Пьеса "Свято место – пусто не бывает. Достойные – найдутся!"

Пьеса.

Посвящается моим Учителям –

Учителям моего литературного самопознания.

 

«Свято место – пусто не бывает. Достойные – найдутся!»

 

Действующие лица:

– Радулин Андрей. Писатель, общественник, отмечен наградами и знаками; один из инициаторов этого схода: знаменосец по призванию, то есть всегда впереди – и в бою, и на параде; одновременно – гордый и смущающийся; его шапочные знакомые считают его «ведомым», и они правы, но лишь от части; а в общем-то – милый, добрый человек, бесконечно любит свою семью и настоящих друзей;

– Славный Олег. Хороший поэт; ветеран СВО; невольник чести; бескорыстный и добрый человек; всегда отдаёт, когда занимает;

– Миранда (так в паспорте: «Миранда» – и всё). Пасторальная поэтесса; дама без возраста; она вроде бы и здесь, но одновременно – где-то там – за облаками; когда она говорит своим врождённым грудным контральто, то кажется, что она поёт, по крайней мере, так видится ей лично;

– Корьгина Ксения. Функционер, администратор; дипломированный «поэт»; рубит всё, что видит, ну, точнее, то, что видеть и рубить ей дозволяют;

– Надставный Изяслав. Критик, юрист, учитель; председательствующий – и здесь, и на любых других собраниях; инициатор и организатор всей этой сходки; знает – куда идёт и за чем; ведёт знаменосца в узде – так считает он;

– Мечехвостов Борис Борисович. Поэт, стихослагатель, «активист»; самовлюблённый, чванливый; всегда – на чеку, в ожидании – чья возьмёт, туда и пристанет;

– Начинающий литератор. Давно немолодой «молодой» человек, с горящими глазами; вздымается на любую ложь и несправедливость, даже тогда, когда и сам понимает, что для пользы дела лучше бы промолчать или, если уж совсем невмоготу, то хотя бы приубавить пыл и звук;

– Детская писательница. Женщина в годах; честно верит во всё, что слышит и видит без разбора: и в бога, и в чёрта; на плечах самосвязанная в молодости шаль-букле; любое её выступление превращается в скороговорку, в которой даже её голосовой аппарат не поспевает за потоком её же мыслей (а несвязанные и незаконченные истории всегда накладываются друг на друга), и слушающие её – быстро сранивают кончик нити её Ариадны, слепнут и теряют внимание к ней;

– Тайный гость. Посланец от влиятельных сил: о чём не знает почти никто, но уверены абсолютно все; явился на эту встречу по просительному приглашению Надставного, чтобы разобраться и привычно доложить по инстанциям «наверх» свои соображения: стоит ли давать-тратить деньги и покровительствовать этому конкретному начинанию; строгий «мужской» костюм, роговые очки, и – невидимый калькулятор в глазах и дешифратор запазухой; по всему видно – мужественная женщина;

– Подсадная. Приглашённая кем-то из организаторов; возможно, что она – детская писательница, хотя… может быть – и прикидывается;

– Друг. Приглашённый кем-то из организаторов: для шума и реплик с места – этакая зажигалка для уже пышущих, но всё ещё колеблющихся масс;

– Сочувствующий. Приглашённый кем-то из организаторов: для показательного «просветления собственного сознания» и демонстративного вступления в новый «прогрессивный, патриотический» союз, а так же для возбуждения аналогичных желаний и порывов изнутри приглашённой толпы неопределившихся и равнодушных; потрёпанный, никчёмный актёрчик: заплатили целковый, да не сыграл и на полушку;

– Прочие присутствующие: человек 5-30 – поэты, прозаики, драматурги, критики и иные – причастные к литературе и нет; но все – «не просто так или с улицы», все – «приглашённые».

 

АКТ ПЕРВЫЙ.

«Сцена 1». 

Полуподвальное помещение (в доме с разносторонней исторической судьбой в центре города), преобразованное в пивную для завсегдатаев, самодеятельно стилизованное под а-ля средневековый рыцарский редюит. На стенах – имитация многовековой кирпичной кладки с остатками «древней» штукатурки. На потолке – очаги виднеющейся дранки и деревянные балки, испещрённые рукодельными червоточинами, тяжёлые металлические люстры и бра. Под самым потолком – новёхонькие окна-фрамуги из белого ПВХ с зеркальным остеклением. На полу, с вытертой «ботфортами» керамической плиткой, педантично расставлена массивная стилизованная дубовая мебель: с одной стороны – барная стойка (с видимыми верхушками разномарочных пивных разливочных полуавтоматов); на противоположенной – резной буфет антикварного вида (вполне возможно, что и настоящий раритет); в углу – истёртое и потрескавшееся пианино с канделябром (как в американских вестернах). Справа на краю авансцены в двух метрах от пола (почти под самым перекрытием) – вход в этот «потайной бункер»: со световым указателем над ним – «Выход». От самого верха до низа – винтовая лестница. Внутреннее убранство – специально или случайно – оформлено так, что на любого посетителя оно непременно навеет киношную схожесть с мюнхенской пивной первой трети XX-ого века.

Главные герои – шестеро «зачинщиков» (ещё б кожанки и маузеры, то выглядело б точь-в-точь – реввоенсовет ещё до победы мировой революции) – сидят плечом к плечу во главе центрального стола, составленного из отдельных столиков, причём у каждого свой. По центру – председательствующий Надставный. По правую руку от него Радулин, далее Славный и Миранда. По левую руку – Корьгина, дальше Мечехвостов. Некоторые участники собрания сидят где попало по всему залу: за остальными столиками – некоторые из них сдвинуты группами по два-три; трое из присутствующих – демонстративно уселись на саму барную стойку (хотя нормальных свободных мест предостаточно) и свесили ноги, придавая всему человеческому наполнению – лёгкую непринуждённость, но и одновременно – протестный вызов.

На столах: «императорский фарфор» – чайные пары, заварные чайнички, кокотницы с простыми сушками, разнокалиберными печенюшками и крохотными химическими леденцами – навалом и без обёрток, вазочки с чайными пакетиками; «медные» электросамовары.

Все сидят там и сям или встают и фланируют по залу – манерно красуются, а заодно подыскивают для себе место за свободными столиками или же подсаживаются к полузанятым. Все приветствуются: одни – взмахами издали, другие – за руку, а какие и с трёхкратными поцелуями. Некоторые дамы, увидев знакомую, тут же надевают салонную улыбку на лицо и здороваются друг с другом двумя руками – левая одной с правой другой, а правая первой – с левой второй. Такие сударыни, чуть сгибаясь в поясницах, оттопыривая зады, вытягивая носы и шеи, приподнимая подбородки – валетно приближают свои щёки друг к другу – вроде бы как для поцелуя; но! – не касаясь друг друга, а лишь обозначая этакое радушие и открытость. Однако справив светскую нужду – без сожаления и равнодушно расходятся, прибирая с себя улыбку до следующего подходящего или обязательного раза.

К столу с «зачинщиками» никто не подходят: их знакомцы, пришедшие по чьему-то или какому-то зову на собрание, только подают им приветственные знаки – сжимаясь по-разному лицом и веселясь ленивыми руками.

В общем-то… Такая непринуждённо-напряжённая полусуета – полутеатра, полубуфета. Ведутся диалоги, полилоги (еле слышимые и в шаге от них: словно говорят без звука – одними губами, мимикой и жестами; зрителям зал – всё это – сливается общим единым фоновым шумом, так сказать – всё под один гуд); да так, как будто бы разговоры эти длятся здесь уже какое-то продолжительное время: начавшись ещё в другом месте, привнесённые сюда собравшимися – и/или с какой-то целью, и/или для антуража. При этом – главный доклад ещё не сделан.

На переднем плане в метре от софитов, чуть притуманивая собрание – полупрозрачный экран, на который проецируется документальная кино-нарезка из трофейной кинохроники: счастливая германская жизнь середины 30-х годов с кордебалетами и прочими увеселениями; то звучит, то исчезает соответствующая музыка и песенки (как попурри из популярных германских же произведений того времени, их военных маршей, вперемежку с главной песней Эдит Пиаф) – подобно настройке приёмника: вращают волновую ручку, находя и подстраивая частоту, но сбивая всё же раз за разом: то с французского шансона на чеканную расхлябанность вермахтской «услады» себе, то обратно.

 

«Сцена 2».

Под световым указателем «Выход» открывается дверь. Пригнувшись, как бы по причине малости высоты проёма, появляется Начинающий литератор. С верхней лестничной площадки он несколько секунд смотрит на собравшихся в пивной. Затем спускается по лестнице на сцену. Пристально, с прищуром всматривается в зрительный зал, противоположенный «залу» сцены: они неразрывно – органически – соединены между собой. Медленно обводит взглядом зияющую глубину ожидания. И, как будто бы убедившись, что всё на своих местах, садится на предпоследнюю ступеньку. Музыка постепенно затихает, но не прекращается. Хроника на экране продолжается… Но! – уже Советских 30-х годов – нареза из документальных и художественных фильмов, популярная музыка и песни того времени.

Освещение зала пивной немного уменьшается. Прожектор – на Начинающего литератора.

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (спокойно смотря в зрительный зал; рассудительно приоткрывая полог за пологом). Пару лет назад – в самом начале СВО (специальной военной операции на южных и прилегающих территориях нашей страны) – я написал несколько заметок о причинах и неизбежности именно такого развития событий, о наших олигархах и прочей компрадорской «элите». И разместил их в Интернете, в том числе и в сети «Facebook» (теперь запрещённой в России). Не прошло и месяца, как мою страницу заблокировали. Хотя, никаких сквернословий в чей бы то ни было адрес и вообще – никакой жёсткости и личностной неприязни к кому-нибудь – не было ни слова. Просто я, поддержав нашего Президента, заявил свою позицию, объяснив, почему – всё происходит именно так, как происходит. Россия должна отстаивать свои интересы! Россия обязана защитить своих наших людей – и граждан по паспорту, и сограждан – по духу (главное даже – по духу)! И тем более – в ситуации многолетней жестокой агрессии – террора и убийств – со стороны Мирового зла, по отношению к мирным людям – нашим людям на Донбассе, сопряжённой с их возможным и реальным истреблением.

(Поднимается с лестницы. Неспеша прохаживается вдоль края сцены: то бросая взгляды в зрительный зал, то за экран – на литераторов, то смотря себе под ноги – дабы не споткнуться.)

Ровно тоже случилось и с Twitter (такой же запрещённый в России). Некоторые наши сограждане – на мой счёт – принялись клеить волос к бороде: как только не корили меня, чем только не «награждали», каких только ярлыков не навешивали: и «кремлёвский агент» я у них, и «душитель свободы», и «прихвостень сатрапов, уничижающих прогрессивный дух»… Ой! Просто жуть какая-то… Тьфу!.. Не обращая на это внимания, я продолжил писать в российских социальных сетях то и так, как думаю и понимаю, так, как оно есть на самом деле – и по логике, и по душе. И – по истории Нашей страны.

(Останавливается. Смотрит в зрительный зал: с неуверенной надеждой.)

Тогда же я задумался: неужто я и впрямь такой… «странный» и единственный в своём роде из всего сообщества пишущей братии, который поддерживает НАШЕ правое дело – жить так, как воспитывали папа с мамой, так, как завещали нам наши отцы и деды!

И я начал искать – СВОИХ! Своих, таких же, как и я, – считающих, что МЫ – РОССИЯ – имеем полное право: и на собственное мировоззрение; и на своё, присущее именно нам – чувственное отношение к своему отечеству, Родине – и большой, и малой;  и к привычному исконному укладу быта и принципам нравственности, где нет места женщинам с бородами, мужикам – с буферами, моральным нечистотам и сатанизму – в любых его ипостасях и проявлениях где бы то ни было в нашей жизни.

У-ух! – сколько я посетил различных мероприятий: как литературных и приравненных к ним, так и похожих на оные. Повстречался, послушал, пообщался с разными писателями, поэтами, драматургами, критиками. (Общение с экстремистами и ультракрайними, готовыми всех не согласных с ними уничижать и уничтожать – я для себя затабуировал сразу!) С кем-то я находил много общего во взглядах на происходящее, с другими – меньше. Были и такие, которые свой карман и собственное благополучие даже не «ровняли» с отечеством вообще, а исключительно ставили на первое место: мол, если ему «элитному» хорошо будет, то и стране – плохо – не станет… возможно.

(Поворачивается боком к обоим пространствам.)

Вот и сегодняшнее мероприятие – нечто подобное: типовое, даже заурядное, в своём роде. Однако, попрошу не искать в конкретном герое пьесы его аналог из жизни – реально существующего персоналия: все герои – образы собирательные. Хотя, и ненадуманные. А сюжет пьесы и её обстановка – не высосаны из пальца, а сформировались и сконцентрировались так в моём сознании и сердце, как квинтэссенция всех моих встреч, общений и размышлений на эту тему: «Место профессионального литератора в жизни своей страны – НАШЕЙ страны – России.» Ну, а что до формы и способа моего повествования (улыбается по-доброму с толикой иронии, да и не без сатиры), то, как говориться, я художник – я так вижу.

