Парле ву франсэ?

Подходил к концу восьмой, предпоследний день нашего с подругой путешествия по Скандинавии. Пессимистичное предупреждение замотанного в пик сезона тур менеджера о том, что «там совсем нечего смотреть», к счастью, не подтвердилось, и мы, – усталые, наполненные до краев эмоциями, впечатлениями и всевозможными фактами, начиная с семейных уз хозяина Вальхаллы Одина и заканчивая биографией не менее великого в своем деле основателя IKEA Кампрада, совершенно счастливые, – погрузились в Стокгольме на паром, который к утру должен был доставить нас в древний финский город Турку. Раньше я не знала других паромов, кроме тех, что снуют у нас между 36-м причалом и Русским островом: такой небольшой плавучий загончик, где автомобили и люди стоят, тесно прижавшись друг к другу, и даже крыши никакой нет, так что если дождь или ветер – уж, извините, зато будет что вспомнить. Здесь же я впервые увидела нечто, совершенно отличное от моего прежнего представления о пароме: огромный, как многоэтажный дом, белоснежный лайнер, с сотнями кают, десятками кафе, баров и магазинов, с ресторанами, танцполами, спортивными залами и прочим… Но – всё-таки не лайнер, а паром, потому что курсирует себе тихим ходом между двумя городами, ну или странами, – здесь большой разницы нет, ибо и расстояния смешные, и границ никаких, – туда-сюда, туда-сюда, и возит тысячи пассажиров, десятки машин и автобусов, и как на плаву держится, одному богу известно. Хотя там, в Ботническом заливе, особо не утонешь, наверное: море мелкое, тихое, спокойное, и со множеством крошечных островков, – на каком-то домик приютился, на каком-то – лишь деревце, а на том вон – просто несколько валунов и трава… По одной из легенд, жили когда-то в этих краях два друга-великана, да однажды поссорились, и принялись друг в друга швырять камнями, – так и появилась в море эта россыпь островков, Аландский архипелаг… В общем, сели мы на паром, и абсолютно бесшумный и стремительный лифт вознес нас на нашу палубу, где мы добрели по длинному-предлинному, выстланному мягкой ковровой дорожкой коридору до своей каюты и стали устраиваться на ночь. Тут Ася говорит:

– А что это мы будем сразу спать ложиться? Давай погуляем по парому, посмотрим всё, в кафе где-нибудь посидим, там где-то и дискотека есть, я видела… А то я платье своё нарядное ещё ни разу здесь не надевала, зря что ли, с собой брала? Вообще, мы с Асей обе – не гулёны и не тусовщицы вообще. И даже в родном городе по кафе и клубам не ходим: нам бы в свободное время окопаться дома и посидеть в тишине с книжкой, ну или поспать, с котом под боком. Но вот бывает порой такое настроение, что хочется и выйти куда-то, и развеяться, так сказать. И на Асю это настроение вдруг нашло именно сейчас. Ну, что ж. Часок можно и погулять. Некоторые товарищи из нашей тур группы вообще всю ночь «фестивалили», когда мы шли на пароме из Турку в Стокгольм, а наутро соседи по каюте никак не могли их добудиться, так что в итоге, проспав даже завтрак, они спускались по трапу на причал терминала в пижамах и одноразовых тапках…. Надеюсь, мы до таких крайностей не дойдем. В общем, мы переоделись, причесались, накрасились (впервые за всю поездку) и пошли. Выбрались на прогулочную палубу, а она – как улица: вся сияет огнями, витринами и просто кишит людьми. Никто не спит: а ну и что же, что одиннадцать вечера, а завтра в Турку будем в семь утра. Всё равно ведь разбудят и на берег выкинут – назад не увезут! В общем – гуляем. Дефилируем по этому плавучему Лас-Вегасу, обе на высоких каблуках, локоны рассыпаны по плечам, все из себя – русские красавицы приморского розлива. По правде говоря, ничего особо интересного не видим, но – музыка играет, вывески светятся, глаза у всех горят, – и спать уже не хочется. Почти. Побродили-побродили, и забрели в очень симпатичный и уютный дансинг, с довольно большим танцполом, крошечным баром, и главное – живым оркестром. Здесь играли весьма приятную музыку, а народу было совсем немного. Посидим? – Посидим. Расположились на мягком, цвета ночного неба, велюровом диванчике, заказали по безалкогольному коктейлю, – и сидим себе скромненько, слушаем, смотрим, отдыхаем… Публика довольно-таки однородная и какая-то вся интеллигентная, невооруженным глазом видно. На танцполе чинно переступают под импровизации на песни Джо Дассена немолодые дамы с немолодыми же, седовласыми кавалерами, и так же сдержанно, по-старомодному танцуют довольно молодые мамы с совсем юными сыновьями и даже с дочками, а довольно молодые отцы семейств сидят на высоких табуретах за стойкой бара и задумчиво потягивают из стаканов огненную жидкость цвета крепкого чая. Оркестранты в белых жилетах и черных бабочках усердно дуют в свои трубы, кларнеты и саксофоны, бородатый ударник задаёт ритм, улыбается немного устало и всё же иногда задорно подмигивает кому-то в публике…. Сидим. Вдруг вижу – от бара отделяется высокая грузная фигура и движется прямым курсом в нашу сторону. Подошёл тихим ходом, пришвартовался на диванчике слева от меня, откинулся вальяжно на высокую мягкую спинку и принялся тихонько отбивать такт большой загорелой ладонью по подлокотнику. Я, конечно, и бровью не повела, не говоря уже о том, чтоб поворачиваться и смотреть на него. Хотя, пока он двигался к дивану, успела про себя отметить, что на вид этому экземпляру не больше тридцати, и он явно не наш соотечественник, хотя и на скандинава тоже не похож – больно уж чернявый и смуглый. А парфюм у него какой-то очень хороший, ненавязчивый и свежий. Ну, и пусть сидит себе, диванчик-то общий. И мы с Асей сидим скромненько, внимаем оркестру, наблюдаем за танцующими. А мне, если честно, самой танцевать жутко хочется, потому что ну очень люблю танцевать. Но когда я это делала в последний раз? В студенчестве, наверное… Эх! Через пару мелодий мой новый сосед по дивану вдруг подсаживается ближе, чуть наклоняется ко мне и говорит довольно приятным мягким баритоном:

