Похождения донского атамана

 

Косой дождик с самого утра стучал по окнам. В прохладной старенькой хате стоял неприятный запах сырости, перемешанный с запахом сохнущей у печи обуви и старыми затхлыми вещами.

За окном сгущались сумерки. Макар, пожилой казак и хозяин дома, накрывал на стол сам, так как хозяйка еще с вечера ушла на женскую половину хаты и не появлялась на мужской половине уже больше двух часов.
– Так вот оно как у вас-то приключилось? Да, приходится же нашему казачку всякое терпеть, абы атаманы наши не серчали, – протяжно, с видом бывалого знатока, продолжил разговор Макар, суетясь вокруг гостя – статного молодого парня, остановившемся на ночлег в его хате по пути из далекой Москвы в родной хутор.
– А где ж все остальные поховались от дождя? Никак в хоромах Васьки-буряка?
– Ага, в хоромах… Скажешь тоже, дядька Макар, – усмехнулся молодой казак и пододвинул лавку от печи к столу. – Там у него конюшня знатная, вот наши казачки вокурат с конями все вместе и уместились. А что? Народ мы бывалый, нам почестей не надобно – крыша была бы над головой, да сабля вострая с конем родимым под боком. Чего еще надобно?
– Да и то ты, Васька, правду сказываешь. Чего нам, дончакам, еще и надобно. Чай в атаманы пока не выслужились…

На минуту в старенькой хате воцарилась тишина, только слышался лязг от чашек, да горшков домашних и шарканье потрепанной обуви хозяина дома.

Макар с женой и двумя малыми детками жил на заброшенном хуторе уже больше пяти лет. Сыновья повырастали давным-давно, подались добровольцами в личную охрану к атаману, а он со старухой остался в этой старенькой хате приглядывать за малыми детками – любимыми внуками. На этот хутор он переехал с семьей с верховья Дона после разгоревшегося в 1617 году в Стыдном Имени, главном атаманском городке низового войска Донского, скандала по поводу каких-то делишек атаманских, переросшего в потасовку между казаками.

А вообще Макар жил на Дону уже давненько. В России в те времена усиливался процесс закрепощения крестьян, во многих местах поднимались бунты, и недовольная централизацией власти в руках московских князей местная знать собирала верных им крестьян и бежала в Донские земли. Отсюда царь-батюшка их ни как не мог вернуть обратно. Вот так и пополнялось донское казачество пришлыми русичами. Со своим хозяином князем Иваном Васильевичем Друцким в числе пятидесяти свободолюбивых крестьян прибыл на Дон и Макар. Но для казачьей воинской службы он уже не подходил по возрасту, поэтому-то и осел со своей семьей в низовьях Дона. А теперь обживал новое место в верховье.
– Так что ты сказываешь про атамана-то своего? Каков он? – прервал, наконец, затянувшееся молчание Макар.
– О, об атамане нашем, Иване Васильеве, можно хоть до утра сказывать, – важно и протяжно проговорил молодой казак.
– А мы с тобой и не торопимся. Вишь, как дождик поливает? Все равно раньше второго дня не двинетесь, так что и времечка погутарить у нас с тобой сколько угодно.
– Да неловко как-то, хозяйка заругает, – смутился молодой юноша.
– Да будет тебе! Хозяйка свое место знает, она у меня баба смышленая, да и сама перевидала на своем веку не мало, – вначале вспыльчиво, а затем более спокойно ответил Макар гостю-постояльцу.

