Предпосылки этого исторического события назревали давно, ибо каждый из нас где-то в глубине чувствовал, что пора менять образ жизни и выходить на новый уровень бытия, пора ПРИОБЩАТЬСЯ к прекрасному, обрастать полезными знакомствами, пора менять полу-маргинальный образ жизни и пора окультуриться, наконец, – до полного безобразия, я бы даже сказал, – необходимо пуститься во все тяжкие, дабы достигнуть вожделенного нами богемно-образного состояния полной праздности и принадлежности к закрытой для посторонних секте небожителей. После долгих споров и поисков в интернете площадкой для старта была выбрана выставка одного широко известного в узких кругах фотохудожника. Мы, каждый по-своему, готовились к этому судьбоносному событию. И вот, наконец, долгожданный день настал.
Мы договорились встретиться на мосту, и это было весьма символично: Нева как раз вскрывалась ото льда, а по левую руку величественно и громогласно возвышался крейсер «Аврора» со своими волшебными пушками. Василий явно опаздывал. Я молча курил, слегка матерясь, стоя под холодным пронзительным ветром, который вышибал слёзы из глаз и обжигал кожу. Вскоре мой приятель показался на мосту. Я первый раз его видел в длинном чёрном пальто и трубкой во рту. Мы поздоровались и отправились по узким улочкам Петроградки по известному адресу.
На крылечке у галереи толпились небожители весьма потрёпанного, надо сказать, вида, что как-то не вязалось с нашими представлениями о богеме. Небожители, не сколько не стесняясь, стреляли у нас сигареты и выражались не особо культурными, в нашем приземлённом понимании, деепричастными оборотами. Мы вошли в холл галереи, разделись в гардеробе и, полные решимости, отправились смотреть экспозицию. Но на мой взгляд фотографии, представленные на выставке, ничем особенным не выделялись: обычные снимки городских видов, в основном – чёрно-белые. Под каждой крупными буквами было начертано имя автора и год. Мне уже становилось скучно и тоскливо, как вдруг я увидел в самом конце экспозиции яркую картину, скорее репродукцию, напечатанную на хорошем принтере: на сером, похожем на бетон фоне вырисовывались нежно-розовые разводы. И это сильно контрастировало с окружающей средой. В правом нижнем углу была надпись: «Клёпа тащится!» и указан телефон для связи. И это было круто! Единственное, достойное внимания, на мой взгляд, произведение на этом празднике жизни. Мы с Василием стояли напротив репродукции и плотоядно улыбались.
– Да, что же это такое! Опять он тут нарисовался! Задолбал уже. Как мы его пропустили? Не доглядели там на охране, что ли… И как ему удаётся незамеченным пробираться и вывешивать свою мазню, а после испаряться? – Работница галереи с остервенением начала срывать со стены репродукцию, попеременно оглядываясь на посетителей с извиняющейся улыбкой. Василий расхохотался, похлопал меня по плечу:
– Думаю, ради этого мы сюда и пришли. – Он хитро прищурился. – Да это же Клёпа, мать его, наш пострел везде поспел! Клёпа – это художник с мировым именем, только его почти никто не знает. Вот он и пропагандирует своё творчество таким образом – пробирается на выставки и втихаря вывешивает свои картины. Оригинальный способ пропаганды, ничего не скажешь. Я его знаю, хочешь познакомлю? Весьма интересный типаж, художник до мозга костей. А в миру – уважаемый человек, стоматолог, между прочим. Рекомендую. Пошли, тут не далеко.
Мы вышли из галереи и отправились к таинственному стоматологу и художнику с мировым именем Клёпе. Остановились в арке одного из домов и позвонили в дверь. Звук отпираемого замка, и дверь открылась. Перед нами стоял худощавый мужчина неопределённого возраста в круглых очках и в пиджаке на голое тело:
– Станислав Сергеевич, очень приятно. – Мы пожали друг другу руки, я представился, и он пригласил нас войти. (Мне сразу вспомнилась сцена из «Брата-2»: «…меня Данила зовут… Фашист…»). Обычная квартира типичного холостяка. Все стены увешаны картинами, на диване, на столе куча бумаг, грязные тарелки в раковине, в консервной банке гора окурков.