– Parlez-vous francais?

Я поворачиваю голову, глупо улыбаюсь и отрицательно мотаю головой. А у самой аж всё перевернулось внутри! Вот это фокус! Французский я изучаю два года, и довольно успешно, надо сказать, но ни разу ещё мне не удавалось пообщаться с так называемым «носителем языка». И вдруг здесь, на самом севере Европы, где французов я уж никак не ожидала встретить, на огромном пароме, среди тысяч пассажиров всё-таки оказывается славный потомок галлов и, что самое забавное, сам меня «находит»! Такая удача! Такой шанс! Но…ведь я ещё так мало знаю по-французски…Что я пойму? И что я сумею сказать сама? Наделаю кучу ошибок, забуду половину слов…. Буду мямлить и заикаться… Ой, нет… Все эти мысли вихрем проносятся в голове, и я отвечаю, с сожалением и извиняющейся улыбкой: «Нет». Француз с лёгкой досадой цокает языком и обращается ко мне по-английски. Ну, с английским всё гораздо лучше обстоит, и я вступаю в беседу. Ася, которая сидит справа от меня, вся обращается в слух, – я это даже телом чувствую, – но, по своей врожденной деликатности и виду не подает, что мы с ней вместе, а сосредоточенно смотрит на танцпол, потягивая коктейль через соломинку. А француз тем временем меня спрашивает, на неплохом, академическом английском, который так похож у всех, кто его изучает:

– Вы – финка?

– Нет, я – русская, – отвечаю.

– О-о-о… русская! Из Москвы? Или из Петербурга? (ну, разумеется, в России всего два города, других вариантов нет)

– Нет, я из Владивостока. Это далеко отсюда.

– Оу….И как далеко?

– Это на берегу Японского моря… От Москвы – девять часов, – говорю я, и спохватившись, уточняю, – самолётом.

Уточнение, как мне кажется, необходимо, потому что, когда я вела подобный диалог c одним парнем-москвичом из нашей тур группы, и сказала, что мы добирались из Владивостока в Москву девять часов, он спросил: «поездом»? Хотелось мне ответить ему: «Нет, пешком», – я, как говорит Ася, непревзойденный мастер пассивной агрессии, – но всё же я сдержалась: как-никак, нам больше недели путешествовать бок о бок по чужим странам, не стоит ссориться с попутчиками, мало ли что.

