Платановая аллея
Женя приходит в гости раз в пару месяцев. Мы знакомы уже тысячу лет.
Я обычно спрашиваю её: «Как дела?».
– Ой, моя семья меня не отпускает. Пока всех накормишь, уберёшь, успокоишь… – как всегда отвечает она. При этом смотрит исподлобья, её взгляд как бы говорит: «Ну ты же понимаешь!» Я отвечаю сочувствующим взглядом… И мы продолжаем непринужденно болтать о погоде, работе…
Жене чуть больше тридцати. Она высокая, крупная брюнетка в очках, по-своему красивая. У нее длинные волосы, она почти всегда их распускает. Сейчас у Жени появилась прядь седых волос, которую она не закрашивает. В ней есть какая-то женская сила и грация, девственная первобытность. Cкромно одевается, но почти всегда в фольклорном стиле: длинные до полу юбки, широкие платья, босоножки на плоской подошве с закрытым носом или сапоги, часто носит платки. Кому-то может показаться, что она одевается по-старушечьи, но я думаю, Женя – девушка в «стиле этно»… У нее много талантов: она занимается йогой, увлекается эзотерикой, хорошо знает английский, играет на пианино и поет в народном хоре. Она ещё молода и красива, но уже появились первые морщинки вокруг глаз. Женя всегда старается держать спину, но, когда думает, что её никто не видит, сутулится…
Через пару часов Жене уже пора уезжать домой. Она опять бросает фразу о семье: – С ними не так уж и сложно.
– Да? – удивляюсь я. Она улыбается только губами.
– Ну, всё, я поехала.
– Домашним привет! – вежливо говорю я. – Выбирайся почаще. Заезжай после того, как отвезешь маму на работу, её же в час нужно забирать? Больница здесь недалеко, как раз можно посидеть у меня.
– Я бы с удовольствием. Но Федя…Ты же знаешь…Его же нужно накормить, помыть, побрить, за ним нужно убрать… Но как-нибудь обязательно.
Федя – старший брат Жени. Ему уже почти сорок. Он даун.
С Женей мы дружим давно. Познакомились на первом курсе университета на кружке по английскому языку. Потом вместе ходили в American Club, тусили в одной компании, два года подряд ездили в студенческий летний лагерь.
Только через несколько лет Женя призналась мне, что её брат – даун. Тогда я поняла, почему никогда до этого подруга не приглашала меня к себе домой и избегала разговоров о семье.
Женя живет с братом и мамой в двухкомнатной «хрущёвке» – в одной комнате тётя Таня с Федей, а в другой – Женя. Дома у них очень бедно – продавленные кресла, проваливающийся диван, старый совдеповский короб-телевизор, древняя мебель с потрескавшимся лаком ещё со времен родителей тёти Тани.
Тётя Таня и Женя недавно сделали ремонт в ванной, поменяли раковину и саму ванну, положили новую плитку. Но среди всей этой запущенности новенькая ванна выглядит как-то особенно печально. Как мираж. В Жениной комнате стоит старое пианино и на крючке висит на веревочке, привязанной к грифу, настоящая балалайка. Женя играет на ней вечерами простенькие мелодии: «Во саду ли…» или «Во поле береза…»
Женя приспособилась к жизни как могла. Она не может выйти на полноценную работу с девяти до шести: нужно отвозить и забирать маму с работы, постоянно следить, чтобы Федя чего-нибудь не натворил. Она зарабатывает тем, что преподает музыку детям-инвалидам и даёт уроки английского.
Раз в год на день рождения она ездит за границу. Одна.
Женя ни с кем не встречается. У нее мало подруг. Наверное, не так-то просто вводить в дом нового человека, каждый раз всё объяснять и извиняться. Ее одногруппники, проучившись с Женей пять лет бок о бок, так и не узнали ее тайну.
Жениной маме Татьяне Федоровне под семьдесят. Она неплохо выглядит для своих лет и пока еще может помогать Жене с Федей. Она, как и Женя, высокая, смуглая, носит очки. В последнее время мама сильно располнела. В сорок ей сделали неудачную операцию на тазобедренном суставе, и она стала калекой. Тетя Таня уже тридцать лет на костылях, но всё ещё работает педиатром в одной из больниц, и Женя каждый день возит её на работу на машине к девяти утра и забирает в час домой.