– Вы проходите, тут у меня небольшой беспорядок, я сейчас чаю организую, – он сгрёб бумаги в охапку и унёс в кладовку, убрал со стола, – можете пока посмотреть мои работы, я тут закончил цикл полотен с рабочим названием «Перерождение». Вот они, – он показал на стену, на которой висели около десятка картин, – они тут в чёткой последовательности висят, чтобы прослеживалась логическая цепочка развития событий. Я сейчас…
Я сразу увидел ту самую, копия которой висела в галерее. Цикл начинался с полотна «Махровый тупик». На нём была изображена бетонная стена, поросшая мохнатыми седыми мхами, под стеной валялся какой-то хлам, а над всем этим нависала свинцовая грозовая туча. Наверное, это эпиграф. Далее следовала уже известная нам «Клёпа тащится». Следующим этапом была картина с говорящим названием «Клёпу прёт не по-детски»: на ядовито салатовом фоне в хаотичном движении кружили геометрические фигуры разных цветов, а в центре крикливо зависли ярко красные буквы «БУ!». Мы с Василием переглянулись. Что-то это всё нам показалось до боли знакомым. Я уставился на следующую картину – она явно выделялась по цвету, фактуре и даже запаху (тухлятиной попахивает) – «Фаршеобразный Клёпа». Далее следовали «Философские сны под утро» с целым выводком древнегреческих бюстов вперемешку с какими-то немыслимыми формулами. А на «Пробуждение. Клёпа сердится» – без содрогания смотреть было вообще невозможно, просто физически больно. И, логически вытекая из предыдущей картины, – «Клёпу колбасит». Мы выдохнули, сели и закурили.
– Да… Прямо – в точку. – сказал Василий. Я кивнул в ответ. Вошёл Станислав Сергеевич в грязном цветастом переднике с подносом в руках, расставил чашки, налил нам чаю и выставил нарезанный тортик:
– Извините, другого ничего нет – завтра мне на работу. Ну, как вам, похоже?
– Весьма и весьма! Ничего не скажешь. А ты нормальную выставку не пробовал устроить? Официальную.
– Да ну… Это как-то скучно. Да ещё под своей фамилией. Я ведь стоматолог и с именем, между прочим, руководство клиники может не понять. А так, хоть похулиганить можно, есть в этом элемент партизанщины: «…всё под откос – трамваи и телеги – не забывайте, падлы Сталинград!».
– А, вот «Фаршеобразный Клёпа», – что за техника, что это за материалы? И запах какой-то…
– А это и есть самый обычный фарш, связанный клеем и покрытый лаком. Это одноразовая картина – быстро тухнет. Пробовал консерванты добавлять, но от этого картина только проигрывает. У меня всё как в жизни – реалистично: фаршеобразное состояние длится не особенно долго. Да вы и сами знаете. Пойдёмте, в другой комнате у меня завершающие цикл картины.
Мы прошли в соседнюю комнату. На стене висели три заключительные полотна: «Прозрачный Клёпа, как часть вибрирующей вселенной», «Горизонт событий» и, похоже, автопортрет самого Клёпы. На «Горизонте событий» была изображена та же стена, что и в «Махровом тупике», только без мха и цвет бетона был, скорее, розоватым. По центру стены проступала улыбка, наподобие смайлика, только без глаз – просто улыбка без ничего. Вокруг улыбки угадывалась лёгкая небритость – были прорисованы мелкие волоски. Над стеной было ярко голубое небо – ни облачка. А под стеной росли одуванчики. На завершающем цикл полотне очень реалистично был изображён сам Станислав Сергеевич: в старомодном пиджаке и в пенсне на фоне окна. Картина не имела оригинального названия, лишь в нижнем углу была подпись «Сергей Станиславович Клёпиков».
Мы долго ещё беседовали о живописи и тенденциях в современном искусстве, потом распрощались и вышли на свет Божий.
– Да, вот тебе и перерождение… – сказал Василий.
– Во истину! – ответил я, и мы одухотворённые своим ПРИОБЩЕНИЕМ разошлись по домам.
25 марта 2019 г.
Автор публикации