На столе за это время появились несколько чашек, пару горшков из печи, первый зеленый лук с огорода, несколько яиц варенных, да пышная буханка домашнего хлеба.
– Ну, просим пана откушать с нами вечерю. Что Бог послал, с тем дончак всегда рад с гостем поделиться, – важно, усаживаясь на табуретку около стола, произнес хозяин дома.
– Ага, нашли, дядька Макар, пана, – смущаясь и беря в руку деревянную ложку, пробормотал юноша.
– А что, плох тот казак, что в атаманы не метит. А ты вон в станицу московскую попал, да еще и во главе войска казачьего поставлен атаманом своим. В самый акурат паном величать надобно. Не каждому дончаку доводилось в Москве побывать.
– Ваша правда, удача подвалила крепкая, да и служба тяжелая была у нас в этой станице со товарищами моими. С чего начать, поди, не знаю.
– А ты, парень, вначале о себе расскажи, а то мы за целый день так поближе и не познакомились.
– Ага, о себе значит. Да о себе и сказывать казаку неловко, – тихим голосом отвечал молодой парень, перемешивая ложкой похлебку. – Ну, значит так оно все было. Уродился я старшим сыном Аксима Сиберенина, нарекли меня Василием батька с маманькой. А живем мы здесь, в низовьях Дона. Вырос я как-то быстро, частенько в Азов хаживал, а потом и в казачьи отряды подался. Пару раз на стругах за зипунами смотался с казачками нашими, турок трошки порубал сабелькой. Вот наш атаман Иван Васильев и приметил меня, к себе в охрану пригласил, – начал свой рассказ молодой парень.
– Постой, постой, а не наш ли это князь Иван Васильевич Друцкой? – перебил парня Макар.
– Да слышал я, казачки гутарили, что действительно атаман наш из бывших князей будет. А вы почем знаете, дядька Макар? – удивленно спросил парень.

– Э, казачок, поживи на веку подольше, больше узнаешь. Да как же мне своего князя Друцкого не знать-то, я же вместе с ним в эти земли когда-то прибыл. Кому же, как ни мне о нем-то знать. Да ладно, апосля поведаю, ты у извиняй старика, что в разговор влез. Рассказывай дальше, хлопчик, да на ложку наседай покрепче, – улыбнувшись и теперь совсем по-отцовски продолжил старый казак, присаживаясь поближе к гостю.
– Так вот о чем я гутарю. Прослужил я пол года у атамана нашего, а тут вакурат оказия случилась, надо было каких-то московских дюжа знатных особ на Дон сопроводить. Вот и собрал Иван Васильев отряд казачий из восьмидесяти сабель, а меня во главе того отряда и поставил. Я и грамоте обучен, и головой смышленый, да глотка у меня – дай Бог каждому. А кто заперечет, так и в морду схватит сразу же.
– Ну, ты, Васька, не похваляйся кулаками-то своими. Сабелькой лучше покажи свое уменье казачье.
– Да нет, дядька Макар, я и не похваляюсь, просто уж таким горячим уродился. Так вот, собралась у нас такая станица во главе с атаманами Иваном Васильевым, да Федором Канивцом. А мы со товарищами моими их охраной стали. Славные казачки все подобрались, настоящие вояки, – увлекшись рассказом, позабыв про похлебку и размахивая руками начал свой рассказ Василий Сиберенин, начальствующий над казачьим войском в московской миссии донского атамана Ивана Васильева.
– Ага, ага, так-то оно, так-то, – поддакивал старик, покачивая седой головой и внимательно прислушиваясь к каждому слову молодого казака.
– Так вот мы и отправились с Дону сопровождать важных послов московских Ивана Кондырева и Тихона Бормасова, возвращавшихся с Царьграда до дому в конце, значит, прошлого 1623 года. Бог не даст соврать, все так и было. А те московские послы дюжа знатные, разодетые в шелка разные, да при деньгах и при злате заморском. Вот и надо было их меж наших лихих азовцев провести, чтоб не задрались они и не поубевали послов московских.
– Да, да, правду гутаришь, уж больно азовцы турецкие злостные, всякого норовят ограбить, да кровушку пустить, – поддержал рассказ Макар, поглаживаю скудную седую бороденку.
– Так вот мы и рассказали им все секреты наши, как вести себя надобно при встрече с азовцами. Диву дались они.