(Разворачивается лицом к сцене. И, бросая приглашающий взгляд назад, зовёт за собой.)

А теперь, давайте присоединимся к заседающим «заговорщикам» и попытаемся во всём разобраться сами – вместе. (Проходит в глубину сцены. Садится за свободный столик – единственный не сервированный, самый ближний к столу президиума.)

 

«Сцена 3».

Кинохроника закончена. Экран убран. Диалоги и полилоги продолжаются, как и в «Сцене 1», только теперь уже в полный звук.

С л а в н ы й (безучастно, даже равнодушно, как о невозможном; однако немного обеспокоенно и с ноткой надежды на непременное чудодейство). А деньги от ку…

Н а д с т а в н ы й (перебивает обрывая, как будто бы знает всё – за всех, про всех и вместо всех). Вы про деньги?.. Деньги – есть.

С л а в н ы й (недоверчиво оживляется). Ну-у! Так уж тебе и – «есть!» У Вас всегда – «есть». А как занять… – то… – «Два процента!»

М е ч е х в о с т о в (то же – всё знает; американским барином забрасывая ногу на ногу, помогая обеими руками надставить щиколотку верхней на подставленное колено нижней; это ему удаётся со второй попытки – вобрав в себя немаленький живот насколько это возможно, держа и держась обеими помощницами за голень). Кто про что, а голый про одёжку.

Н а д с т а в н ы й (как главный, нетерпящий чужих сомнений, но допускающий собственные, мол, кто его знает – может «она» и не круглая). Ещё раз: деньги – есть. Но есть и условия их выделения… нам.

М е ч е х в о с т о в (картинно зевает; ёрничает). Огласите весь список, пожалуйста…

Н а д с т а в н ы й (административно серьёзно; твёрдо! при этом – задумчиво; стараясь подбирать слова, видимо помня, что возможно «всё»). Нас! – должно быть… много… Тогда – мы – сила… Тогда… с нами… будут… считаться… Ну, не смогут… – не удастся не считаться…

М и р а н д а (меланхолично: ей – всё это – и не надо; но если дают, то…). Сколько… это – «много»?..

К о р ь г и н а (резко, жёстко, безапелляционно – она заранее уже всё посчитала). Десять тысяч!

М е ч е х в о с т о в (продолжает ёрничать и веселиться). С кого? (Смеётся так: хо-хо-хо-хо-хо…)

К о р ь г и н а (строго; наставительно). Борис!.. Вы… как всегда… – опять за своё… В нашем союзе… должно быть десять тысяч членов. Тогда нас… – будет всем видать! Нам – так сказали… там…

С л а в н ы й (отсутствующе – словно он вообще не в курсе происходящего; опасливо, как на минном поле: уж о нём-то – он знает не понаслышке). А теперь – сколько?

М е ч е х в о с т о в (всё так же развязано: веселясь и ёрничая, теперь уже вытянув ноги под столом перехлёстнутыми ножницами, предав перекрещенные руки груди). Хо-хо! Ты да я, да мы с тобой… (Ухмыляется. Хохочет привычным себе смехом.)

Н а д с т а в н ы й (приготовился потеряться, но пока – ещё здесь и держится). Пока… Вот… мы… – тут… все… тут… Инициативная группа…

М е ч е х в о с т о в (в том же духе и стиле). Шестеро молодых – да не ранних! Хе! Немолодых – да смелых! (Смеётся.)

Н а д с т а в н ы й (делая вид, что не распознал ёрничество коллеги). Но я кинул… клич… бросил… среди своих знакомых… Вот… Некоторые… пришли… – вот они… в зале… тоже… есть… Обещали ещё… подойти… Это наша работа… (Замолкает на минуту. То краснеет, то бледнеет. На лбу – то появляются капельки волнения, то исчезают от холода и жары неизбежного. Словно он уже решился-таки на наиважнейшее. Однако вот дело-то какое: как «это» явить, чтоб ни уши, ни глаза не резало – он так и не знает: «там» – ему не сказали, а сам – никак не закольцует. Одна надежда – самовольный язык вкупе с собственной врождённой сообразительностью: как куда понесёт, так туда и вынесет и неприменно). Эти… «понауехавшие»… – оккупировавшие когда-то все пьедесталы, трибуны и продажные полки во всех книжных магазинах… Они… эти… «счастливцы праздные» – всё ещё здесь… И продолжают продаваться… Но они… уже не то… не здесь… Мы хотим… Нет! Мы жаждем… Наша главная задача… Наше целеполагание… Короче! Мы – должны занять их место!

С л а в н ы й (с наивным удивлением, как досужий грибник, нашедший на своей лесной делянке – сто раз им хоженой и перехоженной – неизвестный ему гриб: по запаху – вполне себе съедобный, а на самом деле – чёрт его разберёт). Вот Вы сказали… как это… «по-на-уе-хав-ши-е»… – это как?!..

Н а д с т а в н ы й (смущённо, как пойманный за руку вполне себе благородный человек, который, собственно говоря, не сделал ничего дурного ещё пока). Ну… Они… Это… Это те… – которые как… «понаехавшие», но только не сюда, а отсюда…

Р а д у л и н (упёршись подбородком в своё адамово яблоко – тихо-тихо, почти что про себя; но слышно – всем; не без иронии). Это – Вам тоже там сказали?..

С л а в н ы й (доверчиво, как юнец к википедии). Любопытно!.. Неологизм! А тогда «недопонауехавшие» – это такие же, как и уже «понауехавшие», но ещё «недо-». То есть – здесь пока ещё.

М е ч е х в о с т о в (вдруг собравшись и нахмурившись, как будто бы всё сказанное раскрыло его собственную сущность; окаменевшим голосом). Мы здесь все москвичи… ну, или теперь – «москвичи»… Есть такая московская карточная игра – «Козёл» называется… Так в ней самая старшая карта – шестёрка пик….

С л а в н ы й (перебивает; с сожалением и очень тихо; даже – оскорблённо; приезжему – не понять тонкостей игры). Не лучшая карта… Да и масть – та ещё…

М е ч е х в о с т о в (с азартом игрока, который часто проигрывает; однако если ему удаются кунштюки, без которых и жизнь-то не представляется возможной, то в результате каждой такой «удачи» – полученного гешефта и до смерти хватило бы любому; но! – не ему). Зато – бьёт даже козырного туза… Да и любую другую карту. А ежели она пиковую даму словит, то тут уж и – партия.

Р а д у л и н (амплуа). Партия – это ни «зато»! ЗАТО – это «административно-территориальное образование».

М е ч е х в о с т о в (испугано, но с надеждой – «чур меня»). Ну… не тюрьма же… И не каторга…

Р а д у л и н (вдруг посуровев). Отчего ж – «не»?!.. Очень даже может и статься… Когда за руку, точнее, за язык «словят»… Минимум – выселки… Вот и перейдёшь из разряда «недопонауехавших» – в «понауехавшие»… Хотя… Это если успеешь…

Н а д с т а в н ы й (несколько нервозно – будто бы невзначай тайну смертельную выдал; но всё же уверенно: ведь он «доверенное лицо» ж). Так, товарищи… Больше никого ждать не будем – мы и так с опозданием приступили… Если кто-нибудь подоспеет ещё, то… так сказать – в рабочем режиме… (Встаёт из-за стола: с места не сходит, даже не топчется – ноги, как не свои.) Начнём… Мы учредили… Можно… я… сидя?.. (Обводит зал умоляющими глазами, но при этом спрашивает разрешения вроде бы как только у себя самого.) А то, я как будто бы нависаю… (Весь зал великодушно молчит: в нём – все заняты своими делами.) Спасибо! (Садится, как на протезах.) Так! Мы учреждаем новое литературное объединение «Общество 3:0».

Р а д у л и н (ах! амплуа-амплуа). Сокращённо – НЛО.

Д е т с к а я  п и с а т е л ь н и ц а (рвётся, как старая дева из платья невесты после ЗАГСа, а ей – все вокруг, мол, рано ещё, не почивальня-де). А почему «3:0»?

Р а д у л и н (верен себе – непреклонно). Как в футболе – счёт.

Н а д с т а в н ы й. Это – не важно… (Задумывается на секунду. И с возрождённой твёрдостью, хотя, и с некоторым сомненьем, которое его больше не оставляет ни на секунду, продолжает.) Ну… хоть бы и так. Но – в нашу пользу. (Нервно улыбается, шаркая под столом своими модными кедами по отвалившейся от них грязи – принесённой с улицы и слегка подсохшей.)

Р а д у л и н (всё ещё не разлучив подбородок с кадыком). А судьи – кто?

Н а д с т а в н ы й (беспрестанно ищет точные слова-определения; время от времени что-то находит; но всё – не то и не так: то ли коряво, то ли чересчур прямолинейно). В наше сложное время есть потребность… Общество требует… Требует от нас… художников… властелинов слова – поэтов, писателей, драматургов… Нуждается, так сказать… И мы должны доказать… Должны, как говориться, выдать… Ну, предоставить… Точнее – предъявить… литературные образцы, как образцы… как образы… Ну… Примеры для подражания… (Замолкает на насколько секунд, непрерывно продолжая свои безуспешные попытки – и при том болезненные для него, что видно по его лицу – найти в своей голове и подхватить языком хоть что-нибудь, что выведет его хотя бы на словесную здоровую колею: как двигатель с напрочь забитым карбюратором глохнет на малых оборотах, когда для поддержания его работы, требуется постоянно давить на газ: выхлоп – обильный, толку – никакого. Резко встаёт: «истовый» человек – шило в своём заду не потерпит.) Как и в Великую Отечественную Войну нашего народа… Советского… с немецко-фашистскими захватчиками 1941 года… 1945 годов… дать, значит, свет… луч света… осветить… светлое будущее. Показать… надежду… на лучший… исход. Пообещать, что всё будет… нормально… и… даже хорошо… И уже… скоро!

М е ч е х в о с т о в (вклинивается; ёрничает – с серьёзным и даже со строгим лицом: он апробировано знает, что говорит; а потому – чётко и без обиняков; ну… почти). «Хорошо» – ВСЕМ – не бывает! Но! Надеяться – разрешается.

Н а д с т а в н ы й (заготовленной заранее скороговоркой: она же – его палочка-выручалочка). Теперь я попрошу высказаться по этому вопросу моих сотоварищей, так сказать, зачинщиков нашего нового дела. (С облегчение выдыхает принятое и «на», и «в» себя напряжение. И – всем своим видом – садиться на своё место, «там» ему назначенное.)

Р а д у л и н (он, как и всегда по жизни, когда речь заходит о войте, о родной стороне, о России – ни шутки, ни сарказм для него неприемлемы). С началом… СВО – многие маститые «понауехали»… Кто-то – в собственные заграничные виллы или квартирки… Да и свои банковские счета – спасать… Кто-то – за компанию… Другие – по дурости… Иные – от страха, что их могут призвать… защищать… Короче: все они – предатели… Освободились места… мы должны их занять… Среди нашего брата много тех, кто просто боится заявить о себе… определить, так сказать, свою позицию… Мы должны им помочь…

Н а д с т а в н ы й (с благодарностью глубоко кивнул одними глазами Радулину; растерянность куда-то испарилась). Да! Трусов много. Но бояться – нечего, господа! Нужно – смело сказать… И… И присоединиться к нам. А мы (не поворачивая головы, раскинул руки показывая на президиум) – знаем, как надо!

К о р ь г и н а (слова Радулина видимо коснулись и её; однако переделать свою сущность – не в её компетенции). Знаете, как трудно согласовать какое-либо мероприятия… Любой проект – Терра инкогнито… А как сложно издать книгу… (Рассказывает убеждающе, без утайки, как прилежный первоклассник, придя из школы, отвечает на вопрос мамы, мол, как дела.) Вот приходите вы к чиновнику со своей рукописью. А он вам в лоб: о чём-де книга, зачем она нужна… Кучу бланков выложит перед вами, дескать, нате – заполните… А ещё предоставьте – то-то и то-то, третье и пятое, седьмое и десятое… И пошло, и поехало… Не семь кругов ада, а все сто двадцать семь!.. (Неожиданно переходит на громогласный шёпот: это – как если бы в Иерихонскую трубу подсыпали б песка; сложив руки в локтях, прижав всё тело к столу – без просьб и пыток делится тайной, как только ей доверенной, по тому что не может не поделиться) Говорят… (Оглядывается по сторонам, дабы убедиться, что посторонних нет и никто её не подслушает.) Нам сказали (указывает вверх кончиком фаланги первого пальца, высунувшегося из-под неё), что скоро нужно будет ещё и справку из ПНД – из психо-неврологического диспансера – представлять… А вы знаете, что скоро… очень скоро – начнут требовать дипломы, подтверждающие ваше право –  «писать»?..

