хвост. Сохранив свою подвижность, рот из темно-вишневого превратился в алый. В голых руках Ласточка держала чёрно-белую сумочку – завершающий штрих. Подумалось, на свете существует два цвета, достойные внимания – черный и белый.
– Все слова бессмысленны, – сказал я, почти демонстративно вдыхая её ароматы.
– А то! – она грустно улыбнулась.

В мёртвом свете неона её живое лицо выглядело моложе, привлекал сильный вечерний макияж. Мы сели в такси на заднее сидение, и я не удержался:
– Schumacher и Driver я перевёл, – сказал я таксисту, обращаясь к Ласточке, – но что значит Аманжол?
Интимный сумрак салона был приятно тесен – случайные взаимные прикосновения, край платья, её плотно сдвинутые колени – деликатно манящая близость.
– Король скорости, – ответил таксист серьезно, – властитель дорог! Имя. Это я.
– Егоза, непоседа, – сказала Ласточка, улыбаясь в темноте.
– Schumacher – какая необычная казахская фамилия.
– Это псевдоним, – Аманжол улыбнулся. – Так что? Нам предстоит магическое волшебное путешествие, magical mystery tour?
– Вы любите The Beatles также, как и я?
– Точно!
Я обернулся к Ласточке – лицо в лицо – и с трудом удержал себя…
– Проспект Абая, – сказала она, бесстрашно заглядывая мне в глаза, – театр имени Мухтара Ауэзова, затем доедем до места, которое в народе называют Тёщин язык, потом галерея имени Абылхана Кастеева, кинотеатр «Арман», затем театр имени Лермонтова. После этого заедем на улицу Шагабутдинова, там течет Веснянка. И если хватит терпения, Медео?
– Посмотрим, – уверенно усомнился я, мне стало легко, она была согласна, я понял это.
– Обширная программа, – одобрил Аманжол, – до утра.
И мы поехали…

Шёпотом она рассказала мне о том, как они жили на улице Шагабутдинова, дом 47, и если подниматься вверх, к горам, то увидишь книжный магазин «Жазуши». В Алма-Ате два направления – вверх, к горам, и наоборот. И в этом книжном я купила Андрея Платонова «Чевенгур», и, знаете, была потрясена романом. А чуть ниже нашего дома протекала Веснянка – маленькая речка. А ещё в Алма-Ате есть прекрасный русский театр имени Лермонтова, и там мы всей семьей смотрели «Собачье сердце», где играл волшебный актер Юрий Борисович Померанцев. А в 1978 году в Алма-Ате сняли фильм «Шествие золотых зверей». Сценарий этого фильма писал знаменитый Юрий Домбровский, автор «Факультета ненужных вещей». А в галерее имени Кастеева есть несколько картин замечательного художника Сергея Калмыкова… Вам бы их увидеть… Кстати, Калмыков был учеником Кузьмы Петрова-Водкина, и, возможно, юный Калмыков позировал для «Купания красного коня». Потом мы переехали в Павлодар. Затем я уехала в Москву и поступила на Высшие курсы…
Легкий пиджак сполз с её плеч. Мы незаметно привалились друг к другу, она взяла меня под руку, мгновениями я ощущал кончиками пальцев рельеф рисунка на её чулках. В какой-то момент стало тревожно слушать её шепот, с Ласточки спало напряжение, но возникло сложное чувство надвигающейся откровенности – в словах, интонациях, в как будто бы случайных прикосновениях…
– А на этот фестиваль, я привезла свое документальное кино «Алма-Атинские встречи», – сказала Ласточка, – фильм снимала три года. Интересно, оценит ли его жюри?

В этом месте я вздрогнул, она была так близко, и эта близость становилась невыносимой своей незавершенностью. Любой сюжет обязан иметь orgasm финала. Я осторожно, еле касаясь, обнял её за талию, Ласточка, помедлив, предупреждая, положила прохладную ладонь на мой пылающий лоб, и я, успев оценить, неловко убрал руку с её талии. Но между нашими жестами все же возникла пауза…
…Гуляя, мы катались по ночной Алма-Ате под музыку Speace, SBB, Zоdiac и Matia Basar. Рассматривание в ночи монументальной советской архитектуры не нарушало пикантность сюжета, наша прогулка была явной прелюдией…
Посещение Медео отложили без слов, сейчас это было бы бессильным безумием. Уже под утро Аманжол порадовал нас чудесной песней «Саулемай», которую пел молодой Батырхан Шукенов, солист «А-Студио», тогда они ещё были вместе… Наконец, мы заехали в круглосуточное кафе напротив нашей гостиницы, и я отпустил «властителя дорог».
– Постарайтесь этим утром, – еле слышно напутствовал меня Аманжол. – Завидуя, верю в вас.
– Спасибо, – как и в прошлый раз, я протянул ему на выбор две купюры: доллары и евро. Как и в прошлый раз, Аманжол выбрал евро.
– По уже сложившейся традиции!