Василий на минуту умолк, а потом продолжил:
– Не буду врать, дядька Макар, тугим кошелем они нас лично с атаманами наградили. Но это, батя, секрет, ты уж не сболтни никому, – почти шепотом продолжил парень.
– Да ты, шо! Мне оно надо? Кому тут сболтать-то, когда у нас на хуторе пять хат-то всего? Не из болтливых я, не боись, Васька…

Он не договорил фразу, как вдруг дверь хаты резко отворилась и в горницу, тяжело переступая через порог и прикрываясь от дождя старой буркой, почти ввалился здоровенный казак.
– Доброй вечере вашему дому, – кланяясь, произнес вошедший, и скинул с себя бурку. – Уж извиняйте, что без спросу. Атаман тебя, Василий, просит, какое-то срочное дело у него к тебе имеется.
– Здорово, казак, проходи к огоньку, согрей душу с дождичка ночного, – поднимаясь с табуретки приветствовал вошедшего Макар.
– Благодарствуем на добром слове, только не до огонька нам, спешить надобно.

Василий быстро встал из-за стола, наспех обулся и накинул на себя турецкую бурку, которую еще прошлым годом из похода по берегам Азовского моря добыл.
– Мы мигом, тут-то через двор и обратно. Через пятнадцать минут и воротимся, – поспешая из хаты вслед за казаком, проговорил Василий, успокаивая хозяина дома.

Они быстро вышли из хаты, спустились по трем ступенькам с крыльца и, укрываясь от проливного весеннего дождя бурками поспешили к соседней хате. Ноги утопали в грязи, темень не позволяла ничего толково разглядеть, но два молодца быстро миновали двор, перемахнули через ивовый тын и оказались почти рядом с узорчатым крыльцом соседней хаты, возвышающейся на деревянном помосте. Даже глубокой ночью и сквозь дождь можно было понять, что эта хата выглядела куда богаче и смахивала на знатный донской курень.

Казаки быстро поднялись по ступенькам крыльца и постучали в дверь.
– Да входи же, не стесняйся! – послышался из-за двери зычный мужской голос.

Василий открыл дверь и первым вошел в хату, а за ним переступил порог второй казак.
– А, Василий, входи, дорогой, дело есть. А ты, Степан, ступай с Богом. Не обессудь, что побеспокоил в такую погоду.

За столом, почти в потемках, при лучине сидел статный казак, широко расставив ноги и разложив на стол могучие руки.
– Проходи, Василий, присядь на минутку.

Второй казак, поклонившись атаману вышел из хаты, а Василий, быстро разувшись и сбросив бурку, присел на лавку к столу.
– Слухай суда. Помнишь, я тебе за Воронежем седьмого дня всучил под охрану сундучок маленький? – тихим голосом, наклонившись почти к самому уху Василия, спросил Иван Васильевич.
– Да вы шо, батько? Как же не помнить, я его хорошо упрятал, никто не знает и не ведает о нем, – таким же тихим голосом быстро ответил Василий.
– Молодец, хлопчик. А я вот запамятовал, только сейчас и вспомнил. Смотри за ним во все глаза свои зоркие, там грамота самого царя Михаила Федоровича нашего. Пожаловал он мне за службу верную эту грамоту охранную, уж больно важная она. Ты уж, парень, не подкачай, никто не должен знать о ней. Да сам носа не суй в тот сундучок – меньше знать будешь, здоровее станешь, – с улыбкой продолжил Иван Васильевич.

