Отражение

Эта история случилась со мной, когда мне было одиннадцать лет, — я только-только перешёл в пятый класс. Время было ещё советское, в магазинах на самом деле мало чего можно было купить. В основном вкусности и хорошие вещи доставали по блату, через знакомых. Нет, были иногда деликатесы и в магазинах. Например, я хорошо помню креветочное масло в рыбном отделе гастронома — сейчас днём с огнём такой вкуснятины не найдёшь. Или бананы. Тогда они хоть и зелёные, как огурцы, продавались, но ведь купить их можно было почти без очереди!

Замечу, что мальчиком я был достаточно предприимчивым. В то время про таких вообще говорили: умеет «вертеться». Я даже пионерское задание — начать переписываться со школьником из социалистической страны — с выгодой для себя использовал. Наша учительница по русскому Юлиана Христофоровна — как будто специально в школу работать идут с такими именами-отчествами! — из райкома привезла адрес своей коллеги, тоже преподавательницы русского, проживающей в тогдашней Чехословакии, в Праге. Кстати, очень интересная в принципе идея — детям из разных стран переписываться. Сейчас-то, при Интернете, с этим проблем нет, а тогда — письмецо в конверте…

Очень хорошо помню «раздачу» импортных детей в классе во время урока.

— Так, — Юлиана Христофоровна осмотрела нас поверх очков в толстой пластмассовой оправе, — кто из вас хочет написать Августину?

Почти все наши девчонки руку подняли: имя-то красивое вроде.

— Нет, девочки, — Юлиана Христофоровна категорично замотала головой, — должно быть так: девочка с девочкой, а мальчик с мальчиком… А то потом международных скандалов не оберёшься, — задумчиво добавила непонятную фразу наша учительница. — Поэтому, мальчики, поднимаем руки. Смелее! — и даже в ладоши похлопала. Естественно, что энтузиастов не оказалось.

— Лад-но, — зачем-то раздельно сказала Юлиана Христофоровна, — будем делать как всегда… Значит так, закрепляться будем по-бук-вен-но.

— Это ещё как? — спросил с места Авдеев.

— Вставать надо, Серёжа, когда спрашиваешь, а не в носу ковырять. Вот, кстати, Августина как раз на тебя и запишем: вы же у нас оба на «А».

— Я на «С»! — возмутился Авдеев.

— Не спорь с учителем, ему виднее, — ответила Юлиана Христофоровна, что-то записывая в тетрадь.

И так далее по алфавиту…

Когда до меня очередь дошла, совпадений по буквам не осталось. Поэтому в ход пошёл другой принцип — по интересам.

— Игорёк, ты же вроде в шахматы играешь? — спросила у меня Юлиана Христофоровна.

— В футбол я играю лучше, — говорю.

— Я знаю, во что лучше… поэтому тебе достаётся Томаш.

— Почему «поэтому»? — очень справедливо интересуюсь. Так-то, по большому счёту, было совершенно по барабану, кто именно станет моим оппонентом за границей, но ведь как не поспорить?

— А любопытной Варваре на базаре нос ликвидировали. Садись и записывай себе в тетрадку: Томаш Петивоки, Прага.

Конечно, адрес был не домашний, а той школы, где чехословацкие дети учились. И мы тоже должны были свои письма отправлять со школьным почтовым индексом. Не знаю почему. Наверное, так кому-то спокойнее и надёжнее казалось.

В итоге, когда «раздача» завершилась, поступила следующая вводная — сразу же написать письмо своему чехословацкому товарищу. У меня с детства слова более-менее удачно в предложения складывались, поэтому и с письмом сложностей не возникло. Тем более что было их в нём всего шесть: «Привет! Меня зовут Игорь. Я коллекционирую марки и жвачки (упакованные, новые!). Давай дружить. Пришли мне, как своему новому другу, из Чехословакии жвачек как можно больше. Для коллекции».

И всё…

Надежды на ответ никакой, разумеется, не было. Как и на то, что моё письмо вообще уйдёт по назначению.