В кафе мы с Ласточкой почти не разговаривали. Я вдруг осознал, я не знаю, что будет дальше, произошло что-то незаметное, нарушилось какое-то тончайшее равновесие, и я не уловил этот момент. Утешало то, что Ласточка не сказала, что она устала. Что ей уже пора в постель. Что завтра ей надо быть отдохнувшей. И это давало надежду на наше «совместное будущее», которого я уже хотел.
После кофе, сока и пирожных с киви мы зашли в гостиницу, взяли ключи, поднялись на наш седьмой этаж и я, придерживая за острый локоть, довел Ласточку до её двери, номер 7-777. Она высвободила локоть, почти артистично развернулась на носочках, заглянула на мгновение в глаза, и, приподнявшись на цыпочках, поцеловала меня. Поцелуй был по-настоящему волнующим замедленным, предчувствуя и предвкушая, я мечтал о её подвижных влажных губах всю нашу прогулку-поездку, она, понимая это, длила и длила поцелуй и я, теснее обнимая Ласточку и чувствуя её небольшую, неодолимо манящую грудь вдруг, обмирая, понял – мне всё дали здесь и сейчас, продолжения не будет.
– Спасибо за дивно длинную ночь, – она почти трогательно прижалась ко мне, – но вы должны меня простить. Я не хочу знать вашу версию моего будущего. И даже наше с вами будущее. И даже наше с вами совместное будущее.
Она уже решила – нет, но, солгав, я попытался:
– Счастливое будущее.
– Так бывает, – улыбаясь, она прикоснулась ладонью к моей щеке, – но не со мной.
Всё было решено, я не был допущен, это было мучительно и очевидно.
– Мне кажется…
– Спокойной ночи!

Дверь за Ласточкой закрылась. Я пробормотал бессмысленное: «И вам…» и очутился в своем сиротском номере, где всё, оставаясь прежним, сделалось иным, но переживать это уже не было сил…
Ночью мне снилась Карлыгаш, она медленно приподнимала подол своего платья, и там, во сне, на рискованной черте-границе её платья я просыпался и продолжал спать, понимая, что сплю, и во сне вспоминаю Эдгара По…
Очнулся я в «разгар второго завтрака». Сразу после кофе спустился вниз, перешел улицу и оказался в пресс-центре фестиваля. И весь этот суетливый и нервный день я смотрел конкурсную программу, и только к вечеру сообразил, фильма «Алма-Атинские встречи» я не увидел. Ещё раз сверившись с представительскими документами, убедился, ни Ласточки, ни её картины в конкурсе не было заявлено.

Я вернулся в гостиницу и постучался в номер 7-777. Дверь мне открыл толстый человек в полосатой арестантской пижаме и в ницшеанских усах. И он ответил мне, сокрушенно качая лысой головой:
– Нет, слушай, только что вселился в номер, голубей-горлинок видел, их много в Алма-Ате, но ни одной ласточки, извини, дорогой!
Отчего она уехала, даже не попрощавшись со мной? Зачем она упомянула свою картину «Алма-Атинские встречи»? Может быть, Ласточка брала интервью у актера Юрия Померанцева для «Встреч…»? И была ли вообще эта картина? Отчего мы не провели вместе время до утра? Зачем тогда была нужна ночная прогулка-поездка? Она же была согласна, в какой момент и почему Ласточка поменяла решение? Где я ошибся? Для чего был тот долгий поцелуй перед прощанием, памятный для меня теперь уже навсегда?

Ничего не понимая, я спустился вниз, в бар гостиницы, страдая уже в лифте… Что может быть хуже несостоявшегося приключения? Только заботящийся о послесмертии сосед-болван в самолете.
В баре я сел за пустой столик у окна и, спасая себя, решил, что свяжусь с актером Померанцевым, а после окончания фестиваля, для поездки в аэропорт я вызову Аманжола, возможно, он что-то прояснит… На «прояснит» ко мне подошла юная официантка только пепельным отливом темных волос похожая на Ласточку, и я заказал рюмку арманьяка и две чашки кофе. И больше ничего не было.
(Москва – Алма-Ата – Москва, 7-10 августа 2012 г., 28 сентября 2014 г.)

Автор публикации

Андрей Ладога5 606

Какой статус?

Комментарии: 622Публикации: 68Регистрация: 03-09-2021

1

1

1

2

1