Иван Васильевич Друцкой был выходцем из знатного русского княжеского рода, его дед самому царю прислуживал, а вот отец почти разорился в смутные времена российские. Сам же Иван Васильевич имел собственное имение и больше сотни крепостных. Но новые порядки заставили его покинуть родные края и упрятаться на Дону от зорких глаз царских прислужников. Вот тогда-то и пришлось ему, князю Ивану Друцкому, сменить свое имя на обычное казачье – Ивана Васильева. Опыт государевой службы, образованность, умение руководить людьми, своенравный характер и мужество за пару лет привели его к славе и уважению среди верховых донских казаков. Вот и выбрали они Ивана Васильева на малом казачьем круге свои атаманом два года назад. Слава донского казачьего атамана докатилась и до Москвы, поэтому-то и поручили ему вместе с другим атаманом донским Федором Канивцом важную и опасную миссию – сопроводить из Царьграда после переговоров с турками обратно в Москву через Донские земли Ивана Кондырева и Тихона Бормасова – знатных московских князей приближенных ко двору молодого русского царя Михаила Фёдоровича Романова. С трудной и опасной миссией они с восемьюстами донскими казаками, под руководством Василия Сиберенина, удачно справились и вот теперь, в начале апреля 1624 года, возвращались обратно в родные края – в самое верховье Тихого Дона.
– Казаку язык развязать и сам черт не сможет, – отпарировал бойко Василий.
– Да цыц, ты! Что раскудахтался на всю хату, хозяев побудишь, – зашептал атаман и отвесил молодому парню смачный подзатыльник. – Сам знаю, что не сболтнешь, иначе не доверился бы. Ой, Васька, ну ты и горяч, сколько раз уж тебе сказывал, что не всегда глоткой да саблей победу можно выиграть, а терпением и умом чаще пользоваться надобно. Ну, ступай, хлопчик, да не сболтни лишнего, – уже более мягким голосом и по-отцовски потрепав за пышный казачий чуб молодого парня, закончил разговор Иван Васильевич.

Василий тихонько встал из-за стола, быстро обулся, накинул на себя турецкую бурку и вышел из хаты. Дождь постепенно стихал. По всему двору стояли лужи. Высоко в небе сквозь низкие облака пробился яркий лунный свет и осветил на несколько минут всю округу. Воспользовавшись этим, молодой парень быстро, невзирая на грязь, миновал двор, вновь ловко перемахнул через тын и поспешил к крыльцу хаты Макара, у которого он остановился на пару дней отдыха после дальней дороги из Москвы.
– Ну, что, получил взбучку от атамана? – впуская в дом парня, спросил Макар.
– Да нет, это наш батька попросил коней проверить, что у соседа вашего под навесом стоят, – сбрехнул Василий с порога, быстро разулся, повесил на крючок, вбитый в саманную стену старенькой хатенки и поспешил к печи.
– Да ты никак змэрз, казаченько? Так давай по чарочке примем, – засуетился старый казак и быстро достал с полки четверть с самогоном.
– Да какая в полночь чарка? Вы шо, батя? – заскромничал паренек.
– Ничего, ничего. Чай такое не каждый день в нашем хуторе приходится. Когда еще из Москвы гости заглянут, – наливая в чарки самогонку, затараторил Макар.
– А хозяйка не заругает?
– Да спит уже твоя хозяйка! Коли бы она наши мужские разговоры подслухивала, то никогда бы не высыпалась. Ей, поди, и своих бабьих дел по горло хватает, что б еще и за нами подсматривать. Ну, присаживайся, сынок, присаживайся.

Они даже и не заметили, как перешли совсем на другое обращение между собой. Старый казак уже давненько не видел своих сыновей, и этот молодой казак ему напомнил старшего любимого сына, такого же молодого красавца с пышным казачьим чубом. А Василию этот добродушный старичок приглянулся еще с утра, когда они только познакомились, обустраиваясь на пару ночей отдыха после дальней дороги. И вот теперь их незаметно связала родственная ниточка душевных взаимоотношений.
– Ну, прости Господи души наши грешные. За вас, наших казачков донских, – осенив себя святым крестом и поднимая чарку, произнес хозяин дома.
– За вас, батя, за дом ваш, да за тех казаков, которые сложили свои буйные головушки за Дон наш батюшку, – каким то серьезным и не по возрасту рассудительным тоном завершил слова старого казака Василий.