Но вот месяца через три после того дня, как мы отправили письма сверстникам в дружественную страну, зимним вечером, когда мы с Авдеевым зарабатывали себе на «Танцора диско», подстраиваясь за десять копеек в очередь ко всем желающим купить в магазине лишних сто граммов сливочного масла на одного ребёнка, нам попалась всезнайка Дроздова из нашего класса.

— Ой, мальчишки, вы и не знаете ничего, торчите здесь как дураки…

— Крути педали, Дроздова, пока не дали, — Авдеев много таких присказок знал.

— Грубиян ты, Серёжа, — вздохнула Дроздова. — Нам завтра ответы чехословацких школьников раздадут — сама конверты в учительской видела.

Вот это новость! Достояв прибыльную необходимость, мы, фантазируя, побежали по домам. Я представлял себе, что открою конверт, а там несколько пачек настоящего, чешского «Бубль-гума»…

В те годы в нашей стране жвачка-то почти отсутствовала. Вместо неё были ириски. «Золотой ключик» — прощай, пломба… И гудрон в самых редких случаях… Поэтому, если достать удавалось, жвачку берегли и хранили. Пожевать давали только самым лучшим друзьям. Затем клали её, жёваную, в сахарницу на ночь и на следующий день жевали снова. Одна жвачка растягивалась примерно на две недели. Попробовать её к тому времени успевало человек десять…

И сон мне снился соответствующий: будто я получил не конверт, а целую посылку, которую из-за тяжести еле нёс с почты… Наутро даже скулы болели — наверное, нажевался за ночь…

В школу прибежал чуть ли не самый первый. Конечно, была попытка в учительскую проникнуть — хотя бы одним глазком посмотреть на конверты. Но не пустили: рано в школу не только любопытные ученики ведь приходят. Наконец начался долгожданный русский. Юлиана Христофоровна почему-то запаздывала. Как специально…

Разочарование возникло сразу же, как только она в класс вошла: ни тебе большой коробки, ни пухлого конверта под мышкой, ни даже пакетика в руках.

Но письма были.

— Не шу-мим, — произнесла, не поздоровавшись, учительница. — Наслаждаемся радостью ожидания заочной встречи с заграничным другом.

Ничего себе, от такого наслаждения-то усидеть почти невозможно! Юлиана Христофоровна тоненькую стопку конвертов, обклеенных марками, положила на край своего стола и начала издалека:

— Думаю, многие из нас уже люди взрослые и понимают, что не всегда происходит именно то, что мы ожидаем. Вот я, например, вчера пошла в овощной за картошкой. Но её не было. Думаете, я расстроилась? Нет! Хотя да, пришлось идти в другой магазин. А ведь щи без картошечки… О чём это я? А, ну да, ответы пришли не всем, кто писал. Но расстраиваться и тем более идти в другой магазин — не надо. Всему, в общем, своё время, — понимая, что сейчас совсем запутается, Юлиана Христофоровна передала конверты Дроздовой и попросила раздать их адресатам.

Само собой, речь Юлианы Христофоровны я принял на свой счёт. Ну, думаю, содержание моего письма ей известно, и, соответственно, она знает, какой такой радости встречи и с чем именно я жду. Не дождусь, стало быть. Но на удивление Дроздова подошла к моей парте и положила на неё яркий конверт, на котором зелёными чернилами было выведено крупными буквами: «Моему советскому другу Игорю»…

Сердечко заколотилось, радость возникла: ответил! Значит, и правда — друг у меня новый появился. И не где-нибудь там, а в самой Чехословакии! Я конверт бережно, за края, взял, взвесил на ладони — надежда на жвачку ещё оставалась-таки. Но, судя по всему, «Бубль-гума» там не было…

— Ну чего телишься-то? — пропыхтел над плечом Авдеев, которому Августин не ответил.

— Тс-с-с, — зашипел я на него как гусь.

Аккуратно отделил треугольник заднего клапана конверта и заглянул внутрь.

