Первый директор.
“Моему первому директору…”
… У каждого из нас, кого угораздило связать свою жизнь со школой, был судьбоносный момент, когда мы встретились со своим первым директором.
…Мне повезло, у меня это была единственная встреча, других директоров у меня не было, но этот единственный так врезался в мою память, что хотелось бы поделиться этими неизгладимыми впечатлениями.
В школу меня заманили в прямом смысле этого слова. Директор пригласил меня к себе в кабинет и как-то очень легко, без предварительных условий и оговорок предложил стать руководителем экспериментальной площадки:
– Ты понимаешь, что это самое важное направление. Мы тебе доверяем! Такой эксперимент проводится впервые и за ним огромное будущее.
Так, с его лёгкой руки, подталкиваемый моими дорогими учителями, я, оставив карьеру моряка дальнего плавания, стал… воспитателем группы продлённого дня!
Теперь с высоты прожитых дней и кое-какого опыта, я могу предположить, что мой первый директор, не очень-то поверил, что здоровый мужик, в здравом уме и при трезвом рассудке уходит с зарплаты моряка, на зарплату воспитателя ГПД.
Согласитесь, какая-то дуринка в этом, несомненно, прослеживалась. Видимо, именно это подтолкнуло его к очень пристальному наблюдению за мной. Ну, чтобы чего ни отчубучил!
О, я чувствовал этот пристальный взгляд постоянно! Наверное, доставалось всем, но мне-то, казалось, что больше всех достаётся именно моей персоне!
Я не так говорил, не то делал, не так делал, вообще ничего не делал…
Он менял моё применение со скоростью, превышающей моё понимание происходящего.
– Будешь сантехником на пол.ставки – извещал он, и я, после работы, крутил краны, срывал резьбу, чистил канализацию. А он наблюдал, а порой и участвовал в процессе, вероятно, для того чтобы убедиться, в том, что это я бездарно срываю резьбу и неверно завожу проволоку в канализационную трубу в столовой, будь она неладна!
Он вызывал меня внезапно к себе:
– Возьмёшь в двух первых классах физкультуру…
Потом: – Во всех первых классах!
Потом: – Во всей начальной школе!
… и я носился, в спортивном костюме, по школьным этажам в поисках, рассыпающихся на атомы при первом признаке отсутствия контроля, учащихся начальной школы, прыгал, играл в пионербол, метал мячи…
А он появлялся именно тогда, когда «косяка» избежать было уже невозможно!
– Показывал, как правильно метать мяч и попал в стекло? – вопрошал он, блаженно щурясь, глядя, как я подметаю осколки. – Бывает.
…О, со мной бывало всё! Мои мелкие ломали руки, выбивали зубы, стёсывали локти и коленки! А он наблюдал! Меня уже по совокупности совершенного можно было расстреливать, но, видимо, ему доставляло удовольствие мытарить меня за вопиющую бездарность.
– Будешь вести спортивный клуб – говорил он.
– Буду – обречённо соглашался я.
– Будешь строить забор вокруг школы.
– Буду.
– Будешь ремонтировать спортзал.
– Буду.
– И стеклить…
– Буду.
– Будешь вести географию в двух пятых
– Есть.
– Во всех пятых.
– Есть.
– И в девятых.
– Есть.
– У тебя полторы ставки географии, группа продлённого дня и два клуба.
– Есть.
Он приходил ко мне на уроки. Садился на последнюю парту с огромным листом миллиметровой бумаги, расчерченной на 45 частей, и записывал мой каждый шаг, каждую минуту.
-Ты видишь, вот дырка в полторы минуты, вот в две, вот в 8! Что ты в это время делал? Собой любовался?
Он ходил по кабинету, тыча меня как нашкодившего кота, в эту пробитую в нескольких местах миллиметровую картину. В моём измученном мозгу, насупленному от обиды и злости, медленно проступал вопрос: – А что я действительно делал?
Когда в школу приходило новое оборудование, он звал меня к себе в кабинет:
– Видишь, какую штуку получили? Бери, применяй!
– Да я впервые вижу…
– И я. Бери и учись!
И я рисовал на прозрачной плёнке материки и океаны, составлял опорные схемы Шаталова, читал статьи о Щетинине, а он всё подбрасывал мне, то Бабанского, то Монтессори, то из опыта работы кибернетиков, то финских школ – цветков…
… И снова миллиметровая простынь. И снова дырки, обведённые красным. И снова это «Что ты делал?»
Он не проверял мои поурочные планы, которые я тщательно писал на каждый урок, старательно выкладывая тома исписанных общих тетрадей на учительский стол во время его приходов. Ноль эмоций!
Нет, я однажды не успел написать план для шестого класса, и он тут же спросил.
– А что у тебя в плане? – и увидев мой поникший взор, добавил – Бывает.
Провалиться на месте, мне было мало, мне хотелось провалиться вместе с ним.
– Что ты пытаешь их, как на допросе? – тиранил он меня, и я багровел от злости и безысходности.
– Ты знаешь, что ребёнку необходимо дать не менее 20 секунд на «подумать» перед ответом? У самого дырок на полчаса, а ему треть минуты не можешь дать? Что ты гонишь его? Заняться нечем? У тебя тоже 20 секунд, работай! Подталкивай его к мысли, учи его! Учи!
Мой первый директор не давал мне вздохнуть и втягивал меня во все вопросы, которые мне казалось я никогда не пойму…
– Ты читал о дифференциации…
– Простите что?
– Держи статью, завтра обсудим.
– Ты видел новые учебники по математике?
– Я? По математике?
– Иди, читай, позже обсудим.
– Меня пригласили на конференцию учителей-новаторов. Поедешь ты.
– Я?
– Ты!
Мой первый директор гнал меня вперёд, не давая времени опомниться, отсидеться в стороне, и я так привык, что и сегодня живу в этом ритме, заданным им когда-то.
Это он благословил меня стать директором школы и был рядом, когда меня пригласили руководить гороно.
Он всегда рядом, потому что я и сегодня сверяю всё по этой миллиметровой бумаге, оставляя 20 секунд на «подумать».
Спасибо тебе дорогой, за то, что открыл двери в школу, за то, что учил быть учителем, за то, что заразил этим великим драйвом, этой великой профессии.
Автор публикации