Они вновь удобно уселись за столом, закусили чарочку ломтиком хлеба и на минуту замолчали.
– Да, сынок, продолжи свой рассказ о вашей московской станице, – прервал временное молчание Макар.
– Ага, а на чем я остановился?
– Да ты, сынок, вакурат о московских послах гутарил.
– Так вот, Иван Кондырев и Тихон Бормасов возглавляли русскую миссию в Царьграде, а возвращаясь обратно им никак не миновать низовьев Дона. Дорога то только через Азак старый проходит. Тут, говорят, еще в давние времена караванные пути проходили. А нынче азовцы шибко злые стали, да и мы верховые не лыком шитые, тоже задиристые. Вот и поручили нам эту миссию, как там они сказывали, дипломатичную что-ли, поручили.

– Ага, ага, так вот оно как. А что енто за дипоматичная?…Тьфу, язви ей так, и не выговоришь сразу.
– А Бог её ведает. Вроде как особливая, переговорная, чтобы по миру все шло, как по маслу.
– Ага, ага. Стало быть, как помажешь, так и поедешь?
– Вот правильно вы, батя сказали, – уплетая давно остывшую похлебку, произнес Василий. – Денюжка все смажет, вот мы и откупились от азовцев. Это наш атаман придумал. А турки-то на золото дюже падкие, вот и подкупили мы их, а сами с миром через Дон и всю землю русскую и проследовали до стен Москвы самой.
– Ох уж и хитер, атаман ваш. Все собираюсь взглянуть на него, никак это Иван Васильевич наш… Ну, да ладно, апосля… Да ты сказывай, сынок, сказывай.
– Так вот, дошли мы до Москвы и остались в ней на зимовку. Вот красотища! Никогда такого не видывал – стены белокаменные, башни золоченные, а барышни расфуфыренные. Народу – тьма-тьмущая! Туды сюды снуют по улицам широким, гул в ушах до сих пор стоит. А Ивана Васильевича нашего с Федором Петровичем к кремлю приглашали, в хоромы царские.

Чарка свежего домашнего самогона сделала свое дело. Хмель ударила в голову и развязала язык молодому парню. Он так увлекся рассказом, что совсем забыл, что за стеной, на женской половине, спит хозяйка дома с двумя маленькими внуками.
– Мил сынок, поясни старику неразумному, что же это за кремлю такое в Москве ихней?
– Да не «кремлю», а кремль – главный курень российский по-нашему. Вот красотища! Так вот и перезимовали мы в Москве. Кто же на конях-то по снегу через всю русскую землю на Дон доберется? А по ранней весне и домой поспешили. А тут под Азовом нас опять низовые повстречали. Да не будь дурак наш атаман, теперь он с турками-азовцами уже не стал церемониться. Вот дали мы им жару! Турок сто порубали, хоть и наших десятка полтора полегло. А еще в одном отряде русских пленных высвободили. Вот он какой, атаман – то наш Иван Васильевич.
– Да, ну ты, брат, даешь. Вот это да, – увлекшись ярким рассказом Василия, только и смог вымолвить Макар.
– Да что я, казачки наши молодцы. И в Москве себя не посрамили, и послам московским по нраву пришлись, и азовцам хвастливым показали свою удаль. Не будь с нами атаманов наших, полегли бы мы все в бою неравном. Все-таки прав Иван Васильевич, не всегда саблей махать надо, иногда и умом поразмыслить надобно.
– Да вы что, мужички? Никак еще и не ложились? Уже утро наступает, – послышался вдруг тихий женский голос и из-за занавески в проеме стены, отделяющей мужскую половину хату от женской, появилось заспанное лицо хозяйки.
– Ой, и то правда, спать – то пора уже ложится, – спохватился хозяин дома. – Сынок, вечерком доскажешь, а сейчас быстренько под одеяло. Вишь, уже хозяюшка поднялась, к скотинке своей собирается. Спасть, сынок, спать; хоть часика два задремать постарайся.