Д е т с к а я  п и с а т е л ь н и ц а (невольно во всём дублируя Корьгину, но с растерянностью и небольшим испугом). А дипломы – на каком языке?.. Видите ли, я в Бухаре… филфак… Там… филиал… В начале нулевых…

К о р ь г и н а (обрывает – вроде бы как и так сказала больше, чем можно было: сама – не удержалась). Всё-всё-всё!.. На языке оригинала!

Н а д с т а в н ы й (перебивает; смущённо, но твёрдо, как от безысходности). Рано ещё об этом… Вы забегаете вперёд! Позже… Потом…

К о р ь г и н а (поднимает своё тело со стола: все тайны выданы и больше скрывать нечего; продолжает также шептать, хотя и немного потише). Ну, да!.. Извините!.. Но… Хотя… мы-то… Мы – знаем уже… – как и что делать: чтобы и случилось желаемое… и… быстренько – без проволочек, чтоб никто не отфутболил… и не гонял зря по аду…

С л а в н ы й (так же отвлечённо, неловко: здесь – явно не его армейский котелок; смотрит в пол – между собой и краем стола, за которым сидит). Там на фронте… Я видел… Я знаю… Смелее нужно… А тут – бояться нечего… Это сначала – похоже на «страшно»… А потом… Хотя… (Вдруг, словно очухавшись, молниеносно выпрямляется на стуле. Поднимает плазмой заполнившиеся глаза на Мечехвостого: вперяется в того так, как будто лазером прожигает, или же шашлык на раскалённый шампур насаживает.) Только дураки – ничего не боятся!

Т а й н ы й  г о с т ь (говорит спокойно, немного растянуто: похоже на авторитетного профессора, завкафедрой – чуть высокомерно, даже с апломбом; впрочем, так и подобает представителю влиятельных сил). Я – не писательница. И – не поэт. Я вообще к литературе имею отношение только как читательница. Но я – доктор наук… И… я обличена… наделена… Короче, мне нужно знать… Вернее, хочется понять – каковы цели вашей новой организации: вот вы пришли, сделали своё дело и? и что – ушли? – а дальше что? Вот по пунктам, пожалуйста, разложите, сформулируйте, так сказать: первое, второе, третье. Надо же понимать цену… вопроса. Да и людям проще будет… понять… решать…

Н а д с т а в н ы й (чётко, как пионер, вступающий в комсомол, наизусть чеканит принципы «демократического централизма»). Первое: наша главная цель – здоровье общества. Второе: чтобы всё в жизни – было хорошо! Третье…

Р а д у л и н (перебивает с умиляющей доброй улыбкой). Чтобы в лесах – шумело, а в морях – плескалось! Чтоб в башке – звенело! Чтоб в глазах – мерцалось! (Медленно обводит добрым взглядом всех сидящих за столиками в баре.) Нет, я серьёзно! Наша праведная жизнь – размазанная и изничтоженная предательством элит 80-х, 90-х и двухтысячных – должна вновь возродиться! Наша страна – должна быть сильной! Она – должна отстоять своё право жить так, как она хочет. И мы – должны, мы – обязаны: в этом ей помочь!

(Всё собрание погружается – и плескается там – в неожиданную оживлённую паузу, с такой радостью и даже беззаботностью, какая случается у неизлечимого по возрасту пенсионера на медицинской комиссии, когда, после прохождения комплексного обследования, терапевт, глядя в толстенную медицинскую карту этого исследованного, обсмотренного на всех этажах и кабинетах – от пересохшего родничка на его макушке, до закостенелой пяточной шпоры, заключает: мол, вы – абсолютно здоровы, как юнец-молодец!)

Т а й н ы й  г о с т ь (осматривает не высказавшихся ещё членов президиума; но те – уткнувшись своими понурыми взглядами в стол-барьер, с покрасневшими ушами и носами – молчат поголовно, как один; они – и так на всё согласны, лишь бы эта пытка поскорее закончилась). Спасибо! Всё очень честно и… понятно. Мне всё ясно!

Н а д с т а в н ы й (потирая про себя ладошки; также – про себя – прихлопывая ими). Так! Теперь давайте перейдём к вопросам из зала. Да, Товарищи! Можно задавать вопросы. Или… небольшое выступленице… Но – с регламентом… (Смотрит по сторонам на своих созачинщиков, затем – сквозь манжет своей рубашки на собственное запястье, на котором часов – нет!) Ну… Пусть будет – до… пяти минут. Я считаю – этого вполне достаточно: что тут баланду-то травить.

Д е т с к а я  п и с а т е л ь н и ц а (тянет руку с первого ряда – ни дать, ни взять: отличница по разнарядке; с азартом, даже с ажиотажем – её час настал: её минута славы, миг удачи; триедино – и знамя, и наволочь, и искренняя боль и забота). Дети!.. Вот вы знаете, что сейчас в школе происходит!.. А?! Там такое твориться!.. (Достаёт из «бабушкиной» сумки школьный учебник для младших классов, с торчащими разноцветными закладками.) Вы только посмотрите!.. Здесь такое понаписано!.. Это же ужас и кошмар!.. (Трясущимися пальцами перебирает корешки закладок – ищет убийственный пример своим негодованиям и страхам за будущее поколение: намеченный быть первым к предъявлению общественности; но который никак не отыскивается.)

Р а д у л и н (вставляется, пользуясь всеобщей ожидательной паузой). Анекдот хотите?! Короткий и по теме… (Все молчат: то ли не понимают, чем на такое предложение ответить, то ли уже обречённо приготовились ко всему, что услышат.) В любой начальной школе любой страны КоЗаСША (Коллективный Запад под предводительством «бандостана» – США) и ЕС СС/СД (Европейский Союз Сателлитов-супостатов/сатрапов-«дерьмократов»).

Дети на перемене красуются друг перед другом тем, что у них есть.

– Это мне мама подарила, – похвалилась «размальвиненная» девчушка, демонстрируя в своих ушках несоразмерные с ними сережки.

– А это мне папа купил, – загордился лопоухий мальчонка, размахивая невообразимым телефоном.

Один из малышей, которому нечем было подивить одноклассников, выпалил:

– А у меня мама – евнух!

Все дети, оглянувшись на него, поразинув рты, захлопали выпученными глазами, не до конца понимая, что сие означает, и что теперь делать – позавидовать или рассмеяться.

А мальчик продолжил:

– А папа – беременный!

(По всему бару – то там, то сям, не в унисон – разношёрстносные и разнокалиберные смешки: где натужные, где – до глупости – откровенные, вызванные, скорее всего, не пониманием сути, а услышанными словами и фразами – «мама – евнух», «папа – беременный». Больше всех – во весь голос – укатывается троица на барной стойке.)

Д е т с к а я  п и с а т е л ь н и ц а (наконец-то… окончательно не находит искомое; открывает первое попавшееся, так как волнение захлестнуло её с головой, и она вот-вот захлебнётся и пойдёт ко дну; точнее: воздуха она уже наглоталась столько, что сейчас грудь – как молодая – вот-вот так вздыбится, что и из лифчика выпрыгнет: выпустить лишнее не получается, а слово отдать, которое могут и так отобрать, и её не спросясь – ей совсем не хочется). Вот… Стишок:

«– Кроха! Сын! К отцу…

– …

– Пришёл?!..

– И?.. – спросила Кроха.

– Что такое?!

– Хорошо… А что?

– Такое – плохо!»

Задание: «расставьте правильно знаки препинания». Это что же такое, позвольте вас спросить, «расставьте»-то, а?!.. Как это понимать, м?!.. Безобразие! Не школа, а бардак какой-то.

П о д с а д н а я. Да-да! Вот и я хотела бы поддержать свою коллегу… своего коллегу… (Тут запнулась и забормотала себе под нос) Как-то нетолерантно… А как правильно-то?.. «Коллега»… – «она». «Коллег»… – «он». А средний род… как? Как же?!.. А-а! Множественное число… «Он» – без конца, «она» – конец на «а», «оно» – конец на «о», «они» – на «и»! (Возрождённо) Детскии книги – не рентабельны… Нужна государственная программа по поддержке частного книгоиздания во всех жанрах и для всех «сексоцальных» групп…

Н а д с т а в н ы й (деловито). Дети, дети, дети… Хм! Да! – это важный вопрос… (Картинно задумывается; трёт подбородок, лоб, затем – ухо, горло, нос.) В своё время… – мы подумаем и над этим.

Д р у г (по написанному ему сценарию: с чувством, с толком, с расстановкой). Очень нужное дело! Я бы даже… не побоялся и сказал бы… архиважное… Я очень рад… Внесите меня в свои ряды.

С о ч у в с т в у ю щ и й (также – по сценарию). Я – согласен с предыдущим оратором!.. Дело – хорошее! Внесите и меня… Вставьте… там… первым!

 

«Сцена 4. Вставка.»

Опускается экран. Начинается хроника: военные действия на фронтах Великой Отечественной Войны – нахальное наступление германских войск, кроваво-отступающие русские войска, сдающиеся в плен обескровленные советские солдаты, растерянные перепуганные беженцы, горящие русские города и деревни, изневоленные узники нацистских концлагерей. Звучит музыка блицкрига, обрывки победоносных выступлений Гитлера и зигующие толпы фашистов и коллаборантов.

Видео прекращается, экран убирается, музыка – постепенно, но быстро – умолкает. Продолжается – «Сцена 3».

 

«Сцена 3. Продолжение.»

Н а д с т а в н ы й (как же ему хочется подвести итог! устал – и сидеть, и слушать; но радостно – дело-то покатилось к концу; ну, так ему хочется или кажется). Господа! Господа, ещё минуту внимания! Мы собрались… Мы, так сказать… (Наклоняется и обводит всех своих коллег мимо них проходящим взглядом. Однако ж те: кто-то отводит глаза свои, куда угодно – лишь бы ни на его, ни на чужие глаза не попасться; кто-то продолжает смотреть туда, куда посмел – как в пустоту; кто-то глупо улыбается – потому что нет ни честных слов, ни мыслей, а выражать хоть что-нибудь – да надо.) Мы уже вышли… наружу… с инициативой… с идеей… учредить… новый союз… литераторов, литературоведов, филологов, философов, деятелей науки и культуры, писателей, поэтов, драматургов, журналистов… и… прочих… желающих… кому не безразлична судьба…

М е ч е х в о с т о в (прерывает выступающего). …детей. Только дети и – ничего больше! (Бескрайне улыбается, с коренными зубами показывая дорогостоящую работу высококлассного стоматолога.)

К о р ь г и н а. Ой, Борис! Вы ведь уважаемый человек!.. Оставьте, пожалуйста, Ваш юмор – он сейчас не к месту… Дело наше серьёзное! Мы вот тут намедни – направили несколько воззваний… – на телевидение, в Администрацию… Президента… (Безфокусно и заискивающе смотрит в барный зал, словно отделённый от неё рампой.)  И… ещё… кое-куда… (глядя туда же исподлобья – с предупреждением, вроде бы как – даже с угрозой) с требованиями – дать нам время…

М е ч е х в о с т о в (перебивает; ёрничает). Ставьте «лайки» в соц.сетях!

К о р ь г и н а (вспыхивает). Да… Да как же Вам… Мне же… Мы же… А… Вы… А ещё… поэт… – известный…

М е ч е х в о с т о в (с деланными обидой и возмущением). Я – «не известный»! Я – знаменитый… поэт…

К о р ь г и н а (перебивает; по-бухгалтерски: умный человек, дотошный – точность любит). Не – «знаменитый», а «известный»!..

М е ч е х в о с т о в (перебивает; горит от уже неподдельного возмущения). Зна-ме-ни-тый!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (ёрничает; подкалывает; улыбается с ухмылкой). Нет! «Известный»? Ну, может быть. «Выдающийся»? Вполне возможно. Но! Не «знаменитый», не «знаменитый». Нет.

М е ч е х в о с т о в (он просто смерч – на дне Марианской впадины; буря в вакууме). Да у меня – 15 сборников стихов! Я – лауреат…

К о р ь г и н а (перебивает). Ну и пусть! Здесь – вопрос «статуса»! Все звания – подотчётны! Поэтому – не «знаменитый», а только лишь – «выдающийся»…

М е ч е х в о с т о в (обижается – как «навсегда» и безвозвратно). Да пошли вы!.. Меня Пиленин к себе в когорту зовёт!..

Р а д у л и н (с ухмылочкой и задорным удивлением). Какой такой «Пиленин»?!..

М е ч е х в о с т о в. Ну, Прелевнин! Знатоки, блин… Какая разница… Зовёт же!.. И… Всё тут…

Р а д у л и н. Да, уж! «Прелевнин»… «Какая разница»… Хм!.. Хотя… в таком случае – это и в самом деле – идентично. Однако, звать – не брать. А брать – не взять! (Смеётся.)

М е ч е х в о с т о в. Плевать!.. А я… тут… с вами… время своё впустую растрачиваю… И эта… тут ещё… – со своим бухучётом!..