У тети Тани всегда был тяжёлый характер, а сложная жизнь его совсем испортила. В тридцать она родила первого ребёнка, который оказался больным. Сама врач-педиатр по образованию, до беременности она знала о большой вероятности рождения ребенка-дауна: у ее мужа была сестра – даун. Eщё не делали УЗИ и сложных генетических анализов, нельзя было сделать аборт в три месяца, узнав плохой прогноз. Она, наверное, понадеялась на удачу, думала, что именно с ней это не случится. Может, она была сильно влюблена, может, очень хотела ребенка от этого мужчины.
Родив Федю, тетя Таня от него не отказалась. Не знаю, рассчитывала ли она на помощь родителей или поддержку мужа, побоялась ли Бога, но она не взяла грех на душу и оставила ребенка. Муж бросил её с сыном через полгода, он ещё раз женился, но детей уже не заводил… Воспитывать Федю тете Тане помогали стареющие родители.
Через десять лет она родила Женю. За её отца замуж не вышла, Женя мало об этом говорила. Как я поняла, это был случайный мужчина, курортный роман, чуть ли ни ночь в поезде или что-то вроде. Женя отца никогда не знала. Мне казалось, что тётя Таня родила Женю, чтобы было кому подать стакан воды в старости и досматривать Федю. Так для пересадки костного мозга больному старшему ребенку родители рожают младшего.
Я не часто бываю у Жени в гостях. Как-то неудобно заходить, толпиться – в их квартире всегда людно. Обычно Федя сидит с нами в Жениной комнате, а тётя Таня ёрзает за дверью. Федя всегда меня смущает.
Однажды я приехала к Жене отдать учебники английского, а потом мы сидели на кухне, пили чай и смотрели телевизор. А в коридоре стоял Федя и делал свои дела «по-большому» прямо на пол. Я была в шоке. Женя потом объяснила: «Он обычно ходит в туалет правильно, это был просто протест». После этого случая я стала бывать у них ещё реже.
Как-то мы с Женей в начале мая гуляли по улице Красной. Мы медленно шли по платановой аллее. За высокими деревьями не было видно неба. Уже вечерело, дул прохладный ветерок, воздух посвежел. Недавно прошел теплый весенний дождик. Людей вокруг было мало. Вся атмосфера располагала к откровениям.
Женя редко говорила о семье, но тут её прорвало. Кто знает, говорила ли она мне или просто рассуждала вслух?:
– Я часто думаю о том, как сложно сделать выбор – оставить ребенка-дауна или нет, – делилась она. – И как сейчас хвалят тех, кто не делает аборт, кто не отдает ребенка-дауна в детский дом. Ухаживать за дауном хорошо звёздам шоу-бизнеса с их миллионами, трехэтажными коттеджами и штатом прислуги. Для многих звёзд ребенок-инвалид – это ещё и пиар. А для меня в двухкомнатной хрущёвке с мамой–инвалидом, брат – даун – обуза…
Мне было горько слышать её слова, но я понимала, что она права.
– Я не вижу принцев на белых конях, которые хотят разделить мои заботы, да что там принцев – даже трубадуров! – она истерически хихикнула.
– Мужчина, который решится быть со мной, большую часть жизни будет ухаживать за братом-инвалидом. В наше время мужчину пугает рождение собственного ребенка – а тут содержание и забота о чужом сорокалетнем дауне. Я бы хотела когда-нибудь выйти замуж, завести детей. Но, может, это не для меня? Может, каждому своё?
Лучики солнца изредка пробивались через густую листву. Солнце было где-то там, за слоями листьев платанов. Женя шла рядом со мной, смотрела куда-то в сторону и продолжала:
– Федя неплохой, добрый, ТИХИЙ… такие люди за границей даже работают. Он многое делает сам…
Потом уже совсем другим, надрывным голосом:
– Почему мама тогда не сделала аборт? Она же знала, что риск родить больного ребенка очень большой. Почему она оставила Федю-дауна? Почему она не сдала его в детский дом?..
Я запахнула кофту: похолодало или же меня пробирала дрожь от её слов?
Мы вышли из платановой аллеи, сразу стало светлее. Мы перешли дорогу и направились дальше к аллее кленов.
Женя продолжала. Она говорила легко, и, казалось, её слова звучали издалека:
– Когда же начнется моя жизнь? Когда что-то изменится?… Говорят, дауны не доживают до пятидесяти …
Январь 2015
Автор публикации