Старый казак заспешил убрать со стола чарку с четвертью, а затем по-отцовски увлек парня к давно разобранной кровати. Василий быстро разделся и, оставшись в одних портках, юркнул под одеяло.

Василий проснулся, когда яркие солнечные лучи, залив светом всю горницу, добрались до его кровати. Он быстро вскочил и выглянул в окошко. Из окна было видно, что солнце поднялось уже высоко над горизонтом, а по высыхающим лужам двора носятся два мальчугана, оседлав веточки лозы и имитируя казачьи скачки. Быстро одевшись Василий только сейчас заметил на столе прикрытую белым вышитым платком крынку молока с мягким куском домашнего хлеба, заботливо приготовленную для него хозяйкой дома. Выпив на ходу парное утрешнее молоко, закусив куском хлеба и утирая губы, парень выскочил из хаты на крыльцо и быстрым шагом поспешил к соседней хате, около которой под навесом были привязаны кони казаков. Он еще не знал, что Макар так и не прилег в эту ночь отдыхать, а ранним утром поспешил к своему соседу, в доме которого расположился на пару дней прославленный донской казачий атаман. Уж больно хотелось ему узнать, ни тот ли это князь Иван Руцкой, с которым он когда-то пришел из почти центра России в донские степи. Во дворе его встретили несколько казаков, бурно обсуждающих какую-то новость. Пробравшись между них в центр своеобразного круга, Макар увидел статного казака средних лет с пышными усами в вышитом дорогом халате и подпоясанным ярким кушаком. Он сразу его узнал, это действительно был его бывший князь Иван Васильевич Друцкой, с которым ему доводилось несколько раз встречаться еще каких-то пять-шесть лет назад в своих родных местах. Макар поклонился атаману и промолвил робко:
– Чай не узнали, барин, Макара Стряпного?

Атаман повернул голову в сторону Макара, жестом поднятой руки попросил казаков замолчать и сделал пару шагов на встречу:
– Да будет тебе, Макарушка. Как не помнить братков своих родненьких. Только вот давно я уже не барин, а атаман казаков вольных, славных сынов Тихого Дона. Ты уж не серчай, но больше не смей меня так величать… Рад видеть тебя в здравие, – приветливым голосом и протягивая руку Макару заговорил Иван Васильевич.
– Да что с нами горемычными случится? Живем себе помаленьку, да в славе вашей купаемся.
– Не ловко, право, Макар, такие слова от тебя слышать. Ты и сам в славе хаживал, аль тоже позабыл времена давние?
– Да ничего я не позабыл, Иван Васильевич, только времечко наше-то давно прошло, теперь только о вас и слышим.
– Правду гутаришь, друг мой любезный. Времена нынче другие, неспокойные. Некогда нашему брату на печи валяться, надобно долг свой казачий исполнять исправно. А ты, никак прошение ко мне имеешь? Так давай, выкладывай, не стесняйся.
– Да что ты, какое прошение-то! Вот услышал, что ты, Иван Васильевич, в гости к нам заглянул, так и поспешил с тобой поздоровкаться.
– Ай, казак! Ай, молодец! Вот, братушки-казачки, каковы старики наши-то! Вот на кого службу свою мерить надобно, – обнимая Макара и обращаясь к группе казаков громко проговорил атаман. – Ну, что ж, брат, дай Бог тебе здравие на долгие лета. Не забывай нас, а то и твой опыт нам понадобиться.
– Благодарствую на добром слове, Иван Васильевич. И тебе удачи казачьей, да пусть милует Господь тебя в боях с ворогами нашими.

Макар еще раз поклонился атаману, утер рукавом выкатившуюся из старых глаз слезинку и отошел в сторонку. Сердце в груди старого казака вырывалось наружу, голову переполнили воспоминания, а душу – чувство гордости за славу казачью и радость от встречи с давно знакомым ему человеком. Возвращаясь до своей хаты, Макар перебирал в памяти все приятные воспоминания о князе Иване Друцком и пытался понять, почему он скрывает свое княжеское происхождение.