К о р ь г и н а. (Вскакивает. Открывает рот в возмущении и незаслуженной обиде. Но, не сказав ни слова, падает на свой стул, как подкошенная пулей «друга» исподтишка, складывая стопкой – ещё в падении – руки на стол, роняет на них свою голову, а сверху накрывает всю эту конструкцию всем своим телом.)

(На несколько секунд повисает общая сосредоточенная тишина. Надставный, продолжая смотреть в свой планшет, пытается найти в нём что-то: то ли выход из ненароком выстроенного лабиринта им же и самому же себе, то ли какое-нибудь приемлемое продолжение теперь уже сложившемуся.)

Н а д с т а в н ы й (спокойно продолжает: здесь – он выше любых перепалок). Так… (Как будто бы находит нужную закладку.) Так… – о чём это я? Ах вот! Да! Три фракции: «Практики», «Теоретики», «Критики». Президент сказал… поручил… передал… определил… наказал нам… На нас, господа, возложена миссия – нести в народ честное… правдивое… чёткое слово…

Р а д у л и н (перебивает). Вы уж определитесь (то ли ёрничая, то ли – наболело): мы – «господа»… Или – «товарищи»!.. А может – «Братья и сёстры»… – время-то – диктует!..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р  (перебивает). Да – хоть «граждане». Вы растолкуйте лучше: какое такое – «слово-то»? И кем конкретно – поручено? Кому? Лично – вам?

М е ч е х в о с т о в. «Слово»-то?.. Как жеж… слово – то – хорошее… Хорошее слово. Нужное! Жечь, прям-таки, глаголом!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р.  Ну да?!  «Крошка сын пришёл к отцу…» – прямо скажем: пожар на степном пепелище…

К о р ь г и н а (очухивается и громко шипит, как возмущенная учительница – на непрекращающиеся безобразия отличников по всем предметам, кроме – «поведения»). Что вы все ёрничаете?! Ирония – тут не уместна.

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р.  Куда уж! Тут, как сон в руку: в осинник – быстрее бежать.

К о р ь г и н а. В «осинник»? Это – что? – лес что ли?

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р.  Именно так-с!

К о р ь г и н а. Хм! И с какой целью? За грибами что ли?

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р.  Как же? – за грибами: за хворостом-с!

К о р ь г и н а (растерянно возмущается). Да объясните же Вы, в конце-то концов! Перестаньте говорить… загадками…

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (спокойно продолжая иронизиовать).  И не думал вовсе! Никаких околичностей*. Я и так – прямо говорю: прямее – только столб телеграфный; да ещё дурака – «дураком» величать.

К о р ь г и н а (опять подрывается, чуть ли не со слезами на глазах). Вы меня изводите… Вы нас – всех… что? За дур… Для че-го Вы э-т-о вс-ё зде-сь… за-те-я-ли-то?! А-а?!

 

*Околичность – побочные, сторонние, неглавные обстоятельства; побочные предметы, картины, обстановка, аксессуары.

 

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р.  Да всё же просто – за хворостом осиновым: собирать его да вязанки ладить – для костра чистилищного. А ещё: колья вострить – чтоб бесов гвоздить!

К о р ь г и н а (почти на пределе). Что Вы нам здесь проповеди читаете?!.. Вы… кто такой?!..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (абсолютно без эмоций – как много раз говоренное, сто раз переповторенное). Такой же, как и вы – раб божий обшит кожей.

К о р ь г и н а (наконец-то взрывается). Чёрт его подери! Какого лешего!.. Кто его… Кто (с чёткими паузами после каждого слова – как следователь на допросе) вас сюда пустил?!..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (с лёгкой успокаивающей улыбкой, за которой прячется всем известная тайна, не перестающая от этого быть великой). Так вход-то к вам сюда – в ловильню* душ – свободный. Выход, вот… может быть – и не за просто так. Да вот влетел-то к вам не голубок!

Н а д с т а в н ы й (копируя выражение лица и тон Начинающего литератора). А Вы – что?.. оттуда… (не поворачивая головы, задирает глаза, пряча их под брови, а те, сжимая лоб, уже сами хоронятся под чёлкой; та же, в свою очередь – встаёт дыбом и тянется всеми своими коротенькими волосёнками к… – к потолку, как малютка – ручонками к мамочке) что ли?!..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (копирует Надставного).  «Оттуда»?!… А-а! Нет! – успокойтесь: я из другой «парикмахерской»…

К о р ь г и н а (осажено). Из какой ещё – «па-рик-ма-хер-ской»?

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р.  Из другой – не из вашей.

К о р ь г и н а (простодушно и буквально воспринимая каждое слово). У нас нет никаких ни парикмахерских, ни барбершопов.

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (снисходительно, но не без уважительности, как к «взрослым» маленьким детям).  Да я не про «цирюльню»! Вот же литераторы!.. Я – про общество!

К о р ь г и н а (окончательно запутавшись – кто она есть: институтка, следователь или прокурорша). Говорите прямо. Мы иначе – не понимаем: есть буквы, есть слова…

Р а д у л и н. Да это из известной Советской кинокомедии Рязанова – «Зигзаг удачи». Ну, Вы что – не смотрели никогда?!

 

*Ловильня – очень большая хитрая ловушка, западня.

 

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р.  Как же так?! Вы же – лично сами – поэтесса, а образы – не распознаёте.

К о р ь г и н а. Здесь… сейчас не чтения, а серьёзная работа…

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р  (перебивает). Ваша работа – души лечить, и людей в сознание приводить: тех, кто колеблется или же вовсе – не разумеет что-почём и зачем!

Н а д с т а в н ы й (пытаясь вернуть себе бразды правления, которые он сам же и выпустил из рук). Перестаньте безобразничать! Не превращайте наше собрание в балаган!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (со сделанной наивностью, которая впрочем должна и примерить, и успокоить, и расположить). Помилуйте! Я пришёл сюда, чтобы разобраться в целях вашей организации, в тех задачах, которые вы перед ней ставите и в способах нахождения решений. А разобравшись и поняв, определить для себя: смогу ли я, достоин ли – быть с вами в одном деле.

(Незапланированная разноголосица: словно каждый столик – образовал собственную отдельную фракцию, и теперь за каждым из них выбирают своего представителя – от каждого электросамовара – делегата в правление… Тьфу ты! – в президиум.)

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Чужое воровство да разнузданье* – лишь в сытое, беззаботное, застойное время – в нижний слой социума для зависти отпускаются, тем – у кого только работа исключительно окладная да с бесплатной мизерной премией от снисхождения всё предержащих, чтобы те – «нижние» – кое-как концы связать смогли: от аванса до получки, да крошки свои до очередного батона распределить сподобились бы. Первым – для самоудовлетворенья: они ж не «нижние». Вторым – к хлебу насущному и зрелище: для фантазий и грёз. (Проводит своими распылившимися* не на шутку взором по разбежавшимся глазам президиума.) Однако ж тогда, когда тяжесть отсутствия «лёгких» покраж ложится на всех разом и надавливает, как каблук шпильковый на ровном шагу на подкаблучье, то тут уж и «элита» – средняя, та, что безвластная – тоже представиться готова. Дескать, как же так: эти-то – суки – «всё предержащие» и иже с ними, и с убытков оказывается уже воруют. А мы, мол, что же… Мы-де – то же рыжие… там – где надо… (Замолкает, чтобы только перевести дух и свой взгляд в зал.) Только вот не «оказывается» и не «уже», а всегда! Всегда так было! Разница лишь в том, что раньше – те «небожители» с этой «элитой» делились и ей кое-что позволяли. А теперь… Теперь на всех – «своровать» уже не хватает!

К о р ь г и н а (хорохористо, тоном непойманного заруку мошенника, про которого, однако, все всё знают, а к тому же – и он знает, что все о нём всё знают). Это Вы кого «суками»-то назвали?!

Р а д у л и н. А… а сами-то – что? – не знаете? Или – не догадываетесь?!

 

*Разнузданье (от разнузданный во втором значении) – состояние и результат того, кто дошёл до крайних пределов распутства, своеволия, произвола.

*Распылившийся (от слов «пылать», «пыл») – 1) сильный жар, пламя; 2) переносн. – душевный подъём, страстность, горячность.

 

К о р ь г и н а (подчёркнуто, с вызовом, передразнивая). Нет! Никак не догадываюсь!

Р а д у л и н (понимая контекст её слов, но делая вид – что услышал откровение). Да, уж! Образность-то – вещь заразная. «Суки», (с рисованным снисхождением и особо нескрываемым сарказмом) «блаженная» моя, это та «элита»… наша – частью уже «понауехавшая», частью ещё «недопонауехавшая», которая в любое лихолетье и власть, и деньги завсегда надыбать для себя возможность имела и продолжает иметь! Помните, как у Маяковского: «…Ходят, гордо выпятив груди, в ручках сплошь, да в значках нагрудных…»

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Позвольте, я продолжу. Так вот! Те суки – со всего и всегда воруют: и с дохода не пришедшего, и с убытков – уже случившихся. Это их сущность мерзопакостная.

М е ч е х в о с т о в. Ну, да! Душа-то – и в мирное время, товар-то… так себе – мелковатый. За него много не возьмёшь – даже с первой руки… А уж на перепродаже-то – и тем паче. Да и спрос на «честь» – с гулькин хрен. Выход: экшн пожёстче да количество знаков и букв с пробелами – побольше, графомания тебе в руку. Ну, и без кунштюков под «ширли-мырливым» прикрытием, (с заговорческой улыбочкой, прищёлкнув пальцами) сами знаете, не обойтись!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. А в беду-то – да во всеобщую – хόдок лавр-то подушный. За души людские – бой-то идёт. Каждый охоч – побольше себе душ в полон взять, как у Гоголя. Ведь чем больше душ при себе заимеешь – тем и значимость твоя величественнее, а ассигнований из бюджета государственного или спонсорского – больше выделится. И отчёт за полученные благости и преференции – давать проще. Ведь в случае чего – растрат, к примеру, сверх дозволенных – ответ держать в большом стаде непременно легче: в нем для жертвы на роль «отступника», «казнокрада» или «предателя» всегда подобрать кого-нибудь удастся. Да и есть их там полно, потому как в свой «приход»-то зазывали всех в подряд – без разбора. Потому как при строительстве нужно-то – количество списочное, под него – количество – и погоны золотые беспросветные, и медальки раздают. Под единение же, да к тому ж ещё и праведное… – костёр. Ну, в лучшем исходе – каторга. Или – забвение без признания.

(С «признанием» – вдруг падает тишина. Все дышат – как загнанные борзые: разорвать бы откровенника* пожелали бы, да сил уж нет, даже помыслить об этом: все силы – на забег за ним положили. Кроме Начинающего литератора: он-то – своего ещё не достиг.)

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Встречаюсь, общаюсь со старыми знакомыми – все люди разные, но «прогрессивные». Слушаю их. А что говорят-то? Некоторые так, что-де посидим-подождем-посмотрим – куда качнется, туда и прибьёмся-прижмётся. Вот и выходит, что суть-то их одна… и вывод, следовательно, один – расчёт по доходам-убыткам предпочитают: где монета не слишком истёрта, тот берег и краше, и теплее. Что до души человеческой – их собственной… Они либо давно с ней распрощались, либо в такой дальний чулан позасунули, невесть куда позагнали, что и самим-то ни с фонарём, ни с компасом отыскать уж и не сподобятся, даже если бы вдруг они и пожелали. Вот им – таким, ежели у них ещё хотя бы страх остался или души кусочек мало-мальский – помочь надобно. (Замолчал, понурив голову.)

 

*Откровенник (от «откровенность» и «откровение») – тот, который говорит открыто, откровенно о том, о чём и так все знают и понимают, но «стесняются»/опасаются признаться.

 

(Все молчат, крутят головами на шеях, как на жердях, словно в них, и в самом деле, колья осиновые «поназапихивали»; и, как есть – через стул, к полу пригвоздили. Озираются. Косятся. Видно, что у каждого охота сказать-выступить. Но боязно: вдруг не то сбрякнешь, да сам себя к расправе придашь!)

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (продолжил на полтона тише и – внешне – спокойнее). Вот я к вам пришёл – думал у вас тут сложится мне единомышленников найти. А вы тут… ишь как… Планы строите… Да какие! Не как души излечить, а как бюджетные потоки на себя развернуть да поиметь их: складно распилить и растащить, под сенью словес о «патриотизме» и заботе о немощных.

С л а в н ы й (открыто, как славный мальчуган). Так что ж – честных, душевных и нет что ли вовсе?!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (столь же открыто, как на одной волне). От чего же? Есть! И премного. Истовые!.. Но имеются и такие, которые вещают одно, однако мыслят другое. А уж де-ла-ют… Выкручиваются, одним словом!