Сразу скажу: опасения подтвердились. Вместо жвачки были коротенькое письмецо и фотография какая-то.

Первым делом я письмо раскрыл.

Текст был немного неграмотный — видно, что иностранец писал, — поэтому привожу его в удобном для вашего чтения варианте:

«Здравствуй, мой дорогой новый друг Игорь!

Я всегда мечтал дружить с советским товарищем. Надеюсь, что ты тоже (зря надеешься). К сожалению, жвачки пока не пришлю, но, если приедешь в гости, обязательно подарю (жмот). Вот несколько фантиков от них (действительно, на дне конверта было несколько красочных упаковок). Я ученик пятого класса, учусь хорошо. И уже очень хорошо играю в шахматы (вот оно что!). В общем, теперь мы с тобой друзья!

До свидания,

Томаш».

Молодец, побольше моего написал. Старался, наверное.

После этого я посмотрел на фотографию, которая была в конверте.

И чуть не упал со стула…

На фотографии был я!

Такая же стрижка, те же глаза и улыбка. Даже куртка была точь-в-точь как та, что мне мама с ВДНХ привезла.

Этого просто не может быть!

Потому что так не бывает!..

В первые секунды шока я подумал, что это какой-то розыгрыш. Но, увидев глаза Авдеева, понял, что всё взаправду, по-настоящему. На всякий случай встал из-за парты и, молча подойдя к Юлиане Христофоровне, положил фотографию Томаша перед ней на стол. Отреагировала она неожиданно: вдруг закатилась безудержным смехом. Я читал, что иногда, когда люди сталкиваются с чем-то необъяснимым, так бывает — смеются или плачут. Хорошо, что у Юлианы Христофоровны не в слёзы пошло…

За последующие несколько дней не сравнил Томаша на фото с моим внешним видом только ленивый. Причём в методах мало кто стеснялся. Прознавшие обо всём старшеклассники попросили прийти в школу в той самой куртке, отчего моё сходство с чехословацким мальчиком только увеличилось. Скажу больше: как я гораздо позже узнал, Юлиана Христофоровна разговаривала с моей мамой о моём тайном близнеце. Разумеется, что никаких секретов такого рода в моей семье не было.

В общем, всё это так и осталось бы просто невероятной историей, если бы спустя много лет я не встретил Томаша лично…

Это случилось пять лет назад во время моей поездки в Прагу на чемпионат по шахматам среди любителей.

Во время представления участников чешской команды фамилия Петивоки показалась мне знакомой. Конечно, та школьная история, закончившаяся примерно там, где я её прервал в своих описаниях, из памяти не стёрлась. Поэтому почти без раздумий я направился к столику, за которым разместились чехи.

Томаша я узнал сразу.

Он по-прежнему был моим зеркальным отражением. И ладно я! Я-то, можно сказать, к сюрпризу подготовлен был, но он, Томаш, мягко говоря, удивился.

Когда я подошёл к стулу, на котором Томаш сидел, кто-то из членов его команды, похлопав его по плечу, показал на меня пальцем.

Томаш развернулся, посмотрел на меня, потом отвернулся на несколько секунд — глазам, наверное, не поверил, — и повернулся снова. После этого глядел на меня уже пристально несколько минут, растянувшихся, по ощущениям, надолго. Затем встал, подошёл ко мне и, как ни странно, потрогал за нос.

В общем-то, именно это и разрядило обстановку — я засмеялся. Хотя, скорее всего, смех всё-таки был на нервной почве.

С Томашем, своим отражением, я продолжаю общаться и по сегодняшний день. Тогда, в Праге, в причинах феномена схожести мы не смогли разобраться и совместными усилиями. Между собой согласились считать, что это просто чудо…

Но потом, вернувшись и рассказав о неожиданной встрече маме, она припомнила, что её отец — мой дед — во время войны до Берлина через Чехословакию шёл…

Совсем недавно мы с Томашем тест ДНК сдали — теперь результатов ждём. Как только объявят, обязательно расскажу.