– О-о-о! Вот это да! На другом конце земли! – Восклицает француз, и его чёрные густые брови ползут на лоб, – он действительно искренне удивлен. Он что-то ещё спрашивает, а я, отвечая на его вопросы, лихорадочно пытаюсь вызволить из памяти хоть какие-то французские слова и фразы, подобающие моменту. Вот он, пресловутый языковой барьер! На уроках языка, с преподавателем, в оранжерейной учебной обстановке ты болтаешь, как сорока, но как только тебе нужно объясниться в реальной жизни, всё, что ты учил, мгновенно и начисто испаряется из мозга… Но я должна, должна взять себя в руки! Потому что ведь это просто глупо – получить от судьбы в подарок такой шанс и не воспользоваться им! Я же потом сама буду казнить себя за это! Интересно, а на моем лице как-то отражается это мучительное умственное усилие? … Наконец, мне удается собраться с мыслями и я, улучив момент, когда мой собеседник умолкает, улыбаюсь ему и выдаю, громко, отчетливо, с хорошим, отработанным на занятиях по фонетике произношением:

– Comment vous-appelez vous?

Француз подпрыгивает не диване, словно его кольнули в мягкое место булавкой, и делает круглые глаза. Несколько секунд он хватает воздух ртом, как выброшенная на берег большая рыба, а потом, справившись с изумлением, говорит уже на своем родном языке:

– Меня зовут Жером. Жером. – и добавляет, лукаво прищурившись, – а почему вы сказали, что не говорите по-французски?

И я вдруг осознаю, что мне совершенно понятно, о чем он меня спрашивает, и меня охватывает какой-то трепет…

– Я изучаю французский, два года, но говорю пока плохо. Это очень трудный язык, – отвечаю я, сама поражаясь тому, как легко складываются фразы.

Жером ободряюще улыбается и продолжает болтать, чудесно грассируя и гнусавя, а я – понимаю! Понимаю, что он из Марселя, но сейчас работает в Финляндии. Что у него магазин одежды в Хельсинки. Что мать у него – итальянка, и, следовательно, он наполовину итальянец, наполовину француз. Что у него есть старшая сестра, она врач. А еще есть младший брат, он студент, изучает право…. Когда я вдруг перестаю его понимать, я просто говорю:

– Je ne comprends pas. (1)

И Жером сразу переходит на английский, но через пару фраз снова «возвращается» на свой язык. Я с удовольствием беседую с ним, а сам уже втайне надеюсь, что Жером пригласит меня потанцевать. Но он не приглашает. Возможно, стесняется своей грузной, неуклюжей фигуры. Зато он предлагает купить мне что-нибудь выпить. Я, конечно, отказываюсь. Во-первых, потому что не пью в принципе (бокал шампанского на Новый год – это всё, на что я способна), а во-вторых, знаете ведь как: сначала выпить, а потом – «пойдемте ко мне в каюту» и так далее. В общем-то, Жером к этому и ведёт. Спрашивает меня:

– Вы замужем?

– Нет…

– О, конечно, вы очень молоды, чтобы быть замужем… Но вы так красивы… – и тут он берет мою руку и целует.