Р а д у л и н. Что? – скажете – бездушие и/или непонимание всего происходящего – у всех литераторов, у всех деятелей Мельпомены, и – сплошь и рядом?!..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (резать правду-матку у него любимое дело). Ну, не сплошь, и не у большинства. Но! – «рядом», и не у одного-двух – точно – есть! А ведь не должно быть – ни в делах их, ни в помыслах их! Предавать – свою Родину – нельзя – никогда! Предавать вообще никого и ничего – нельзя! Во время сложных, так аккуратно скажем, внешнеполитических и пограничных событий – даже критиковать, тем более ехидно, зло – своё родное – это уже плохо, не правильно! Если Ты – За Россию!

С л а в н ы й. Ну?!..

М е ч е х в о с т о в (бесцеремонно и откровенно, как слон, загнанный в посудную лавку). Гну! – кто ж их одних-то до «благодати» начеканенной допустит?! Да и глупы они: всё о высоком – о народе, о стране…

К о р ь г и н а (тихо, как откровенное признание самой себе). Да уж! А в делёжке-то – точность нужна и знания: кому сколько положено… по статусу…

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (поднимает руку, прося слово, которое уже взял и без спроса; встаёт, повернувшись на одну четверть направо – в зал, на другую – налево – к президиуму). Да-а! Ни дать ни взять – фанатов среди вас нет.

С л а в н ы й (с неподдельным удивлением простака, буквально воспринимающего всё, что услышит и увидит). А при чём тут фанаты?!..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (смотря на Славного, успокаивает). Да это я про извечное: революции – придумывают гении, претворяют в жизнь – фанаты, а доходными результатами –  наслаждаются подлецы.

К о р ь г и н а (с возмущением хозяйки, в дом которой ввалился незваный гость, как медведь в таёжный чертог; однако – и с опаской: мало ли что у этого на уме или в карманах – вдруг сейчас ксиву достанет; или же – позвонит «куда следует» – там ведь разбираться-то не станут: быстренько, на пальцах разъяснят – «ху из ху» и по какому праву.) Дт… Да кто Вы такой?! Кто вас… вообще… сюда позвал?!.. прислал?!.. пустил?!.. Вы от кого?

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Я-то?! Я-то – начинающий литератор.

Д р у г (по сигналу от Корьгиной в её же тоне и манере). Ни с того начинаете!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (поворачивает голову на звук и пародируя его). Во-о! Вот! Ждал: «ни с того начинаете!» Сие (тоном, как – «сейчас высеку») – пошловато, сударь. Да и было уже такое – в «Москва слезам не верит» у Меньшова, помните? Хотя… Нет! Вам ближе Шварценеггер.

Д р у г (развивает творческую инициативу; Корьгина: всем телом и рассудком, рывками пытается до зубов вдавить указательный палец через сжатые до малиновости и вытянутые в сигнальный горн губы, де заткнись, дальше – не надо, не вступай с… этим в полемику). А это-то здесь при чём?!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (спокойно: аудитория-то для него привычная) А при сём (говоря, обводит взглядом всё собрание): враньё – во всех словах ваших, а значит и в помыслах. А потому – в дальнейшем – и в делах проявится. Это ж ясно – даже слепоглухому необразованному и неискушённому. Как привходный коврик в метро… Как судомойная ветошь в армейской столовой – как не полощи, сколь не отжимай – всю грязную жижу дочиста не вымоешь и до сухости не выдавишь: пропиталось так, что и в сушилке на рыбопромысловике* не выпариться.

(Гробовая тишина. Все, открыв роты, молчат в недоумении. Зырят-оглядываются по сторонам: зраки каждого пересекаются со всеми другими, да в глаза друг дружке посмотреть то ли боятся, то ли смущаются, то ли не могут позволить ни себе, ни другим что-либо там увидеть. Слышно только – потные дыхания повсюду и чьи-то одышки то там, то сям.)

 

*Рыбопромысловик – в данном контексте: рыбопромысловое судно; в сушильных шкафах для рабочей одежды, имеющихся на нём, температура может достигать плюс девяноста градусов по Цельсию.

 

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (без разочарования, как ожидаемое, но всё же с чувством небольшой досады). Гениев – среди вас нет. Да они вам – и не к чему: всё уже придумано давным-давно. Фанатов тоже нет – какие же вы фанаты, коли душевные и нравственные боли и сомнения-метания-искания – почётностью и серебряниками измеряете. Хотя… Может быть лишь вот эти двое (кивает глазами на Радулина и Славного) – всё же стесняются, внутри жмутся да в глаза никому не смотрят. (Цепляет взгляды того и другого и ёрнически добавляет) Хотя… вот прямо сейчас – они на застенчивых воришек больше смахивают.

(Шум заполняет весь зал до потолка. Переглядки. Короткие, невнятные, безответные, мало разборные, одновременные, перебойные диалоги, как разнономерная дробь в мусорном ящике после уборки оружейного склада после потопа.)

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (спокойно, на выдохе, с иронией на лице и в голосе). Так что все вы – из третьих: выгодоприобретатели. Только вот странно – революции ещё не случилось, а будущие блага – вы уже поделили. Не опасаетесь, что попользоваться ими – не сумеете?!

К о р ь г и н а (скоро преодолевая «в своём зобу – дыханье спёрло»: смысла услышанного  – она полностью не понимает, но рефлекторная реакция её прямолинейных мозговых извилин, как у собаки Павлова, наличествует; или же мышечная память даёт о себе знать: всё-таки она в подобных мероприятиях варится не первый год; – распоясавшись «как руки в брюки»). «А-а-пя-ть» проповеди! Придержите их для уставших от жизни! Для тех, кто в свои сто лет прожитых – да так ничего и не понял: ни зачем сам потолок коптил, ни зачем рыбу ловил; что хотел – не поймал, а что наловил – то пропил.

Р а д у л и н (с удивлением, но и со снисходительной улыбкой). Вот и у нашего дитяти – образы понародились! Я же говорил: образы – вещь-то заразная!

М е ч е х в о с т о в (принимая вызов – внешне; и сжимая ладоши в кулачки – внутри себя; с театральной бравадой). Нет-с! – от чего же-с: это даже интересно-с!.. А кто ж нам помешать-то сможет?! Уж не ты ли-с?!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (с еле заметной, однако нескрываемой издёвкой, вернее, с назиданием – как с детьми: чтоб им не слишком обидно было, но чтобы и до их понимания дошло – хоть что-нибудь). Я?! Не-ет! Я – нет. Я – литератор, хоть и начинающий: освещаю да рассуждаю-рассказываю… Да вот время-времечко нынче – в наши с вами дни – такое… электронное… да наэлектризованное – притягивает аки магнит. Так неотвязно и неизбежно, что волей-неволей сам намагничиваешься. И в таком бытии важно лишь одно: верно разобрать – где плюс, а где минус.

М е ч е х в о с т о в (продолжая бравадить). Ух-ты! Ах-ты! Мо-ло-де-ц! Да ты, дружок – хитрец, ваша Праведность! Аль ты Проповедник? Кто тебя послал?..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (в своём же стиле: ну, дети – что с них взять!). Да нет! Совсем нет. Я уже вам сказал – «такой же, как и вы». И верил, и присягал – один раз: да не тому, и – не тем. А пришло время – задумался: что ж так-то то – всё мерзко; да и сам – нелепый и не на своём месте. (Вдруг он замолчал. Молчало и всё вокруг. Напряжённая тишина вобрала в себя и пригрело все мыслимые и невозможные звуки. Но тишина – не звенела. Она – остолбенела, как будто бы знала, чем всё продолжится. И готовила – всё приюченное* к неизбежному исходу.) Как-то раз представился такой выбор в моей жизни – прошлой, совсем другой и иной… Уже тридцать лет тому назад это случилось, во времена повального воровства, когда тащили всё, что стоит, лежит и даже не существует – хотя бы виртуально… Предложили мне… государственные деньги… Ну, не совсем «государственные»… Вернее, грант – иностранный, многомиллионный долларовый. Назывался он современно и вполне себе благопристойно, даже несколько высокопарно – «На обустройство и развитие высокотехнологического фермерского хозяйства». Однако те, кто сделали мне такую «замануху», ничего «обустраивать и развивать» и не собирались. Они, так сказать, предложили без обиняков «разделить» тот грант, не отходя от кассы: мол, тебе – треть; и нам, то есть им – тем, кто предложил и возможность имел документы на «победу в тендере» состряпать – две трети. Ты, сказали они, хоть сам в тюрьму садись, хоть фермера реального досужего или глупого найди, чтобы он на побывку острожную сподобился, когда за ним придут. Урезонь его – в его выгоде: ведь после отсидки он – король, в крайнем случае – кум королю… Я не то, чтобы авантюрно согласился или испуганно отказался. Однако взял паузу… Покумекал пару недель: сельхоз рынок поизучал на предмет того, что можно организовать-наладить на обещанную мне треть; запросы разослал на покупку за границей бэушных животноводческих комплексов. И вышло тогда у меня, что меньше чем за половину – ничегошеньки выстроить не удастся: ни коровника, ни свинарника, ни птицефермы. А так, чтобы своровать «запросто» – я не мог тогда, да и теперь – не смогу: воспитание не то; да и идейный я был (ухмыляется в бороду), впрочем, как и теперь… О сём я своим «благодетелям» и поведал… К моему удивлению и даже изумлению – на смех они меня не подняли. А отнеслись с уважением даже… Но и с сожалением. Сказав при этом с задорной «неловкостью», дескать, им – две трети надобно… Ну, на том «разногласии» и разошлись. Больше – я их не и в глаза никогда не видел. Да и встречи не искал.

(Схватывается гробовая тишина, как холодец в морозилке, как труп в морге: но в миг; и лишь на время – до своего срока.)

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Вот я и говорю, что так – всегда и везде. То государю сладному, до людей и страны сердечному – слуги близкие достаются, ложью и стяжательством переполненные. То вождь разнузданный, с задурманенным сознанием, со сворой своей не особо и закулисной – земли и моря родные да веру праведную во все стороны закладывает, да и сам же уверенный при том – что безвозвратно. А коль средь свиты евоной из приспешников дерзких – глас чистый воспрянет, так этот – гласом вопиющего в пустыне обернётся. И заткнут его и обрежут, язык вырвут, глаз выколют. И – тишина мертвецкая. Хорошо ведь, когда тихо да смирно. (Завершая свою историю, он обвёл всех взглядом – добрым, но колким.) Всех обнадёжь, всех обязуй, да в деле расставь каждого по нужному месту: кому лапшу варить, кому на уши её – переваренную да липкую – развешивать. Одному – рупь за дела-проделки, другому – и пятак за глаза станется. А третьему… А третий и вовсе – «дурак», да такой, что и «спасибо» не запросит: ему лишь палец в фигуре покажи, да улыбнись через плечо.

 

*Приюченное (от «приютить») – результат и/или состояние по действию глагола.

 

(Все молчат… Славный – руками свою голову придерживает, мешая ей сильнее раскачиваться. А та – не слушается: сама качается из стороны в сторону, как метроном, и всего его разносит, как пьяного тихого. Мечехвостов – вертит вокруг себя глазами, будто круги защитные расчерчивает. Радулин – совсем глаза свои погасил и почернел весь. О других – одно сказать: колени, зады, пальцы, губы, носы, брови, чёлки, шевелюры – побежали куда их глаза не видят, причём – все в разные стороны.)

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (примирительно, возвращая всех и каждого в них самих). Да вы не смущайтесь. И – не переживайте особо. Среди эстрадных – и похлеще кипит. Да и у служителей искусств – тот же творческий разлом, а в нём хаос: что ваять, да как представлять – то ли яриться и жечь, то ли сквернословить и смешить, то ли хоронить, то ли взвихривать, то ли самим в Стикс, то ли спихнуть туда кого-нибудь из ближних. А у больших «научных»… У-у! Там вообще – жуть жутчайшая: письма подковёрные да наветы друг на друга… Любимый эпистолярный жанр – челобитная: строчат, подписи собирают, да анонимно подают, не забыв, правда, прикрепить список подписантов.

С л а в н ы й. Как это «анонимно»?! – ведь подписи-то стоят…

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. А так – учёные же люди: кто такие письма «заряжает» – никто не знает; а те, кто их подписывает – потом говорят, что, мол, они – их не читали, дескать, думали, что это петиции за повышение окладов и/или за сокращение пенсионного срока.

К о р ь г и н а (Снисходительно и уничижительно. С собственным превосходством и от лица главенствующей здесь ложи, к которой она причислила и себя – сама). Дурачьё!.. Хоть и с дипломом… по специальности.

Н а д с т а в н ы й. Ан нет! Не скажите, позиция верная: коли по бумаге ими «подписанной», всё свершиться, то и они – победители и свою толику затребовать смогут. А еже ли другие верх возьмут – так проблеют, мы, дескать, люди не здешние, от забот наших истощённые, нам, де, ваши мирские низости да кунштюки – не понятны, и вообще – до лампады. И щит впереди себя выставят, прикроются: куда, скажут, вы все без нас – без деятелей, кто вам дуракам-неучам докажет и покажет, что дважды два – не пять, а «директор автобазы» – не дядя Стёпа.