День пролетел незаметно своим обыденным чередом и вечером за столом он снова пристал к Василию с расспросами. В последний вечер они вновь просидели за столом допоздна, но теперь втроем, вместе с хозяюшкой. Малые хлопцы, намотавшись за день по всему небольшому хутору, быстро заснули с вечера крепким сном, а два старика и молодой, но уже бывалый казак просидели под лучиной до полуночи, вспоминая о своих походах и казачьей вольной судьбинушке. Уже было далеко за полночь, когда Василий упросил стариков закончить разговор и собираться ко сну, а сам вышел во двор и незаметно зашел за хату, где в укромном местечке таился небольшой расписной сундучок, доверенный ему под охрану самим атаманом. Уж больно глубоко засели в его душу слова Ивана Васильевича прошлой ночью. Любопытство распирало молодого казака, хотя и понимал он, что капаться в чужих вещах не прилично. Что ж, опять горячий норов и юношеское любопытство пересилил разум. Запалив лучину и присев на корточки, Василий аккуратно достал сундучок, замотанный в чистую тряпку, развернул сверток и попытался открыть крышку. С первого раза крышка не поддалась, и парню пришлось приложить некоторые усилия, чтобы с ней справиться. Внутри сундучка лежало несколько небольших мешочков, набитых, скорее всего, золотыми монетами, пару медалей с лентами, как показалось парню, да несколько туго связанных рулонов бумаги. «Видать, это лично Ивану Васильевичу от царя московского досталось, – подумал Василий, – ведь царское жалование дончакам в двух подводах упрятано».

Василий поставил сундучок на землю, примостил лучину поудобней и развернул первый бумажный рулончик. Что-то прочесть при тусклом свете лучины не было никакой возможности, тем более что бумага писана была старославянскими буквами со всевозможными закорючками. Но фрагмент грамоты Василию все-таки удалось прочитать: «…а к вам, к атаманам и казакам, за вашу службу, с посланником с нашим, с Иваном Бегичевым, посылаем наше государское жалование: деньги, и сукна, и зелье, и свинец, и хлебные запасы и вино, и вы бы наше государского жалования себе ожидали и на наше царское жалованье были надежны; а ждали б есте посланников наших с нашим жалованьем и турским чеушей на Дону все, а в поход на море и никуда не ходили и с азовцы не задирались, покаместа наши посланники к турскому салтану сходят и назад к нам к Москве придут, теме меж нас, великого государя, и турского салтана и крымского царя ссоры не чинили, чтобы нашему делу и земскому помешки и посланникам нашим в Азов и в Кафе и в Царь-горде за то вычетов и тесноты и задержанья не было; а посланники наши и турские посланники и атаманы ваши и казаки будут на Доне вскоре; а сю б есте нашу грамоту держали у себя. Писан на Москве, лета 7132, марта в 18 день.».

«Уж больно мудрено писано, – думал Василий, укладывая рукопись обратно в сундучок. – Да и то видно, что с царской грамоты списано. Кабы сама царская была, так печатями подкреплялась бы. Зачем ту грамоту надобно было списывать? Может об этой-то грамоте Иван Васильевич прошлой ночью мне наставление давал? Так зачем она ему переписанная, коли подлинная имеется? Странно, однако, получается».

Прочитать все остальные грамоты молодой казак так и не решился. Он аккуратно уложил все так, как и было, плотно закрыл крышку сундучка, вновь обернул его тряпкой и уложил в укромном местечке.

Вернувшись в хату, Василий быстро улегся в кровать, но долго еще не мог заснуть, размышляя над содержанием прочитанной им копии царской грамоты.

