Маша с утра бегала, как заведенная, приготовила завтрак, всех покормила. Во дворе опять обнаружила яблоки, ранетки, огурцы и многое другое, что принесли совсем недавно. Односельчане не переставали нести излишки с огорода. И корзины свои, которые висели на заборе, забирали. Это была какая-то круговерть овощей, ягод, фруктов по деревне, конечной точкой которых был огород Демировых. Маша пошла варить компот, варенья было достаточно. Мама ей помогала. А бабушка давала дельные советы. Своей мудростью она дополняла семью. Без бабушки, вкус и качество было бы другим. Она знала сколько раз до кипения надо доводить варенье, сколько кипятить кабачковую икру, как стерилизовать уксусом банки и многое, многое другое. На то она и глава семьи.
Маша устала от заготовок, на сыр совсем не оставалось времени, а на бумажке очередь на сыр не заканчивалась. Во дворе постоянно что-то неожиданно появлялось, последний мешок с кабачками вывел Машину спокойную психику из строя. Во дворе и за забором все время собирались деревенские и судачили о том и о чем. Маша попросила больше ничего не приносить, ей в ответ только рассмеялись. Маша чего-то не понимала. Маша спросила у бабушки, почему все время несут излишки с огорода, бабушка пояснила, что когда-то она тоже отдавала много чего, вот люди и решили отблагодарить. На вопрос, почему сразу не несли, а только последние дни, ответ был такой: “присматривались”.
Никитична тем временем находясь в туманном Альбионе своих потаенных мыслей была не в сознании, а сражалась с невидимым врагом. Врага не видела, но хорошо слышала, меч, который оказался в руках Никитичны рубил направо и налево рассекая туман, но все движения были напрасны, голос Маши, как раздавался в тумане, так и продолжал раздаваться. Ничего не меняло наличие меча помноженное на силы Никитичны. А врачи в реанимации тем временем решили Никитичну связать, уж больно сильно она махала руками.
Когда приехала невестка узнать о самочувствии Никитичны, то врач лечащий сказал, что пациентка очень буйная, и они с трудом с ней справляются. Невестка только подтвердила сей факт. Она очень хорошо знала свою свекровь. Когда она городская приехала к своей бабушке на лето, то сразу была сватана за своим будущим мужем. Она даже не знала что в семье мужа такие воинственные женщины, и всю себя растеряла на первых порах жизни в браке. После появления Васи, все на себя взвалила свекровь, ни разу ни спросила, а нравится ли той такая нервная, под каблучная жизнь. Невестка смирилась. Зато мужчины в их семьях были слабые, запуганные и делали то, что хотят женщины. Вырваться из этого круга невозможно. Невестка вздохнула, она устала от властной самодуры свекрови. И сын её тоже устал. Но сын хотя бы не испорчен, как Васенька. А Васенька совсем у нас дурачок, надо его быстренько в армию отправить, пока Никитична в отключке и ничего не знает. Но как отправить поломанного всего мальчика.
Маше принесли десяток цыплят. Маша даже не поняла кто принес, коробку просто положили и ушли. Маша услышала их. Пошла посмотреть, а там цыплята, маленькие и такие красивые. Прибежал дед и даже обрадовался.
А Маша уже понимала, что болото под названием деревня захватывает все больше и больше. Еще неделя или две и она совсем не захочет жить в городе. Маше и здесь очень хорошо. Деньги с продажи сыра дед отдавал Маше, он не привык распоряжаться наличными, когда жил с женой, то отдавал ей все, а теперь Маше. Маша понимала, что деньги есть, соседи добрые и хорошие, за исключением Никитичны, дед не пьет, почему бы и не остаться здесь насовсем. А учиться можно и заочно. Или пропустить год. В голове было много мыслей, хоть лопатой греби, но все надо было обдумать. Думать было некогда, надо было заниматься сыром.
Внук Никитичны Васенька, вторую бессонную ночь едва пережил. Ну привык мальчик ночью спать. За ночь его будили раз десять и все десять раз он грубо ругался, но те что приходили раньше, приходили снова и снова. Где-то под утро совершенно невыспавшийся Васенька на костылях вышел во двор, сел на лавку, положил рядом с собой корзину с огурцами переростками и приготовился к атаке. Минут через десять под забором зашуршали кусты. Вася взял самый большой огурец и прямой наводкой бросил в сторону шума. Из кустов выглянул знатный, местный алкаш Федот.
– Недолет Васенька, ты чего продуктами швыряешься?- спросила голова из кустов.
– Достали вы меня, хуже горькой редьки, вы че сволочи извести меня хотите?- вопросом на вопрос устало спросил Васенька.
– Не серчай Васенька, мы не один десяток лет ходим, привыкли уж, ты вот, что послушай, там у Никитичны в подполе заначка есть, она всегда там держала, на черный день. Так ты давай неси сюда и денежки получай. Огурец на закусь дашь?- спросила голова Федота.
– Дурья твоя башка, ты не видишь, что я поломанный весь, какой подпол, я на ровном месте идти не могу. Давай, дуй отсюдова, пока все огурцы на тебе не израсходовал, притомил ты меня,- сказал Васенька и взял в руку ещё один огурец.
– Не извольте беспокоиться гражданин барин, я сам спущусь и достану, а денежку тебе отдам. Ну че ты как не родной, родственники ж поди,- миролюбиво пропела голова Федота.
Вася даже думать не стал, махнул рукой.
Федот мгновенно нырнул в подпол и принес две слезы, за одну отдал трешку, а вторую поставил на стол перед лавкой, на которой сидел Васенька.
– Это следующему мученику Божьему, видишь как просто, а ты ерепенился и поносил меня, свово родственника, плохими словами, а у Никитичны там полки ломятся,- сказал Федот.
– И че там много ещё?- спросил Васенька.
– Полна кадушка, Никитична баба запасливая,- пропел Федот.
Васенька посмотрел на трешку и запихал в карман, настроение у него улучшилось, и даже сон пропал.
– Ты Федот не уходи покамест, посиди здесь, отпусти желающих, видишь я не могу,- более спокойно сказал Васенька.
Федот участливо кивнул, быстренько сгонял на кухню за гранёным стаканом, налил слезу, взял из корзины огурец, выдохнул и опрокинул слезу залпом, будто пил воду, а не самогон. Понюхал огурец и заулыбался широкой улыбкой, во рту просматривалось пяток зубов, да и те были не в лучшем состоянии. Васенька аж подпрыгнул. Не успел Васенька испугаться, как из кустов чей-то голос позвал Федота.