(Опять тишина – нескладная, извиняющаяся: мало того, что Надсадный и прочие товарищи из «правления», наверняка знают, что среди приглашённых есть и кандидаты и доктора различных наук; так ещё же эта дама – «Тайный гость». Она, когда представлялась, так и сказала, что, мол, «доктор наук»… Каких – не понятно, но – «доктор» и – «наук»… Может – и «медицинских»… А возможно – и «юридических»… Многие в зале и в президиуме стали потихоньку, у всех на глазах «потаённо» креститься.)

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (несколько раздражённо; однако отдавая себе отчёт в том, что большинство из присутствующих – «заблудшие»… «дети»). Вот вы здесь все – напоказ креститесь! А к кому свои взоры возносите?!.. Разбираете? И что просите? И ежели снизойдёт, то кому такое же пожелаете – любому?!

М и р а н д а (до того пространно смотревшая на всё и сквозь всё вокруг, лёгким, блуждающим взглядом, излучая от всей себя терпенье, смиренье и мироупокоенье, как-то вдруг забеспокоилась, поджалась и свела всё своё на Начинающем литераторе). Так ведь…

С л а в н ы й (взволнованно, как будто бы подобные вопросы он уже задавал – себе или кому-то. Но однозначных ответов на них так и не получил. А потому – вопросы и сомнения остались с ним. Однако – он надеется, что не навсегда). Ну да! Хорошее – себе! А ежели «хорошего» да на всех-то не достанет?! То тогда – как?! Али так: кто обнаглел – тот и всё съел. Как говорится – «кто первый встал, того и тапки».

(Тайный гость украдчиво встаёт и – не торопясь, сбочив голову и в шее, и в пояснице, глядя лишь себе под ноги – подходит к столу президиума. Низко наклонившись к самому носу председателя, что-то тихо ему говорит. Весь президиум монолитом сдвигается к Надсадному, сжимая свой жидкий ряд почти до точки. Вытягивая свои шеи, глаза, уши, носы, приближая те, как возможно ближе к носу председателя – набочившись приподнимаются: ближние – опираясь на локти; крайние – вставляя полупрямые руки кулаками в стол. Через минуту, по всей видимости выговорившись, Тайный гость, выдернув себя из этой сплоченной кучки, уходя, не сказав никому из всего собрания ни единого слова – ни жестом, ни звуком, пропетляв через весь зрительный бар, уходит из заведения, провожаемый всеми парами глаз собравшихся, выпученных, вращающихся по собственным орбитам. Проводив Тайного гостя – так, до его полного исчезновения – монументальный «монолит» распадается. Весь президиум разряжается* по своим местам и индевеет там в разных позах – каждый сам по себе и сам же с собою.  Надставный замирает в ступоре: на него напал сидячий столбняк.)

 

*Разряжается – много значений; к примеру: и от слова «разряжать» (оружие; как «одеваться»); и от слова «ряд» – строй; последовательность. По данному контексту – во всех значениях, в т.ч. – переносных.

 

«Сцена 5».

Опускается экран. На экране советская хроника: первая часть – парад на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года, вторая – наступление наших войск, освобождение наших городов, концентрационных лагерей, бои и освобождение европейских столиц. Музыкально сопровождение: к первой части хроники – «Вставай страна огромная», ко второй – победоносная оркестровка с накладным переходом от одного произведения/песни к другой.

 

АКТ ВТОРОЙ.

«Сцена 6».

Интерьер тот же – как в «Сцена 3. Продолжение».

С л а в н ы й (Упавшими и голосом, и всем внешним видом, кивая на закрывшуюся за Тайным гостем дверь). Я… не совсем понял… – к чему всё это… было?!..

М и р а н д а (Второй раз и снова «на минуту» целиком объявляется на собрании. Обращается вроде бы ко всем, но смотрит на Надставного, пытаясь найти его глаза). Вы же говорили, что «главный»… наш… Ваш… Ну… – сказал…

М е ч е х в о с т о в (перебивает тоном многократного рецидивиста, специализирующегося исключительно на завладении чужим, но таким и так, что по уголовному кодексу преступлением не является; ну а ежели и является, то доказать сие – не получится). Главный-то – сказал, пока нас не знал. А как познакомился… так – «чёрт бы вас подрал» … Теперь уж… – с нами так станется: кому в многотиражку калымную*, кому в госрезерв – в район вечной мерзлоты: этикетки литературно подписывать и языками стройными да сладкими клеить… «Консервы свежие, не лежалые»… Быррр! (Съёживается, обхватив себя руками – и прихлопывая, как выставленный на мороз в одежде не по сезону. Да так убедительно, что, наверное, и в самом деле у него случилась лихорадка.)  Ух ты! Холод-то какой… в мае-то… в Москве-то… А там?!.. (Бледнеет и трёт себя обеими руками, как лампу Алладина.) Там-то!..

С л а в н ы й (разочаровано, но спокойно: как будто бы ничего другого он по своей собственной жизненной практике и не знал, и не ожидал. А потому – ему легко… и даже приятно). Безнадёга всё это…

К о р ь г и н а (констатирует довольным, даже жизнеутверждающим бухгалтерским тоном: это когда баланс сошёлся-таки… – с десятого перерасчёта). Теперь – да!

М е ч е х в о с о в (продолжая лихорадничать и усмирять озноб от этого, искренне и с сожалением возмущается своему сюда приходу; готовый подать жалобу куда угодно, да хоть в ООН). А чего ж вы раньше-то галдели: «мы»… «у нас»… «вперёд»… «за нами»… За ослиными хвостами!

Н а д с т а в н ы й (задумчиво; поверх голов – в пространство). Да?!.. Может быть и так… (И тут – взрывается: ядерно и центробежно. Озирает ВСЕХ лихим шашлычником – как на шампур насаживает: да вот не поджаривает, а жжёт всех – на угли! Вместе с собой!) А какого хрена Вы в полемику полезли?! А-а?! Дебаты здесь… в прямом эфире… разбаламутили!.. Своих мозгов нет… и не было!.. У других – не займёшь!..

 

*Калым – 1. выкуп за невесту у некоторых восточных народов; здесь – 2. в переносном значении – неофициальный заработок.

 

М е ч е х в о с о в (оскорблённо, но отрешённо, словно он сам – уже и не здесь: не в этой компании, а в другой, в другом месте – на другом сборище). Всё так и было… И – есть… И – будет…

Р а д у л и н (в общем-то – равнодушно; вроде как он нечто подобное, если уж и не знал наверняка, что получится именно так, то вполне себе допускал подспудно). А что, собственно говоря, случилось-то?! Ну, «а» и «б» сидели на трубе… Что мы – белошвейки, что ли…

М е ч е х в о с о в (на автомате; что тут скажешь – интеллектуал, злой гений). Quod licet lovi, non licet bovi!

С л а в н ы й (окончательно теряет хвостик нити Ариадны. Но ещё смутно надеется найти свою дорогу и выбраться из этого лабиринта). А это… – что?..

Н а д с т а в н ы й (косится на Мечехвостова. В глазах злость! И – страх). Что дозволено… Юпитеру… – не позволено… Быку!..

М и р а н д а (неожиданно выходит из своего привычного лирического забытия. Её природное густое контральто – переходит во вполне сносное меццо-сопрано: решительно и твёрдо, как человек, не ведающий о самом понятии «казнь», вдруг выдернутый из своей тёплой постели и поставленный на колени перед эшафотом). Но уж нет! Я вам ни бык! И, уж тем более, ни корова. (С непонятно от куда взявшимся напором. Её благостный туман – рассеялся… Но! До конца – никогда!) Сидите тут, разглагольствуете… Дать бы по жо… Делать же… что-то надо же!.. Ну!

М е ч е х в о с о в (произносит, как окончательный приговор – всем). Каждому – своё!

М и р а н д а (возмущается – от всей души. Меццо-сопрано, минуя остальные звуковые режимы, резко взлетает до жуткого фальцета). Да как Вам не стыдно!

М е ч е х в о с о в (спокойно – буднично, даже несколько развязано; как заплечных дел мастер на работе – у того эшафота).  Да! Вот так-то – не стыдно.

М и р а н д а (фальцет – переходит в свою наивысшую точку – писк!) Это – ужасно! Невыносимо! Вы же сами знаете, где эти слова написаны, на каком прискорбном заведении…

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (перебивает, зло иронизирует). «Заведении»?! У-ух! Как Вы пыточные да смертельные обозначили – «прискорбные». (Его испепеляющий жар – доходит до задних рядов.) Что ж (произносит без разочарования и поверх голов): прошу прощения… за то, что вашу истинную суть распознал и прежде срока на свет божий вытащил.

Р а д у л и н (успокаивающе, примиряюще, по-отечески). Что тут такого-то… особенного?! Не мы, так другие! Свято место-то – пустым долго не останется. Иначе-то – и не бывает.

М и р а н д а (растерянно; писка уже нет, но и контральто – всё ещё не вернулось).  Как же это?.. Как же так-то?.. Мы же… Я же… Я… от чистого сердца…

М е ч е х в о с т о в (почти как всегда – последний всадник грядущего апокалипсиса). Что вы запричитали-то? Заладила – «как же», «мы же», «я же». Молчала весь концерт… как квашня… А теперь – нате: раздалась, поспела! (Говорит программно, как набат к действию.) Бить – нужно! Делить – нужно!.. Пока… Пока нас… Пока нас всех от кормушки… другие умники… – не оттёрли…

Н а д с т а в н ы й (пытается взять вновь и себя, и президиум, и всё собрание – обратно в свои руки). Ну да! А как иначе-то?! По-другому – никак! Добро – должно быть с кулаками!

Р а д у л и н (с каким-то колебанием, но поддерживает – слово-то своё давал, клялся в «узком кругу»). Ну, да!.. Верно!.. Именно!.. Бить газетной скруткой… – сгодится разве что мух да комаров.

К о р ь г и н а (не может без дела; так хотя б – «не молчать»). Верно! Вы всё правильно говорите, Изяслав!

Н а д с т а в н ы й (тоном отмахивания от мухи, с соответствующей мимикой на вновь раскрасневшемся лице). Да ладно! Мне репитеры и адвокаты – не нужны. Я сам – солист… И… – юрист.

С л а в н ы й (развеселился, как оковы сбросил; или выпил – у себя дома: ему далее не нужно притворяться и от себя прятаться. Теперь – он весь здесь: простой, честный, добрый. Тепло и мило хихикнул: без ехидства, ёрничества и даже без сарказма). Таксист! – сын юриста.

(Хихикают – все!)

М и р а н д а (опять её обратило в роль Валькирии). Эй Вы! – юрист! онани… автономный. А – деньги? Деньги-то – получили… И где они?! А-а?!

М е ч е х в о с т о в (нерешительно штампует заготовки). Бесплатно – только вши плодятся. Да и то… – им тоже… сосать… что-то нужно… Вон… в Париже – знают!..

М и р а н д а (она вновь праведница). Как же Вы… Вы… Как Вы выражаетесь?! Разве так можно?!.. Э-хе-хе!..

М е ч е х в о с т о в (натягивает улыбку из кармана, как Фантомас очередную маску). Можно-с!.. Когда на кону такие мильёны – дозволено всё, что угодно!

К о р ь г и н а (со своим собственным местом – она уже точно определилась; ну, почти). Да-да! Там – большие деньги!.. И – власть!

Н а д с т а в н ы й (всё опять под его контролем; он уверен в себе; хоть… и не до конца). Да-да! И власть… (Себе под нос) А властен… кто?!..

К о р ь г и н а (она уже видит себя… заместителем; а может быть… ВРИО? или даже… ИО?!.. Или… – в своё время: в нужном месте, в добрый час…). Так это – главное и есть!

М и р а н д а (её разум вдруг просветляется: как лесная чаща от полуденного солнца после ужасной ночной грозы и затянувшихся утренних сумерек). А… мы-то… – тогда-то… зачем?!.. Мы-то… тогда… – кто же? – статисты что ли?

М е ч е х в о с т о в (с ехидством ухмыляется). «Мы»?!… Хм! У Вас – «мы» – прямо как лозунг. Как заклинание. Хе! Вы – статисты! А мне в мыри* – «недосук»*. Пить-дать! Е-е!

М и р а н д а (всё ещё веря, что свет сильнее тьмы; озирается по сторонам). А – Вы?!

С л а в н ы й (вернее смерть – чем рабство; сподручней нищета – чем предательство; пламенно, как Александр Матросов – на амбразуру; резко встаёт в полный рост, «в атакующем крике вывернув рот»*; натягивается, как струна; краснеет лицом; сжимает кулаки до побеления обескровленных костяшек). А я… Да в гробу я видел и вас, и весь этот ваш дребезжащий злопыхательством паноптикум. Я – поэт. У меня – 7 сборников патриотики.  Я – ветеран, в конце концов… Мои братья! – на фронте… А я… тут… с вами… – бюджеты… разлагаю… Похабничаю! (Так же резко садится, достаёт из внутреннего кармана многокарманной жилетки потёртый блокнот и начинает что-то быстро в него писать. Корьгина косится на него, вытягивая шейные позвонки и глаза – до такой степени, что они вот-вот уйдут из своих физиологических скелетных мест. Ей до жути хочется незаметно подсмотреть, как школьнице на экзамене, о чём это Славный пишет.)