На следующее утро казаки стали собираться в дорогу. Грязь за сутки немного просохла и теперь обозы могли передвигаться по весенней распутице по назначению. Распрощавшись с Макаром и его супругой, Василий вскочил на коня и громким голосом скомандовал конным казакам: «Вперёд!». За ним поспешили вначале конники, а затем и небольшой обоз. В одной из телег гордо восседал статный казак в дорогой одежде и важно поглядывающий на провожающих казачий обоз хуторян…

Годы летят так быстро, что уследить их бег обычному человеку просто невозможно. После тех событий прошло уже три года, а Василий не успел их даже заметить. Зато казаки замечали, что Василий Сиберенин с каждым годом становился спокойней и рассудительней. Теперь он входил уже в личную охрану атамана Ивана Васильева и повсюду следовал за ним по пятам, не оставляя без присмотра ни на час своего любимого донского атамана. Загадку царских грамот он так и не разгадал, да она со временем его и перестала интересовать, ведь теперь он сам был свидетелем удивительного военного таланта Василия Ивановича, его мужества и отваги и невиданного таланта дипломата и руководителя. Василию еще раз посчастливилось побывать в Москве, когда он в числе пары десятков казаков, возглавляемых Иваном Васильевым в конце 1627 года вначале в Москву, а затем, по весне 1628 года, обратно через Дон сопровождал следовавшего в Царьград турецкого посла Фому Кантакузена.

Летом этого же года Ивану Васильеву вновь выпала опасная миссия сопроводить к царскому двору важную отписку от донских казаков лично Михаилу Фёдоровичу Романову. Прославленный донской атаман теперь и сам не расставался со своим верным другом и соратником, так что и в этой миссии Василий Сиберенин являлся правой рукой атамана. Не рассчитал Иван Васильев, взял с собой только небольшой конный отряд казаков, вновь возглавляемый Василием, и отправился другим путем в Москву. Вот тут-то и попали донские казаки в засаду к черкесам, частенько нападавшим в те времена на донские городки. В неравном бою почти все казаки полегли от острых сабель черкесских, а прославленный атаман Иван Васильев с Василием Сиберениным попали в плен. Но и в плену мужество и выносливость ни на час не оставляло донских казаков. Долгих три месяца просидели они в плену и только по счастливому случаю удалось Ивану Васильеву и Василию сбежать из плена и вернуться на родной Дон-батюшку. Видно стыдно стало казачьему атаману, что он в плен к черкасам угодил, затаился Иван Васильев в своей станице. А Василия отпустил от себя, вознаградив за долгую и верную службу орденом казачьим и жалованием знатным. После 1629 года так и не довелось им больше встретиться, а слава некогда прославленного казачьего атамана Ивана Васильева постепенно стала затихать в новых бурных событиях вольной казачьей жизни. Редко кто знал, что герой донского казачества, верховный избранный атаман Иван Васильев был никто иной, как выходец из прославленного русского княжеского рода князь Иван Васильевич Друцкой, единственный верховный донской атаман из старинного русского княжеского рода за всю историю Великого Войска Донского. Правда, среди атаманов встречались еще выходцы из феодального сословия и дворян – С. И. Чертенский, С. И. Воейков и Л.Т. Безобразов, но княжеские корни были только лишь у Ивана Друцкого.

Спустя много лет вновь на слуху московского царского двора появилась фамилия Друцких. Семен Иванович, старший из двух сыновей Ивана Васильевича Друцкого, в 1648 году получил чин стряпчего, а в 1671 году – дворянина московского. Никто и не вспомнил, что это сын прославленного бывшего донского казачьего атамана, трижды посетившего в былые времена царский двор. Только в 1682 году, когда Семен Иванович был назначен воеводой в Старой Руссе, кто-то вспомнил, что он родовитый князь русский, сын прославленного донского атамана. Зато всегда об этом помнил сам Семен Иванович. Участвуя в 1687 году в первом Крымском походе русской армии доказал матушке-России, что несет он в своих жилах кровь отважных донских казаков. Об этом всегда напоминал и своему единственному сыну Андрею, завещая ему не только титул дворянина, но и княжеский титул Ивана Васильевича Друцкого, одного из самых известных донских атаманов XVII века и незаслуженно забытого своими потомками.
***