Между прочим, я заметила, что мужчины довольно часто целуют мне руку. Это странно, ведь сейчас это совсем не принято. Может быть, это от того, что я так старомодна, и весь мой вид и манера поведения пробуждают в них какие-то, казалось бы, давно уже отмершие «социальные инстинкты» и ритуалы. Вероятно, так. Однако сразу же после целования руки Жером переходит на совсем уж современные рельсы и начинает говорить мне не «вы», а «ты». Он объясняет, что тоже не женат. Что у него была «сopine», но теперь уже нет. «Copine»! Я слышу слово, которое недавно встречала в каком-то тексте, но не нашла в словаре. И я тут же спешу восполнить этот пробел в знаниях: а что такое «copine»? Жером поясняет, переводя на английский: girl-friend, подружка. Ага, понятно. Я чувствую удовлетворение, как всегда, когда узнаю что-то новое. А у Жерома совсем другие цели. Он уже наклоняется к самому моему уху и курлычет, как большой упитанный голубь на карнизе весенним утром. … Да, французский язык, несомненно, был создан для обольщения. Эти непередаваемо нежные, интимные интонации, этот убаюкивающий, гипнотизирующий ритм, который задается, наверное, тем, что ударение всегда падает на последний слог… И если бы просто слушать, и не смотреть на его одутловатое лицо с орлиным носом и черными подмигивающими глазками, то…. Тут я ловлю себя на том, что в моем усталом, перевозбужденном от впечатлений мозгу причудливым образом соединяются мягкий голос и воркующая речь Жерома с нордическим профилем вот того молодого шведа за дальним столиком. Ох, вот если бы… Но, стоп-машина! Прекрасный викинг отдыхает здесь в обществе супруги и маленького наследника завоёванных земель. Поэтому – прерываем полет фантазии. … А Жером уже предлагает мне встретиться через час на дискотеке, которая скоро начнется на самой верхней палубе, под звёздным небом. Я вежливо улыбаюсь и отрицательно качаю головой: – Спасибо, но нет, я очень устала сегодня… Он понимающе кивает: «о, да, да, у тебя был трудный день: столько всего посмотреть, столько всего купить…Да, конечно». После небольшой паузы незадачливый ухажер делает еще одну попытку, решая, видимо, пойти ва-банк, – приглашает меня пойти к нему в каюту на чашку кофе. Нет, ну каков наглец, а? Я конечно же, не подаю вида, что возмущена, я – сама вежливость и кротость: «Нет-нет, я действительно очень устала и хочу уже пойти к себе». Я формулирую последнюю мысль так: «Je veux venir a ma chambre» (2) Жером трясет головой и, мягко касаясь моей руки, поправляет: “Je vais partir a ma cabine» (3) Я послушно повторяю за ним. Вот это мне нравится! Обожаю, когда меня чему-нибудь учат. И Жерому эта роль учителя и наставника идёт гораздо больше, чем роль обольстителя. Вот бы пообщаться с ним в такой манере ещё часок-другой, вот было бы здорово! Однако, француз, понимая, что здесь ловить больше нечего, начинает прощаться. Оказывается, он совсем забыл, что ему нужно ещё успеть заглянуть в Duty-free, а они закрываются через пятнадцать минут! И он зачем-то пишет мне свой номер телефона на листочке, вырванном из крошечного блокнотика (обязательный атрибут в арсенале всех Казанова, наверное), по-джентльменски раскланивается с Асей (которая гордо продолжает делать вид, что её занимают исключительно телодвижения пар на танцполе), снова целует мне руку, и наконец, удаляется. Едва его мощный корпус исчезает с горизонта, Ася, широко раскрыв глаза, набрасывается на меня с расспросами. Она, с её багажом иностранных языков в виде школьного курса немецкого, разумеется, ничегошеньки не поняла, кроме того, что было понятно и без слов: француз меня «клеил».

– Ну а что ты, а что ты не согласилась пойти с ним на дискотеку? Ну, еще бы пообщались, а там, может быть…

– Что «может быть», Ась? Зачем он мне?

– Ну как – зачем? Француз…из Парижа… – подруга мечтательно возвела глаза к потолку.

– Из Марселя, – безжалостно поспешила я разрушить её воздушные замки.

Однако они устояли:

– Неважно, откуда именно. Франция… И ещё, он такой симпатичный…Эх…

Нда, наверное, именно наше полное несовпадение вкусов на мужскую «красоту» вкупе с полным совпадением – на книги и музыку, – главная причина нашей с Асей многолетней дружбы….

– Ладно, Ась. Пойдем уже спать, что ли. У меня уже просто глаза закрываются.

И мы пошли. Проходя мимо столика с ясноликим шведом, я оглянулась украдкой и увидела, что он провожает нас взглядом. Жена его смотрела совсем в другую сторону, сын пускал пузыри в стакане с соком. А варяг, всем своим мускулистым телом подавшись вперед, вытянув шею и как-то почти страдальчески наморщив лоб, не сводил глаз с Аси, которая, естественно, ничего не замечая, неслась на всех парусах через полутёмный зал, в своем струящемся тёмно-бордовом платье, с рассыпавшимися по спине чёрными локонами, – как Эсмеральда среди всех этих бледных и белокурых Флер-де-Лиз. Эх, мужчины, везде вы одинаковы: всегда вам хочется того, чего у вас нет… Впрочем, и нам, девушкам, тоже.

Мы вернулись в каюту. Наш волшебный, звездный час в дансинге на скользящем по тихим водам Балтики чудо-пароме, увы, истек. Утром, перед высадкой, я видела мельком и Жерома, и Викинга, но это были уже совсем другие люди. Мы и сами были другие: собранные, равнодушные, деловитые и здравомыслящие до чертиков. Кеды вместо каблуков, узел на затылке – вместо локонов, рюкзаки за спиной. Утром все были собраны, равнодушны и деловиты. И никому даже и в голову не пришло бы подойти и просто спросить: «Parlez-vous francais?”

(1) – я не понимаю (2) – я хочу пойти в мою комнату (3) – я собираюсь вернуться в каюту