 

*Мыри – множ.числ от «мыръ» и «мырить» – неглубокое место в речке, ручье, где вода мырит, т.е. закручивается водоворотом, кружит, клубится, «цепляясь» за какое-либо препятствие на дне – например, за корягу.

*«Недосук» – игра слов.

*«в атакующем крике вывернув рот» – строка из стихотворения Роберта Рождественского «На Земле, безжалостно маленькой…»

 

«Сцена 7».

        Начинающий литератор – проходит и садится на ступеньку входной лестницы.

С л а в н ы й (поднимает просветлевшую голову от своего блокнота; прицельно обводит пылающим взглядом всех присутствующих для распознавания их духовной сущности: искры залпами во все стороны – и подсвечивают, и прикрывают). Моё место – среди людей! – простых людей. Живых людей! Настоящих: воюющих на передовой и… в тылу; борющихся и выживающих под обстрелами. Моё дело – помогать начинающим поэтам-воинам. И – писать… Писать – душой! Для тех, кто не познал… не знает, что такое смерть… и каковы они… – слёзы… душные… по своим… погибшим на войне товарищам, детям, любимым, близким… Дай бог, чтобы вы… и не прочувствовали на себе… этого… (Вновь опускает голову и продолжает что-то писать. Корьгина – не оставляет своих попыток – подглядеть.)

М е ч е х в о с т о в (окончательно распоясавшись; довольно откинувшись на спинку кресла и забросив пухлые руки за его спинку). Всё это чепуха и демагогия. Я – подобное – слышал сотни раз. Правдолюбы! Хе! А я – классный поэт! Я – пи-са-те-ль! С большой буквы «Пи»! Да меня… Меня с руками оторвут в любом месте. Я – всем нужен! Все эти ваши проповеди оставьте… вон… – тем (ухмыляясь показывает на зал): быдлу народному, им уши трите! – они это любят! – схавают: только так… Они – для такого годятся!

Р а д у л и н (готовый ко всему: и к тому, что будет потом, и к тому, что случится… не в этой… «парикмахерской»). Всё правильно – я обязан нести этот… бюрократический крест… Ведь кто-то же должен… и это делать, чтобы не было лжи и воровства… Ошибаться – можно… случается. Врать – нельзя. А я… Я всегда был, есть и останусь… – честным перед собой и людьми!

М е ч е х в о с т о в (брезгливо морщась). Какого чёрта вы меня сюда позвали?!.. Только время с вами потерял!.. Меня в союз вольных каменщиков звали… А я… ети его в качель*!.. тут…

К о р ь г и н а (шустро и бестолково перебирая, вдруг откуда не возьмись, появившиеся на её столе стопки бухгалтерских документов – чеки, квитанции, накладные, отчёты: всматривается в них пристально, как в Святое писание с древнерусской вязью, да разобраться ей всё никак не сподобится; скороговоркой, как бусинами, сроненными на пол). Я не понимаю, что здесь произошло? Да что здесь сейчас твориться?! Может мне хоть кто-нибудь разъяснить? Объясните мне, в конце-то концов! (Беспокойно оглядывается. И требует – своим умоляющим взглядом: баланс – не сходится, а крыжить* – больше нечего) Теперь… я в толк не могу взять… – что нужно… что от меня ещё надо?.. Что – я должна… или обязана… делать?!.. Или… не делать… У меня все документы в полном порядке… – можете проверить. Я и копейки не взяла… без спроса. Да если что, то я… то… Я могу любые показания дать. И… я всех призываю… раскаяться*… публично…

 

*«Ети его в качель» (существует множество вариантов подобной конструкции слов в этом выражении) – эвфемизм и бытовое ругательство, замена нецензурным (матерным) словам и выражениям.

*Крыжить (от «крыж» – косой крест; крестообразная метка) – на бухгалтерском сленге означает: ставить галочки над(у) сверенными цифрами/параметрами/проводками.

*Раскаяться и покаяться – (очень упрощённо и даже примитивно) раскаяться – признать ошибку; покаяться – признав ошибку, исправиться и самому.

 

М е ч е х в о с т о в (Не все грехи прощены могут быть – людьми. Люди – не Бог! И Мечехвостов это знает и понимает. Но! – и надеется на чудо: а вдруг его непростительные грехи, всё ж таки, да и отвяжутся от него – как-нибудь, сами собой; вдруг – пронесёт, раньше-то проносило и над бурей, и мимо острога. Ёрничает, но! – с опаской). Мягко ложе застилаешь! А почему сама на него не ложишься?

К о р ь г и н а (по-деловому; по-бухгалтерски). Отчего ж! Я – каюсь. Я – уже! И – мне проститься!.. А Вы – что же?!..

М е ч е х в о с т о в. Пуха – не люблю… У меня на всё взбитое – аллергия: зуд по всему телу расползаться, да так, что даже пятки чесаться начинают.

С л а в н ы й (не поднимая головы – продолжает писать. Как церковный староста: бывший убивец и за то сиделец – подлинно раскаявшийся и покаянно принявший и свою судьбу, и веру праведную. Уверенно, так как до душевного трепета осознаёт и то, что думает, и то, что говорит, и то, что делает). Покаяться… всем… нам… надобно!.. Да я… и уже…

К о р ь г и н а (по-счетоводчески: он не может жить сам по себе – он всегда с народом, из народа, непременно при ком-то и при чёт-то). Да-да! – всем надо раскаяться! И всем – проститься! А Вас… (тут она посмотрела на Славного с видом «знаменателя») – я не услышала. (Она до сих пор так и не узнала – что же уже написал Славный. А главное – кому!)

М и р а н д а (её голос вернулся к привычному и доброму, величавому и возвышенному грудному контральто). Всё это – прискорбно. И – опустошительно. Меня – словно на китайской процедуре… обдало… морозными иглами. Я вся просто съёжилась, сожмурилась. Но я – живая! Мой путь – озаряет звезда поэзии: она даёт мне силы и веру. Я пишу – о тепле и добре. И в моих стихах нет места лжи и лицемерию. Такого – нет и во мне самой. (На мгновение замирает… И в полной растерянности роняет свои откровения: ну, какие есть) Скоро выйдет мой новый сборник стихов… В нём нужно сделать несколько авторских правок… Но это… кошмар, кошмар!.. Как я могла… послушаться… Тут оказаться… Нет! – это выше… Нет! – это – ниже… Я – горю…

Н а д с т а в н ы й («пора – удирать! Пора, брат, пора». Озирает всё и всех вокруг себя и дальше, но глядит – себе в нутрь*). Да уж, господа! – разворотец же! Не ожидал… И даже… такого… прихода… не предполагал… Расскажи кто мне об сём заранее, то счёл бы такое… «откровение» – за скверный анекдотец. Даже – за провокацию… Нужно покумекать… Тут без… бутыл… без совета… не обойтись… Я – подумаю… Проконсультируюсь: продолжать этот проект в текущем составе… или же… Или… запускать новый – более масштабный и… без всяких «детских» неожиданностей… изнутри.

 

*Нутрь – вышедшее из обычного оборота слово: первоначально в русском языке имелись слова «нутр» (мужской род), «нутрь» (женский род) и «нутро» (средний род), происходящие от общего корня «утр» (для примера – «утроба»).

 

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. У вас тут – до того всё откровенно видно и слышно, что аж дух святой за голову бы схватился. Никаких таинств: ни пескариков в мутной водице, ни поклонов в пояс – хоть с фигой в кармане, хоть с покаянием в душе. Вам так безлико всё видится, что вы сами какие-то таинства здесь чините, да «святой» заговор сотворяете. А со стороны-то и по-другому смотрится: даже отступать на шаг ненужно, чтоб разобрать да понять – воры, одно слово. Слова-то – агнецкие, зраки – волчьи, а душа – и вообще – кромешный мрак.

С л а в н ы й (он уже вернулся… в душе – к своим братьям: по духу и по оружию). Я вот… тут… написал… Только что… (С выражением читает стихотворение, написанное им здесь на собрании – прямо сейчас) «Посвящение другу, который вроде бы не понимает» называется (чеканя, как марш, как приговор):

«Когда вскипают жаждой бесы –

То я готов поддать угля.

А словоблудят «экспертессы» –

Язык им вырвал б не юля.

 

Когда поклонники корысти,

Монеты трут – себе служа,

То – по закону – резать кисти –

Я согласился б с куража.

 

Когда ж мой друг – как «баба с дурью»

Или заблудший, как овца –

Покрыв стряпню врага глазурью,

Пьёт воду с бесова лица,

 

Рука сама клинок сжимает.

Рубить?! – теперь уж брат – не брат.

(На мгновение смолкает; продолжает, как бы с мольбой, но с уверенной надеждой)

– Отсатанись от серой стаи;

Ведь ты и я, и ОН – Сармат!»

 

Сцена 8.

После стихотворения – на экране начинается Советская и Российская (современная) хроника – 50/50: встречи фронтовых поездов, парад победы 1945г., восстановление разрушенных городов, новое строительство, запуск космических кораблей; завершение строительства БАМа, МЦК/МЦД, выставка «РОССИЯ» на ВДНХ в 2024 году; конструкторские и научные лаборатории, новые заводы, молодые победители международных олимпиад и т.д. Музыкальное сопровождение: Свиридов «Время вперёд» и/или музыкальный коллаж, соответствующий по годам и кадрам видеохронике.

 

Сцена 9. 

Р а д у л и н. Недавно собирались с моими одноклассниками по случаю очередного десятилетия окончания школы… Так все – то ли боятся, то ли опасаются чего-то, то ли стесняются говорить о… о войне с Западным сатанизмом… о СВО на Украине…

С л а в н ы й. А у моих – не так: мы все – как одна семья! Хотя… Ты ж из Москвы… А я с… приграничья – там… как на фронте… И все – друг за дружку! Иначе быть – никто и не помыслит. Ну… не без предателей: свинья-то – грязь всегда найдёт. Да муха – здоровому коню и не помеха.

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Не так давно заходил в гости к своим школьным учительницам – сперва к одной, потом к другой… Одной под семьдесят, другой за восемьдесят лет. Одна из них родилась в Ленинграде… в 1942 году… Поболтали… Повспоминали… Рассказывали друг другу о том, о чём в школе учитель с учеником не делится… – и зря, что «не делится»…  – про свои семьи, про близких… Короче, про всё-всё… Как дошло до Великой Отечественной Войны, я ей про своих дедов… И что один из них в 1942 году – будучи двадцати трёх годов отроду – погиб под Тихвином… защищая Ленинград… И вдруг… она мне… И та, и другая – каждая в своём разговоре (встречался-то я с ними в разные дни), но как сговорившись: почти одними и теми же словами и интонациями… как обухом по… по нерву… Мол, зачем мы войну на Украине начали… Я сперва не понял, даже, честно говоря, опешил: спрашивал их, дескать, о чём это они; что означают ихнее «зачем» и «зря». А они-то в ответ – молчат: то глазами по орбитам пускаются, то в полу прозоринки ищут…

(Начинающий литератор примолк. По нему видно, что он вновь оказался в тех «диалогах» со своими школьными… «наставниками».)

М и р а н д а (этот рассказ… её… завёл, что ли). Ну-ну, что же дальше было?!..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р (то же взволновавшись, будто бы он опять разъясняет – как и тогда). Однако, я быстро сообразил… И стал им объяснять – всё подробно и последовательно: что МЫ восемь(!) лет ждали – вели переговоры, пытались миром решить все проблемы внутренних и внешних социально-национальных проблем; наладить их – внутренний – диалог… Киева с его регионами… А  мои учительницы – всё своё: дескать, мы – виноваты, мы – первые начали стрелять… Я им – опять: мы – не первые…, мы – были вынуждены… нас вынудили… Да всё сбиваюсь – никак не могу подходящих, убедительных слов подобрать: не ожидал я, что они… такие… заблудшие. Нет, они не против России, и они – не «недопонауехавшие». Они – наши, на все двести процентов! И ребят наших – погибших, покалеченных… там… на войне – им сердечно жалко… и их матерей… тоже… Через несколько фраз я взял себя в руки, собрался… Объясняю – примеры привожу: Вьетнам, Ливию, Ирак, Афганистан, Иран, Палестину… Да опять – всё не так, как надо… Спёрло что-то… в горле… Ну, растерялся… Не подготовился: не за тем ведь я к ним в гости зашёл: не чтоб же «проповеди» читать, агитацию проводить или вразумлять шатающихся… Но вскорости – нашёлся-таки! Спросил: так, говорю, что? – в Великую Отечественную Войну – Ленинград защищать-то не нужно было, а? – чтобы воины наши не гибли, чтобы жители – блокадниками не стали и не умирали бы от холода и голода, чтобы дети – росли и счастливыми стали: все остались бы живы и здоровы, так что ли?!.. Что другой мой дед… под Москвой ещё… раненым в плен к фашистам попал… и погиб в концлагере «Штатлаг 352» в Белоруссии… Ему вообще – лишь двадцать лет было…  И получается: что и мои деды, напрасно головы сложили… как и многие другие – на всех фронтах; а смогли бы жить да жить… Так, мол, да?! Говорю им, что так – «наши» иноагенты считают и предатели… Хотя, есть ли между ними разница – особенно во время войны-то… И, как про «напрасность» защиты Ленинграда я сказал, та учительница-Ленинградка глаза на меня вздёрнула, а в них слёзы – уж через край почти, вот-вот по щекам побегут. Я-то и не знал, что она Ленинградка и родилась там в 1942 году – об этом-то – она мне потом только рассказала. «Нет! – сказала она, – нельзя было город сдавать!» А я ей, мол, так – и теперь. Сейчас – вся Россия, как тогда Ленинград – в нацистской и прочей вражеской осаде. «Что? – спрашиваю, – Россию-то – сдавать что ли?!» «Нет! – обе ответили, – Нет! Никогда! Стоять на смерть! Драться – изо всех сил!»

М е ч е х в о с т о в (беспокойно, но отрешённо возвращается к своему месту; в нём во всём – презрение, которое на глазах сменяется негодованием, потом – растерянностью, затем просветлением и раскаянием; он садится и быстро-быстро начинает что-то писать в своём блокноте, время от времени поднимая голову от своих записей – то оглядываясь по сторонам, то вперев взгляд в говорящих в этот момент.)

С л а в н ы й. Переубедили?! Они – вняли?!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Не знаю… Надеюсь только, что не зря я их навестил. Может быть теперь по-другому размышлять и понимать стали. Или – хотя бы, крепко задумались… Может быть и с другими – с подружками своими и соседями – моими доводами да рассказами поделятся. Да и… – по большому счёту – не их собственная убеждённость, как сама по себе, главное… А то, что с подобным состоянием своей расхлябанной души они и другим болтали… чёрте что!.. А ведь их-то – слушают и со вниманием: учителя ведь!.. К тому же, одна из них до сих пор в школе детишек уму-разуму учит!.. Ну, и чему с таким… внутренним… хламом, с такой раскорякой в сознании… они научить-то смогут?!.. Ну?!.. Безобидным станет разве что – «дважды два четыре» в зефире, да «мама мыла раму» с «перегаму»…

С л а в н ы й. На фронт, в прифронтовую зону, в госпитали – к нашим бойцам ездить нужно: чтобы прочувствовать сердцем и на собственной шкуре испытать, каждой фиброй своей… и атомом – чем живут наши воины, что у них в сердце и на душе… Разделять их заботы – и нести взятое, понятое – в тыл. А от сюда – из тыла… туда – на фронт: тепло и заботу… всей страны… о них. Заветы от них принимать и доносить их – до живущих здесь… в тишине и спокойствии размеренной мирной жизни, рассказывая тутошними: и «миролюбцам» с «миротворцами», и никчёмным с бездумными – о правде и чаяньях наших защитников… Писать об этом… про наших воинов-защитников – стихи и песни… Читать эти свои произведения – настоящие, истовые: здесь – в далёком тылу – про войну, там – на передовой – про то, что наших ребят любят и ждут, что мы – с ними, а они – снами, что они и мы – одно целое: все – МЫ, МЫ – Россия. Переубеждать тех, кто «желает» «мир» любой ценой. А потом – с этой своей победой над зашоренным незнанием или нежеланием понимать – опять на передовую к нашим бойцам: с отчётами о том, что вы – наказы ребят – выполнили… и с успехом, приложив к тому все свои силы, знание и красноречие, писательский дар и умение… Ну?! Так нет?! Кто пожелает – могу с собой взять!

К о р ь г и н а. Да я – и так пишу! Мне – никуда ездить не нужно…

С л а в н ы й. Чтобы о войне писать праведно – а иначе и невозможно, нельзя, запретительно – нужно там побывать, да на себе испытать…  Да хоть каплю тамошнего в себя впитать… А не из чужих телерепортажей представление получать, да чувства диванные возмущать – и в себе, и в других: ложной такая генерация станется: тока – не случится… Право писать про войну – нужно заслужить… Моральное право заиметь надобно… Получить его – у своей же собственной совести… Иначе… любая «правда» – кривдой окажется… Это, к примеру, как про «снег» написать, когда сам его в жизни никогда не видал, не пощупал, не обмерзал ни разу… И вот когда познаешь, прочувствуешь на себе – всем своим естеством, вплоть до собственного ливера – вот тогда и у читающего-слушающего тебя, уже его душа и сердце раскроются и понимание придёт… Иначе же: книжку – закроют, музыку – поубавят, ТВ-канал – переключат: и ни в душе, ни в сознании – ничегошеньки у них и не произойдёт, не случится и не останется.

Когда Всё – Сам – переживёшь,

Тогда – Возможное – поймёшь:

Что скальпель – лекарский

И для убийства – гож;

Есть правда – лживая,

Есть – во спасение ложь.

М е ч е х в о с т о в (дописав что-то в блокноте, резко встаёт; в задумчивости – вырывает лист, складывает его пополам). Я всё-таки… Советский… Русский… Хоть и не русский… (Не говоря никому ни слова, не поднимая головы, движется через всю сцену; проходя мимо Корьгиной – аккуратно кладёт складку на край ближайшего к ней стола; спускается в зрительный зал и через него уходит.)

(Все провожают Мечехвостава одними глазами: кто-то с недоумением, кто-то с пониманием, кто-то с сочувствием, кто-то равнодушно.)

К о р ь г и н а (недоумённо, но и с пониманием, и даже сожалением; боязливо, но с интересом делает шаг к столу с запиской, оставленной Мечехвостовым, и берёт её; с материнской жалостью, с приятельским снисхождением). Борис Борисович!.. Ты… куда?.. (Как будто бы с чем-то распрощавшись, с интересом, задорно возвращается к диалогу со Славным; в ней и трепет, и желание, и просветление). Вот ты говоришь: там побывать. И что без этого – никак невозможно. А как же Высоцкий писал – он ведь тоже не воевал? Да и вообще – ни разу на фронте не был! А стихотворения-то у него – нерв… оголённый!.. (Разворачивает тайное послание Мечехвостова; читает – не в слух, запинаясь, словно разбирает детские каракули; вспыхивает и читает ещё раз… потом ещё раз – всё про себя, эмоции – вслух).

Р а у л и н. Он жил – рос, воспитывался, мужал – среди фронтовиков: и с инвалидностью, и с орденами… Всё было пропитано войной и всем с ней связанным. Оттого и чувства его, и стихи – Истовые.

К о р ь г и н а (радуясь собственному осознанию, с небольшой грустью и искренним сожалением о своей былой неправоте и душевной корысти). Ребята, смотрите, что Борис… оставил… (как признание, как исповедь). «Праведность.

Возможно ли Cудить о прошлом?

Как Объективность распознать? –

Гордыню – выкинув наотмашь:

Тό – завещать! Тό – развенчать!

 

«Пророки» – с собственных познаний,

Амвон в трибуну обратив,

Созвав толпу, расправив знамя, –

Глашают личный нарратив:

 

А тот – презреньем переполнен

К чужим венцам ценою в Жизнь,

Своей никчёмностью откормлен

И воспеваньем лживых тризн.

 

Не все, пока ещё, несчастья, –

Что были в старь и не доля, –

Переродились в одночастье

В суть праведного бытия.

 

Не все поганые творенья, –

Что падший рьяно возвышал, –

Заборонили до затленья,

Снеся негодный пьедестал.

 

Герой несёт Злодеям – врáжды,

Своим – надежды сохранив:

На справедливость, жизнь без жажды

И праведность родимых нив.

 

А Праведность всегда – Навечно,

Когда Герой героев чтим,

Пока мы верим – безупречно,

В его благочестивый нимб.»

(Засуетившись, теребя одной рукой бумажку с Борисовым посланьем, другой – манжет рукава на первой; застенчиво и вопросительно глядя на Славного) Я его сейчас догоню…

Р а д у л и н (спокойно, радостно, приятели же; на подъёмном, ровном дыхании). Оставьте его. Не нужно. Я с ним завтра увижусь. С ним – всё будет в порядке!

С л а в н ы й (продолжает, но как бы учтя услышанное откровение Бориса). Да и в тылу работы невпроворот: помогайте нашим воинам, тем кто стихи да прозу пишет… пытается писать: научите их правильно, доходчиво для тутошних читателей – несведущих о военных бедах, тяготах, боли – изложить на бумаге словами их мысли и чувства! Чувств-то праведных у ребят Наших и на тьму никчёмных тыловых с избытком имеется. Да вот изложить все эти свои эмоции, переживания словами доходчивыми – часто не очень складывается. Ведь у вас – у большинства из вас – высшее… «культурное» образование. Тогда и вам – честь и слава – и к месту и лацкану… заслуженно придётся. И не на лоск – для парада, а к совести собственной. Да и… Вы и сами другими станете: перестанете впредь… не будете более – всё в подряд… деньгами да выгодой мерить.

М и р а н д а (вспорхнула, как бабочка, желающая таковой оставаться на веки вечные, но с вдруг пришедшим пониманием того, что спрятаться под пыльцой – не удастся, да и не следует; короче говоря, «прими таким как есть»). Друзья! У меня только что родился такой стишок… стихотворение (с озарением): «Весна – придёт!

Январь – прошёл. Пройдёт февраль.

Бог даст – и позабудем вьюгу…

Но злополучный календарь

Сломал прокрутки ше-сте-рю-гу!

 

Февраль… февраль… последней сукой,

Раздавленной, немилой, злой,

Оплаченной её же мукой,

Стоит! И – не даёт покой.

 

И с холодом непреходящим,

Когда Весна – уже должна,

Я будто бы вперёдсмотрящий

Во мгле – не вижу ни рожна.

 

На чувствах лишь, на пол нарезке,

Наощупь двигаясь вперёд,

Слепым котом брожу в подлеске,

Уверенный: Весна – придёт!»

Н а д с т а в н ы й. А почему – в мужском роде?!..

М и р а н д а. Не знаю… Так… пришло…

К о р ь г и н а (обращаясь к Миранде). А как Ваше имя… на самом деле?..

М и р а н д а (растеряно, откровенно, как на исповеди, с сожалением и раскаянием). Не знаю… Не помню… У меня… и в паспорте… «Миранда»… Но… Я вспомню! Я обязательно вспомню!

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Был со мной случай. Ходил я когда-то в море… В одном из рейсов… – мы тогда работали много выше Полярного круга… во льдах… – рядом с нами терпело бедствие судно… Наше – Советское… А помочь, чтоб спасти… (голос его захрипел; глаза… заполнились… памятью) мы ничем не могли… – шторм был… крепкий… Так вот… Они выходили на связь с нами по рации… Знаете, что просили ребята с тонущего корабля?

С л а в н ы й. Что?!..

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Не их самих спасать – этого мы сделать не могли! – и они это понимали… Они просили помочь… если что… – их семьям на берегу: жёнам, детям, родителям…

Н а д с т а в н ы й (он всё ещё не решил, куда теперь идти и что делать). Это Вы к чему?

Н а ч и н а ю щ и й  л и т е р а т о р. Да к тому, что главная задача писателя, литератора – будь то прозаик, поэт или драматург, души заблудших – спасать, а несведущих – праведности обучать. И помогать людям – выстоять, сдюжить – в их работе, в том числе – боевой. Помочь скрепиться, собраться, вытерпеть боль душевную, когда погибли родные и близкие… Потому что – жертвы не напрасны, они для того, чтобы жили – Все мы! А для этого – писать нужно честно! (Сам – на одном духу; но сделав паузу – чтобы подоспели чуть отставшие, продолжил). Приходите в любой клуб, в любой дом культуры, да куда угодно – в любое общественное место – хоть в ясли, хоть в дом престарелых: проводите собственные творческие вечера… Рассказывайте, почему и зачем СВО, с кем и для чего МЫ – Россия – бьёмся на самом деле. Ведь потому как вы – «знаменитые» и «выдающиеся» – вещаете, другие воспринимают и истинно распознают вообще многое в жизни. Разносите… красноречиво, но искренне. Тогда – вас услышат и расслышат! Главное – честно, без вранья. И – от всего сердца, от всей души!

«Не закрывай глаза на всякие огрехи.

Потребу усмири. Усердствуй не спеша.

Не льсти кумирам. Не проси успеха.

Лишь истово трудись – и расцветёт Душа.»

 

Юрий А-Г©

24.04.-22.06.2024г.; 23.09.-05.10.2024г.

#ЮрийГеннадьевичАлександров